– Я похож на дурака? – парировал Черчилль. – Что тогда будет вашим стимулом? Докопайтесь до сути, и я скажу вам, где он. Сами его заберёте.
– А если я не сумею разгадать загадку?
– Думаю, мы перейдём этот мост, когда доберёмся до него. – Черчилль ощутил преимущество, и его атака перешла в завершающую фазу: – Но я не совершаю необдуманных поступков. Сделайте это для меня, майор, и я обещаю больше никогда не вмешиваться в вашу жизнь.
Часы тикали, пока Ватсон обдумывал варианты. Он чувствовал себя шахматной фигурой, которой перекрыли путь во всех направлениях.
– Я буду доктором или детективом? – спросил Ватсон наконец.
На губах Черчилля появилась лукавая улыбка, которую Ватсону захотелось стереть с его лица.
– Когда-то вы были и тем и другим.
Холмс качал головой, сталкиваясь с этим заблуждением по поводу его роли в партнёрстве.
– У них там есть собственный врач в этом… заведении?
– Их военврач – один из покойников, – проворчал Черчилль. – Отправился вместе со всеми, чтобы изучить условия в… – Парламентарий осёкся. – Он умер последним. Они привлекли других врачей, но пока что никто не выдвинул правдоподобной теории. Доктора в растерянности, а единственный свидетель нем как рыба. Так что, как видите, требуется особый набор навыков. Ваших навыков, Ватсон.
– Когда всё это случилось?
– Неделю назад.
– Неделю?
– Да. Время поджимает. Сколько вам обычно требуется? – спросил Черчилль. – На исцеление этих типов?
«Этих типов». Черчилль, как столь многие командиры, не понимал, что происходило с пострадавшими. Несомненно, он тоже думал, что их недуг – следствие недостаточной твёрдости характера. Даже слово «исцеление» было неверным. Нельзя было избавить их от пережитого: лишь научить с ним жить так, чтобы оно больше их не разрушало.
– Если исходить из предположения, что у него какая-то боевая травма? Каждый случай индивидуален. Четыре недели…
– У вас пять дней, – сказал Черчилль тоном, не допускающим возражений. – Я слышал, вы сотворили чудеса с этим Фэйрли.
– Это другое – в том смысле, что я мог опираться на наши предшествовавшие отношения. Вы не можете ограничивать такие вещи временными рамками, – сказал Ватсон.
Черчилль махнул сигарой:
– Могу. Приходится. Существует график. Через пять дней работа возобновится несмотря ни на что. Если придётся, под дулом пистолета. И, Ватсон, меня не волнуют чувства этого немого. Понимаете? Заставьте его рассказать о том дне любым способом.
– А мертвецы? У меня будет доступ к телам? – спросил Ватсон.
– Пусть мертвецы подождут, – проворчал Черчилль. – По крайней мере пока вы не разговорите живого.
– В некоторых случаях мертвецы могут сказать больше, чем живые.
– Уверен, вы сможете тыкать и щупать трупы в своё удовольствие, если сочтёте, что это поможет. Лично мне кажется, что нам необходимо свидетельство выжившего. Вы знаете Суффолк?
– Не очень.
– Мы реквизировали поместье: работа ведётся там. Неподалёку от аэродрома КЛК в Тетфорде. Вы туда и полетите…
Желудок Ватсона кувыркнулся, словно его скинули с обрыва.
– Я бы предпочёл не летать.
– Понимаю, – сказал Черчилль, который отлично знал, что жена Ватсона погибла в воздухоплавательной аварии, хотя сам политик отличался сильной верой в аппараты тяжелее воздуха, пусть даже и оказался недостаточно умелым пилотом. – Но, как уже было сказано, время поджимает. Вас проинструктирует тип по фамилии Суинтон.
– Эрнест Суинтон[44 - Эрнест Суинтон (1868–1951) – офицер британской армии, военный корреспондент и автор нескольких аллегорических произведений на военную тематику.]? Писатель? – Ватсон был знаком с его трудами, опубликованными до конфликта – то были лихие ура-патриотические приключения, – и с его военной публицистикой.
Черчилль кивнул:
– Разумеется, вы его знаете. Собрат-писака. Да, тот самый Суинтон. Он полковник, ответственный за установку.
Ватсон сделал ещё глоток вермута, а потом – в большей степени для того, чтобы убить время, – подошёл к столику и налил себе бренди.
– У меня есть выбор в этом вопросе?
Черчилль улыбнулся. Улыбка никоим образом не утешала.
– Никакого.
– И вы не расскажете мне, в чём природа оружия?
– Нет. Когда вы доберётесь до места, там вас проинструктируют.
– Но вы же знаете наши методы. – Употреблять местоимение во множественном числе было нахальством, но Черчилль должен был осознать, что Холмс предпочитал разобраться во всех деталях расследования, делая это, как правило, в гостиной на Бейкер-стрит, 221-Б, и лишь затем пускался в путь. – Хоть какую-то подоплёку вы, несомненно, вправе сообщить?
– Вы всё узнаете на месте, – упрямо сказал Черчилль. – Если только не хотите провести несколько месяцев с вашим старым другом на клочке земли в Северном море, в ожидании, пока «Бич» сделается общеизвестным фактом.
Ватсон ощутил новый укол гнева. Но Черчилль проговорился – теперь, по крайней мере, он приблизительно знает, где находится Холмс. Но где именно в Северном море? Оно было обширным.
– И разумеется, – лукаво прибавил Черчилль, – ваш друг не становится моложе или крепче.
У Ватсона перед глазами возник красный туман, когда он понял, на что намекает парламентарий.
– Хочу заверить вас, сэр, что если с Холмсом что-то случится… – Ватсон замолчал.
Черчилль увидел, как по лицу доктора промелькнули растерянность и тревога.
– Что такое? – спросил парламентарий.
Ватсон быстро подошёл к окну и, отодвинув задвижку, поднял нижнюю часть скользящей рамы:
– Это было похоже на выстрелы.
Двенадцать
При свете тоненького серпа луны Брэдли Росс приблизился к ветхому коттеджу Джимми Оксборроу, кузнеца и по совместительству браконьера, который похвалялся, что может проникать в имение. Росс ступал осторожно, зная, что в темноте легко подвернуть лодыжку. Не было видно огней, не ощущался запах древесного дыма, но один из наиболее болтливых парней поклялся, что Джимми живёт здесь. Как выяснилось, сюда привозили пиво вёдрами, а время от времени доброжелатели делились цыплятами, и всё это исчезало. Оксборроу был дома. Но что-то испугало его в достаточной степени, чтобы он не хотел привлекать к себе внимания.
