Созидательный реванш

О вреде побегов

– Мы с подругами сначала решили не давать читать ваши книги мужьям. А дочитав, решили – ничего, пусть просвещаются. Ведь все побеги ваших героев заканчиваются печально… Это тоже закон жизни?

– Бывают, конечно, варианты счастливых новых союзов. Но по логике вещей следующий брак должен быть несчастным. Ведь потребительское отношение идет и от молодой женщины. Да, мужчина освежился, сбросил с себя груз прежнего, изветшавшего брака. Но вместе с тем он отбросил и его бескорыстие.

– Ну, не все вторые жены корыстны… Бывает и любовь.

– Бывает. Но сколько она проживет? Побег в чистом виде невозможен. И, уходя, мужчина весь свой диванчик с тараканчиками переносит в новую квартирку. Его раздражает в новой жене абсолютно то же самое. И тогда спрашивается: а на фига было устраивать весь базар-вокзал? Ведь когда расстаются люди состоятельные, эта история может и кровопролитием закончиться. Не случайно же у меня в «Грибном царе» чуть смертоубийство не состоялось.

– Это вы тоже у знакомых подсмотрели?

– В том числе. И если вы поднимите статистику заказных убийств, из них четверть точно связана именно с разделом имущества. Опытные адвокаты первое, что говорят разводящимся супругам: вы охрану наняли? До суда наймите на всякий случай. Потому что этот вопрос гораздо проще решить с помощью киллера, нежели адвоката. Хороший адвокат обеспечит половину, а хороший киллер – все…

– Что же тогда делать женщинам, чтобы удержать мужа?

– Это в каждой семье по-разному. Одно знаю – ни в коем случае нельзя задумавшего побег супруга держать за горло. Потому что, когда к естественной нехватке дыхания добавляется еще, как писал классик, руки у шеи, жесткие как поручни трамвая… Никому не понравится. А уж что делать, женщина должна знать сама. Кого-то надо приводить в себя противоестественной лестью, кого-то – минутами подчеркнутого охлаждения, кого-то сюсюканьем, кого-то заполошным интересом к его деятельности. Но и женщина тоже устает от этих усилий. Изображать на тридцатом году семейной жизни полюбовницу или всерьез интересоваться: как там твоя фирма «Диетические яйца» – может осточертеть. Зато если жена перетерпит – то получит через год-два своего успокоившегося и очень благодарного ей тапочконосца. Как правило, одумавшись, мужья бывают необыкновенно щедры. И покладисты. И потом из них можно вить веревки до глубокой старости.

– Мы вот тут все про желания мужиков… Но ведь и женщине частенько хочется совершить побег…

– Имеет право.

– Но вы в своем «Грибном царе» измену жены описали без всякого сочувствия…

– Да, мне это не нравится. Я ведь выражаю мужскую точку зрения. Романов, где описаны во всех подробностях женские метания, – хоть отбавляй. А переживания мужчины сводятся к игранию желваками. Вот он поиграл желваками и ушел от жены к любовнице. Потом снова поиграл желваками и вернулся от любовницы к жене. И все. А ведь пока он играет желваками, в нем что-то происходит…

О верности партии и жене

– И все же говорят, что измена укрепляет брак…

– Заметьте, не я это сказал. Так думают некоторые мои герои. Отождествлять точку зрения героя и автора нельзя.

– Наверное, вы это сейчас говорите для жены… Кстати, как ваша жена смотрит на упорное описание вами побегов и разнообразных подруг? Она пытается просчитать, кто за этим стоит?

– Жена относится к этому плохо. Думаю, я вообще этими сочинениями нанес ей серьезные психические и душевные травмы. В этом жестокость писателя. Неискренний писатель на хрен никому не нужен. Я, когда еще был молодым, понял для себя. Если ты хочешь быть по-настоящему интересным, то, садясь за письменный стол, должен забыть о двух вещах. Что подумает, прочитав это, твоя жена, и что тебе за это сделает партийная организация.

– Ну, теперь-то парторганизацию можно со счетов сбросить…

– Не скажите! Ей на смену пришла диктатура идейно-художественной группы, к которой ты принадлежишь. И с помощью нынешних литературных премий писателя держат за кадык покруче, чем его держали отдел культуры ЦК партии и Пятое управление КГБ, вместе взятые. Потому что большинство писателей сейчас работают за премии. Премий много, есть большие, по пятьдесят, сто тысяч баксов. И дают их не за художественный уровень, а за верность своей партийно-художественной группе.

– А много таких групп?

– Основные как были, так и остались: либералы-западники и патриоты-ортодоксы. Но есть масса градаций.

– А вы к кому примкнули?

– Ни к кому. Я все эти годы существовал абсолютно автономно. Такое возможно, если ты успешный писатель. У меня выходят книги огромным по нашим временам тиражом. Скажем, за год продано почти сто тридцать тысяч «Грибного царя».

Об институте брака

– Вас послушаешь – что только семье не угрожает! И деньги, и возраст, и усталость друг от друга…

– И еще – сексуальная раскрепощенность общества. Как-то мы сидели в одной компании, и одна милая дама говорит: «Я недавно за границей купила в секс-шопе замечательный вибратор, он такой маленький, как голубиное яйцо с ворсинками, несколько режимов. Просто улетаешь!» Я подумал: боже мой, десять лет назад все провалились бы под стол. А теперь спокойно, по-деловому стали спрашивать: а он на батарейках? А ее муж сидит и благосклонно кивает… Проблема сексуальной удовлетворенности тоже стала полноправным участником брачной драмы. Есть хорошая поговорка: не дотерпеть – пропасть и перетерпеть – пропасть. Так вот, если сексуальное счастье в браке совсем не имеет значения, это разрушает брак. Но когда этот момент ставится во главу угла, он тоже разрушает. Здесь важна верная пропорция.

– Вы считаете, сам институт брака пошатнулся?

– Да, он переживает кризис. Возможно, это связано с постепенной утратой мужчиной его лидирующего положения в обществе, и с возвращением если не в матриархат, то к установлению равновесия между патриархатом и матриархатом. Никто не знает, какие мутации происходят с хомо сапиенс.

– А вот на западе опять пропагандируют культ семьи…

– Там у них гораздо более поздние браки: люди идут на это не под влиянием эмоций, а как на достаточно хладнокровную сделку. Кроме того, там суровые законы, и при разводе столько приходится платить… Хотя и за границей все равно стоит проблема принципиально одинокой жизни. Большое количество женщин сегодня не видят в браке необходимости. Зачем? Они рожают вне брака двух детей, пособия на этих детей хватает, чтобы жить. Мы вступили в эпоху кризиса моногамии…

– Ну, разговоры об этом возникают не в первый раз, а брак пока держится…

– Да, брак уже пережил несколько кризисов. И может в очередной раз из него выйти. В какой это форме произойдет, я не знаю. Но меня не случайно в последние годы, о чем бы я ни писал, заносит в тему кризиса семьи. Писатель – невольник эпохи, карандаш в ее руках. Значит, здесь действительно что-то происходит…

– А вы сами прошли через кризис семьи?

– Конечно. Я женат давно уже, больше тридцати лет.

– Вы уже вышли из кризиса?

– Я думаю, что я в нем еще нахожусь… Это тяжело по-человечески, но полезно для писателя…

«Нынешнее поколение литераторов думает, что оно упало с неба…»

Интернет-конференция в СМИ.ру, 26 ноября 2006 г.

Эдуард, Воронеж:

– Не кажется ли вам, что тот ритуальный спектакль, что устроили вокруг действительно злодейского убийства Политковской оппозиционные и западные СМИ, а также западные политики, может привести к совершенно чудовищному «смертельному» результату – убийство человека станет удобным рычагом поворота международной политики? А резкая международная реакция будет порождать новые убийства. То есть идет грязная шахматная игра: пешек будут коварно приносить в жертву – вновь и вновь. Такой будет метод международной политтехнологии при участии дешевых киллеров.

– Я никогда не был, что называется, поклонником Анны Политковской, хотя признавал ее энергию, профессионализм. Но получается поразительная вещь – достоянием международной общественности становятся трагедии, происходящие только с журналистами, скажем так, либерального пула, явно придерживающимися прозападных взглядов. Хотя большие неприятности случаются и с журналистами, допустим, государственно-патриотического толка. Вот этот двойной стандарт меня огорчает, потому что, как пелось в советской песне, «каждый человек нам интересен, каждый человек нам дорог», и меня одинаково волнует судьба журналистов и либерального, и патриотического лагеря. Поэтому, глубоко сочувствуя судьбе Анны Политковской, все-таки вот такой перекос я не могу не отметить. И еще мне кажется, ее гибель связана не с ее взглядами, а с той странно-бурной деятельностью, которую она развила в годы чеченской войны… Да, смерть Политковской использовалась, как выражается уважаемый Эдуард, в качестве «метода международной политтехнологии». Широко использовалась. Если мы вспомним, и президенту Путину первый вопрос во время последней «Прямой линии» задали по поводу смерти Политковской. Так что, к сожалению, надо признать, что ее трагическая гибель, западными антироссийски настроенными силами была использована во вред России.

Максим, Москва:

– Как вы думаете, имеет ли право называться НАСТОЯЩИМ ЖУРНАЛИСТОМ человек, позволяющий себе устраивать то, что устроила не так давно Евгения Марковна Альбац и ее коллеги из «Новой газеты» в прямом эфире «Эха Москвы»? Я имею ввиду истеричную травлю (трое на одного!) приглашенной в программу журналистки Анны Арутюнян за то, что та несколькими днями ранее написала статью об Анне Политковской, в которой достаточно мягко позволила себе усомниться в журналистских заслугах последней. На ваш взгляд, имеют ли такие люди право выступать от имени всего журналистского сообщества (а именно это они сейчас и делают)? Не слишком ли много они на себя берут?

– К сожалению, у нас есть тип журналистов, которые воспринимают свободу слова односторонне, – они считают, что право высказывать свое мнение есть только у них, а всем остальным они в этом праве отказывают. Это болезнь нашей либеральной журналистики. Точно такая же история на «Эхе Москвы» была с Матвеем Ганапольским, который чуть ли не матом покрыл (мы об этом писали в «Литературной газете») человека, позвонившего во время прямого эфира и высказавшего соображения, Ганапольского не устраивающие. Звонивший был обозван самыми чудовищными словами. Конечно, такие вещи ничего общего с журналистской этикой не имеют. Сам хорошо помню, как на том же «Эхе Москвы» я оказался в одном эфире с Ириной Хакамадой и Сергеем Доренко. Последний, если вы помните, в свое время вел на Первом канале передачу, в которой активно гнобил Лужкова. Так вот, все было хорошо до тех пор, пока я деликатно не напомнил Хакамаде о ее рекомендации шахтерам собирать грибы и ягоды. После этого вместо интеллигентной женщины в эфире обнаружилась фурия, поддержанная телевизионным киллером Доренко. В результате нормальный обмен мнениями людей, по-разному смотрящих на политическую ситуацию, превратился в самый настоящий «бой без правил». Хотя, справедливости ради хочу заметить, что есть на «Эхе Москвы» и высокопрофессиональные сотрудники. Например, Майя Пешкова или Ксения Ларина, с которыми я всегда с удовольствием беседую в эфире.

Что же касается права таких людей, как Альбац, выступать от лица всего журналистского сообщества, то я не думаю, что у них оно есть. Навешивание всяческих ярлыков является характерной особенностью нашей либеральной журналистики. Консерваторы, к коим я себя смею относить, гораздо терпимее. И я бы не стал говорить, что они слишком много на себя берут. Просто они, как сейчас модно говорить, пытаются позиционировать себя как российскую интеллигенцию. Все остальные, в их представлении, к ней – к интеллигенции – никакого отношения иметь не могут в принципе. На самом же деле надо понимать, что российская интеллигенция – это гораздо более сложный организм, где есть и либеральное, и почвенническое, и центристское, и монархическое, и консервативное направления. Причем, чем дальше от Москвы, тем концентрация либералов среди интеллигенции меньше. «Литературная газета» в свое время с этим столкнулась. Как только в ней в девяносто первом году возобладала либеральная моно-идеология, газета тут же потеряла всех своих региональных читателей, потому что им стало неинтересно. Но сколько я своим друзьям-писателям и журналистам-либералам об этом ни говорил, все без толку.

Светлана, Москва:

– Сейчас многие говорят о том, что в России больше нет реальной оппозиции власти. Скажите, может ли Общественная палата, которую вы представляете, в какой-то мере заполнить опустевшую нишу?

– Мне очень приятно, что почему-то меня в последнее время часто именуют членом Общественной палаты. Видимо, общественность хотела бы меня там видеть, я так это понимаю. Но дело в том, что я не член Общественной палаты, я член двух президентских советов – по правам человека и по культуре, что тоже, считаю, достаточно серьезно. Что касается оппозиции власти. В России журналистика и литература очень часто выполняли функции отсутствующей политической оппозиции или выражали настроения действительно оппозиционной части политического класса, который в силу сложившихся обстоятельств не мог себя так позиционировать. Проще говоря, борьба в двадцатых-тридцатых годах у коммунистов, несмотря на монополию политической власти, все равно шла очень жесткая. И была своя оппозиция, что оборачивалось различными внутрипартийными скандалами и интригами. Большинство писателей и журналистов пострадали впоследствии не за свои литературные грехи, а именно за то, что они были активными участниками и выразителями той или иной политической группы. Например, абсолютно антикоммунистически настроенный и даже имевший в своем послужном списке службу в Белой армии Михаил Булгаков умер своей смертью, а пламенный революционер, работавший активно на органы НКВД, Михаил Кольцов был расстрелян. Ну и так далее, примеров очень много.

Сейчас у нас, я считаю, все-таки постепенно складываются условия формирования и структурирования политической оппозиции. Твердящие о том, что у нас нет политической оппозиции, видимо, вспоминают расстрел Белого дома. Но тогда все претензии не к Путину, а к Ельцину. А нужна ли нам политическая ситуация, следствием которой могут стать такие эксцессы? Я думаю, что не нужна. И я очень надеюсь, кстати говоря, что сейчас вокруг Партии жизни, которая слилась с пенсионерами и т. д., сформируется партия социалистической ориентации. Говорят, вот, мол, у американцев, демократия. Но надо понимать, что у нас совсем другая политическая история. Ведь не рвут на себе волосы американцы оттого, что они только в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году отменили рабство. Французы же не комплексуют из-за того, что они дали избирательные права женщинам только в середине двадцатого века. Они же не объявляют все предшествовавшие этому годы каким-то мрачным средневековьем! У каждого своя политическая и экономическая история. Уверен, страна развивается нормально, причем именно в путинский период. К примеру, во времена Ельцина я со своими политическими взглядами никогда бы не стал главным редактором «Литературной газеты». И никакой вообще газеты. Почему? Потому что как раз тогда, при Ельцине, оппозицию очень здорово прижимали. А сейчас, я считаю, у нас оппозиция более-менее живет, и дай ей бог.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.