Четыре столетия пути. Беседы о русской литературе Сибири
Образ Виринеи стал подлинным художественным открытием Л. Сейфуллиной, что, кстати, и отметил в свое время Д. Фурманов в статье «О Виринее»55, где, по существу, пропел гимн во славу этой женщине-бунтарке.
После «Четырех глав», «Перегноя» и «Виринеи», принесших писательнице не только всероссийскую, но и европейскую славу, Л. Сейфуллина пишет еще две крупные вещи: повесть «Каин-кабак» (1926) и роман «Путники», так и оставшийся незаконченным56.
В повести «Каин-кабак» речь идет о человеке, принимавшем активное участие в качестве партизанского командира в революционных событиях, но, как и многие твердокаменные большевики, совершенно не понявшем смысла новой экономической политики России. Являясь председателем волостного совета, главный герой повести Григорий Алибаев продолжает действовать партизанско-анархическими методами, устанавливая свои порядки. «Мне Москва – не указ, – заявляет он. – Власть на местах. За что боролись? Пускай там господам потакают, а мы буржуям не потатчики. Заново брюхо отрастить не дадим, шалишь!..»
Подобный тип уездного диктатора выведен Л. Сейфуллиной и в романе «Путники» в образе бывшего фронтовика Катошихина, который, не доверяя «городским интеллигентам», стратегию классовых боев сводит к простой формуле: «Зря валандаемся… Прибрать и все!..».
Правда, не на нем заострено в романе главное внимание, а на двух интеллигентах: учителе Александре Литовцеве – «честно заблудившемся эсере», и его друге Лебедеве. Умный, искренне желающий служить народу Литовцев не смог встать в один строй с массами, вышедшими на арену социальных битв. Раньше он «передавал им прекрасные мысли, святые мысли», а когда потребовалось подтвердить их действиями, ему помешало «отвращение к культу грубой материальной силы, которая дается винтовкой, дубиной, здоровым кулаком, властью». И Литовцев, и примкнувший к большевикам Лебедев – они и есть «путники», которым никогда не дойти до «земли обетованной». Писательница попыталась противопоставить им «настоящего» коммуниста Степана Типунова, но образ его вышел куда менее убедительным.
В романе «Путники» Л. Сейфуллина взялась за новую для себя и всей молодой советской литературы тему «интеллигенция и революция», но точного художественного решения в силу многих причин не нашла. Возможно, потому роман так и остался не завершенным…
Творческий багаж Л. Сейфуллиной, в общем-то, невелик. Наверное, она могла бы написать значительно больше. Даже А. Горький поругивал ее за это. Главная же причина этой «скупости» заключалась в том, что Л. Сейфуллина, как и В. Зазубрин, никогда не писала и не желала писать «в угоду тенденции».
«Самое главное – быть в своем творчестве искренней и правдивой, тогда тебе поверят, и будут читать твою книгу», – говорила Л. Сейфуллина, и эти ее слова можно считать творческим и нравственным кредо писательницы, которому она неукоснительно следовала.
Более тридцати лет отдала Л. Сейфуллина литературе. Судьба людей на революционном переломе стала главной темой ее произведений. Но сложности и драматические противоречия первых десятилетий советской истории отразились не только в творчестве, но и в собственной жизни Л. Сейфуллиной. Однако, несмотря ни на что, до конца дней своих она осталась верна тем гуманистическим идеалам, которые нашли яркое художественное воплощение в лучших ее произведениях.
Валериан Павлович Правдухин (1892 – 1939), как и его супруга, был уроженцем Оренбургской губернии. И тоже родился в семье священника. У них с Лидией Николаевной вообще в биографиях и творческих судьбах имелось много общего.
Учился В. Правдухин сначала в духовной семинарии, откуда был исключен за приверженность революционным идеям, а окончил Оренбургскую гимназию, где получил диплом народного учителя. Работая учителем, В. Правдухин включился в революционную борьбу, вступил в партию эсеров. Но достаточно быстро его взгляды разошлись с ее программой, и в 1917 году он порывает с эсерами. В том же 1917-м В. Правдухин окончил историко-филологический факультет Народного университета имени Шанявского и надолго связал свою жизнь с педагогической и культурно-просветительской деятельностью.
Будучи на службе в Челябинском губернском отделе народного образования, В. Правдухин активно боролся с беспризорностью, участвовал в создании детских домов и трудовых колоний, читал лекции по литературе, а позже, уже с женой Л. Сейфуллиной создал один из первых в России детских театров и сам писал для него пьесы.
Но занимался В. Правдухин не только драматургией. Ко времени появления в Новониколаевске, был он уже сложившимся критиком и теоретиком литературы со своим взглядом на литературу и процессы в ней происходящие. Поэтому естественно, что он возглавил критический раздел новорожденного журнала и сам стал его ведущим автором.
В своих, статьях, во многом определивших направленность критики в «Сибирских огнях» и во всей послереволюционной литературной Сибири, В. Правдухин требовал от писателей глубокого проникновения в сущность общественных явлений, освещения особенностей жизни своего времени. Он умел поставить важнейшие вопросы литературного движения тех лет.
«Сибирские огни» стали для В. Правдухина творческой трибуной, с которой он в статьях «В борьбе за новое искусство», «Литература о революции и революционная литература», «Литературные течения современности», «Сибирские поэты современности» и др. отстаивал идейность и социальную значимость искусства, видел в литературе «сильное революционное оружие» и «агитационную мощь».
Вместе с тем высоко оценивал В. Правдухин реалистические и гуманистические традиции русской классики как фундамент нового искусства и горячо их отстаивал, а литературный процесс представлял в контексте общенационального и мирового художественного опыта.
В. Правдухин был в 1920-х годах одним из немногих критиков, у кого знание эстетических законов сочеталось с пониманием исторических закономерностей и тенденций общественного развития. При отражении самых важных и злободневных социальных проблем литература, по его мнению, должна оставаться в рамках необходимой художественности. Отсюда закономерно, что, развивая традиции революционно-демократической критики, В. Правдухин настаивал на необходимости критики синтетической.
В. Правдухин верил в расцвет литературы, рожденной революцией, верил, что новые писатели «нарисуют… истинное лицо Сибири». Но был противником схематизма, прямолинейной агитационности и пустого словесного пафоса. Не допускал он и эстетических скидок на «передовую идею», «верное направление», «революционное содержание» и т. п. Говоря о социальности литературы, ее неразрывной связи с современной действительностью, В. Правдухин искал в творчестве писателей-современников «живых капель будущего», умения «сочетать временное с вечным». Резко выступал он и против натуралистических тенденций.
Размышляя о задачах и принципах новой критики как неотъемлемой части молодой советской литературы, В. Правдухин приходил к выводу, что ее «в наших журналах нет». Однако его собственная литературно-критическая практика и работа возглавляемого им критического отдела «Сибирских огней» это утверждение опровергает. Критические статьи и рецензии, публиковавшиеся на страницах журнала в начале 1920-х, проникнуты духом заинтересованности в судьбе литературы Сибири. Однако далеко не каждое произведение о Сибири или созданное сибирскими авторами вызывало одобрение у критиков «Сибирских огней».
Критический раздел журнала отличало жанровое многообразие: обзоры литературы, проблемные статьи, литературные портреты, рецензии, отзывы, аннотации, объявления о новых книгах и даже критика на критику. Регулярно обозревали «Сибирские огни» текущую литературную периодику: журналы и альманахи. Журнал очень быстро реагировал на многочисленную литературную продукцию, выходившую в центральных и периферийных издательствах, демонстрируя сочетание почти газетной оперативности и основательной журнальной содержательности. Оперативность отклика не снижала его концептуальности, живой соотнесенности с текущим литературным процессом. Важно и то, что «Сибирские огни» с первых же шагов не замыкались в узко-региональных рамках. Необходимость сочетания сибирского, специфического с общезначимым стала одним из основных принципов работы журнала. Поэтому вполне закономерно появление на его страницах материалов о В. Белинском, А. Островском, В. Короленко, Ф. Достоевском, Р. Ролане и других классиках русской и мировой литературы, что станет традицией.
Все это, заложенное В. Правдухиным на заре существования «Сибирских огней», стало прочной основой литературно-критического раздела журнала.
Расставшись в 1923 году с Новониколаевском, В. Правдухин не терял связи с журналом, продолжая публиковать на его страницах литературно-критические материалы.
В. Правдухин был не только талантливым критиком и литературоведом, но и прозаиком. В этом качестве он дебютировал в четвертом номере журнала «Сибирские огни» за 1922 год с рассказом «Паутина» под псевдонимом В. Шанявец. В 1930-х годах в Москве, Ленинграде и Свердловске выходят очерковые книги В. Правдухина «Горы, тропы, ружье» (1930), «По излучинам Урала и в лесной степи» (1931), «В степи и горной тайге» (1933). Они проникнуты чувством восхищения перед красотой, богатством и многообразием мира природы. А в 1937 году появляется роман из истории уральского казачества «Яик уходит в море» (1937), где В. Правдухин раскрывается уже как художник эпического размаха.
Вероятно, со временем В. Правдухин мог бы вырасти в крупного прозаика. Но судьба не дала ему такой возможности. В конце тридцатых писатель был репрессирован, а в 1939 году расстрелян…
«Высокий путь» «искателя чудес»
Одним из первых «костровых» «Сибирских огней» был Вивиан Азарьевич Итин (1893 – 1938) – поэт, прозаик, публицист, критик, видный литературный и общественный деятель, прошедшего путь от рядового сотрудника редакции журнала до его главного редактора.
Он не был сибиряком, в будущую столицу Сибири его занесли революционные ветры. А родился В. Итин в Уфе, в семье успешного адвоката, у которого было четверо детей: два сына и две дочери. Вивиан шел вторым за братом Валерием. Возможно, и назвали его так потому, что в православных святцах имя Вивиан (в честь Святой Вивианы) шло сразу же за именем Валерия.
В 1912 году Вивиан с отличием окончил реальное училище и отправился в Петербург для учебы в Психоневрологическом институте. Годом позже он перевелся на юридический факультет Петербургского университета. После Октябрьской революции 1917 года В. Итин поступил на работу в Наркомат юстиции, который вскоре перебазировался в Москву. А летом 1918 года, прибыв в отпуск в Уфу к родным, он из-за восстания белочехов уже не смог вернуться назад.
В. Итин устроился переводчиком в американскую миссию Красного Креста и отправился с ней через Сибирь и Японию в США. Но, оказавшись в местах боевых действий, бросил миссию и перешел в Красную Армию. С частями Пятой Армии В. Итин прошел с боями всю Сибирь. Благодаря юридическому образованию, он стал членом революционного трибунала армии. А в 1920 году вступил в партию большевиков и был назначен заведовать отделом юстиции в Красноярске. Одновременно в газете «Красноярский рабочий» редактировал «Бюллетень распоряжений» и литературный уголок «Цветы в тайге». Здесь В. Итин опубликовал и первые свои стихи, хотя пробовать себя в слове начал еще в студенческую пору.
В 1921 году В. Итина переводят на работу в исполком уездного городка Канска. Поскольку оказался он здесь единственным человеком с университетским образованием, то и круг его обязанностей оказался весьма широк: В. Итин совмещал должности заведующих отделами агитации и пропаганды, политического просвещения, местного отдела РОСТа, редактора газеты и даже председателя товарищеского дисциплинарного суда.
При всем этом успевал много писать и активно печататься. В том числе и в «Сибирских огнях». Журнал публикует его пьесу «Власть», стихи, рецензии. А в 1922 году в том же Канске выходит и первая книга В. Итина – «Страна Гонгури».
Изначальный ее вариант под названием «Открытие Риэля» В. Итиным (тогда еще студентом) был написан в 1916 году. Его студенческая подруга, Лариса Рейснер (та самая, что стала впоследствии прототипом главной героини «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского) передала эту небольшую повесть-утопию в горьковскую «Летопись». Горький отнесся благосклонно, принял в печать, но журнал в 1917 году закрылся, а повесть так и осталась не опубликованной. Позже кто-то переслал чудом сохранившуюся рукопись в Канск. В. Итин несколько переработал ее, назвал «романом» и напечатал небольшую книжечку, но уже под названием «Страна Гонгури».
Сюжет переработанного произведения достаточно прост. В колчаковской тюрьме ожидают казни юный партизан Гелий и старый врач Митч, участник революции 1905 года. Они – представители двух революционных поколений. Но если Митч уже ничего не ждет от будущего, то Гелий страстно желает хоть на чуть-чуть оказаться в «стране счастливых», за которую он сознательно пойдет на смерть. В чем и признается старому врачу и просит усыпить его, чтобы хоть во сне побывать «в мире более совершенном». Врач обращает Гелия в гипнотический сон, где тот перевоплощается в жителя далекой планеты – ученого Риэля. Взорам Гелия-Риэля предстают картины прекрасного справедливого мира без неравенства, насилия и войн – такого непохожего на земную реальность. Здесь герой встречает «свою Гонгури» – красавицу и поэтессу, девушку с «рубиновым» сердцем, свою мечту. Как ученый Риэль делает открытие, позволяющее наблюдать за происходящим на далекой несчастной планете Земля. Увиденное (кровавая бойня, в которой одни народы уничтожают другие) его потрясает. И в первую очередь тем, что «это была скорей не война, а коллективно задуманное самоубийство, так спокойно, медленно и чудовищно совершалось массовое истребление жестоких крошечных существ».
Невольно вспоминается столь близкая итинской по антивоенному пафосу повесть-метафора Антона Сорокина «Хохот желтого дьявола». Да и цель создания этих произведений – способствовать тому, «чтобы армии бросили оружие» – общая. Риэль из фантастической страны будущего не выдерживает увиденного на Земле и приходит к мысли о самоубийстве. Реального же красного партизана Геля на рассвете расстреливают колчаковцы. Но погибает он с мыслью о Гонгури, с верой в счастливое будущее человечества.
Повесть «Страна Гонгури» не прошла незамеченной. В рецензиях недостатка не было. Но радости эти отклики автору явно не принесли. Оценивали рецензенты произведение весьма сурово. Однако при всех ее недостатках у «Страны Гонгури» оказалась долгая жизнь. Она была неоднократно переиздана у нас в стране и за рубежом, вошла во многие сборники и антологии фантастики. А ее автор стал пионером этого жанра в СССР, ибо знаменитая «Аэлита» А. Толстого появилась на свет почти годом позже.
Антивоенным пафосом проникнута и повесть В. Итина «Урамбо», впервые напечатанная в журнале «Сибирские огни». Названа она по имени слона, которого «англичанин из Ливерпуля» везет для передвижного зверинца в Петербург. Попутно мистер Грэнди переправляет в Россию партию германских пулеметов. В Петербурге слон вырывается на волю и погибает, застреленный полицейскими и добитый (чтоб не мучился) студентом Шеломиным. Поступок последнего вызывает бурю обывательского негодования. Но те же самые обыватели, клеймившие студента, на званых обедах произносят пламенные речи, приветствуя начавшуюся большую войну и мобилизацию, фактически поощряя кровопролития куда более грандиозные и жестокие, нежели убийство взбесившегося Урамбо.
Персонажи повести четко разделены: по одну сторону те, кому война выгодна, а сами они благополучно отсиживаются в тылу, по другую – те, кому приходится проливать кровь на полях сражений. Позиция автора, его симпатии и антипатии при этом также предельно обнажены и недвусмысленны.
В конце 1922 года В. Итин переезжает в Новониколаевск и на долгие годы связывает свою судьбу с этим городом и «Сибирскими огнями», куда поступает сначала заведующим отделом поэзии, потом занимает должность ответственного секретаря редакции, а в 1928 – 1929-м и 1933 – 1934-м годах возглавляет журнал. В 1923 году появляется в Новониколаевске и его первая и единственная прижизненная поэтическая книжка – «Солнце сердца».
С этого времени В. Итин становится по-настоящему профессиональным писателем.
Начинал же В. Итин свой литературный путь как поэт-романтик. «Я был искателем чудес, невероятных и прекрасных», – писал он в поэме «Солнце сердца», определяя наиболее, пожалуй, характерную особенность собственного творчества. И не только поэтического. Печать романтизма лежит на большинстве его произведений. Но романтизм его постепенно менял свою суть и направление, двигаясь от романтики «книжной», которой было проникнуто раннее творчество В. Итина, к романтике современных реалий – тех великих перемен, какие несла полная грандиозных событий российская послереволюционная жизнь. И своего рода точкой на этом пути стала для В. Итина поэма «Солнце сердца», в которой поэт прославляет подвиг борцов за революцию, мечтающих сделать явью грезы о лучшей жизни.
Романтическое начало творческого существа В. Итина отчетливо проявилось и в очерковой прозе писателя, которой он занимался практически всю свою литературную жизнь. В. Итин жадно следил за бурным развитием науки и техники и живо откликался на сколь-нибудь значимые в этой сфере события. А когда в Сибири появился первый гражданский самолет «Сибревком», приобретенный в Германии для «Сибавиахима», В. Итин вместе с пилотом Иеске в 1925 году отправился на нем в агитационный полет по Алтаю и Ойротии. Из-за неисправности им пришлось совершить вынужденную посадку в тайге. Алтайцы называли этот самолет «Каан-Кэрэдэ» – по имени волшебной птицы алтайского эпоса. Впечатления о том полете, окрашенные восторженным отношением В. Итина к покорителям воздушного океана, легли в основу очерковой повести об авиаторах «Каан-Кэрэдэ», стержнем которой как раз и стала романтическо-символическая встреча прошлого и настоящего. Повесть появилась в «Сибирских огнях» в 1926 году, а в 1928-м году по авторскому сценарию на ту же тему был снят фильм.
Романтика двигала и увлечением В. Итина Севером. Он страстно отстаивал идею освоения Северного морского пути, сотрудничал с организацией «Комсевморпуть». Летом 1926 года участвовал в гидрографической экспедиции по обследованию Гыданской губы неподалеку от устья Енисея, а в 1929-м – на борту ледокола «Красин» (впервые в истории судоходства) дошел Северным морским путем до Ленинграда. В 1931 году на Первом восточносибирском научно-исследовательском съезде В. Итин выступил с докладом «Северный морской путь» и получил приглашение в новую экспедицию. В 1934 году на судне «Лейтенант Шмидт» он принял участие в так называемом «колымском» рейсе – захватывающем путешествии по дальневосточным морям, омывающим Курилы, Камчатку, Чукотку… до устья реки Колымы. Корабль там зазимовал, а В. Итин возвращался в Новосибирск на собаках и оленях.
Документально-художественные повествования В. Итина насыщены фактами, отличаются глубоким знанием материала, аргументированностью и в то же время яркой эмоциональной окрашенностью, поэтичностью. И не удивительно, что В. Итин за очерки об освоении сибирского Севера стал лауреатом двух литературных премий имени А.М Горького Западно-Сибирского края.
Поэт, прозаик, драматург, очеркист, публицист, В. Итин был еще и литературным критиком, немало сделавшим для утверждения этого жанра в Сибири. Писал он рецензии, обзоры, обобщающие и проблемные статьи. Редко какой номер «Сибирских огней» тех лет обходился без критических материалов В. Итина. В них он отличался независимостью взгляда, экспрессивностью и неизменно отстаивал мысль, что писатель обязан не просто правдоподобно отражать действительность, а пропускать картины жизни через свое сердце.
Но, о чем бы и в каком жанре В. Итин ни работал, он всегда оставался поэтом. И здесь невозможно не согласиться с Л. Мартыновым, отмечавшим, что «Вивиан Итин прежде всего поэт, и даже вся его проза – это проза талантливого поэта, будь это даже полемические статьи по вопросам художественного творчества или по вопросам кораблевождения в полярных морях…»57. Не случайно и сам В. Итин ту же, скажем, повесть «Каан Кэрэдэ называл «поэмой в прозе».
Вел В. Итин и большую общественную, организаторскую работу, в первую очередь по собиранию литературных сил Сибири. Вместе с В. Зазубриным руководил литературными кружками для начинающих писателей. Под его редакцией в 1925 году в Новониколаевске вышел поэтический сборник «Вьюжные дни», где в числе других сибирских поэтов были помещены стихи молодого тогда Л. Мартынова. Активное участие принял В. Итин и в организации Союза сибирских писателей. В 1926 году он был избран секретарем его правления.
В 1928 году после ухода из журнала В. Зазубрина Итин возглавил «Сибирские огни». Со стороны партийных органов, назначавших его на должность, это был вполне логичный шаг. Лучшей кандидатуры тогда просто и не было.
Новый главный редактор продолжил традиции журнала, заложенные Е. Ярославским и В. Зазубриным. Правда, развернуться ему не дали: как и его предшественник, он оказался в жерновах жесточайшей групповой литературной борьбы. В ее итоге «Сибирские огни» стали органом Сибирской ассоциации пролетарских писателей, а журнал возглавил А. Высоцкий. Однако когда постановлением ЦК ВКП (б) от 23 апреля 1932 года «О перестройке литературно-художественных организаций» групповщине был положен конец и начался процесс объединения литераторов «в единый Союз советских писателей», В. Итин в 1933 году вновь возвратился к руководству «Сибирскими огнями». В этом возвращении А. Горький усмотрел добрый знак. И действительно, со вторым «пришествием» В. Итина в журнал политика издания вновь возвратилась в русло сплочения писателей и собирания лучших литературных сил Сибири.
Второй и последний редакторский отрезок жизненного пути В. Итина тоже оказался недолог. В 1935 году он практически отходит от активной организаторской и общественной деятельности и сосредоточивается на литературной работе. Продолжает работать в документально-художественном жанре. Не оставляет поэзию. Пишет начатый еще в середине 1920-х годов роман «Конец страха» (он так и остался незаконченным), еще раз обращается к драматургии (в 1937 году новосибирский театр «Красный факел» принял к постановке его пьесу «Козел», но зритель ее так и не увидел – не пропустила цензура).
Уже не донимали его служебные и общественные заботы, но спокойно и безмятежно отдаваться творчеству В. Итину все равно не удавалось. Вернее – не давали. Доставали В. Итина ядовитые стрелы недоброжелательных критиков, злее становились нападки. В. Итин был независимым и гордым человеком, что выводило из себя недругов еще больше. И тучи над головой В. Итина сгущались с каждым днем сильнее…
В апреле 1938 года по абсурдному обвинению в связях с японской разведкой и шпионаже в пользу этой страны его репрессировали и в октябре того же года он погиб.
Лишь в сентябре 1956 года В. Итин был посмертно реабилитирован за отсутствием состава преступления. А «высокий путь» отважного «искателя чудес» и преданного рыцаря сибирской литературы Вивиана Итина продолжился и за пределами его земного существования.
Схватка «двух миров» продолжается
Те же революционные ветры, только чуть позже «занесли» в «Сибирские огни» В. Зазубрина. И даже из того же, что и В. Итин, населенного пункта.
Успех «Двух миров» воодушевил автора романа и стал мощным трамплином его дальнейшей литературной деятельности. В феврале 1922 года В. Зазубрин демобилизуется из рядов Красной Армии и переезжает из Иркутска сначала обратно в Канск, потом в Новониколаевск, где по решению Сиббюро РКП (б) с октября 1923 года он – работник Сибкрайиздата, а точнее (как записано в его учетной карточке) – «председатель и секретарь «Сиб. огней».
Пять лет В. Зазубрин будет теснейшим образом связан с журналом, и годы эти окажутся в его творческой жизни едва ли не лучшими и самыми плодотворными. Он проводит огромную работу по сплочению литературных сил Сибири. И создает новые произведения. На горячие, больные и острозлободневные темы.