– И даже «Робинзонов космоса» Френсиса Карсака. – усмехнулась она. – Вон ты о чём, значит, подумал…
Мог бы и не спрашивать. Тётя Даша в свои пятьдесят с лишком на память не жалуется, а уж библиотечные книжки прочитала от корки и до корки. В том числе – и немногие имеющиеся образчики научной фантастики.
– Именно. – подтвердил я. – Вряд ли это Средневековье и, тем более, другая планета, но ведь радио-то ничего не ловит…
– Как и телевизор. Я проверила, пусто на всех каналах.
«…рассказать всё, как есть, без утайки – включая всё, о чём шла речь в серой мути? А заодно – признаться, сколько лет мне на самом деле?..
…может, и придётся, в конце концов. Но – точно не раньше, чем узнаю, где и, главное, когда мы оказались…»
– Силосохранилищ, как вы уже сказали, исчезли. И дорога какая-то… не такая. Я, конечно, близко не смотрел, мы пока вообще из дома не выбирались – но судя по тому, что видно из окна, по ней ездили только на телегах. Таких, с деревянными колёсами, знаете?
– Что не выбирались – это плохо. – подумав, ответила тётка. Я понимаю, страшно – но не вечно же нам тут сидеть? Ты вот что, Никита…
Она достала из ящика наган и пачку патронов к нему.
– Это тебе. Карабин пока пусть тут полежит, а револьвер в самый раз будет. Когда соберёшься выйти, осмотреться – прихвати. Стрелять-то умеешь?
– Справлюсь.
– Вот тут, смотри, такая шторка – откидываешь вбок и патроны по одному засовываешь в барабан. А чтобы извлечь стреляные гильзы…
– Спасибо, тётьДаша, с наганом я обращаться умею. В самом деле, лишним не будет. Кстати, дизель-генератор в клубе исправен? Когда я в прошлый раз приезжал, вроде, были какие-то проблемы…
– Тарахтит, слава Богу. Осенью электрик приходил, починил. Да я его уже запустила – иначе как бы вы радиолу слушали?
«…ну, я и болван! А тётка умница, быстро сориентировалась, вот что значит партизанская закалка…»
– Ты, племянник, вот что мне лучше скажи… – начала она, и тут в дверь музея постучали. Я вскочил, не забыв засунуть наган за пояс и прикрыть сверху свитером.
На пороге комнаты-музея возник Рафик.
– Никита-джан… – армянский акцент сейчас был особенно заметен. – Там на дороге телега с лошадью. Старая, как в кино, мамой клянусь! Люди слезли, во двор идти хотят. Ребята спрашивают – что делать, а?
VI
Незваные гости оказались мужиками неопределённого возраста – где-то от тридцати до пятидесяти. До глаз заросшие проволочными бородами, в бесформенных шапках, рубахах, подпоясанных один плетёным пояском, другой и вовсе куском верёвки, портах и лаптях с онучами. Крестьяне? Скорее всего, только уж очень несовременные. Но и на средневековых, особенно европейских, пейзан не похожи, обыкновенные крепостные мужики, века восемнадцатого-девятнадцатого. А может, и того раньше – в России в плане деревенского быта мало что менялось со времён царя Гороха.
Позади этой парочки держится пацанёнок лет двенадцати. Босой, нос в веснушках, в глазёнках – отчаянное любопытство пополам со страхом. Стоят, не решаясь пересечь ясно видимую границу «аномалии», там, где пыльная, но всё же зелёная трава сменяется раскисшей бурой глиной с почти уже оплывшими сугробами.
Я шагнул с крыльца навстречу «крестьянам». Рафик и Гжегош шли за мной. Они увидели, конечно, наган и теперь косились на меня с подозрением. Но вопросов не задавали – не время сейчас, не при посторонних.
Визитёры при виде нашей боевой тройки попятились. Тот, что постарше, мелко закрестился, и я с опозданием сообразил, что следовало, пожалуй, выйти одному.
– Чего хотели, люди добрые? – крикнул я. – Да вы проходите, не стесняйтесь. У нас тут, правда, не прибрано, уж извините…
И запнулся, увидев, что слушатели приоткрыли рты и смотрят куда-то поверх моего плеча. Челюсти у обоих отвисли, в глазах плещется неприкрытый страх. Тот, что стоял чуть впереди, постарше, снова торопливо закрестился.
Я бросил быстрый взгляд назад – и едва не расхохотался. Далия, ну конечно! Наша представительница солнечной Африки не сумела сдержать своё любопытство – и вышла на крыльцо. Вид у далии более, чем эффектный – ярко-красная «адидасовская» куртка, такие же спортивные штаны, что смотрится крайне эффектно в сочетании с тёмно-кофейной кожей; волосы, заплетённые мелкими косичками и, конечно, ослепительная, во все тридцать два зуба-жемчужинки, улыбка.
– Салют ле гастонз! – жизнерадостно заявила она и сделала гостям ручкой. При этом тонкие медные и латунные браслеты, во множестве украшавшие её запястье, мелодично звякнули. – Коман тале ву?[7 - (фр.) – Привет, ребята! Как дела?]
Не знаю, чего они испугались больше – Далии, нашего, явно непривычного для них облика, общей непонятности ситуации – а только все трое молча повернулись и кинулись наутёк. И чего приходили, спрашивается? Ехали себе мимо, никто их не трогал…
Пацан и один из взрослых ломанулись через дорогу, в ельник; третий, тот, что крестился, запрыгнул на телегу, хрипло заорал и огрел лошадь кнутом. Та прянула с места и пошла рваным галопом; возница сидел, свесив ноги, кричал что-то и крутил кнутовищем над головой. Но упорядоченного отступления не получилось: перепуганная савраска прянула вбок, торчащая ось зацепила столб ограды – треск, испуганный вопль и телега с грохотом заваливается на бок. Оторвавшееся колесо ещё метров десять катится по дороге, пока не успокаивается в траве, на обочине.
Неудавшийся гонщик кубарем слетел в пыль, вскочил и, сломя голову, метнулся прочь. Рафик подскочил ко мне – глаза бешеные, руки трясутся от азарта.
– Никита, ара, дай револьвер, а? Я его сейчас…
Ну, не ожидал я от него такой прыти! Хорошо, успел в последний момент подбить вверх руку с наганом, который Рафик как-то исхитрился выдернуть у меня из-за пояса. Грохот выстрела, пуля уходит в белёсое небо. Беглец наддал, разом удвоив скорость, и с треском вломился в кусты на другой стороне просёлка.
Я выкрутил револьвер из пальцев незадачливого стрелка. Рафик охнул от боли – и правильно, взял, понимаешь, манеру ствол без спроса мацать…
– Ты что, совсем дурак? Чем он тебе не угодил, горячий армянский парень?
Но он и сам уже понял, что сделал что-то не то.
– Не убивать собирался я его убивать, мамой клянусь! Только припугнуть хотел, «стой, мол, стрелять буду!» Извини, да?
«… оправдывается? Уже хорошо…»
– Ладно, проехали. Но впредь, чтоб без моей команды – ни ни! Самджа?
– Ладно. – ответил, помедлив, Рафик. – Ачха, то есть.
«Самджа» – значит «понял». На хинди, кажется. Мы с Рафиком подцепили эти словечки у студентов-индусов, еще на первом курсе. А что? Эффектно так звучит, загадочно, девчонки удивляются…
Хороший он парень, Рафик Данелян, только резкий чересчур. За таким глаз да глаз нужен, расслабишься – вмиг дров наломает. Они там у себя, в Карабахе, все такие…
Подходим к телеге. Савраска уже успокоилась – опустила голову, щиплет проросшую на обочине травку. М-да, прямо скажем – не иноходец, кожа да кости – вон как рёбра торчат…
Наклоняюсь, поднимаю заднюю ногу. Лошадь недовольно фыркает, но трапезы не прерывает. Как я и думал, подков на этом копыте отродясь не было.
Рафик с Гжегошем тем временем обшарили телегу. Ни дать, ни взять, лоток на Измайловском вернисаже: пустые рогожные мешки со следами муки, деревянное ведро, обшитый кожей хомут, моток сыромятных ремней, потёртых, связанных узлами. Пеньковая верёвка, бережно смотанная. Есть топор на длинной ручке, грубой, деревенской ковки. Наточен, однако, на славу…
Отдельно лежит манерка – нечто вроде плоской жестяной, литра на два, фляги с жестяным же стаканом, надетым поверх деревянной пробки. Такие носили на ремне через плечо, или притягивали ремешками к солдатским ранцам – вон, даже ушки специальные припаяны по бокам – и держали в них воду, или квас. А то и чего покрепче.
Выдёргиваю пробку зубами. В нос шибает густое сивушное амбре. Кто бы сомневался…
– Ну как, ребятки, нашли что-нибудь интересное?
Это тётя Даша. За ней, в некотором отдалении спешат остальные студенты – ну да, всем интересно, что тут за аномалия такая…
В руках у тётки старенькая охотничья тулка-курковка. В «особых фондах» я её не заметил – тоже, наверное, от мужа осталась. А карабинчик-то решила пока не светить…
– Никита, глянь…
