– Ректор вас ожидает.
Она не смотрела на меня. А зря!
Я так долго моргала, что он успел зайти, пройти мимо, открыть и закрыть дверь? Заснуть я тоже не могла – слишком уж условия для сна неподходящие.
Секретарь, не заметив движения, подняла недовольный взгляд.
– Ректор вас ожидает, – повторила с нажимом.
Ладно, ей виднее.
Спорить себе дороже.
Постучавшись два раза ради приличия, дернула ручку на себя.
Яркий свет от окна вынудил на мгновение зажмуриться. Закрыв за собой дверь наконец огляделась.
Кабинет ректора немного… странный. На одной половине – снег и огромная, просто гигантская пушистая ель. Удивительно, как она здесь умещается?
Снег также сыпал с потолка, но сугробов что-то не наблюдается. Чудеса, да и только. А вот другая половина…
– Присаживайтесь, – Мороз Морозович указал рукой на стул рядом со столом.
За спиной профессора до потолка возвышался стеллаж во всю стену, сплошь уставленный книгами и папками. На столе царил порядок, не считая просматриваемых в данный момент листов, разложенных перед Морозом.
– Вы хотели меня видеть?
– Не хотел. Однако вы каждый раз вынуждаете наслаждаться вашим присутствием.
Почему-то после этих слов уверенность, что он вовсе не наслаждается моим присутствием, плотно укоренилась. Я совершенно не расстроена получить такое признание. Наоборот.
– Так я зря пришла? – радость скрыть не смогла, хоть и очень старалась.
Мороз Морозович наконец отложил бумаги в сторону, закрыл папку с грифом "Чрезвычайно секретно" и, сцепив пальцы перед собой, наградил меня укоризненным взглядом.
– Липова, вы ведь знаете, почему я вас вызвал?
– Меня посещали некоторые догадки, – уклонилась от прямого ответа.
Едва слышимый перезвон колокольчиков нарушил напряженную тишину. По снегу прошли красные переливы и на ели появились три письма.
Мороз сделал едва заметный взмах рукой. Послания со свистом рассекли воздух и упали на стол. На конвертах корявым детским почерком написано: "Деду Морозу от Иванны Скобиевой, 7 лет" – на первом, и "Дедушке Морозу от Коли Егорова", – на втором. Третий конверт исписан аккуратным почерком с завитушками, из-за которых разобрать текст, кажется, не представляется возможным.
– Это… письма детей? Деду… то есть вам? С пожеланиями?!
Я и представить не могла, что почта у Мороза работает таким образом. Честно говоря, я даже не думала, что до него письма доходят!
Профессор отвечать не торопился.
– Выкладывайте уже все вопросы, я вижу, как вас распирает, – со скучающим видом он откинулся на спинку кресла.
Раз меня так просят… уговаривают…
– А подарки таким же путем отправляете? И еще… как адреса узнаете? На конвертах не написано.
Еще бы узнать, где Мороз держит оленей и можно ли на них прокатиться? Ну и, пожалуй, есть ли вакансия "Помощника деда Мороза" или что-то в этом роде. Я бы поработала.
Все вопросы разом задавать не стала… слишком велика вероятность, что Мороз просто не станет отвечать ни на один, а выскажет все, о чем собирался сказать и выставит за дверь.
– Все? Или еще что-то добавите?
Соблазн велик… но это будет слишком нагло.
– Все, – заверила, не сводя взгляд с ели.
На ней то появлялись, то исчезали разноцветные игрушки. Большие, маленькие, расписные и однотонные. Стеклянные и блестящие, и матовые, и вроде даже золотая была.
– Я получаю все письма, которые дети пишут на мое имя. Иногда случается получать и от взрослых, но это редкость. С возрастом люди перестают верить в волшебство, – задумчиво протянул он, – в этом и кроется их большая проблема.
Признаться, мне бы и в голову не пришло написать письмо Деду Морозу. Я перестала их писать лет в двенадцать.
Ох, ель-метель! Так Мороз, значит, и мои письма читал?
Выходит, читал… другого Мороза у нас нет…
– А… вы… хм… мои письма тоже получали, да?
Отчего-то стало неловко, даже стыдно… В своем последнем письме, точно помню, просила, чтобы, когда вырасту, я нашла настоящую любовь с красивым принцем.
Я делала акцент на "красивом", потому что все сверстники казались недостаточно прекрасными для такой великолепной меня.
Конечно, это все детские глупости, но щеки все равно покраснели…
– Читал, – охотно подтвердил Мороз с лукавой улыбкой.
Снежком бы лицо обтереть, охладиться… Он ведь наверняка не помнит. Ему приходят тысячи писем! За столько лет он их миллионы прочитал, там наверняка писали всякое.
Однако же все равно неловко сидеть перед человеком, который читал твои сокровенные детские желания.
Боже… какой Мороз в самом деле древний! До конца осознать и принять факт, что этот человек, вероятно, семь лет назад, читая мое письмо, выглядел точно также, как и пятнадцать, и двадцать, и сорок лет назад… Немыслимо!
Смущение уступило место другому чувству.
– Это, наверно, не так весело, да? – тихо произнесла. – Видеть, как ваши студенты вырастают, умирают, их дети пишут вам, учатся и потом тоже уходят, и так веками… И те, кто возможно имел для вас большое значение… умирали… оставляя вас дальше проживать все то же… люди меняются, а суть остается, – закончила шепотом, с какой-то безнадежной тоской глядя на профессора.
Он не отводил взгляд, пока я не замолчала.
Мороз долго хранил молчание. Он пристально изучал мое лицо, следил за эмоциями.
