На 4 кулака
– Спасибо, – пробормотала вдова и стала вытирать слезы.
Подождав, когда она успокоится, Катя принялась ее бессовестно пытать:
– Скажи, ты всех здесь знаешь?
– Да, большую часть. В основном здесь сотрудники банка и компаньоны по бизнесу. Родственников у него было мало.
– А Юрочкины тоже присутствуют? Можешь показать их?
Как оказалось, Катя шла тем же путем, что и я вчера. Не зря она ими заинтересовалась.
Крюкова ткнула пальцем в группу из пяти человек, тихо стоявшую возле самой ограды.
– Вот этот высокий – Жора, рядом с ним его жена, Ангелина, – показала она на невысокую и полноватую темноволосую женщину. – Мальчики – это их сыновья. Старший Артем, ему пять, младшему Егорке четыре.
– А что это за женщина лет шестидесяти возле Георгия? – осведомилась я. – Та, что плачет?
– Моя свекровь, так называемая. Я думала, она и слезинки не проронит. Дождалась-таки, – со злостью выдала Наталья.
– Чего дождалась? – замерли мы в предчувствии разгадки преступления.
– Сашиной смерти, – вздохнула вдова. – Всю кровь из него высосала. Еще мать называется. – Тряхнув головой, словно пытаясь освободиться от какого-то неведомого нам наваждения, а может, приступа ярости, продолжила: – А вот этот, который приближается к нам, это Николай Хрякин. Помните, я о нем говорила?
Да. Не знаю, как Катька, а вот я помнила о нем постоянно и беспрерывно.
– Юля! И ты здесь? – удивленно поприветствовал меня Коля, подходя к нашей невеликих размеров группе. Все ближе и ближе…
– Да, – промямлила я и заулыбалась. Я знала, что на похоронах этого делать нельзя, тем более стоя рядом с горюющей вдовой (и мне стыдно, правда!), но один вид Николая Хрякина рождал бабочек в моем животе.
Крюкова скорее всего удивилась, но вида не подала.
Так состав нашего ополчения вырос до четырех представителей. Разговор плавно потек вокруг убитого, в основном, о том, каким он был хорошим человеком, какой они с Наташкой были замечательной парой, да как же все так жутко произошло. Потом Николай, закуривая дорогие сигареты (я никогда в жизни не курила, даже не пробовала, но мой папа заядлый курильщик, поэтому я знала цены), поведал нам подробности своего бизнеса, в чем мы были абсолютными чайниками, в смысле ничегошеньки не секли. Затем переключились на семью Юрочкиных. По всей беседе в общем и по некоторым фразам в отдельности создавалось впечатление, что Николай недолюбливает Юрочкиных так же, как и Наталья, если не больше, но бойкот относился в основном к матери Александра, а о Георгии, к моему несказанному удивлению, Колька отзывался скорее со знаком «плюс». «Благородный», – тут же пискнуло мое сердечко. Ну ведь действительно, абсолютное большинство на его месте недолюбливало бы Юрочкина только за то, что ему светит недостойное его (как этому большинству от зависти и казалось бы) место, а вот такие достойные пропадают в вечных замах. Так, и сейчас Хрякин хвалил Жорика за то, что он срочно прилетел из Штатов (куда его отправил еще живой Крюков), дабы посетить похороны, хотя один пропущенный день в подобном бизнесе может многое поломать.
– То есть на момент убийства Георгий Юрочкин был в США? – по-простецки полюбопытствовала Катька, даже не подумав о том, как это прозвучит.
Колины брови взлетели от удивления на такую бесчувственность, тем не менее он кивнул.
– Жаль, – пробормотала подруга, что звучало гораздо хуже, чем предыдущая реплика, однако никто ей не сделал замечания.
Но и на этом ее энтузиазм не иссяк. Через некоторый промежуток времени Катька, проследив за моим немигающим взглядом, который как вперился в самом начале в Николая, так и не желал от не него отлепляться, и задумав прийти мне на выручку, неожиданно, но демонстративно глянула на наручные часы и заголосила:
– Боже, ужас какой! Уже половина второго! Юлька, че ты молчишь? – и больно ткнула меня локтем в бок. Я охнула, но смолчала, ибо еще не догадалась, какая роль полагалась мне в импровизированном Катькой спектакле.
– А в чем дело? – культурно осведомилась Наталья.
– Да у нее отец очень строгий. Стоит чуть опоздать – сразу ремень в руки! Велел в два как штык быть дома.
– Так в чем проблема? – отозвался тот, кого это все грязное дело и касалось. – Время еще есть.
Я опять не нашлась что ответить, но Катька-то из другого теста:
– Транспорт – штука непостоянная.
– Зачем транспорт? У меня машина, я довезу.
Я начала было соображать, чем же его машина так провинилась, что ее нельзя причислить к семейству транспорта, но размышления мои прервала фантастическая по своей чудесности картина, вставшая перед очами: сидим мы вдвоем в салоне автомобиля, лишь только мы и никого больше на этом свете (пусть даже свет ограничивался размерами «БМВ»), так близко друг от друга, совсем рядышком. Лишь он, я и месяц на небе. Такой круглый-круглый…
Мне бы остановиться на этом и вспомнить один пикантный момент из своей жизни, тесно связанный по рукам и ногам как раз таки с этой круглой луной, да что предшествовало появлению на ней образа ведьмы на метле, но фантазии уносили меня все дальше, в мир блаженства и неги. Последней каплей стал просторный, оформленный в стиле классицизм зал, куда я перенеслась в своем воображении и где я стояла рядом с Колей, а вокруг были родственники и друзья, и загадочная тетя, страдающая лишним весом, который она пыталась спрятать под свободным ярко-синим вельветовым костюмом, праздничным и безвкусным одновременно, спросила торжественным голосом: «Согласны ли вы взять в мужья…»
Не дослушав ее (я и так уже поняла, кого именно в мужья мне предлагают), я воскликнула в голос:
– Я согласна!! – и… вернулась на грешную, скучную, депрессивную Землю.
Весь народ, который только присутствовал на кладбище, со всех его концов и пределов уставился на меня, дуру такую, в сильнейшем, но вполне оправданном недоумении. Бедный Николай, который, как оказалось, за все время моего полета на десятое небо и обратно уже забыл о своем предложении подвезти и перевел разговор на совершенно иную тему, от неожиданности аж подпрыгнул и, бросив взгляд по сторонам, дабы убедиться, что высказывание адресовано именно ему, а не кому-то другому, счел нужным уточнить:
– Э-э… На что?
– М-м… на то, чтобы ты довез меня, – не ударила я в грязь лицом перед предметом своих мечтаний. Или ударила?
– Ну да, мы как бы уже обсудили это с твоей подругой… Почему-то с ней, а не с тобой… Ну да ладно.
– Ой, я просто прослушала. Часто витаю в облаках, извини.
Катька, едва сдерживая хихиканье, покрутила пальцем у виска, а Коля пожал плечами:
– Ничего страшного.
Через пять минут Наташка пошла возлагать цветы на могилу мужа, прихватив с собой мою лучшую подругу и гвоздики Хрякина, пожелавшего остаться со мной. Стоило им отойти, он взял меня за руку (от этого жеста у меня задрожали колени, захотелось плакать от счастья, и по этим неоспоримым признакам я определила, что полностью и бесповоротно влюбилась) и повел куда-то вдаль…
– Я хотел тебя кое о чем спросить, – сообщил он, когда мы отошли уже на приличное расстояние от кладбища и направлялись, судя по всему, к не являющейся по неведомой мне причине транспортом и оставленной неподалеку машине. – О чем с тобой беседовал Акунинский?
– Акунинский?
– Да, следователь.
– Когда? В первый или во второй раз? – посмела уточнить я.
– А что, был и второй?
– Да, – Я прикидывала, стоит ли ему рассказывать о второй беседе, но, вспомнив приметы, которые я дала, решила, что не стоит: вдруг обидится? – Но мне неохота об этом говорить.
– Неохота? – вроде бы удивился он незнакомому слову и как-то сразу притих, очевидно, пытаясь припомнить, как выглядит словарь Ожегова и что там говорится об этом страшном термине. Мы сели в автомобиль, но Николай все еще размышлял, а когда я наконец придумала синоним слову «неохота» и открыла рот, чтобы об этом возвестить, Хрякин все ж таки ожил: – Видишь ли, я не из праздного любопытства спрашиваю. Я начал что-то вроде собственного независимого расследования. Понимаешь, не верю я этим ментам! Что им с того, что пришили очередного крутого дядьку с толстым кошельком? А для меня это дело чести, понимаешь? – Он толкал эту речь с таким чувством, что я поспешила закивать головой, что, мол, да, я тебя прекрасно понимаю. – Вот. Потому я и спрашиваю, мало ли, может, он тебе что-то важное сказал, чего не говорил мне.
– Бывают же такие совпадения! – сверх меры обрадовалась я и поторопилась поделиться своей радостью. – Я тоже начала собственное расследование. Хочу найти убийцу.
– Что… Ты?! Сама?!
– Ну как, не совсем сама. Я уговорила Катьку помочь мне, – каюсь, тут я немного слукавила, но так меня распирало от гордости за то, что удалось-таки проявить к себе хрякинский интерес, что я б пошла и не на то. – И мы уже кое до чего докопались. – А вот даже на что.
– Правда? И до чего же? – Словно опомнившись, Колька наконец-то завел мотор, и мы тронулись.
– Ты знаешь, например, что Наталья получит наследство, оставленное ее мужу итальянскими родственниками?
– Что? Кем? Когда?
«Ага! Он этого не знает!» – обрадовалась я и, весьма довольная собой, продолжила:
– Как когда? Я не сильна в законах, но, наверное, через полгода.
– Ты-то откуда узнала? – нежно поинтересовался он.
– У женщин свои секреты, – засмеялась я. – Может, ты еще и про любовницу не знаешь?
– Какую?
– Не какую, а чью! – продолжала, как больная, смеяться я. – Убитого Крюкова. Как это ты не знал? Вы же друзья!
– Ладно, слушай, я все это знал, просто тебя проверял. Хотел узнать, чего ты стоишь как сыщик.
Ах! Это удар ниже пояса!
– Обманщик! – Я шутя задвинула ему легонький подзатыльник. – Нехороший человек! Зачем ты так поступил со мной?
– Извини. За это я беру тебя в свою команду. Потому что ты молодец, настоящий Шерлок Холмс в юбке! Две головы лучше одной. Пойдешь?
«Ну наконец-то!» – еще сильнее развеселилась я, ведь конкретно того и добивалась.
– Пойду!
Остановив «БМВ» опять-таки возле моего подъезда, будто читая мои мысли, мой кавалер посмотрел на меня и спросил:
– Если я приглашу тебя в ресторан, ты согласишься?
– А ты пригласишь? – не веря своим ушам, уточнила я.
– Да. Уже пригласил. Ну так как?
Глядя в его глаза, полные всей той нежности, что только может содержать в себе богатая ресурсами планета, ответила:
– А почему бы и нет? Когда?
– Давай завтра. Я позвоню тебе ближе к вечеру.
Оставив ему свой номер, я вышла и на негнущихся ногах устремилась в подъезд.
Глава 4
В коридоре сразу за дверью я обнаружила ведро с речной водой, в которой плескались четыре очаровательного вида малюсенькие рыбехины, такие милашки! Из комнаты нарисовался папа.
– Тебя можно поздравить? – спросила я, имея в виду улов.
– Еще как! Четыре здоровенных окуня! Раздевайся, иди обедать, – без перехода добавил он.
Я еще раз глянула в ведро и попыталась примерить к прелестной мелюзге определение «здоровенные». Это рыбаки настолько сильно любят гиперболизировать, или окуни сами по себе настолько маленькие, что эти чудики считаются великанами? Если второе, зачем тогда их ловить? Даже похвастать нечем, я имею в виду перед непросвещенной темнотой вроде меня. Да еще и нужно ведь угробить на это целый день, а в холодное время года стоять на ветру в жуткой многослойной спецодежде и тяжелых резиновых сапогах… Нет, я этого не понимаю.
Не успела я скинуть кеды, как мама велела обуть их снова и отправляться в магазин.
– Пусть Танька идет! – взбунтовались во мне лень и некоммуникабельность: с продавцами же общаться надо, а я это не люблю и не умею.
– Совсем обнаглела, ничего по дому не делаешь, лодырь, тунеядка! – Эти «комплименты» вынудили меня обуться, но не более.
– Предлагаю консенсус. Пусть Танька общается, а я буду таскать за нее сумки.
На том и порешили.
– Пока ты неизвестно где шаталась, мы с предками ходили комнату смотреть, – поделилась со мной одноклассница, когда мы вышли из дома. У меня в руках были свернутые трубочкой пустые пакеты, у Таньки – ее розовый пиджак, который она сняла с себя по случаю теплой погоды, оставшись все в той же оранжевой юбке и красной блузке на пуговицах, которая, как и пиджак, не слишком гармонично смотрелась с низом.
– И что? – пропустила я мимо ушей «неизвестно где шаталась».
– Истинный дурдом. Клопов, тараканов, мышей и прочей мелкой живности навалом, а вот людей приличных не наблюдается: в одной комнате – два-три десятка граждан подозрительной национальности, в другой – отпетый псих. Каждодневно пытается совершить суицид, выпрыгнув из окна.
– И что же? – не на шутку перепугалась я. – Спасают?
– А чего там спасать – первый этаж, – резонно возразила Таня и первая вошла в двери мини-рынка.
– Реально дурдом, – согласилась я с поставленным ранее Грачевой вердиктом и последовала за ней.
Когда сумки стали слишком тяжелыми, я всучила Татьяне пустой пакет (осталось купить молоко и хлеб, донесет как-нибудь, не развалится) и отправилась домой.
Едва открыв дверь, я поняла: у нас гости, вернее, гость. С кухни доносился незнакомый мужской голос, который что-то возбужденно рассказывал, и это что-то, судя по искренним раскатам смеха моих родителей, было чрезвычайно смешным. Я успела разуться, когда в коридоре появилась мама, одетая в… норковую шубу.
Я, ни на секунду не веря своим глазам, прошептала:
– Что это?
– Нравится? По-моему, мне идет.
– Папа ведь опустошил всю подковровую область! Неужто в помойном ведре столько скопилось? – Послушай нас человек непросвещенный… Ну да ладно. По всей видимости, мы тоже живем в своего рода дурдоме.
– Нет! Представляешь, только вы за дверь – звонок. Думала, денег не взяли и ключи забыли. Открываю – тот самый бизнесмен, ну помнишь, когда я в праздник его зубы лечила? Так вот, говорит, не знает, как отблагодарить…
– А как же двести долларов? – вешая ветровку на плечики, напомнила я.
– Говорит, что не считает это благодарностью. В Москве, говорит, все лучшие врачи так берут. Но у нас-то область. Знаешь, скажу по секрету, – мама понизила голос до заговорщицкого шепота, – в моем кабинете твоя фотография стоит в рамке. Так он все время на этот снимок глазел. Соображаешь?
– Видать, искал надпись: «Это мы делаем с теми, кто мешает нам работать». Вот и молчал. Боялся. – Что и говорить, я не фанат своих зубов.
– Чушь не городи. Ты там очень хорошенькая. Он свататься пришел, понимаешь?
– Как в австралопитековский период. – В этот момент с кухни донеслось: «Огней так много зо-ло-тых…» – А спаивает он вас тоже за свои деньги? – рассвирепела я. Господи, ну почему меня так раздражает, когда люди тихо-мирно пьют и поют песни? В то же время, Господи, ну зачем люди вообще пьют?
– Чего-чего? Кто такие австралопитеки? Послушай, мы просто обмываем покупку. Он – во мужик! – подняла мать вверх большой палец. – А ты у меня совсем уже в девках засиделась. Любовь, что ль, ждешь? Не существует ее, любви-то, она еще в нашу с отцом твоим молодость сходила на нет. На сегодня и вовсе остался один голый расчет. А Володя, между прочим, нестарый, богатый и холостой.
– Нестарый, это сколько?
– Тридцать шесть, – пропела мама и поплыла на кухню.
Я вспомнила следователя. Он еще возмущался, что старше меня в два раза. А что бы ты сказал, Борис, узнав, что меня выдают замуж за твоего ровесника? Наверно, достал бы голубенький платочек и протер раннюю лысинку, это так на тебя похоже.
С такими грустными мыслями я вошла на кухню вслед за мамой.
За столом сидел типичный «новый русский»: маленькая бычья голова со впалыми черными глазками, волосы сбриты почти «под ноль», бычья же шея, на коей красовалась золотая цепь толщиной в три моих пальца, черная футболка, облегающая мощную, опять же бычью, грудь.
Они, что, надо мной издеваются?…
Увидев меня, мужик перестал разгорланивать песню, поднялся, тем самым достав мне прямехонько до плеча (а рост мой ни много ни мало – сто семьдесят один сантиметр), и, протянув руку, пробасил:
– Вован к вашим услугам.
Я машинально пожала его ладонь, выдав свое незамысловатое имя, о чем тотчас же пожалела: примкнув к ней губами, он ее более не отпускал, вынудив этим жестом сесть рядом с ним. Я пыталась как-то высвободиться, но не тут-то было: хватка оказалась железной, иначе как бы он выжил в своей предпринимательской деятельности?
– Юленька, не желаете ли пирожных? – предложил сладеньким тоном Вован.
Удивляясь про себя, где же мама их прятала, так как до моего ухода холодильник никаких пирожных в себе не содержал, я уж было потянулась к этим яствам, с тем чтобы заесть питательной глюкозой свое горе, но здесь мама решилась пояснить:
– Это любезный Владимир Павлович накупил, зная, что ты у нас сладкоежка, – после чего рука повисла в воздухе, а затем вернулась на колено, что было сопровождено горестным вздохом. Вторая по-прежнему была в плену у немцев.
Тем временем разговор потек в абсолютно ненужном мне направлении, то есть обо мне. Судя по этому разговору, я была «спортсменкой, комсомолкой, ну и наконец, просто красавицей».
– И хозяйка замечательная, – под конец бросила в меня гранатой мама, чем полностью и бесповоротно убила. Кто еще сегодня ругался, что я ничего по дому не делаю? Ладно, будет тебе контратака.
– Конечно, – безропотно согласилась я. – Кто ж не знает, что макароны моются, после чего обязательно сушатся; винегрет и борщ делаются без свеклы, а блины без муки; полы предварительно моют и лишь затем подметают, пока они еще мокрые.
Владимир Павлович слегка прибалдел, но мать не так просто победить: она растянула губы в милой улыбке и разъяснила:
– Она у нас еще немного путается, но у Юли есть своя тетрадь, куда она подробно записывает, что и как нужно делать.
Гостю сие заявление пришлось по вкусу, он вновь заулыбался и только крепче стиснул мою беззащитную худенькую ладошку.
«Ах так! – разозлилась я. – Получай артиллерию!»
– Милый Володя, ответьте мне на один вопрос, – при слове «милый» мама удовлетворенно закивала головой, а сам виновник военных действий даже проронил слезу райского счастья.
– Конечно, Юляша, для вас – что угодно!
– Чем вы зарабатываете себе на жизнь?
– А, ну, это… – Он чуть-чуть поерзал на стуле, затем поглазел в потолок, а не найдя там подсказок, вновь заерзал. – Мне принадлежат два ресторана, автомойка, ну и пара-тройка ликерных магазинчиков, – выдал он, когда я уже не ожидала услышать ответ.
– А-а, значит, вы криминальный элемент, да? – довольная, изрекла я. – Крышуете? Ведь порядочному человеку такой набор не осилить.
Бритый расстроенно замолк, а мать накинулась на непослушную дочь:
– Ну чего ты к человеку прицепилась? Пусть Владимир Павлович занимаются чем душе угодно. В нашем мире иначе нельзя. Или хочешь до смерти жить в бедности, как мы сейчас?
От подобного откровения папа подавился маринованным огурцом, а бритый Вован даже покраснел, что с его образом ну никак не вязалось, а потому выглядело весьма забавно и даже несколько мило.
Мама продолжала гневно взирать на меня. От ответа меня избавил звонок в дверь. По дороге в прихожую я обдумывала ее слова. Честно говоря, я никогда не думала о том, что мы якобы живем плохо. То есть, конечно, не в роскоши, но я к этому никогда и не стремилась. Не понимаю женщин, вожделеющих женить на себе богатых бизнесменов. Просто, во-первых, ты не можешь быть миллионером и оставаться хорошим человеком (особенно в России, с ее коррупцией, монополией и процветанием мошенничества), а я хочу быть женой хорошему человеку. Во-вторых, я не хочу потом всю оставшуюся жизнь опасаться, что моего богатого мужа кто-нибудь пристрелит или меня похитит ради выкупа. Или что в один ужасный момент я лишусь всего и покончу с собой, так как уже привыкла к роскоши. Короче говоря, между горьковскими ужом и соколом я выбираю первое. Впрочем, понятно, что мама хочет мне только добра, просто ее понятие добра не сходится с моим.
На пороге стояла Таня.
– Ты че так долго? – зашипела на нее я, пропуская в дом и принимая из ее рук пакет.
– В палатке хлеб закончился, пришлось топать за тридевять земель. Уф, устала.
Я сунула руку в сумку. Помимо хлеба и молока, я выудила еще и глянцевый журнал.
– Это что такое? Я не просила тебя купить «Космо»!
– Это мне! – Танька вырвала у меня из рук макулатуру в прозрачной упаковке.
Ну да, она же хочет быть звездой. Очевидно, надеется найти совет в глянце. Я так и представила себе заголовок: «32 способа стать знаменитым, не вставая с дивана».
Снимая пиджак, она прислушалась к звукам на кухне.
– У нас гости?
– Ты имеешь в виду, помимо тебя? – улыбнулась я саркастично, затем все же удовлетворила ее любопытство. – Да. Бизнесмен по имени Владимир.
– Ах, прямо как президент! – Таня восторженно приложила ладони к груди, а я закатила глаза. Пропаганда федеральных каналов рассчитана как раз на таких, как Грачева. Даже то, что случилось с ее семьей, не поменяло Таниных ультрапатриотических взглядов.
Внезапно меня посетила превосходная идея.
– Таня, иди на кухню! – Я вернула ей пакет с продуктами. – Скажи моей маме, что ты купила все, что она велела, и спроси гостя, не хочет ли он чего. Скажи ему, что ты умеешь готовить!
– Зачем?! – Одноклассница едва в обморок не грохнулась от удивления.
– Потому что он холостой! – пропела я совсем как мама недавно и подтолкнула ее в сторону двери на кухню. В последнюю секунду я заметила журнал у нее под мышкой и успела выхватить. Не нужно Вовану знать, что Таня на самом деле несерьезная и не блещет интеллектом. Подслушивая под дверью, я по-злодейски потирала ручонки: пущай гость увидит, кто тут на самом деле хозяйственный. Может, лицом Танька и не вышла, зато косы ниже попы сейчас редко встретишь, а уж огненно-рыжие волосы и подавно, глядишь, и отобьет его у меня. Хотя в свою счастливую звезду я уже давно не верила.
Потом мы уселись писать реферат. Я время от времени поглядывала на настенные часы. Когда большая стрелка приблизилась к семи (троица на кухне все еще пьянствовала), всерьез забеспокоилась. Почему он не звонит? Или Николай под словом «вечером» имел в виду «завтра вечером»?
Внезапно в комнате появилась мать и позвала меня на разборку в сортир, как в каком-то дешевом боевике.
– Бесстыжая!
– Почему это? – воспротивилась я столь нелестному отзыву о своем поведении.
– Он что, тебе совсем не нравится? Ни чуточки?
– Нет, – отрезала я.
– Но почему? Ладно, я понимаю, он для тебя не совсем подходящего возраста, но могла бы хоть позволить за собой поухаживать, твое сердце свободно и…
– Нет, не свободно! – не дала я ей договорить и пересказала вкратце о всех встречах с Николаем, намекая тем самым, что ее попытки свести меня с первым попавшимся мужиком, которого она сама едва знает, совершенно бесперспективны. В особый восторг она не пришла, но тому, что ее дочку посетила наконец первая любовь, порадовалась, и мы, помахав друг дружке белым флагом, разошлись по углам.
Тихо поужинав с одноклассницей в комнате перед телевизором (как Таня и любит), мы с ней приняли поочередно душ и легли спать. Коля в тот день так и не позвонил.
Утром я позвонила Катьке и, естественно, ее разбудила, что меня, в общем-то, давно перестало удивлять. Выяснив, как у нее дела, я полюбопытствовала, чем сегодня займемся в плане поиска убийцы. Или убийц?
– Можно сейчас сходить к Юрочкиным и допросить кого-нибудь из них, – предложила подруга. – Вчера я узнала у Натальи их адрес.
– Да? Правда? Давай! – взвизгнула я от восторга, демонстрируя всецело поглотивший меня ажиотаж.
– Чего это с тобой? – изумилась Катька, ранее не наблюдавшая в своей подруге ни капли энтузиазма в отношении этого мероприятия.
– Просто я хочу скорее завершить расследование, вот и все, – постаралась я выкрутиться, хотя пытаться сбить с толку проницательную от природы Катьку было занятием зряшным, и я это знала.
– Ха! Во-первых, завершать нам нечего, мы все только начали, а во-вторых, кому ты вкручиваешь? Что-то обязательно должно было случиться такое, прежде чем тебя могло заинтриговать расследование.
Ну я ж говорила! Придется сказать все по правде.
– Видишь ли, Катя, – я набрала в грудь побольше воздуха, – вхрякалась я.
– Ты – что, прости? Я, конечно, не лингвист, но слово такое слышу впервые.
– Вхрякалась, – повторила я. – Ну то есть влюбилась в Хрякина. И он… – Я хотела сообщить, что он тоже занимается расследованием, но подруга меня перебила.
– Этого еще не хватало! Он мне не нравится!
Н-да, в этом вся Катька. Ну скажите мне, почему он должен ей нравиться?
– Почему… – начала я произносить этот вопрос, но Любимова поняла меня превратно, снова перебив: