На перекрёстке фургон, что ехал последним, свернул направо, остальные же держали рули прямо. Через два пролёта начинался квартал имени Морфенко. Местные ласково называли его «коробочка» из-за особенности ансамбля домов, которые образовывали собой замкнутую блочную систему. Да и сам квартал был не так, чтобы, больше по понятиям. Три фургона повернули в карман налево, юркнув по узкому проезду в мышеловку.
Несмотря на и так наступивший вечер, в квартале Морфенко было намного темнее, чем на основной улице. Немногочисленные фонари горели тускло, да и то не все. По периметру в некоторых окнах через занавески тускнели лампы накаливания. На лестничных площадках же можно было увидеть сигаретную дымку какого-нибудь дяди Васи или Толяна. Всех этих так называемых жильцов в шутку (хотя по факту самая, что ни есть правда) сравнивали с тараканами. Вот они: хитрые, полуголодные глазки смотрят из щелей, стараясь не попасться на глаза.
Каждый второй таракан здесь чем-то, да должен, но в основном долг характерен денежным эквивалентом. За последние годы экономика пошатнулась, сделав интересный кувырок. Досталось даже высшим ячейкам. Некоторым богатеям, что не смогли пересилить себя, отказавшись смазывать себе анальные отверстия особенной смазкой – пришлось несладко. Некоторые умудрились полностью разориться, а если уж и такие люди «удачно» падали лицом в грязь, то что говорить о других? Вот они, новый средний класс. Без образования, без хорошей пищи, без возможности приемлемого достатка. С такими долгами, что ещё их внуки будут выплачивать все эти процентные пени, вспоминая своего деда с бабкой ласковым словом на букву «х».
И вот, горстка таких людей живёт здесь, да в похожих кварталах, районах и городах. Они и внешне чем-то смахивают друг на друга. У нищеты одно лицо. Единственно ценное, что осталось у этих несчастных – жилплощадь. Вот и соседей не приходится выбирать. Тут так, семьи обширного свойства. Вот они все притаились, от голода их чувства обострены. Видят эти глазки три чёрных фургона. Умишки их задаются вопросом, что же эти фургоны забыли в такой дыре, да почему в такой непроглядной темноте фары не включают? Конфиденциальность, значит. Зреет что-то нехорошее, каждый думает на себя. Вспоминает свои косяки, сетуя о последних днях, что же он мог такого мог наворотить? Воображение дорисовывает правдоподобную картину. Раздувает из семя целую пальму, да. Ещё и с кокосами. Вот до каких подробностей. Дыхание сделалось тише. Охота начинается. Из динамиков слышится последний куплет:
«Твоя любимая мать – жена отца
на труд и на подвиг нас вдохновит.
И пусть славится отечество, пусть не рушится оно!
Святая любовь вождя и брата – самый большой оплот…»
В салонах резко замолкает радио. Три вестника беды с тихим мотором расплываются по периметру, останавливаясь рядом с ближайшими подъездами. Каждый набор скрытых земок лицезреет по две выскользнувшие тени. Дыхание замирает. В голове чувствуется пьянящий страх. Тихий молитвенный шепот начинает вспоминать строчки, которые могут спасти в такой страшной и непонятной ситуации. Некоторые рифмованные куплеты додумываются самостоятельно. В таком действе может скрываться огромный плюс. Всевышний спаситель может расщедриться, дав пару лишних баллов за оригинальность. Никому не хочется слушать любимую песню неделю подряд, а тем более столетиями.
Первая двойка сворачивает за смежные стены ближайшего корпуса. Парные тени идут спокойно, но уверенно. Вот самый скомканный отрезок дома, да ещё с обгоревшим фасадом. На лавке трётся призрак под покровом клубов дыма. Завидев две приближающиеся фигуры, призрак не рыпается. Всё также спокойно сидит около засранной урны. Это подросток. Его зад размещён на спинке убогой лавки, а ноги стоят на деревяшках, где должен быть его зад. Маленькие злые глазки сверлят две приближающиеся фигуры. Бежать поздно – это факт. Но где гарантия, что он их клиент?
– Мужики, если вы разыскиваете Сутулого с первого, то дома его точно нет, точняк, я вам говорю. Сегодня весь день караулил эту гниду. Он и мне… – Гриша не успевает договорить, как тьму разрывает огонёк электрического дребезжания.
Гриша успевает только охнуть, тут же обмякнув. Четыре руки спасают его от пробития затылка, берут под мышки, начиная волочить обмякшее тело к фургону. С ближайшего окна кто-то не выдерживает. Женский голос ойкает под звук радостной искры, очень явно слышится: «господи, что же это делается-то?» После, голос замолкает в надежде, что не накликал беду на свою личную важную персону. Тени не обращают на голос никакого внимания, исчезая с телом сопляка.
В это же время, соседний дуэт в чёрном одеянии бодро приближается к соседнему дому. Подъезд номер три. Ничем непримечательный, только сквозь ночную дымку просачивается еле узнаваемый цвет двери. Коричневый? Коммунальщики давно не опускались до такого дна.
Фигуры замирают, когда замечают выходящего из подъезда мужчину. В руках у него валандается туда-сюда мусорный пакет. Внешность любопытным не разглядеть, но вот эти замершие на месте фигуры что-то соображают. Тень с мусорным пакетом замирает при виде теней, затем резко и без лишних слов метнув в их сторону несчастный вонючий мешочек.
Тот прилетает точно в голову левому. Безшевронный успевает увернуться. Агрессивная тень бежит сломя голову в противоположную сторону. Один стартует вдогонку. Второй остаётся на месте и, судя по движению, что-то достаёт из кармана, какую-то фаллическую штучку. Раздаётся лёгкий звуковой флёр, напоминающий тот звук с детства, когда некий дурачок с задней парты плевался бумажными шариками посредством ручки и воздуха из своих лёгких.
Проходит мгновение. Убегающая тень резко обламывается, образуя на асфальте лёгкий рельеф сбитой ветки. Первая бежавшая тень уже спокойно шагает к бугорку. Тот, что прикладывался губами, догоняет первого трусцой, попутно оборачиваясь по сторонам, особенно внимательно изучая ближайшие окна. Лишних голов вроде как нет. Всё тихо. Они переговариваются. Тихий шепот ходит осторожно, со стороны может создаться чувство немой статики. По итогу тень покрупнее берёт обмякшее тело «ветки» себе на плечо, грузными шагами волоча к машине. Товарищ караулит подъезд. Судя по всему, их «тёмные делишки» ещё недоделаны. Так и есть. Вот силач возвращается, менее непринуждённо и шатко. Подустал, бедняга. В руках что-то блеснуло. Бравые молодцы заходят в подъезд, пропадая с поля зрения на долгих пять минут.
Выходят же они с ещё одним жмуриком. Второй поплотнее первого, да и роста меньшего. Получается уже какая-то пухлая ветка.
Призраки в окнах, где нет голов, охают и ахают. Чувствуется табачный дым. Второе тело удачно закидывается в тот же фургон, тёмные лошадки исчезают вместе с ним.
К третьей машине две оставшиеся тени волочат проститутку местного разлива. По какой-то причине её не стали вырубать. Слышен прокуренный испуганный голос, который под разными предлогами пытается то ли выторговать себе свободу, то ли запугать:
– Парни, ну в самом деле, что я вам такого сделала? Вы ведь не из полиции? А даже если и да, то может, договоримся? Хотите минет за полцены?.. Да у меня ребёнок дома голодный, как вы, суки, не поймёте?! Простите, простите. Давайте я дам бесплатно, только отпустите. Зачем вам понадобилась какая-то шлюха? Я требую немедленно отпустить меня, вы не имеете права! Простите, простите…
Этот кричащий комок биполярки, наконец, закидывают в машину. Последнее, что успевает крикнуть развратный рот: «Да в самом деле, я не давала согласия сниматься в программе обыск и свидание, тва!..» – дверь захлопывается. Весь двор облегченно выдыхает. Хоть одна хорошая новость. Весомая проблема изуродованных юдолью женщин решена: главная шаболда более не будет соблазнять их слабохарактерных мужей.
Снова раздаются синхронно-заведённые двигатели. На этот раз можно не прятаться, дело сделано. Включенные фары разрывают густо накуренную тьму. В это время очень быстро темнеет. Дюжина колёс змейкой выкатываются из норы.
Тем временем в соседнем квартале четвёртая машина забирает своего попутчика. Как удивительно, что через дорогу стоят уже более чистые солидные дома (хотя вопрос, конечно, спорный), да и вид местных жителей внушает больше спокойствия, нежели страх за собственную жизнь. Чем богаче человек, тем менее он походит на хищника. Фургон останавливается около местного магазинчика. Причём это, о боже, не разливуха мочи.
Четыре ноги в чёрных говнодавах направляются в сторону высотки. Новостройки – убежище приезжих, которые стекаются в мегаполис с необъятных уголков. Думается, здесь мало собственников, которые проживают в ульях. Всё под съём, да под старость лет. Одно другого не исключает.
По микрофону в ухо неизвестному что-то говорят. Ноги прибавляют шаг. Глаза профессионально прочёсывают всю плоскость пространства. Вот он: худой, гладко выбритый, глаза смотрят себе под ноги, явный сколиоз, ещё и очки с толстым стеклом.
Крепыши подкатывают к планктону мягко без агрессии, без применения физической силы. Их ноги делают плавную дугу, тем самым заходя с тыла, как бы вставая по обе стороны от жертвы, нежно просовывают так свои мускулистые руки под эти две безжизненные палки.
Невинные щенячьи глазки смотрят испуганно, голова мотается от одного к другому. Лево-право. Лево-право.
– П-п-простите… а-а, а что, собственно, происходит? – Голос щеночка дрожит так же, как и при первом подростковом соитии. Постаревший малыш искренне недоумевает.
– Алексей Константинович? – Вежливо спрашивает его правый.
– Вер. Гм… Верно. Да. Это я…
– Не бойтесь. Вы ничего плохого не сделали. Мы просто с вами поговорим. Немного покатаемся, уладим один вопрос, а затем доставим вас домой в целости и сохранности.
– Но! Куда? Простите…
– Здесь недалеко.
На этом разговор заканчивается. Алексей почти добровольно, под ручки, садится в фургон чёрного цвета. Дверь за ним захлопывается (ох уж эти щенячьи глазки, полные невинного ужаса!) Фургон неспешно выскальзывает на главную улицу, где присоединяется в строй к своим.
Воздух всё также отдаётся прекрасной прохладой. Настроение у ребят в чёрной форме без каких-либо опознавательных нашивок – просто чудесное. Всё гладко, как и планировалось. Не сговариваясь, во всех четырёх машинах снова включается радио, откуда начинает доноситься бессмертная классика:
«…ая луна стала нашей виной.
Все везде говорили
этой странной любовью,
которую так никому – ему не простили!»
Под звуки лирической песни, омерзительный подросток начал с омерзением приходить в себя и жалеть, что его не убили сразу. Алексей был погружен в свои мысли, при этом содрогаясь всем телом. Худой и пухлый лежали в отключке. Проститутка же посчитала песню пророческой. Она начала догадываться, в чём может состоять причина её «задержания», и если её догадка верна, то дело попахивало крайне скверно.
«…от он поднял меч и вымолвил:
честь моя, ох, моя честь…
Лишь она, лишь она – будь счастлив, брат…»
Ехал конвой недолго. «Минут двадцать» – посчитала про себя проститутка Дина. Ещё она думала о том, как всё же время относительно. Допустим, если взять отрезок в двадцать минут. Для скорострела – целая вечность. Для ребёнка, гуляющего во дворе – одна секунда. Для неё, Дины, двадцать минут, проведённые в этом чёртовом грузовичке, впустую потраченные двадцать минут. И, несмотря на всю серьёзность ситуации, она всё равно чувствовала больше гнева, нежели страха.
По сути, ничего ужасного ещё не случилось. Как она поняла, с ней просто хотят поговорить. Если бы хотели убить – убили на месте. Иначе нужно быть кончеными идиотами, чтобы везти какую-то сраную шлюху бог знает куда. При мысли о «сраной шлюхе», Дина поперхнулась. Оскорбила саму себя. Нет. Она не сраная шлюха. Вполне себе хорошая, добротная такая шлюшка. По крайней мере подмывается чаще многих фиф.
Один из её похитителей всю дорогу молчал. Только глаз не отводил от тела женщины. Её это не смущало, но немного напрягало в том плане, что случись что: трахаться не за деньги, а по прихоти с мудаком, не очень-то и хотелось.
С того момента, как машина куда-то приехала (Дина слышала, как водитель говорил по рации, а затем последовали звуки открывающихся ворот), прошло уже несколько минут, но дверь фургона никто не открывал, да и ничего не происходило. Она хотела уже открыть рот. Хотела сказать, что у неё не так много свободного времени, что ей нужно кормить своего выдуманного ребёнка, а ещё платить за придуманную ипотеку, да и вообще, у неё куча своих личных проблем, которые никто не будет решать за неё, но в этот момент в ухе её надзирателя зашуршало. Тело в чёрном зашевелилось. Его крепкие руки на широких плечах раздвинули тяжелую дверь фургона. Яркий свет ослепил Дину. В голове щёлкнуло. Рука сама дёрнулась к лицу.
Тяжёлые ботинки выпрыгивают в проём, а мягкий мужской голос обращается:
– Мисс, будьте добры пройти за мной. Я вас сопровожу в общую комнату для беседы.
– Беседы? Вы человека похитили, между прочим. Я вас боюсь! – Осмелела Дина, понимая, что как минимум никто не будет её резать на маленькие кусочки, которые потом расфасуют по мусорным мешкам. Она самостоятельно встала на ноги и, проигнорировав руку мужчины, вылезла наружу.
