Let’s Stay Dreamers

Секс вначале не вызывал у меня никаких эмоций. Первый раз был болезненный, но после третьего я уже не ощущала дискомфорта. Он же переживал и не мог понять – в чем дело? Но уже на пятой попытке я стала испытывать неописуемые ощущения. Все тело становилось натянутой струной, и Jerry все искуснее и четче отыгрывал свою мелодию. А в совокупности с клевером, который усиливал все мои чувства (слух, зрение, обоняние и осязание), эйфория достигалась за считанные минуты. Правда, время замедлялось, переворачивалось и шло уже ни вперед, ни назад – оно колебалось. Колебалось, как наши тела. Да. Это прекрасное ощущения. Плюс и сам Jerry кончал намного позже, если играл перед этим пару фолк-хитов.

Он, кстати, сам долго не верил, что я – его девушка и что могу испытывать к нему те же чувства. «Да уж, – с иронией в душе, думала я. – Это ты не можешь поверить? Да я до сих пор думаю, что это сон. Причем очень жестокий. Ведь если я проснусь и все окажется лишь наваждением, то проще будет вскрыть вены, чем осмелиться повторить все еще раз». А он все никак не мог успокоиться и доказывал, что «первый раз в жизни не врет». (Мне же было обидно, что я тоже что-то должна была доказывать. Я отдала ему самое дорогое, пусть и немного потрепанное обстоятельствами, а он все равно искал подвох.) Мне же его доказательства были не нужны, ведь я знала его как облупленного.

Мина, с которой он ходил в оставшиеся учебные дни, была весьма интригующая.

– Что ты улыбаешься? У меня скоро проверки пойдут и тесты, а ты все веселишься. Хоть бы разок за голову взялся от ужаса грядущего.

А он только прыскал:

– Я так без волос останусь. Выдерну все на хер, и как ты меня потом любить будешь? У меня же форма головы неправильная. Dumbo-Man по сравнению со мной – верх изысканности.

Он, конечно, лукавил по поводу своей пустой головы, но этим лишь подливал масло в огонь. Правда, суть не в этом.

Короче говоря – на лето в его планы входило не просто играть на трубах uilleann каждый день, да еще и не по разу, а музицировать в самом подходящем для этого месте. Он хотел в Amsterdam. Так что, накопив (выпросил или выбил) денег и удачно окончив учебный год, он с горящими глазами преподнес мне эту новость.

Я была в шоке. Ну какой дебил приглашает свою девушку в такой евротур?

– C ума сошел? Ты хоть понимаешь, что меня не пустят? Я еще на учете у врача – якобы принимаю эти ужасные таблетки. А ты снова, как гром посреди ясного неба, превращаешь все в безумие, – стараясь сдерживать себя, объясняла я своему придурку. Но тот только улыбался и фыркал.

– Да я уже договорился с твоими родоками – они только за, что твоя упругая попка проветрится в новой обстановке, особенно после столь продолжительного «хворания». Твой отец иногда такие слова выдает, что хоть стой – хоть отстой.

– Хоть падай, – буркнула я, но в голове кричала от счастья, благодаря всех богов мира. Конечно, я была не сильно рада экспансии в Amsterdam, но прокатиться по Европе на машине с Jerry и получить уже давно забытые эмоции мне хотелось сильнее. Поэтому я сказала: «Да куда я денусь? Поехали!»

С помощью своих зеленых глаз выпросить деньги у Papa не составило труда. Настолько не составило, что отпала потребность даже в сборе каких-нибудь шмоток на путешествие. Это было охеренно!

Amsterdam (Не думаю, что вам нужен перевод)

Все началось с Schiphol – местного аэропорта, в который мы приземлились. Jerry ткнул меня трубочкой из-под сока прямо в нос с криком: «Запомни этот затхлый запах бортовых миазмов, потому что совсем скоро мы будем умирать от смога и дыма. Глаза будут не только слезиться!» – после вскочил, подняв руки вверх и проскандировал: – You've got to hear the masses sing with pride United! Man United! – похлопал в ладоши и, спеша к выходу, продолжил скандировать: – Glory, glory, Man United! Glory, glory!

– «Как можно ненавидеть футбол, но при этом так радостно кричать гимны, одеваясь в форму своей «любимой команды»?» – сгорая от стыда, смотрела я на этого придурка в красно-желтом шарфе, повязанном как «петля висельника» (Я так называла традиционный узел шарфа у фанатов.)

Но Jerry объяснял все просто: «Alis, я не фанат футбола! Я просто фанат! И нет ничего более тонизирующего и маскулинного, чем фанатский клуб! Разбитый нос, сломанный или выбитый палец, разорванная дельтовидная мышца, рассеченная бровь или губа и так далее по списку. Ты не представляешь, как это заводит! Какой, к черту, футбол с его посиделками за трибуной или у экрана телевизора с пинтой IPA? Смотреть на этих бегающих за мячом волосатых мужиков – сверхмаразматично. Нам больше по духу ходить по улицам и «гасить неверных», – говорил он, что означало: дорогая, я пошел с друзьями на культурную программу по откручиванию голов фанатам чужого клуба. – Наша красно-желтая форма – это своего рода защита от летальных травм. Как талисман на груди или четырехлистный клевер, только приносит не удачу, а плюс шестьдесят к силе и выносливости. Попробуй – вдруг тоже понравится?

«Ну да. Понравится – не то слово. Только сразу после первой прогулки придется разориться на новые виниры, килограмм тональника и наращивание ногтей. А еще на прививку от столбняка – вдруг меня нечаянно царапнут гвоздем на палке», – ехидно размышляла я над его затеей.

И вот я сижу в кресле, молча хлопая глазками на это зрелище и пытаясь овладеть другими части тела, атрофированными от неожиданного пробуждения.

Через некоторое время я все-таки поняла, что если не вольюсь в огромный косяк сельди, выходящий из самолета, то… «Наверняка этот дурак не будет дожидаться меня и побежит со всех ног в сторону магазинов с клевером или красных фонарей», – хмыкнула я, с хрустом в суставах поднимаясь с кресла (хотя не уверена, что хрустели именно суставы).

«Ой! Scheiße! Нахуй! Сука! Сука – нога! Рука! Уроды! Чья-то подмышка?! Не-е-ет – это чья-то грудь! Потная, вонючая, обрюзгшая мужская грудь!» – истерично вопил мой внутренний голос. И когда я все-таки вывалилась из этой бочки липких тел, то словно заново родилась. Оставалось только последовать напутствующим словам Jerry и глубоко вдохнуть смог, приветствуя Amsterdam.

Jerry тем временем громко свистнул мне и торжествующе поднял по очереди сначала руку с нашим багажом, а потом с ключами от машины, взятой напрокат. – Не думал, что психам, как я, так легко оформят каршеринг! – проорал он мне в ухо, когда я, растолкав (если так можно назвать слабые тычки маленькой девочки) толпу народа, пробралась к нему.

– Они просто не захотели связываться с буйным фанатом, – хмыкнула я, увидев наконец припаркованную на стоянке аэропорта крохотную красную машинку. – А ты уверен, что мы туда поместимся? – спросила я Jerry.

– Конечно, поместимся! Это же настоящий Halts Wagen Beetle! – с самодовольным видом ответил он.

– Да, то, что это «жук», я и сама вижу. Только почему ты выбрал его? Он же крохотулечный. Гномы, и те колпаками о крышу бьются.

– Не гномы, а маленькие люди. И не крохотулечный, а аккуратный. И вообще – это же классика! А какой сочный цвет.

– Красный? Словно из нас двоих ты – девушка! – усмехнулась я.

Он махнул на меня рукой, схватил свою сумку и закинул ее в багажник. – Твой чемодан не влезет. «Она же крохотулечная», – передразнил меня Jerry и вопросительно уставился.

– Ну ладно тебе! Не дуйся. Довольно милая мафынка. И…

– Вот именно, – прервал он меня и покрутил перед собственным носом указательным пальцем. (Жест, показывающий, кто тут настоящая стервочка.)

Через несколько минут мы добрались до самого центра города. Я даже не успела заметить, как перед моим носом вырос Concertgedouwv. Его золотистая арфа на крыше просто ослепила меня, а фасад вызывал смешанные чувства – то ли готического страха, то ли блаженного трепета.

– Ты чувствуешь? – Jerry словно прочел мое смятение. – Это из-за приближения к вкусненькому! Скоро мы ушатаемся в такие дрова, что Pinocchio будет настоящим мальчиком по сравнению с нами, – выдавил он с хрюканьем. Его глаза светились от предвкушения тотального и беспорядочного поглощения всего клевера, которым можно было обзавестись. – Ну ты поняла? Дрова! – И тогда он уже не выдержал и, стукнув по рулю обеими руками, вдавил педаль газа в пол. – Потом пофоткаемся.

– Куда в таком случае едем? – поинтересовалась я.

– Ку…да? – заикаясь от неожиданного вопроса, Jerry внезапно нажал на тормоз и резко крутанул руль в сторону. Машину развернуло и занесло прямо на тротуар.

– Ты с ума сошел?! Какого черта ты вытворяешь?! – проорала я, колотя его в плечо. – Мы чуть не перевернулись!

– Надо купить путеводитель, – не обращая на мою истерику никакого внимания, проговорил он себе – Нет! Надо узнать у аборигенов, где ближайшие кофешки.

– Мы сейчас чуть не померли из-за путеводителя?! – никак не могла угомониться я.

– Тише ты! Тут даже знаков никаких нет. Ни деревьев, ни людей! – вырвалась все-таки у него нервная капля. Потом посмотрел по сторонам и повторил: – Ни-ка-ких людей… Блядь! Словно очередная чесотка началась.

– Да чтоб тебя – идиот припадочный! – выдавила я, отчаявшись получить хоть какие-то извинения. – Сейчас посмотрю, где мы. Сиди ровно!

Порывшись в сумочке, я вытащила свой телефон и включила геолокацию. – Та-ак, – протянула я, превращая миниатюрную карту в медленно погружающийся снимок города. – Мы находимся в… – Я помедлила, в попытках выговорить еще одно, совершенно непроизносимое с первого раза название: – Vos-si-uss-troot.

– Ко-го? Куда? – скорчил рожу мой муженек (будущий муженек).

– Ну вот сам посмотри, – ткнула я ему в самый нос экран телефона.

– Vos-si-us-stroot. Бля! Хуй выговоришь, – выдал свой вердикт Jerry, в безуспешной попытке прочесть название улицы без запинки. – Эти амстердамцы, – осекся, – амстерда… Короче – эти самые люди наверняка асы в скороговорках. Такую нелепицу не то что прочитать – придумать сложно.

– Привыкай, – усмехнулась я. – Немецкий режет слух и язык похлеще опасной бритвы. – Вновь посмотрела на карту в ярком дисплее и улыбнулась. – Зато я нашла, где можно переночевать: The Flying Pig Up и Down Hostel. Один справа, другой сзади. – И я указала пальцем на небольшое строение в три этажа из кирпичной кладки.

– Смеешься? Я, конечно, не специалист в германском наречии, но что хостел – это сраная дыра с обоссанной койкой – знаю стопроцентно.

– Тогда Hotel Robert Randmon? В комментариях пишут, что это хороший отель. И тоже недалеко.

– Да тут все недалеко. Только я не думаю, что нам сейчас надо искать, где переночевать, – фыркнул Jerry, уже свистя как чайник от нетерпения. – Давай ты этим потом займешься? Посмотри лучше, где здесь поблизости можно посидеть? – И он сам полез в телефон, вытесняя меня своей головой. – ВОТ! – ткнул он пальцем в зеленый кружок с изображением четырехлистника под названием Rookies и проложил маршрут до надписи «Sie sind hier11». (Я и на телефоне поставила немецкий, и в Fencebook, и вообще.) – Сейчас прямо, потом направо, налево через мост до конца, затем налево, на первом повороте еще раз налево и через перекресток снова налево, – повторил он маршрут несколько раз, затем покачал головой, одновременно двигая губами (его любимый способ запоминать), и наконец, оторвавшись от экрана смартфона, заявил: – Нас ждут великие дела! – дернул ручку коробки передач, крутанул руль до упора вправо и изо всех сил вдавил газ в пол. Машина со свистом и дымом из-под колес развернулась, превратившись на мгновение в испытательную капсулу по запуску космонавтов, и устремилась вперед. Она так шустро огибала все повороты и встречные машины, что я удивилась – как же проворно может ездить такая крохотулечка?

До Rookies мы добрались минут за пятнадцать (и вправду маленький город). Даже не доехали – телепортировались. «Жуко-портировались».

Мы ввалились в это миленькое заведение. Обстановка напоминала просторный паб для любителей пропустить пару пинт Guannoss после трудового дня – чистое и уютное; приглушенное освещение желтоватого оттенка, трансовая музыка, авангардные картины на стенах и туман. Более точного описания дать не могу – не запомнила я его, да и к чему это. Просто зайдите в любую хорошую пивнушку старушки Англии и замените темное нефильтрованное на ирландское, мотыльковое, что приносит удачу.

Удача в бурдонах, удача в печенье, удача в кексах, удача в напитках и пропитанные насквозь этой самой удачей люди.

У барной стойки и вообще по залу расселось много людей (человек двадцать). Ничем не примечательные, все общение только в ареоле собственных стульев и в полнейшей прострации. И все это серое мясо (по-другому их не назовешь) обволакивал густой туман. За самой же барной стойкой-кассой стоял парень лет двадцати пяти и пристально уставился на двух тинейджеров-дармоедов, внезапно ворвавшихся с криками и смехом, разрушив вмиг всю ламповую атмосферу этого заведения (на нас, короче).

– Let's get the ball rolling!12 – выпалил внезапно Jerry после предварительного осмотра помещения и тут же направился в сторону бармена, словно тем самым туманом ведомый. Я поплелась за ним с такой осторожностью, будто шла по болоту и реально боялась угодить в трясину.

– Чего вам? – фыркнул бармен прямо в лучезарное лицо моего дурашки. – Вам хоть двадцать один есть? – не дав вымолвить и слова, снова спросил он, да с такой неописуемой злобой в голосе, что я решила вообще ему на глаза не попадаться и спряталась за спиной партнера.

– Да ты че, дружище?! Конечно, есть! Ты не злись, – не теряя оптимистичного настроя, ответил Jerry и вытащил из своего кармана очередное поддельное удостоверение, купленное для подобных случаев.

Лицо бармена с ярким, ничуть не скрываемым отвращением и злобой сменилось на подозрительное. Словно он учуял запах некоторого дерьма. Несколько раз сопоставив в уме фото азиата с пластиковой карточки и честные глаза Jerry, бармен еще раз хмыкнул, а потом, сделав такое же лучезарное лицо, как у моего придурка, сказал:

– А я-то думал, что снова детишки решили в красноглазых поиграть! Уже задолбался их под жопку выпинывать. Но раз вы уже большие – я к вашим услугам. Чего желаете?

У меня сердце чуть в пятки не ушло, а Jerry, не поведя и бровью, с задумчивым видом разбирающегося эстета ответил: – Да всего понемногу, – и почесав свою маковку, добавил: – Еще поесть чего-нибудь, да побольше.

Sooooo… (Итак…)

У нас было три конвертика ирландского четырехлистника, около пяти граммов лаймовой цедры, три трубы и три регулятора для волынки, надутые удачей под завязку, темно-янтарная бутылка настойки на имбире, четыре альбома и один сингл отборной ямайской классики. Пятнадцать шоколадных кексов с зеленой крошкой, две тарелки блинчиков с клеверным сиропом, молочные коктейли с клубникой и ванилью, графин апельсинового сока и целое море различных конфет всех цветов и раскрасок, в центре которых застыли крошечные животные.

– А не перебор? – спросила я Jerry.

Тот, в свою очередь, разглядывая все это великолепие, не мог произнести ни слова. Его глаза сверкали под желтой лампой, подбородок невольно дрожал, и он, медленно подняв голову, сказал:

– Ты представляешь, что с нами будет даже после одной трети? А какие будут последствия? – Он облизнул губы. – Твою ж мать! Да похуй на последствия! Похуй на предрассудки! Похуй на мнения! Похуй на все! – отчеканил он, стуча себе по груди в унисон со словами и, порывшись в моей сумочке, (отчего я немного удивилась), ловким движением вытащил из нее ту самую волынку фирмы Stepforward.

– Как ты ее через таможню протащил?

– Сказал, что это любимая игрушка моей девушки. Спать без нее не может – страшно. А главное, ей не нужны батарейки в отличие от другой «игрушки».

– Чего?

– Я о твоем вакуумном пингвинчике с красным галстуком-бабочкой.

– Но… – Я, наверное, в тот момент превратилась в томат, – Мне было скучно… – наконец буркнула я.

– Ничего страшного. Очень удобная и интересная штука, но все равно я предпочитаю человеческое тело, – уже вовсю занявшись раздуванием клетчатого мешка, ответил Jerry.

Я на него немного подулась – аж целую секунду продержалась, а потом махнула на этого придурка рукой, вырвав у него музыкальный инструмент, и принялась самолично нагнетать воздух при помощи мехов. (Этому быстро учишься. Уже на третьем представлении можно на глаз сказать, сколько еще клевера осталось в нашем распоряжении.) И вдохнула густой, едкий смог.

На глазах выкатились слезы. – «Sheeeeeat», – подумала я про себя и закашлялась. Весь мрак неумолимо вырвался, растворяясь в густом смоге бара.

– Да уж. Ты зря с фолк-рока начала, – с видом квалифицированного профессора заключил Jerry.

– Да пошел ты, – со злобой ответила я, еще раз затянув с ноты, на которой остановилась. Вновь втянула в себя мрак, заполнявший мешок на несколько кратких мгновений, и с самодовольной миной развалилась на софе.

Музыка, которая все это время играла где-то на заднем плане, внезапно подкралась к моему внутреннему уху и басом дала понять, что начало положено. В тщетных попытках вальсировать ее такту я начала потихоньку погружаться в себя. Удача постучала уже от второго клевера, что не могло не радовать. Прислушиваясь к мелодии, я различала все переходы, каждый гитарный аккорд расползался по телу и проникал все глубже в подсознание. Я представила себе ударную установку и могла с точностью воспроизвести ритм. Я была самой музыкой – дерзкой и убаюкивающей, ровной и точной. Мое сердце ускорялось на припеве и замирало в перерывах. Закрыв глаза, сквозь которые проникал рябящий фотонами желтоватый свет, я провалилась. Сквозь диванчик. Сквозь пол. Перекувыркнувшись назад через голову, открыв глаза от приятного ощущения бабочек в животе и вспышкой вновь оказалась на своем месте.

– Тебя уже оглушило? – голос Jerry казался таким медовым.

– Меня? – спросила я скорее не из-за непонимания, а потому, что совершенно не хотелось двигать любой частью тела. – Меня – да, – с глупой ухмылкой, ответила я. Затем взяла всю оставшуюся энергию, которой категорически не хватало ни на что, и протянула ему волынку.

– Не умирай раньше времени. Все только начинается, – сказал он в пустоту моего разума. Затем булькающие звуки, переплетающиеся с музыкой, и все…

Я взяла кекс не потому, что хотела есть, а скорее потому, что волынка еще была у Jerry, а руки стоило занять хоть чем-то. Откусила немного, и во рту раздался взрыв блаженства. Такие вкусные, слегка тянущиеся, мягкие, пропитанные каким-то ароматным алкоголем кексы я никогда не пробовала. А в сочетании с пряным вкусом четырехлистника и шоколадной глазурью… Это было нечто.

Jerry в свою очередь налил в стакан немного настойки и разбавил ее апельсиновым соком. Залпом выпил, вытер рот шарфом и уставился на меня с широченной улыбкой.

– Я, – сказал он внезапно, – счастлив, что когда-то мои родители всунули то проклятое желе и наказали познакомиться с новыми соседями. Счастлив, что в семье Young росла девчушка моего возраста. Счастлив, что она стала моей подругой. Счастлив, что мои импульсивные идеи помогли ей. И я безумно счастлив, что она сейчас сидит возле меня! СИДИТ И ЧИЛИТ! Черт подери, Alis, что может быть лучше? – смешав и запрокинув еще один стакан апельсинового сока, заключил мой придурок.

Оставшееся время, что мы провели в этом прекрасном (на второй взгляд) заведении, показалось мне целой жизнью. Довольно приятной и красочной жизнью. Мягкое, словно превратившееся в облако, кресло позволяло расслабиться так, словно я не сидела, а левитировала между полом и потолком, все больше и больше пропитываясь густым мраком непроглядного тумана. Мозг переполнялся кровью. Я слышала пульсацию в висках, размышляла на тысячу тем одновременно, не заостряя при этом внимания ни на одной из них. Как стая пернатых слов, они вторгались в мои грезы, хлопали и кружили вокруг, создавали вихрь историй и воспоминаний, а затем так же внезапно, как и возникли, улетали вон, словно их никогда не было.

Напротив сидел Jerry и уплетал один за другим кексы, помогая мне в этом нелегком деле – есть. Хотя уже тогда я могла обойтись без допинга, чтобы спокойно переварить ланч, бранч и так далее. Просто признаваться самой себе, что зависишь от чего-то, – весьма трудно. Особенно если это что-то – очень вредная привычка.

Его вспотевшее лицо, сливалось с ламповым светом, и этот мягкий искрящийся образ, попадая на меня, вызывал такую теплоту и нежность по всему телу, что я непроизвольно поглаживала себя по шее и с закрытыми глазами ластилась к дивану.

– Смотри-ка! Это дельфинчик? – протянув мне руку с конфетой, спросил он.

Я с неохотой открыла один глаз – мне все так же не хватало энергии, чтобы просто сесть прямо и подтвердить его догадку.

C ладони Jerry на меня смотрел маленький мультяшный Flippy, утонувший в неподвижном дружелюбии, – серо-голубой дельфин в прозрачной медовой карамели. Затем он подпрыгнул, по инерции, посланной рывком руки Jerry, сделал сальто раза два-три и с точностью до сотых дюйма залетел прямо в рот. Это было так круто, что я захлопала в ладоши и слегка присвистнула. Но сама повторить такой трюк не смогла – вначале карамелька с голубкой попала мне в глаз (хорошо, что я его успела зажмурить, а то ходила бы потом зелено-голубкоглазая), а вторая и вовсе укатилась куда-то в конец зала. Я лишь пожала плечами, отпила с помощью трубочки немного молочного коктейля, восхитилась его насыщенной и яркой глубиной клубничного вкуса и вновь закрыла глаза. От меня лишь изредка доносились неконтролируемые смешки, в тот момент, как у Jerry явно засверлило в заднице.

– Я, пожалуй, закину в себя последний лист клевера и пойду просить у бармена еще сока. Во рту уже трещины появляются от засухи. А ты расслабляйся, ешь, пей, смотри чудесные сновидения и все такое. И не вздумай захлебнуться собственной слюной от удовольствия.

«Захлебнуться собственной слюной. Хм. Какая глупая смерть. Кто бы стал захлебываться собственной слюной? Только идиоты, – раздумывала я над его опасением. – Хотя, наверное, так легко – взять и захлебнуться. Ни тебе крови из рук и последующие этому генеральные уборки пола, стен и потолка; ни тебе химического отравления от таблеток с диареей и рвотой. Просто пустить выделяемую слюнными железами жидкость в дыхательное горло. Это даже не столь мучительно, как умирать от выхлопных газов, неумолимо вытесняющих собой воздух в закрытом гараже».

Затем поднялась, поразившись собственным рассуждениям, и продолжила, приперев лоб рукой: «Где я читала, что тонущий человек, после судорожных конвульсий, дав воде добраться до легких, получает неописуемое удовольствие? Не знаю – правда это или нет, но утонуть в эйфории не так уж плохо. Утопленники вряд ли мучились от боли. Их скорее пугало психологическое давление – страх смерти. Зря только баламутили воду. Может, пережить падение в стакан не самый лучший исход? Вдруг та мышь, что все же решила прижать крохотные лапки к телу, смирившись с судьбой, – сделала единственно правильный выбор своей мышиной жизни?» Немного приостановилась в размышлениях, потому что меня испугала не просто данная тема, а точность и ясность ее осознания. И чтобы как-то себя успокоить, я сглотнула слюну, походившую скорее на пену (густую и белую), начав гнуть извилины мозга в другую сторону: «Ну, захлебнуться можно не только от собственной слюны. Одному мужику присудили Darwin Awards, за то, что тот утонул в тарелке горохового супа. Тарелка при этом была наполовину пуста, поэтому надо было сильно постараться, чтоб трапеза закончилась сводкой в некрологе. Другая же тупо в душе поскользнулась, ударилась головой и, заткнув при этом дырку слива пяткой, слилась. Что уж говорить о пьяных или просто идио…» – не успела я додумать мысль, так как чихнула, или закашлялась, или еще что. А потом увидела Jerry, который говорил с барменом и заорала: – Какого черта ты мне это сказал?!

Тот резко перестал смеяться, выпучил на меня свои красные глаза и непонимающе подошел к нашему столику:

– Ты чего?

– Чего я? Чего ты?!

– А чего я?

– Да ничего! Вот возьму и обижусь – будешь знать!

– Да что, блядь, случилось-то? Это потому что я к бармену подкатить решил? Так я просто за соком пошел и спросил: когда он освободится. Кстати, Miсkey очень клевый мужик.

Ох, как я на него в тот момент разозлилась. Наверняка мои и без того красные зенки, налились кровью.

– Ты просто ИДИОТ! – выпалила я. – Ну кто?! Кто говорит своей девушке – «не вздумай захлебнуться…» – передразнила я его так ехидно, как могла. – Я похожа на бульдога? Вроде брылями не шлепаю. И вообще, я с тобой больше не разговариваю.

– Да ты… Да я вообще… Да что за хуйня? – замешкался он.

Хорошо, что я еще не такая истеричка, как некоторые. Женская логика иногда способна взорвать мужчине мозг за пару секунд. Но, поедая кофейной ложечкой серое вещество своего парня, я никак не могла понять, что тут сложного – очевидные же, понятные вещи говорю.