Укромное место

Глава 2

Последний раз я нормально выспалась, когда спала рядом с Брэдом, за неделю до того, как он уехал в отпуск. Он остался со мной в квартире, которую мы снимали с Сиршей. Она уехала на выходные в Голуэй, и я могла использовать жилплощадь на свое усмотрение. Сирша – прекрасная соседка, но я любила, когда она уезжала домой навестить родителей. В ее отсутствие я представляла каково это – быть единственной хозяйкой квартиры и делать с ней всё, что душе угодно. Я бы уж точно покрасила стены в цвет посиматичнее темно-бежевого – «магнолия», кажется, так он называется. И никаких керамических лягушек повсюду. Сирша коллекционировала их и расставила только у себя в комнате, так что, по идее, они не должны были меня смущать, но меня напрягали зеленые лягушачьи головы с выпученными глазами.

Если бы это была моя квартира, то стены были бы цветными, исчезли бы лягушки, и, конечно, Брэд мог бы оставаться у меня как можно чаще. Или даже переехать ко мне. Я понимала, что тогда получается я бы снова жила не одна, но жить с Брэдом было бы чудесно, ведь я его любила. И тогда радовалась, что Шон разорвал нашу помолвку, ведь если бы он этого не сделал, я бы никогда не испытала настоящей любви.

В ту ночь, когда Брэд лег ко мне в двуспальную кровать, я ломала голову, как бы мне начать разговор о том, чтобы нам с ним жить вместе. Этот разговор был бы трудным по многим причинам. Начнем с того, что мы жили и работали в разных городах. Наши отношения пока находились в начале пути. Это был бы решительный шаг, и я не была уверена, что он готов к переменам, хотя я-то уж точно была готова. Даже в случае с Шоном Харрисом, которого я очень любила, и который нанес мне такую глубокую сердечную рану, мысль о том, чтобы съехаться, не приходила мне в голову. А с Брэдом я чувствовала себя единым целым, как будто мы с самого начала были предназначены друг для друга. Я берегла это ощущение. Я не хотела, чтобы он уходил.

Я встретила Брэда ровно через год и пять дней после расставания с Шоном, через шесть месяцев после предполагаемой даты свадьбы. Я ни с кем не встречалась с тех пор. Чувствовала себя потерянной и даже не пыталась найти нового друга. Я не до конца приняла тот факт, что осталась Джуно Райан, так и не став Джуно Харрис и что ничего из того, во что я верила в жизни, в итоге, не случилось. Я не просыпаюсь каждое утро рядом с любимым мужчиной. Мне пришлось съехать из дома в Малахайде, в котором мы с ним жили – того самого, стены которого я покрасила в различные оттенки шафрана и янтаря. Вместо того, чтобы рассказывать ему по вечерам о том, как прошел мой день, я снова сплю в одиночестве.

Шон нанес мне сокрушительный удар. Он объявил, что не готов брать на себя опрежделенные обязательства. Это было за десять дней до его дня рождения. Ему исполнялось тридцать два. В подарок я купила ему билет на участие в гонках в парке Манделло. В итоге пришлось отдать билеты брату Сирши. Я не сразу нашлась, что ответить на его заявление, но потом сказала, что моему отцу было тоже тридцать два, а у него уже имелись жена и дети. Шон ответил, что раньше времена были другие. Раньше холостяков осуждали.

Он прав, разумеется. Я знала, что несмотря на свой богемный образ жизни, по стандартам того времени, мои родители скорее полетели бы на Луну, чем стали жить вместе, не сыграв свадьбу. Хотя мама активно призывала меня съехаться с Шоном до того, как я выйду за него замуж. «Ты должна понять, сойдетесь ли вы с ним во всех отношениях, – говорила она мне. – В постели, вне постели, изо дня в день – насчет всего».

Я аж вздрагивала, когда она так была откровенна. Нет, разумеется, мама была права, но мне всегда было очень неловко, когда она начинала говорить со мной как с подружкой, а не как с дочерью. А она говорила так почти всегда, если честно. Если честно, то мне больше нравится, когда она больше похожа на мать, но вряд ли она когда-нибудь будет такой типичной мамой на сто процентов. Она целиком и полностью за равноправие между родителями и детьми, за открытость в общении со всеми. А это совершенно не подходит мне.

Помню, было мне лет тринадцать. Мама как-то усадила меня рядом, чтобы провести беседу о сексе. Это было невыносимо.

– Я и так уже всё знаю, – ответила я, ерзая на стуле с высокой спинкой. – Ты мне рассказывала, когда я спросила откуда берутся дети.

– Я предоставила тебе фактологическую информацию, да, – сказала мама. – Но я не рассказала тебе, что на самом деле секс – это нечто удивительное, что происходит между мужчиной и женщиной, и когда ты станешь старше, важно, чтобы ты им наслаждалась. Так же, как наслаждаемся сексом мы с папой.

Я поморщилась.

– Важно, чтобы мужчина тебя удовлетворял, Джуно, – говорила мне мама. – Ничего не получится, если у тебя другие потребности.

Она вывалила на меня слишком много информации. Меня едва не затошнило.

Конечно же, мама была права насчет секса. Матери они, наверное, всегда правы? Даже такие, как Тея, моя мама?

После нескольких любовных разочарований в самом начале, я поняла, как это работает, и осознала, что некоторые мужчины лучше других. Мы с Шоном очень хорошо сочетались. И хотя наше общение плохо закончилось, сначала всё было классно.

Мы познакомились на свадьбе, и нас объединило то, что мы оба не очень-то хотели там находиться. Он был двоюродным братом невесты. Я училась в колледже вместе с женихом. Мы оба считали, что пышные свадьбы, вроде этой – это лишь пустая трата денег.

– Лично я планирую заскочить в бюро регистрации во время обеденного перерыва, – сказала я. – Без шумихи.

– Мне нравится это в женщинах, – сказал Шон. – Мне нравишься ты.

Мне он тоже очень понравился. Я с радостью провела с ним остаток вечера, и ночь тоже. Свадьба проходила в замке в Донеголе. Гости оставались ночевать неподалеку. Некоторые – даже прямо в замке. Мне было комфортно с Шоном, и я невольно думала о том, что, возможно, в этот раз я нашла подходящего мужчину. Я хотела, чтобы у нас с ним всё получилось. Я хотела быть безнадежно влюбленной, хотела, чтобы меня захлестнуло приливом страсти и эмоций. Быть может, я хотела этого, чтобы быть более похожей на своих родственников.

Потому что – и в этом нет никакого сомнения – когда дело доходило до эмоциональной сферы, я была явно из ряда вон – просто практичный человек в окружении людей, которые живут эмоциями, а не разумом. Та, которой необходимо предоставить научные доказательства, прежде чем она поверит в то, что ей говорят. Та, для которой маминого легкомысленного «ну потому что» всегда было недостаточно. Я отношу этот предполагаемый изъян в моей личности к тому, что по факту я была ошибкой, сделанной в состоянии опьянения. Пьяная ошибка – это достаточно точное определение, мама подтвердила это во время нашей беседы по сексуальному воспитанию. Я была зачата в ее гримерке после вечеринки в честь окончания выступления, не без помощи шампанского. Она сказала мне, что я должна делать все возможное, чтобы не допустить подобной ошибки, хотя в ее случаее ее подвело то, что она думала, что у нее менопауза. Во время нашей беседы, она, конечно, добавила, что слово «ошибка» – это не значит, что я была нежеланным или нелюбимым ребенком. Просто меня не планировали. Я знаю, что меня любили: ведь Райаны – это постоянные объятия, поцелуи, тактильный контакт, а мама постоянно демонстрирует свою неизбывную привязанность ко всем нам. Но ошибка есть ошибка, и я появилась уже значительно позже того момента, когда мама считала, что в ее семье хватает детей. И хотя она любила меня, я знала, сколько крови я ей подпортила тем, что не верила ни единому ее слову без доказательств. Мне нужно было знать причину всего, что было вокруг меня.

– О боже, Джуно! – театрально восклицала мама после дня, проведенного на пляже, когда я расспрашивала ее о точном времени приливов и отливов и том, как именно на них влияют фазы Луны.

– Ты можешь не задавать вопросов? Неужели нельзя просто полюбоваться морем и подумать, какое оно красивое и как нам повезло жить на белом свете?

– Понимаю, – сказала я. – Но я хочу знать, почему…

– О нет!..

Мой папа не зря писал пьесы для моей мамы.

– Ты должна почувствовать красоту природы!

– Ты права, – сказала я и прочитала про приливы и отливы в школьной библиотеке.

Мои родители, Десмонд и Тея Райан, являются самостоятельными единицами на театральной сцене Ирландии. Когда я была еще ребенком, маму уже называли «Национальным сокровищем», а папу – одним из лучших современных драматургов Ирландии. Они получили кучу наград за свои работы. Мама и папа относятся к тому типу людей, для которых «или всё, или ничего»: они или на пике восторга, или в глубоком отчаянии.

Когда я жила дома их эмоциональные подъемы и спады утомляли меня и возвращали обратно к моим книгам. К неудовольствию моих родных книги эти не были ни стихотворными сборниками, ни великими литературными произведениями. Я читала книги по физике и разнообразные научные тома. С тем же успехом я могла бы принести в дом путеводитель по аду, написанный сатаной. И то, если задуматься, путеводитель по аду приветствовался бы в нашем доме больше, чем «Краткая история времени». Я была такой же загадкой для своих родителей, какой они были для меня. Даже если не учитывать мою разницу в возрасте с братом и сестрой, всё равно у них с папой и мамой сложились гораздо более близкие отношения. До моего рождения они были надежным и устойчивым звеном. Я всё испортила.

Батлер, мой брат, работает учителем в средней школе, чтобы иметь деньги на оплату счетов, но он, надо заметить, поэт, его стихи даже печатают. «Глубокий и интеллектуальный», как сказано в рецензии на его последний сборник «Пауза для отцовства», который выиграл премию Патрика Каванаха.

Я была единственным членом семьи, который задался вопросом: «А что бы писатель, вроде Каванаха, который, по большей части, писал в рифму, подумал бы про победу моего брата?». На мой взгляд стихи брата – это просто абзацы прозаического текста, в котором предложения обрываются разрывом строки на середине и даже не заканчиваются как следует.

Я читаю только те стихи, которые рифмуются. В этом случае, я хотя бы понимаю логику.

Однажды я сказала об этом сестре Гонн, она пришла в ужас.

– Разве ты не видишь, какие умные тексты он пишет? – спросила сестра. – Разве ты не слышишь музыку в его стихотворных формах?

Я пожала плечами. Гонн играет на арфе, а ее муж на скрипке в группе, исполняющей традиционную ирландскую музыку. Она слышит музыку во всем.

Я люблю музыку. Но я не слышу ее постоянно. Я люблю красоту. Но гораздо больше я люблю чёткость и функциональность. В этом нет ничего неправильного – во всяком случае, я продолжаю убеждать себя в этом.

Поэтому я и была так уверена, что Шон – это идеальный вариант для меня. Он цифровой дизайнер. Эта профессия, на мой взгляд, объединяет в себе искусство и функциональность. Ему понятна моя работа. Мне понятен его труд.

Мы были отличной парой – и этому было множество причин. А еще я хотела, чтобы он остался любовью всей моей жизни, тоже по многим причинам. И хотя я не следила за ним по социальным сетям или как-то еще после нашего расставания, мне всё равно попадались его фотографии в новостях друзей. Недель через шесть после нашего расставания появилась фотография, на которой он был с девушкой. Ее звали Зуки. Он сидел за столом, а она стояла позади него и весьма интимно положила ему руки на плечи.

Я вроде бы не была обезумевшим сталкингом, но не могла не разузнать об этой Зуке. Она была визажистом. Я увидела на Фейсбуке пост про ее помолвку. В этот день как раз Брэд уехал в отпуск. Честно сказать, известие о помолвке Шона разозлило меня. Ведь мне он заявил, что не готов брать на себя брачные обязательства, и вот уже с легкостью необыкновенной «взял на себя» эти самые обязательства с какой-то, на мой взгляд, кикиморой. Было больно.

Сирша сказала, что Шон – потенциальный жених для многих, и нет никаких гарантий, что он жениться именно на этой Зуке. В ее словах была доля правды. Это была уже третья попытка Шона. До того, как сделать мне предложение, он был помолвлен. Тогда мне стало жаль Зуку. Ведь я тогда думала, что мне-то в жизни повезло.

Я думала, что у меня есть Брэд.

Лежа на кровати, я наконец-то провалилась в беспокойную дрёму. Сны были обрывочными, кадры с людьми и разнообразные события исчезали, как дым, каждый раз, когда я просыпалась. Ставни были плотно закрыты, поэтому в спальне царила полная темнота, и невозможно было определить который час. Но вот я окончательно, словно от неожиданного удара, открыла глаза, пребывая в состоянии полной боевой готовности. Что-то выдернуло меня из напряженного сна. С сильно колотящимся сердцем я обвела взглядом незнакомую комнату, пока, наконец, не вспомнила, где я нахожусь, и пульс мой замедлился. Я села на кровати, прислушиваясь к звукам. Мне показалось, что в доме кто-то есть. Нет, пока тихо. Похоже, человека, который вломился в дом, чтобы зверски убить меня, не существовало. Я поднялась с кровати, подошла к окну, чтобы открыть ставни. Они угрожающе заскрипели и повисли на петлях, но мне удалось прислонить их к стене.

К моему изумлению, а я была уверена, что сейчас глубокая ночь, за окном сияло свежее утро. По высокому небу ветерок гнал невесомые облачка, теплый воздух терпко пахнул апельсинами и сладким ароматов луговых трав. Ближайшее к дому вечнозеленое дерево, жакаранда, нежно шелестела листочками на ветру.

Я взглянула на часы. Почти восемь. Уже много недель я вставала после шести, и хотя мой сон был таким же беспокойным, я спала дольше обычного. Я отметила, что это хороший знак.

Я посмотрела вокруг. Все мои вещи лежали там, где я их оставила: чемодан – у стены, сумочка – на туалетном столике, джинсы – свисали с бледно-розового кресла-бочонка. Для джинсов сегодня слишком жарко. Я затащила чемодан на кровать и стала его распаковывать. Белую хлопковую майку и джинсовые шорты оставила на кровати. С десяток футболок и три запасных пары шорт положила в ящик комода, повесила джинсы, которые, в любом случае, скорее всего, проведут в гардеробе следующие три месяца, и наконец повесила летние платья на вешалки рядом с джинсами.

По пути в ванную, которая находилась в противоположном конце дома, я прихватила из бельевого шкафа полотенце. К моему удивлению, в ванной было окно с видом на горы и какие-то далекие строения. Я предположила, что это Бенифлор. Несмотря на окошко, сама ванна была скрыта от посторонних глаз. В окно ее не было видно, если только кто-нибудь не захочет специально подглядывать за моющимся человеком в бинокль, конечно. Было что-то невероятно умиротворяющее в том, что можно было стоять под душем с удивительно сильным напором, использовать душистый гель и любоваться великолепным видом.

Через двадцать минут в легонькой майке и шортах, потряхивая влажными волосами, я спустилась со второго этажа. Я забыла ночью выключить торшер, и его мягкий свет освещал угол кухни-столовой. Я щелкнула выключателем, затем осмотрелась. Прошлой ночью я не заметила, что на кухонных окнах висят бамбуковые шторы. Я подняла их и перешла в гостиную, чтобы открыть ставни.

Гостиную залил жаркий солнечный свет.

И тут я вздрогнула.

На полу валялся пустой стакан.

Вчера он спокойно стоял на кофейном столике, а теперь лежал на полу. От него откололся кусочек, но целиком он не разбился. Но, видимо, именно звук падения стакана на пол разбудил меня.

Я затаила дыхание. Что заставило стакан упасть? Может, я задела его, когда смотрела журналы, и он балансировал на краю столика? Я сомневалась, что это так, но предположила, что такой вариант возможен.

Вчера я была ужасно измотана и плохо соображала, что делаю. Но даже если он ненадежно стоял на столе, что же могло притянуть его к полу? «Еще одна зловещая загадка виллы “Наранха”», – подумала я, подняла стакан и отнесла его на кухню. Конечно, я не верю ни в какие привидения, но где стопроцентная гарантия того, что по дому не бродит неприкаянный дух покойной бабушки Пилар?

Может, старушке не хотелось, чтобы кто-то жил в ее доме. Может, она хотела меня напугать. А может, это что-то другое, неизведанное и непонятное. Например, кто-то, или что-то, пытался привлечь мое внимание. Похоже, здесь, вдали от шума и суеты городской жизни, в старом особняке, я готова поверить в существование параллельных миров. Но если так… Если так, то… Возможно ли, что…

– Не будь такой идиоткой, Джуно! – Я громко сказала это вслух, и услышала в пустых комнатах пыльное эхо.

Было бессмысленноуспокаивать себя.

Все, кто знал что-нибудь обо мне, и так были в курсе, что я самая большая дура на свете.