– Ни-ни, ни синь пороху, вот те крест! – мужик поспешно перекрестился и замотал головой. – А потом, сказывают, люди какие-то чудные из дома того вышли и на них накинулись. Бесы, наверное, а с ними сущая чертовка: кожа бурая, нелюдская, в волосьях козюли[8 - То есть гадюки], лопочет не по-нашему! Ну, мужики, ясно дело, спужались и бежать, даже телегу с конём бросили, болезные… Полдня сидели в лесу, боялись носа показать. Потом пробрались огородами к моей избе, в окошко постучались и всё, как есть, обсказали!
– А что сами-то не пришли? – спросил Веденякин.
– Так это… страху натерпелись, теперь каждого куста боятся. Сомневались: а вдруг те беси уже туточки?
– Надо пойти, глянуть что там за невидаль такая. – решительно заявил Аким. – Вот что, мужики: берите ослопы, вилы и встречаемся у околицы. И Прова с Климкой волоките, пущай покажут…
– А мальца брать?
– Не надо, на кой он нам?
Мужики стали расходиться, неуверенно оглядываясь на Ростовцева со спутниками – те так и не слезли с сёдел, а стояли верхами возле колодца, обычного места деревенских сходок.
Аким обернулся на поручика.
– Вы как, барин, с нами? У вас, вона, и сабли, и пистоли, и даже ружжо имеется. Поможете мужичкам, ежели что…
Картуз – на самом деле, старую солдатскую фуражку без козырька, – она на этот раз стащил с головы и мял в пальцах.
– Эк ты запел… – Ростовцев усмехнулся. – Нет уж, друг ситный: коли бунтовать горазды, то и с бесями сами разбирайтесь как-нибудь. А мне недосуг с вами по кустам бегать. Непременно эти двое пьяные, наплели невесть что. Надо ещё выяснить, за какой такой надобностью они в Вязьму ездили, коли там супостат? Ты, часом, не ведаешь?
Веденякин усмехнулся. Судя по тому, как смутился староста, он очень даже ведал. А может, даже и отправил свои товары вместе с теми двоими – отчего ж не продать, ежели французы готовы платить за провиант серебром и ассигнациями? Мужик есть мужик – дремуч, глуп, что ему страдания Отечества?
Он тронул Ростовцева за рукав.
– В самом деле, поручик, поехали отсюда. Нам ещё ваших вывозить из усадьбы, а фуражиры, и правда, вот-вот нагрянуть могут, ежели, конечно, тот француз не соврал. А зачем ему врать, перед смертью-то?
– Ладно, уговорил… – Ростовцев крутанул на месте коня, едва не снеся крупом старосту – тот едва успел отскочить в сторону. – А тебе, Аким, вот что скажу на прощание…
Он ткнул рукой, с запястья которой, свисала плетёная казачья нагайка, вверх, в облака. Поручик чувствовал, что охватившая его злость на этого, в сущности, неплохого и по-своему неглупого мужика, отступила, и осталась только жалость – жалость к его темноте и жадности, которые, и правда, могут довести до Сибири.
– Господь – он, знамо дело, всё видит, и каждого судит по его прегрешениям. Но то будет после смерти, а покуда жив – найдётся и здесь, кому спросить за все твои грехи. Так что думай, Аким, крепко думай – небось, не поздно пока за ум взяться, покаяться!
«…Я умоляю, как человека,
Эй, генацвале, слушай меня!
Без кинжала, нет абрека,
Нет джигита без коня…»[9 - Песня из фильма «Сватовство гусара. Вышел на экраны в 1980-м году.]
– пропел я. – Коня тебе взять не позволили, так хоть кинжалом решил обзавестись?
– Слушай, какие джигиты-шмигиты, а? – немедленно обиделся Рафик. – Я тебе что, грузин, чечен? А нож пригодится – ты, вон, с наганом, Гене винтовку дал, даже у тётки твоей ружьё! А мне что же, с голыми руками ходить? Нехорошо это, брат, нечестно!
«…ну да – Кавказ есть Кавказ, война есть война. Стоит только ею запахнуть, и у любого, даже у интеллигентного армянского студента, руки сами тянутся к холодной стали…» Я вспомнил фотографию, которую Рафик прислал мне в девяносто втором. Улыбающийся, бородатый, в замызганном камуфляже, со «Стечкиным» на боку и РПГ-7 на плече, он позировал на фоне подбитого азербайджанского Т-64. Письмо добиралось до меня долго, не по почте, с оказией – и когда я рассматривал этот снимок, то ещё не знал, что он подорвался на «лягухе»[10 - ОЗМ-72 —противопехотная выпрыгивающая мина. Активно применялась во всех конфликтах на постсоветском пространстве.] и валяется в госпитале без обеих ног…
Меня передёрнуло.
«…не дай Бог, и здесь нарвётся…»
– А ты тётю Дашу попроси, может, уступит свою берданку? – предложил я. – Правда, на велике с ней будет неудобно – длинная, по спине колотится…
– Просил уже. – горестно вздохнул Рафик. – Не дала. Взамен предложила вот это.
И продемонстрировал длинный штык от чешской винтовки в паяных жестяных ножнах с кожаным кармашком-подвесом на ремень – он-то и напомнил мне песенку Боярского из старой советской комедии. Впрочем, какой ещё старой – «Сватовство гусара» выйдет на экраны только в восьмидесятом. Или его по телевизору покажут?..
«…ох уж мне эти временные парадоксы… надоело до чёртиков. А ведь, если подумать – ещё и суток не прошло…»
Подготовка велосипедов к вылазке не затянулась. Мне достался старенькая, но вполне ещё работоспособная «Украина», Рафик оседлал складную «Каму». С третьим велосипедом вышла заминка: подростковый «Орлёнок» даже с выкрученной до упора рулевой колонкой и штангой для седла был мал для любого из парней. В итоге, машина досталась Мати – пусть едет, решил я, здесь и без неё справятся. Тем более, что глядела она на меня такими влажными, обещающими всё глазами…
Я помотал головой, отгоняя грешные мысли. Нам предстоит отнюдь не романтическая прогулка с девушкой, а разведка, быть может, даже разведка боем. Хотя последнее вряд ли. После бегства экипажа телеги на дороге и на опушке леса, окружавшего здание клуба, не было замечено ни души, хотя наблюдение и велось на полном серьёзе: тётка выдала нам ключи от чердака и теперь там постоянно торчал дозорный со стареньким армейским биноклем, позаимствованным, как и Рафиков штык, с музейного стенда.
До Бобрищ, стоящих на месте будущей центральной усадьбы совхоза «Знаменский», мы добрались за четверть часа. Не доезжая сотни метров до поворота, за которым по моим расчётам должно было открыться деревня, я скомандовал сворачивать в лес. Соваться напролом в деревню не стоило – народ там дремучий, могут встретить непонятных чужаков в вилы. Лучше уж сделать крюк, а за перипетиями пейзанской жизни понаблюдать с опушки – тем более, что бинокль у меня тоже имелся, двойник того, что остался у караульщика на крыше ДК.
Деревня гудела растревоженным пчелиным ульем. С трёхсот метров, отделявших наш наблюдательный пункт от окраины, мы, кончено, не могли разобрать ни слова – но ясно видели и скопившуюся возле колодца толпу, и появление вооружённых всадников, и едва не случившуюся стычку. Минут через десять страсти поулеглись, мужики стали расходиться, а верховые, поторчав ещё немного на бобрищевском майдане, развернулись и ускакали. Насколько я помнил местную географию – в сторону господской усадьбы, которая как раз за ближайшей берёзовой рощей, верстах в трёх отсюда. А пейзане тем временем стали стягиваться к противоположной околице, и в руках у них мелькали вилы, дубины и топоры. А просёлок от этой самой околицы ведёт, между прочим, прямиком к нашему ДК…
– Что делать будем, Никита-джан? – прошипел мне на ухо Рафик. Мамой клянусь, они к нашим собираются, к ДК! Если поднажмём хорошенько – обгоним.
Я задумался. В клубе – карабин, двустволка и гранаты, есть люди, умеющие с ними обращаться, одна тётка с её партизанским прошлым чего стоит… К тому же у «альпиниста» оказалась с собой ракетница с двумя десятками картонных цилиндриков-ракет – собирался, понимаешь, устроить новогодний фейерверк…
– Поедем сначала в имение. От крестьян наши как-нибудь отобьются. Да им и отбиваться не придётся – два-три выстрела в воздух, и сами разбегутся. А у владельцев усадьбы можно попросить помощи. Ну и узнаем что-нибудь – в разведке мы, или где?
Ну, не знаю… – Рафик с сомнением покачал головой. – ты начальник, тебе виднее…
Насчёт помощи я не просто так сказал. Пятеро кавалеристов, которых мы только что видели, без труда разгонят жиденькую толпу пейзан, даже не пуская в ход оружие. Ну, может, нагайкой кого попотчуют, или саблей перетянут плашмя вдоль спины – так это не смертельно, дело житейское…
Я поднял из травы «Украину», выкатил на тропинку. Перед тем, как взгромоздиться в седло, передвинул вбок заткнутый за пояс наган – чтобы не врезался во всякие чувствительные места.
– Не копайтесь, у нас каждая минута на счету!
«…ага, а пока будешь ехать – не забудь придумать, как объяснить будущим «спасителям» кто мы такие. И, желательно, так, чтобы не перепугать их до полусмерти…»
VIII
Вычищенные и смазанные части затвора масляно посверкивали на газете, покрывавшей стол. Библиотекарша заставила Гену три раза разобрать, а потом заново собрать карабин – под её чутким руководством, разумеется. Она и сейчас следила за действиями студента, пристроившись на табурете в углу комнаты, но теперь всё это предстояло повторить самостоятельно. С неполной разборкой Гена справился легко, теперь предстоял обратный процесс.
Что ж, невелика хитрость – СКС, с которым он вдоволь повозился за два года службы в железнодорожных войсках, имел куда более сложное устройство. А тут – затвор состоит всего-то из шести частей: боевая пружина, стебель, ударник, соединительная планка, курок и личинка. Просто, как всё гениальное – недаром творение капитана Мосина до сих пор считают эталоном надёжности и безотказности.
Во всяком случае, так написано в наставлении, пожелтевшей брошюрке в тонкой бумажной обложке сорок второго года выпуска, позаимствованной, как и бинокль, с музейного стенда. Весь процесс сборки-разборки там изложен в виде простейших схем со столь же незамысловатыми пояснениями – с ними Гена справился бы и без библиотекарши. Но не отказываться же, когда предлагают помощь? Тем более, тётка явно разбирается в оружии, это он понял сразу.
Ну, понеслась?..
Так… надеть боевую пружину на стержень ударника со стороны хвостовика. Сделано. Дальше – упереть боёк в стол и нажать, так, чтобы венчик – узкий цилиндрический выступ на ударнике – зашёл внутрь стебля. «Осторожно – поучала библиотекарша. – Боёк, конечно, хрупким не назовёшь, но если его погнуть хотя бы самую малость – всё, ты остался безоружным…»
Что ж, осторожно так осторожно… Он надавил на стебель затвора – и давил, пока хвостовик с резьбой не высунулся с обратной стороны. После чего оставалось накрутить курок на пару-тройку оборотов и завершить процесс, воспользовавшись вместо гаечного ключа особым вырезом-вилкой на соединительной планке.
«…Тьфу ты, чуть не забыл…» Гена повернул полусобранный затвор тыльной стороной к себе. На торце хвостовика ударника имелась насечка, вроде тех, что бывают на головке обыкновенного винта. Другая была нанесена на «пуговку» курка, и насечки эти следовало совместить. Вообще-то операцию следовало произвести входящим в набор приспособлений ключом, но за неимением оного Гена воспользовался обычным складным ножом.
Дальше следовало поставить на место соединительную планку так, чтобы вилка вошла в пазы выступа на курке, именуемого «боевой взвод», потом вставить личинку, попав её выступом в прорезь на гребне стебля. После чего – оттянул курок и провернул по часовой стрелке, приводя в исходное положение.
