Никогда, никогда

Она пожимает плечами и натягивает свою юбку на коленях.

– У тебя неповторимый стиль. Как отпечаток пальца. Я смогла определить, что этот снимок сделал ты, потому что только ты делаешь фотографии таких вещей, на которые в обычной жизни людям страшно смотреть.

Похоже, мои фотографии ей не по душе.

– Итак, – спрашиваю я, глядя перед собой, – кто он такой, этот Брайан?

Она достает свой телефон и открывает сообщения. Я пытаюсь взглянуть на них, хотя и знаю, что сижу слишком далеко, чтобы их прочитать – но все равно делаю попытку. Замечаю, что она слегка поворачивает свой телефон, заслонив его от моих глаз.

– Я точно не знаю, – отвечает она. – Я пыталась пролистать его сообщения назад, чтобы посмотреть, смогу ли я что-то из них понять, но наши с ним сообщения ставят меня в тупик. Я не могу понять, с кем я встречалась: с ним или с тобой.

У меня опять пересыхает во рту. Я беру у нее одну из банок газировки, которые она принесла, открываю ее и, сделав долгий глоток, ставлю в подстаканник.

– Возможно, ты мутила с нами обоими. – Мой голос звучит резко, и я пытаюсь смягчить его. – Что он говорит в своих сегодняшних сообщениях?

Она блокирует свой телефон и экраном вниз кладет себе на колени, почти так, будто ей стыдно смотреть на него. Она не отвечает мне, и я чувствую, как краска заливает мою шею, и узнаю жар ревности, захватывающий меня, словно вирус. Мне это не нравится.

– Напиши ему, – говорю я. – Сообщи ему, что ты больше не хочешь, чтобы он писал тебе, и что ты хочешь наладить свои отношения со мной.

Чарли косо смотрит на меня.

– Мы не знаем, какие между нами отношения, – говорит она. – А что, если ты не нравился мне? Что, если мы оба собирались порвать друг с другом?

Я опять перевожу взгляд на дорогу и стискиваю зубы.

– Просто мне кажется, что будет лучше, если мы будем держаться вместе, пока не выясним, что с нами произошло. Ты же даже не знаешь, кто такой Брайан.

– Тебя я тоже не знаю, – огрызается она.

Я заезжаю на школьную парковку. Она внимательно наблюдает за мной, ожидая моего ответа. У меня такое чувство, будто она дразнит меня.

Я паркуюсь и заглушаю двигатель. Правой рукой я сжимаю руль, а левой – подбородок. Сжимаю обе.

– И как мы будем это делать?

– Ты не мог бы выразиться немного конкретнее? – спрашивает она.

Я чуть заметно качаю головой. Хотя даже не знаю, смотрит ли она на меня сейчас и замечает ли это.

– Я не могу выражаться конкретнее, потому что имею в виду вообще все. Нас, наши семьи, нашу жизнь. Как нам разобраться во всем этом, Чарли? И как мы сможем сделать это, не выяснив друг о друге нечто такое, что разозлит и тебя, и меня?

Прежде чем она успевает ответить, из ворот выходит какой-то парень и направляется к нам. Он похож на меня, но младше. Возможно, он учится в десятом классе. Он еще не такой высокий и крепкий, как я, но, судя по его виду, вероятно, превзойдет меня в размерах.

– Это будет забавно, – говорит Чарли, глядя, как мой младший брат приближается к машине. Он идет прямиком к задней пассажирской двери, распахивает ее, закидывает внутрь свой рюкзак, дополнительную пару обуви, спортивную сумку и наконец садится сам.

И захлопывает за собой дверь.

Он достает свой телефон и начинает листать свои сообщения. Он тяжело дышит, его волосы мокрые от пота и прилипли ко лбу. У нас с ним одинаковый цвет волос. И, когда он смотрит на меня, я вижу, что у нас к тому же еще и одинаковый цвет глаз.

– В чем дело? – спрашивает он.

Я не отвечаю, а повернувшись на своем сиденье, смотрю на Чарли. Она ухмыляется и что-то пишет в телефоне. Меня так и подмывает вырвать его и посмотреть, не пишет ли она Брайану, но, как только она нажимает на «отправить», мой телефон начинает вибрировать.

Чарли: Ты хоть знаешь, как зовут твоего младшего брата?

Я понятия не имею, как зовут моего собственного младшего брата.

– Черт, – бормочу я.

Она смеется, но ее смех обрывается, когда она замечает что-то на парковке. Я смотрю туда, куда устремлен ее взгляд, и вижу парня. Он шествует к моей машине, пристально глядя на Чарли.

Я узнаю его. Это тот парень, с которым я утром столкнулся в туалете. Тот самый, который пытался спровоцировать меня.

– Дай догадаюсь, – говорю я. – Брайан?

Он подходит прямиком к пассажирской двери и открывает ее. Затем делает шаг назад и манит Чарли пальцем. Меня он игнорирует полностью, но ему предстоит узнать меня очень хорошо, если он воображает, будто может подзывать к себе Чарли таким образом.

– Нам надо поговорить, – произносит он, четко выговаривая каждый слог.

Чарли берется за ручку двери, чтобы закрыть ее.

– Извини, – говорит она. – Мы уже уезжаем. Я поговорю с тобой завтра.

На его лице отражается изумление, к которому примешивается изрядная порция злости. Как только я вижу, как он хватает ее за руку и рывком тащит к себе, я выскакиваю из машины и обегаю ее. Я двигаюсь так быстро, что поскальзываюсь на гравии и хватаюсь за капот, чтобы не упасть. Какой этот гравий гладкий. Я бросаюсь к пассажирской двери, готовясь вцепиться этому ублюдку в горло, но он уже и так согнулся в три погибели и стонет. Его рука закрывает один глаз. Затем, распрямившись, он зло смотрит на Чарли непострадавшим глазом.

– Я же сказала тебе, чтобы ты не прикасался ко мне, – цедит Чарли сквозь стиснутые зубы.

Она стоит у своей двери, все еще сжимая руку в кулак.

– Ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе? – ухмыляется он. – Это что-то новое.

Я кидаюсь на него, но Чарли толкает меня в грудь. И бросает на меня предостерегающий взгляд, одновременно чуть заметно покачав головой. Я заставляю себя сделать глубокий вдох и успокоиться и делаю шаг назад.

Чарли опять переключает свое внимание на Брайана.

– Это было вчера, Брайан. А сегодня новый день, и я уезжаю с Сайласом. Ты понял? – Она поворачивается и опять садится на пассажирское сиденье. Я дожидаюсь, когда ее дверь закроется и окажется заперта, и только затем возвращаюсь на водительскую сторону.

– Она изменяет тебе, – вопит Брайан мне вслед. Я останавливаюсь как вкопанный.

Я медленно поворачиваюсь к нему лицом. Теперь он стоит прямо и, судя по его позе, ожидает, что я ударю его. Когда я этого не делаю, он продолжает провоцировать меня.

– Со мной, – добавляет он. – И не один раз. Это продолжается уже более двух месяцев.

Я смотрю на него, стараясь оставаться внешне спокойным, но в своих мыслях я стискиваю руками его горло, выжимая из его легких последние остатки кислорода.

Я гляжу на Чарли. Ее глаза умоляют меня не делать никаких глупостей. Я опять поворачиваюсь к нему и каким-то образом ухитряюсь улыбнуться.

– Как мило, Брайан. Ты что, хочешь получить по этому случаю какой-нибудь памятный подарок?

Мне бы хотелось закупорить выражение его лица в бутылку и выпускать всякий раз, когда у меня появится желание от души посмеяться.

Сев обратно в машину, я выезжаю с парковки более агрессивно, чем следовало бы. Когда мы оказываемся на дороге, ведущей к моему дому, я наконец нахожу в себе силы и смотрю на Чарли. Она отвечает мне таким же пристальным взглядом. Несколько минут мы глядим друг другу в глаза, оценивая реакцию друг друга. И за мгновение до того, как я поворачиваю голову, чтобы снова смотреть на дорогу, на ее лице появляется улыбка.

Мы оба начинаем смеяться. Она откидывается на спинку своего сиденья и говорит:

– Поверить не могу, что я изменяла тебе с этим парнем. Должно быть, ты сделал нечто такое, что здорово вывело меня из себя.

Я улыбаюсь ей.

– Ничто, кроме умышленного убийства, не смогло бы заставить тебя изменить мне с этим типом.

На заднем сиденье кто-то прочищает горло, и я тотчас смотрю в зеркало заднего вида. Я совсем забыл про брата. Он подается вперед, пока не оказывается между нашими сиденьями. И смотрит сначала на Чарли, потом на меня.

– Позвольте уточнить, – говорит он. – Вы что, смеетесь над этим?

Чарли смотрит на меня краем глаза. Мы перестаем смеяться, и Чарли откашливается.

– Сколько времени мы уже вместе, Сайлас? – спрашивает она.

Я делаю вид, будто считаю на пальцах, когда голос подает мой брат.

– Четыре года, – отвечает он. – Господи, да какая муха вас укусила?

Чарли подается вперед и встречается со мной взглядом. И я точно знаю, о чем она думает.

– Четыре года? – бормочу я.

– Ничего себе, – говорит Чарли. – Мы вместе уже давно.

Мой брат качает головой и откидывается на спинку своего сиденья.

– Вы двое еще хуже, чем шоу Джерри Спрингера.

Джерри Спрингер – это ведущий ток-шоу. Откуда я это знаю? Интересно, помнит ли это Чарли.

– Ты помнишь Джерри Спрингера? – спрашиваю я ее.

Ее губы плотно сжаты, лицо задумчиво. Она кивает и отворачивается к пассажирскому окну.

Все это лишено всякого смысла. Как мы можем помнить знаменитостей? Людей, с которыми мы никогда не были знакомы? Откуда я знаю, что Канье Уэст женат на Ким Кардашьян? Откуда мне известно, что Робин Уильямс умер?

Я помню всех, с кем никогда не был знаком, но не могу вспомнить девушку, которую люблю уже четыре года? Мне становится не по себе, здорово не по себе. Следующие несколько минут я мысленно повторяю имена и представляю себе лица людей, которых я помню. Президентов. Актеров. Политиков. Музыкантов. Звезд реалити-шоу.

Но я, хоть убей, не могу вспомнить имя моего младшего брата, который сейчас вылезает с заднего сиденья моей машины. Я смотрю, как он входит в дом, и продолжаю смотреть на дверь еще долго после того, как она закрывается за ним. Я пялюсь на свой дом точно так же, как Чарли пялилась на свой.

– С тобой все в порядке? – спрашивает она.

Звук ее голоса заставляет меня вынырнуть из глубин моего сознания и вернуться в реальность. В настоящий момент, когда я представляю себе Чарли и Брайана и снова слышу слова, которые он произнес, а я тогда сделал вид, будто они не произвели на меня ни малейшего впечатления. «Она изменяет тебе».

Я закрываю глаза и откидываю голову на подголовник.

– Как ты думаешь, почему это произошло?

– Тебе надо научиться выражаться точнее, Сайлас.

– Ладно, – отвечаю я, оторвав голову от подголовника и посмотрев прямо на нее. – Брайан. Как ты думаешь, почему ты с ним спала?

Она вздыхает.

– Ты не можешь злиться на меня из-за этого.

Я склоняю голову набок и изумленно смотрю на нее.

– Мы были вместе четыре года, Чарли. Ты не можешь винить меня за то, что я немного расстроен.

Она качает головой.

– Это они были вместе четыре года. Чарли и Сайлас. А не мы двое. К тому же кто может засвидетельствовать, что ты сам был ангелом? Ты хоть просмотрел сообщения на своем телефоне?

Я качаю головой.

– Теперь мне уже страшно их листать. И не делай этого.

– Не делать чего?

– Не говори о нас в третьем лице. Она – это ты, а он – это я. Независимо от того, нравятся ли нам те, кем мы были.

Как только я начинаю выезжать с подъездной дороги, у Чарли звонит телефон.

– Это моя сестра, – объясняет она и тут же отвечает на звонок, сказав «привет». Несколько секунд она молча слушает, не сводя с меня глаз. – Когда я вернулась домой, она была пьяна. Я буду через несколько минут. – Она заканчивает разговор. – Надо ехать обратно в школу, – говорит она. – Моя алкоголичка-мать должна была забрать мою сестру после ее тренировки по плаванию. Похоже, сейчас мы познакомимся с моей младшей сестрой.

Я смеюсь.

– У меня такое чувство, будто в прошлой жизни я был чьим-то личным шофером.

Лицо Чарли напрягается.

– Я перестану говорить о нас в третьем лице, если ты перестанешь говорить обо всем этом как о прошлой жизни. Мы не умерли, Сайлас. Мы просто ничего не помним.

– Мы все-таки помним кое-что, – уточняю я.

И поворачиваю обратно, в сторону школы. Что ж, со всеми этими разъездами туда-сюда я хотя бы запомню дорогу.

– Знаешь, у одной семьи, жившей в Техасе, был попугай, и он потерялся. А четыре года спустя вдруг откуда ни возьмись появился вновь – говоря по-испански. – Она смеется. – Почему я помню эту историю, от которой нет никакого толку, но не могу вспомнить, что я делала двенадцать часов назад?

Я не отвечаю, потому что это риторический вопрос – в отличие от вопросов в моей голове.

Когда мы снова подъезжаем к школе, у входа, сложив руки на груди, стоит точная копия Чарли. Она залезает на заднее сиденье машины и усаживается на то же место, на котором недавно сидел мой брат.

– Как прошел твой день? – спрашивает Чарли.

– Заткнись, – отвечает ее сестра.

– Значит, плохо?

– Заткнись.

Чарли смотрит на меня, округлив глаза, но на лице ее играет лукавая улыбка.

– Ты долго нас ждала?

– Заткнись, – снова говорит ее сестра.

Я начинаю понимать, что Чарли просто подстрекает ее. И улыбаюсь, когда она продолжает.

– Когда я вернулась сегодня из школы домой, мама была в стельку пьяна.

– Тоже мне, новость! – фыркает ее сестра.

Чарли задает ей еще пару вопросов, но та полностью игнорирует ее, сосредоточив все внимание на своем телефоне, который держит в руках. Когда мы въезжаем на подъездную дорогу Чарли, ее сестра начинает открывать свою дверь еще до того, как машина останавливается.

– Передай маме, что я буду поздно, – говорит Чарли, когда ее сестра выходит из машины. – Как ты думаешь, когда домой вернется папа?

Девушка останавливается и смотрит на Чарли с презрением.

– Через десять или пятнадцать лет – смотря что решит судья. – Она захлопывает за собой дверь.

Такого я не ожидал, и, похоже, Чарли тоже. Она медленно поворачивается на своем сиденье, пока снова не садится лицом вперед. Она делает медленный вдох, затем осторожный выдох.

– Моя сестра ненавидит меня. Я живу на помойке. Моя мать алкоголичка. Мой отец в тюрьме. Я изменяю тебе. – Она глядит на меня. – Какого черта ты вообще встречаешься со мной?

Если бы я знал ее лучше, то обнял бы. Взял за руку. Сделал бы хоть что-то. Я не знаю, что делать. На свете не существует правил, указывающих, как надо утешать девушку, с которой ты был вместе четыре года, но с которой ты познакомился только сегодня утром.

– Ну, если верить Эзре, я любил тебя еще до того, как научился ходить. Наверное, трудно отказаться от такого.

Она негромко смеется.

– Должно быть, тебе присуща беззаветная верность, потому что даже я сама начинаю ненавидеть себя.

Мне хочется протянуть руку и коснуться ее щеки. Сделать так, чтобы она посмотрела на меня. Однако я этого не делаю. Я сдаю задом и держу свои руки при себе.

– Быть может, в тебе есть куда больше, чем просто твой финансовый статус и то, кто твоя семья.

– Да, – говорит она и бросает взгляд на меня. Разочарование на ее лице на мгновение уступает место улыбке. – Может быть.

Я тоже улыбаюсь, но мы оба прячем наши улыбки, отвернувшись к окнам. Когда мы снова выезжаем на дорогу, Чарли протягивает руку к радио. Она прокручивает несколько станций и останавливается на песне, которую тотчас подхватываем мы оба. Пропев первую строчку, мы сразу же переглядываемся.

– Мы помним слова песен, – тихо произносит она.

Ничего не сходится. В эту минуту мой разум так устал, что мне не хочется и дальше пытаться понять, что же с нами произошло. Сейчас я просто желаю передышки, которую мне дает эта музыка. И, судя по всему, то же чувствует и Чарли, потому что большую часть поездки она сидит молча. После нескольких минут молчания я чувствую на себе ее взгляд.

– Мне тошно оттого, что я изменила тебе. – Сказав это, она делает музыку громче и снова откидывается на спинку сиденья. Она не хочет, чтобы я отвечал, но, если бы и хотела получить ответ, я бы сказал, что все в порядке. Что я прощаю ее. Потому что девушка, сидящая рядом со мной, не может быть той, которая предала меня.

Она не спрашивает, куда мы едем. Я и сам этого не знаю. Просто веду машину, потому что, судя по всему, только во время вождения я обретаю хоть какой-то душевный покой. Я понятия не имею, как долго мы едем, но солнце уже садится, когда я решаю развернуться и поехать обратно. Все это время мы были погружены в свои мысли, что парадоксально для двух людей, у которых нет никаких воспоминаний.

– Нам надо просмотреть наши телефоны, – говорю я Чарли. Это первые слова, которые кто-то из нас произнес больше чем за час. – Надо прочесть наши старые сообщения, имейлы, прослушать голосовую почту. Возможно, там найдется что-то такое, что могло бы объяснить то, что с нами произошло.

Она достает свой телефон.

– Я уже пыталась это сделать, но в отличие от тебя у меня нет навороченного телефона. Я могу получать и отправлять только текстовые сообщения, но у меня их почти нет.

Я заезжаю на заправку и паркуюсь в стороне, там, где темнее. Не знаю почему, но я чувствую, что для просмотра наших телефонов нам понадобится уединение. Просто не хочу, чтобы кто-то приблизился к нам и узнал нас, потому что, скорее всего, сами мы никого из них не узнаем.

Я заглушаю двигатель, и мы оба начинаем изучать содержимое наших телефонов, но все записи в них короткие и по делу. Расписания, время встреч. Я люблю тебя. Я скучаю по тебе. Никаких подробностей, которые дали бы нам представление о наших отношениях.

Судя по моему журналу звонков, мы с ней каждый вечер разговариваем минимум по часу. Я просматриваю все звонки, хранящиеся в памяти моего телефона – их там набралось более чем за две недели.

– Мы разговаривали друг с другом каждый вечер, самое меньшее по часу, – сообщаю я ей.

– В самом деле? – видно, что она потрясена. – О чем же мы могли говорить по целому часу каждый вечер?

Я усмехаюсь.

– Возможно, на самом деле мы с тобой не так уж долго занимались именно разговорами.

Она качает головой и тихо смеется.

– Почему твои шутки на сексуальную тему не удивляют меня, хотя я совсем ничего о тебе не помню?

Ее смех превращается в стон.

– О боже, – говорит она и поворачивает ко мне экран своего телефона. – Только посмотри на это. – Она листает свои фотки. – Тут селфи. Ничего, кроме селфи, Сайлас. Я делала селфи даже в ванной. – Она выходит из галереи изображений. – Убей меня прямо сейчас.

Я смеюсь и открываю такое же приложение в своем телефоне. На первой фотографии мы двое. Стоим на берегу озера и – как и следовало ожидать – делаем селфи. Я показываю ей это, и она стонет еще громче – и демонстративно откидывает голову назад, на свой подголовник.

– Мне не нравится то, что мы представляем собой, Сайлас. Ты богатый парень, который ведет себя как поганец с вашей экономкой. А я вредная девушка-подросток, которая не имеет никакой индивидуальности и делает селфи, чтобы почувствовать себя важной.

– Я уверен, что мы не так плохи, как это может показаться на первый взгляд. Во всяком случае, мы, похоже, нравимся друг другу.

Чарли смеется себе под нос.

– Я изменяла тебе. Видимо, мы были не так уж и счастливы.

Я открываю почту на своем телефоне и нахожу там видеофайл под названием «Не удалять».

– Давай посмотрим вот это. – Я поднимаю подлокотник своего сиденья и пододвигаюсь ближе к ней. И делаю звук на стереосистеме машины громче, чтобы можно было все услышать. Она поднимает свой подлокотник и тоже придвигается ко мне, чтобы видеть все лучше.

Я нажимаю кнопку «воспроизвести». Мой голос звучит в динамиках машины, так что очевидно, что это я держу камеру в этом видео. Темно, и, кажется, я нахожусь на улице.

– Это наша вторая годовщина. – Мой голос звучит приглушенно. Как будто не хочу, чтобы меня застукали за тем, что я делаю. Я направляю камеру на самого себя, и ее огонек освещает мое лицо. Я выгляжу моложе на год или на два. Надо думать, тогда мне было шестнадцать лет, раз в этом видео я только что сказал, что это наша вторая годовщина. Похоже, в нем я пытаюсь незаметно подкрасться к окну.

– Я собираюсь разбудить тебя, чтобы поздравить с годовщиной, но сейчас час ночи, и это будний день, так что я снимаю это видео на тот случай, если твой отец убьет меня.

Я поворачиваю камеру объективом к окну, становится темно, но мы слышим, как оно поднимается и как я залезаю в него. Оказавшись в комнате, я направляю камеру на кровать Чарли. Под ее одеялом виден продолговатый бугор, но она не шевелится. Я делаю панораму остальной части комнаты. И сразу же замечаю, что комната в этом видео нисколько не похожа на ту, в которой Чарли живет сейчас.

– Это не моя спальня, – говорит Чарли, вглядевшись в видео на моем телефоне. – Размеры моей нынешней комнаты недотягивают и до половины размеров того, что я вижу здесь. И я делю эту комнату с младшей сестрой.

Комната на видео определенно выглядит не так, будто Чарли делит ее с кем-то еще, но у нас не получается рассмотреть все как следует, потому что тут камера поворачивает в сторону. Бугор под одеялом шевелится, и, судя по углу поворота камеры, я залезаю на кровать.

– Малышка Чарли, – шепчу я ей. Она натягивает простыню и одеяло на голову, заслоняя глаза от огонька видеокамеры.

– Сайлас? – шепчет она. Камера по-прежнему направлена на нее под каким-то странным углом, как будто я вообще забыл, что держу ее. Слышатся звуки поцелуев. Должно быть, я покрываю поцелуями ее руки или шею.

Одного звука моих губ, касающихся ее кожи, достаточно, чтобы выключить это видео. Я не хочу, чтобы Чарли чувствовала себя неловко, однако она смотрит на мой телефон так же сосредоточенно и напряженно, как и я сам. И не из-за того, что в этом видео происходит между нами, а потому, что мы этого не помним. Это я… это она… это мы вместе. Но я ничего не помню об этой встрече, абсолютно ничего, так что ощущение такое, будто мы наблюдаем за тем, как два совершенно не знакомых нам человека переживают интимный момент.

Чувствую себя вуайеристом [1].

– С годовщиной, – шепчу я ей. Камера поворачивается, и, кажется, я положил ее на подушку возле головы Чарли. Теперь мы можем видеть только ее голову в профиль, лежащую на подушке.

Это не самый лучший ракурс, но и этого достаточно, чтобы убедиться, что она выглядит точно так же, как и сейчас. Ее темные волосы рассыпались по подушке. Ее взгляд направлен вверх, и можно предположить, что я нависаю над ней. Себя в этом видео я не вижу, мне видны только ее губы, изгибающиеся в улыбке.

– Ты такой бунтарь, – шепчет она. – Я поверить не могу, что ты пробрался сюда, чтобы сказать мне это.

– Я пробрался сюда не затем, чтобы сказать тебе это, – тихо шепчу я. – Я пробрался сюда, чтобы сделать вот это. – Наконец в видео появляется мое лицо, и мои губы нежно припадают к ее губам.

Чарли ерзает рядом со мной. Я с усилием проглатываю ком, образовавшийся в моем горле. И мне вдруг хочется, чтобы сейчас я смотрел это один. Тогда я смог бы проигрывать этот поцелуй снова, снова и снова.

Мои нервы натянуты до предела, и я понимаю, что это оттого, что я испытываю ревность к этому парню на видео, что совершенно бессмысленно. У меня такое чувство, будто я наблюдаю, как ее целует какой-то незнакомец, хотя на самом деле это я сам. Это мои губы касаются ее губ, но это злит меня, потому что я не помню, каково это – целовать ее.

Может, все-таки остановить это видео, думаю я. Тем более, похоже, это превращается в нечто большее, чем простой поцелуй. Моя рука, которая только что касалась ее щеки, теперь не видна. И, судя по тем звукам, которые на видео издает Чарли, она точно знает, где находится моя рука.

Ее губы отрываются от моих, она смотрит в камеру, перед объективом появляется ее рука и опрокидывает камеру вниз. Экран становится черным, но звук продолжает записываться.

– Ее свет слепит меня, – бормочет она.

Мой палец находится рядом с кнопкой паузы на моем телефоне. Мне следовало бы нажать на паузу, но я ощущаю тепло ее дыхания на моей шее, и из-за этого и из-за звуков, несущихся из динамиков машины, мне хочется, чтобы это видео никогда не кончалось.

– Сайлас, – шепчет она.

Мы все так же смотрим на экран, хотя с тех пор, как Чарли опрокинула камеру, он остается чернильно-черным. На нем ничего не видно, но мы не можем отвести от него глаза. Вокруг нас звучат и звучат наши голоса, переполняя машину, переполняя нас.

– Никогда, никогда, Чарли, – шепчу я.

Слышится стон.

– Никогда-никогда, – шепчет она в ответ.

Слышится шумный вдох.

Еще один стон.

Шуршание.

Звук расстегиваемой молнии.

– Я так люблю тебя, Чарли.

Звуки тел, движущихся на кровати.

Тяжелое дыхание. Множество вдохов и выдохов. Они доносятся из динамиков, окружающих нас, и исходят из наших ртов, и мы сидим и слушаем их.