По виду Адди, однако, нельзя была сказать, что она рада оказанному ей доверию.
– Почему меня наказывают за ошибку Дэл?
– Ты отвечала за ее действия во время того Путешествия, – мягко промолвил отец. – Справедливо, что ты отчасти разделишь с ней вину за то, что произошло.
– Пап, почему я не могу Путешествовать с тобой? – умоляющим тоном спросила я. – Я бы многому научилась. Уж во всяком случае, извлекла бы из этого для себя больше пользы, чем из Путешествий с Адди.
– К сожалению, это невозможно, детка…
– Но…
– Я могу присмотреть за ними обеими, – внезапно подал голос Монти. – Будет неплохо, если я тоже поучаствую в данном деле. И уж будь уверена, дорогая Адди, мне известны кое-какие трюки, которых нет в твоих книгах.
– Цель занятий состоит вовсе не в этом, – заявила мама и, положив вилку на стол, посмотрела на Монти и нахмурилась.
Его это не смутило.
– Мне нужно побольше Путешествовать. Это полезно для сердца. Моего сердца, – сказал Монти, и на его лице появилось мечтательное выражение. Он встал из-за стола, уронив салфетку на пол. – Ладно, я, пожалуй, пойду.
– Нет, пап, пожалуйста, сядь, – возразила мама.
– Я нужен Роуз! Она где-то там, Уинни. Я обещал, что найду ее.
Моя мама играла в семье несколько важных ролей. Она была скрепляющим цементом, фундаментом, компасом. Но самое главное – она была тем, кто принимает трудные решения. Мы бежали к отцу, разбив коленку, чтобы он продезинфицировал ссадину и заклеил ее пластырем, а затем поцеловал пострадавшую и вручил ей в качестве утешения кусочек печенья. Но когда кто-то из нас ломал руку или ногу, мы обращались за помощью к матери. Именно она, не теряя головы, вызывала нам «Скорую», чтобы мы как можно скорее оказались в приемном покое больницы. Она была такой целеустремленной, излучала такую энергию и силу, что как-то забывалось, что она, когда мой дед потерял жену, лишилась матери.
Ее ладонь, удерживавшая Монти за предплечье, ослабла. Дед, пользуясь моментом, встал и зашагал прочь, одной рукой поддергивая штаны цвета хаки, а другую вытянув вперед в поисках ближайшего перехода. Отец напружинился, явно намереваясь догнать его и сгрести в охапку, но я знала, что поймать Монти нелегко. Мне пришло в голову, что лучший способ остановить деда – отвлечь его внимание. Или, точнее, привлечь его.
– А как же шоколадный кекс? – громко спросила я. – Мама приготовила его на десерт – я видела. И еще мороженое. Неужели ты не хочешь попробовать кекс а ла мод?
Монти остановился.
– А ла мод?
– Это значит – кекс с мороженым, – пояснила Адди.
– Я в курсе, что это значит.
Монти пригладил ладонью растрепавшиеся седые волосы.
– Ты получишь угловую часть, – продолжила соблазнять я.
Он медленно, словно делая всем присутствующим одолжение, вернулся к столу и сел. Мама облегченно вздохнула, а папа ободряющим жестом взял ее руку в свою.
Адди встала, сходила в кухню, принесла десерт и принялась его резать и раскладывать по тарелкам. Прикончив половину своей порции, Монти произнес:
– Значит, вопрос решен. Я присмотрю за девочками.
Мои родители вели молчаливый диалог, в котором слова заменяли наклоны головы, выражение глаз и движения бровей. Содержание его было понятно только его участникам. После паузы отец неохотно проговорил:
– Ты должен будешь смотреть за ними в оба, Монтроуз. Особенно за Дэл.
Я мысленно выругалась, но мама, видя, что я собираюсь возразить, предостерегающе покачала головой. Значение этого жеста было более чем очевидно: не спорь.
Идея поручить Монти присматривать за нами была абсурдной. Он зачастую не помнил, какой на дворе год и где у нас хранится молоко, но Путешествовать с ним, безусловно, было бы веселее и интереснее, чем с Адди, которую, судя по выражению ее лица, грызли два чувства: уязвленная гордость и ярость по поводу того, что ее отстранили от процесса моего воспитания, заменив кем-то другим.
– Лично я не возражаю, – сказала я. – Мне нравится проводить время с дедушкой.
Мама вопросительно посмотрела на Адди. Та, сделав над собой усилие, принужденно улыбнулась:
– Да, конечно.
– Отлично. Я дам знать об этом Совету.
Мама отряхнула руки, словно давая понять, что вопросы решены и все в полном порядке.
Монти встал из-за стола и отправился на улицу. Отец двинулся за ним следом. Адди поднялась на второй этаж, в свою комнату, чтобы предаться хандре. Я же забралась на чердак.
Мы с Адди жили в одной комнате до тех пор, пока мне не исполнилось десять лет. Когда это произошло, родители предложили мне переселиться в одно из чердачных помещений. Я сделала это в тот же день. Летом в моем жилище стояла удушающая жара, зимой – лютая стужа, но это было мое, и только мое, личное пространство. К тому же ведущая туда крутая и шаткая лестница была достаточно надежной защитой от чрезмерно частых визитов гостей и родственников.
Интерьер моей комнаты не был выдержан в каком-то стиле – скорее это было их смешение. Окна странной формы, потолок наклонный. Я обставила ее старой мебелью и тем, что не поместилось в других комнатах – в ней, например, стоял обитый бутылочно-зеленой тканью шезлонг, потрепанный кожаный стул и огромный чемодан с медными застежками. Столом мне служила старая дверь, взгроможденная на козлы для пилки дров. Она была почти не видна под кипами нотных тетрадей и ворохами карт.
Вдоль балок и над окнами я развесила звездочки оригами – это была моя собственная разноцветная вселенная. Они закачались на веревочках, когда я захлопнула дверь. Войдя, я взяла в руки скрипку.
Ничто так не восхищало меня и не помогало отвлечься от неприятностей, как музыка Баха. Она была нелегка для исполнения, но, погружаясь в нее, я забывала обо всем. Когда-то скрипка принадлежала моей бабушке, а еще раньше – ее бабушке. Чистый, сильный звук, лившийся из-под смычка, дал мне возможность выплеснуть из души весь гнев, который я ощущала, но не могла выразить на Совете.
Сыграв одну пьесу, я начала другую. В это время в комнату вошла мама.
– Очень хорошо, – похвалила она меня. – Но, по-моему, слишком быстро. Разве эту пьесу не следует играть в темпе ларго?
Разумеется, этого комментария следовало ожидать. Я сыграла последние такты еще быстрее и закончила произведение залихватской трелью.
– Я ведь имею право импровизировать, верно? Или Совет намерен контролировать и то, как я играю в свое удовольствие у себя дома?
Мама вздохнула:
– Хочешь верь, хочешь не верь, но мы все беспокоимся за тебя и желаем тебе добра.
Я сделала вид, будто полностью поглощена ослаблением смычка перед тем, как убрать его в футляр.
– Никто не сомневается в том, что ты очень талантлива, но тебе не хватает дисциплинированности. Путешествия – это не развлечение и тем более не игра, Дэл. Тут требуется внимание и полная сосредоточенность. И еще здесь важен опыт. Это как с музыкой – надо сначала изучить все правила и какое-то время неукоснительно следовать им, прежде чем ты получаешь право их нарушать.
– Монти постоянно нарушает все правила.
– И посмотри, к чему это привело. Если тебе нужны свидетельства того, насколько важно выполнять правила и инструкции, Монти – отличный пример. – Мама понизила голос, словно боялась, что ее отец может нас услышать. – Ему становится хуже.
Я провела пальцами по струнам, вызвав неприятный резкий звук. Монти был моим первым учителем, и мне не хотелось верить в то, что он деградирует как Путешественник.
– Его не так уж трудно контролировать – необходимо только вовремя предложить ему то, что он хочет.
– Он хочет одного – вернуть твою бабушку. Я знаю, что вам с Адди не нужен сопровождающий, но он нужен ему.
Только тут до меня дошло, в чем состоял замысел моих родителей.
– Значит, вы хотите, чтобы это мы за ним присматривали? А не наоборот?
– Адди в состоянии проконтролировать вас обоих. И потом, как-никак официально ответственной будет она. Но к твоему мнению он прислушивается больше, чем к мнению любого другого члена нашей семьи. Так было всегда.
Мама говорила правду. После того как Адди пошла в школу, мы с Монти часто оставались вдвоем.
– Пойдем со мной, Дэл, – предлагал он, протягивая мне руку.
И мы отправлялись в Путешествие. Монти повторял, что звучание отраженных миров – тоже своеобразная музыка, и учил меня слышать ее. Я внимательно слушала все, что он говорил, и теперь он платил мне тем же.
– Конечно, с ним надо что-то делать, но… – Мама потрогала кулон, висевший у нее на шее. Это был миниатюрный камертон – такой же, как у Адди. Подобный кулон имелся у каждого Путешественника. Точнее, у каждого лицензированного Путешественника. – Я не готова отправить его в интернат.
Так часто называли дом престарелых – место, где за Монти заботливо ухаживали бы, но где он был бы навсегда и накрепко привязан к Главному Миру. Ничто другое не убило бы его быстрее.
– И не надо так на меня смотреть, – продолжила мама. – Мы надеемся, что, если он будет находиться рядом с вами, с ним не случится никаких неприятностей. – Протянув руку, она заправила мне за ухо прядь волос. – Ты очень на нее похожа. Я имею в виду свою маму.
Разумеется, я много раз видела фотографию моей бабушки, висящую в передней, но никакого сходства не замечала. Снимок был сделан во время их с дедушкой свадьбы. Бабушка смотрела прямо в объектив фотокамеры, слегка приподняв подбородок. Ее облик излучал энергию и уверенность в себе. Взгляд темных глаз, улыбка – все свидетельствовало о том, что перед вами честный, умный, уверенный в себе, душевно щедрый человек. Она была из тех красавиц, которых люди называют ослепительными. Про меня же в лучшем случае говорили, что я миленькая, не более. Правда, нередко мне приходилось слышать в свой адрес и слово «красотка», но обычно в составе фразы вроде: «Дэл могла бы быть просто красоткой, если бы не ее ужасная одежда (прическа, манера держаться)».
– Ты хочешь сказать, что именно поэтому я его любимица? – спросила я.
Мама поправила ноты, стоявшие на резном пюпитре из красного дерева. Как и скрипка, он когда-то принадлежал моей бабушке. Монти настоял на том, чтобы я ими пользовалась. По сути, скрипка и пюпитр были единственными вещами, напоминавшими мне о ней.
– Ты действительно похожа на мою мать, но, думаю, дело еще и в том, что вы с Монти – два сапога пара. Ты будешь за ним хорошенько приглядывать, верно?
Я закрыла футляр со скрипкой и смычком. Если это могло спасти деда от отправки в дом престарелых, как я могла сказать «нет»?
Позднее, когда все в доме заснули, я, лежа в кровати, долго смотрела на бумажные звезды, висевшие на балках, и пыталась представить, как сложится моя жизнь, если я не сдам экзамен и никогда больше не смогу Путешествовать. Каждый выбор необратим, любое решение приводит к последствиям, изменить которые невозможно. Как живут люди, не имеющие возможности услышать звучание других миров? Как вообще можно так жить? От этих мыслей по спине у меня бежали мурашки.
Иногда меня беспокоило то, что мне слишком уж нравятся параллельные миры. Я понимала, что это опасное чувство, и жить надо проблемами того мира, в котором ты реально обитаешь. И все же неизведанные пространства влекли меня к себе, словно магнит.
Выскользнув из постели, я надела свою мешковатую шерстяную кофту и старые джинсы, стянула волосы в узел на затылке, сунула в карман стопку почтовой бумаги и осторожно прокралась на улицу.
Наверное, глупо было отправляться в Путешествие в одиночку, особенно после того, как Совет мне это запретил. Но от мысли, что в ближайшие шесть месяцев мне придется терпеть контроль со стороны Адди, я просто задыхалась – потому и решила позволить себе провести ночь так, как хотелось.
Я переходила из одной параллельной реальности в другую постепенно, все больше удаляясь от Главного Мира и наслаждаясь ощущением собственной силы и свободы. Впитывала звуки всем своим телом – кожей, мышцами, кровью, костями, внимательно изучая частоты, излучаемые разными сегментами Мультивселенной. Многие Путешественники говорили, что в других мирах очень шумно. На мой взгляд, они были неправы. В звучании параллельных миров имелась своя красота – нужно было только прислушаться.
Кондитерская, где продавали пончики, закрылась на ночь. Уличные фонари испускали мертвенно-белый свет, из-за чего моя кожа казалась необычно бледной. Но думаю, вид у меня при этом все равно был счастливый.
В нескольких кварталах от кондитерской я услышала звон гитары и низкий пульсирующий звук контрабаса. Концерт группы в кафе «Грандис». Именно на него приглашал меня Саймон. Вероятно, он уже успел изменить свои намерения или вообще забыл о том, что хотел послушать музыку в моей компании… Но я об этом хорошо помнила.
С неба посыпался редкий дождик. Я зашагала туда, откуда доносилась музыка, глядя по сторонам в поисках Саймона.
Саймона и неприятностей.
Глава 12
Прямой контакт с представителем параллельного мира обострит ваше восприятие данной отраженной реальности и приведет к тому, что ее обитатели будут более отчетливо осознавать ваше присутствие. Соответственно, важно максимально ограничивать физические контакты с отдельными конкретными обитателями отраженных миров.
Глава 5 «Физика». Принципы и практика разделения, год пятыйВ тусклом свете я не без труда разглядела на тесной, маленькой сцене участников ансамбля, игравшего нечто в стиле кантри. В помещении витали запахи пота, дешевого пива и свежеприготовленной пиццы. Кафе, разделенное на кабинки, было в основном заполнено болтающими и смеющимися группами женщин и байкерами с подружками. Здесь же я увидела отражения многих своих одноклассников, набившихся по пять человек в кабинки, предназначенные для троих. По этой причине я пробралась в противоположную от них часть кафе, подошла к бару, похлопала бармена по плечу и заказала ром с кока-колой. Когда он поинтересовался моим возрастом, я показала ему свое фальшивое удостоверение личности. Оно было гораздо более высокого качества, чем те водительские права, которые я видела у Саймона в парке. Пока бармен внимательно изучал его, я с деланым равнодушием разглядывала посетителей.
Затем, держа в руке стакан с напитком, я подобралась поближе к сцене и прислонилась спиной к одному из деревянных столбов, поддерживавших крышу. Группа действительно играла прилично – необходимая доля горечи в голосе солиста была отмерена очень точно, гитарное сопровождение, подчас удивлявшее неожиданными, оригинальными ходами, тоже было на уровне. Не знаю, почему я вдруг так озаботилась оценкой работы исполнителей. Вероятно, мой мозг взялся анализировать качество музыки на случай, если именно в ней была скрыта главная частота отраженного мира, где я в данный момент находилась.
Одновременно, потягивая ром с колой, я обвела взглядом зал и убедилась, что Саймона среди собравшихся не было. Возможно, он просто передумал идти на концерт. Если так, значит, где-то рядом располагался параллельный мир, в котором Саймон принял противоположное решение. Приложив определенные усилия, я могла отыскать эту отраженную реальность. Однако перескакивать из одного параллельного мира в другой ради какого-то парня, которого я даже толком не знала, – на мой взгляд, это было чересчур.
Стакан запотел, и мои пальцы стали мокрыми. Я вытерла их о джинсы и стала уговаривать себя не расстраиваться из-за того, что Саймон не пришел. В конце концов, уже поздно. Для образцового школьника самым правильным было отправиться домой и лечь спать.
– А барабанщик неплох, – произнес Саймон, возникший позади меня так близко, что мои волосы шевельнулись от его дыхания.
Похоже, я переоценила его прагматизм. С трудом сдерживая улыбку, я обернулась.
– Большинство зрителей обычно обращают внимание на гитариста или на певца, – сказала я, смутно припоминая, что настоящий Саймон, кажется, играл на ударной установке. – Ты сам стучишь на ударных?
– Иногда. – Саймон оперся ладонью о столб, и на его запястье блеснул металлический браслет. – А я уж думал, что ты меня кинула.
– Я не поняла, что речь шла о приглашении на свидание. – На самом деле я не была уверена даже в том, что Саймон помнил обо мне и о нашей случайной встрече. Правда, после нее прошло менее двенадцати часов. Пожалуй, этого было недостаточно для того, чтобы забыть о нашем разговоре. Зато этого вполне хватило, чтобы перевернуть всю мою жизнь. – И потом, раньше ты меня не приглашал.
– Правда? – В зале было слишком темно, чтобы я могла рассмотреть выражение лица собеседника – было ли оно игривым, или разочарованным, или же выражало интерес. Единственное, на что я могла ориентироваться, – это чуть хрипловатый голос Саймона, в котором я уловила нотки теплоты. – Думаю, это серьезная ошибка с моей стороны. Что ж, приглашаю тебя сейчас.
– Но ведь мы уже здесь. Так что это не в счет, – заявила я, удивляясь тому, как некоторые изменения в Саймоне изменили и меня.
– А если мы пойдем куда-нибудь в другое место? Туда, где поспокойнее?
Я едва не подавилась ромом с колой.
– Уж слишком быстро. Перебор даже для тебя.
– Я о том, чтобы просто попить кофе, Дэл, – рассмеялся Саймон, и мне все же удалось разглядеть в его глазах лукавые огоньки. – А ты о чем подумала?
– Ни о чем, – ответила я, чувствуя, как краска заливает мое лицо, и надеясь, что Саймон этого не заметит.
Саймон выставил локоть, и я взяла его под руку, чувствуя под ладонью его стальные мышцы. Звучал Саймон так же, как около кондитерской – с небольшим диссонансом, но стабильно. Его частота уже накрепко запечатлелась в моем мозгу.
– Ну так что, значит, кофе? – уточнила я.
– Для начала, – кивнул Саймон, и уголки его губ чуть вздернулись кверху.
Я сердито ткнула его локтем в ребра, но он не выпустил мою руку.
– Сегодня был баскетбольный матч?
– Понятия не имею, – ответил Саймон. Мне показалось, что при этих словах на лице его промелькнула тень, но я могла и ошибиться. – Сейчас меня это не очень интересует.
Саймон слегка поежился в своей потертой куртке из мягкой черной кожи. Пальцы его легонько сжали мою кисть, и я не отняла руки.
Дождь продолжал идти, его капли серебрились в свете фонарей. После переполненного кафе, где царила духота, вдыхать влажный, прохладный ночной воздух было удивительно приятно.
– Ты торопилась уйти там, около кондитерской, – промолвил Саймон.
– Мне нужно было домой, и поскорее. – Я остановилась под брезентовым навесом какого-то магазина. – Знаешь, я не хочу кофе.
– Не хочешь?
Саймон приблизился ко мне вплотную. Капли дождя блестели на его куртке и волосах.
Я покачала головой, чувствуя, как у меня слабеют колени. Саймон был совсем рядом, от него пьяняще пахло дождем и намокшей кожей.
– Почему ты вернулась?
– Ты же меня пригласил.
Он расстегнул заколку у меня на затылке, и волосы тяжелой волной упали на мои плечи.
– Тебе явно понравилась музыка, однако ты, не дослушав композицию, отправилась к бару. Там ты заказала напиток, но едва к нему притронулась. Говоришь, что это не свидание, но в то же время не хочешь выпить кофе. Значит, ты пришла сюда просто для того, чтобы прогуляться под дождем?
– И ты заметил все это в течение десяти минут в тесной, плохо освещенной пиццерии?
В последнее время никто не обращал внимания на то, что я делаю, – лишь в тех случаях, когда нужно было указать мне, что я что-то делаю не так.
– И все-таки, – настаивал Саймон, – почему ты здесь?
Это был не мой мир. Я могла спокойно открыть все свои секреты, будучи уверенной в том, что никто о них ничего не узнает. Здешний Саймон, конечно, мог запомнить меня на какое-то время, но я понимала, что через несколько дней эти воспоминания исчезнут из его сознания, как дым. В общем, на тот короткий период времени, в течение которого я собиралась находиться здесь, можно было забыть об осторожности.
– Я сильно проштрафилась, и меня наказали. С завтрашнего дня я должна буду находиться под круглосуточным контролем.
– И ты решила оторваться напоследок? Устроить себе последний вечер свободы?
– Что-то вроде этого.
Саймон осторожно прикоснулся к моему подбородку.
– Так выжми из этого все, – сказал он.
Когда я подняла голову, он был всего в нескольких дюймах от меня. Я почувствовала, как тепло его тела согревает меня. Он отбросил с моего лба намокшие волосы и ладонью ласково коснулся моей щеки. Глаза Саймона были устремлены на мои губы.
Я почувствовала, что не смогу устоять против его чуть кривоватой, удивительно обаятельной улыбки. Это было трудно, хотя в уголке рта Саймона виднелся уже знакомый мне шрам, а его передние зубы были не совсем ровными. Почему-то именно эти маленькие дефекты, из-за которых внешность Саймона не казалась безупречной, а также веселое безрассудство, какое чувствовалось в каждом его слове и жесте, делали его неотразимым.
Безупречность никогда меня не привлекала.
Не могу сказать, что прежде мне никогда не приходилось целоваться. Но еще ни разу не доводилось находиться рядом с человеком, который бы хотел этого так сильно и не думал ни о чем другом, желая лишь одного – преодолеть сузившееся до предела пространство между нами. Саймон осторожно, словно спрашивая позволения, прикоснулся губами к моим губам. Излучаемый им диссонанс окутал меня, словно облако невесомой пыли, обострив мои чувства. Я ответила на поцелуй Саймона, вцепившись пальцами в отвороты его куртки. Мне вдруг стало совсем тепло – это Саймон привлек меня к себе и обнял. Кровь в моих жилах буквально закипела от радостного предвкушения чего-то таинственного и необычного – аналогичное ощущение я испытала, когда впервые шагнула из своего в другой, отраженный мир.
Все это происходит не взаправду, убеждала я себя, но Саймон казался более чем реальным – я чувствовала, как он обхватил меня своими сильными руками и крепко прижал к себе. У меня закружилась голова. Дыхание Саймона пахло мятой и еще чем-то очень приятным. Я стала жадно целовать его губы. Ладони Саймона опускались все ниже по моей спине, вызывая в моем теле приятный озноб. Внезапно он оторвался от моих губ и, взяв меня за подбородок, заглянул в глаза, тяжело дыша.
– Тебе холодно, – сказал он.
– Нет, я в порядке.
– Моя машина вон там. – Саймон ткнул большим пальцем назад, туда, где был припаркован его джип. – В ней мы можем спрятаться от дождя. И потом, давай поедем куда-нибудь, где нам будет уютнее.
Я провела ладонью по своим губам, которые Саймон целовал. Сердце мое отчаянно колотилось.
– Или, если не хочешь, не надо, – добавил Саймон. – Выбор за тобой.
Я чувствовала, что вокруг нас в окружающем пространстве одна за другой открываются бреши – всего один поцелуй создал сотни переходов в другие миры.
Время необратимо. Упущенный выбор нельзя вернуть. Максимум, что можно сделать, – увидеть и оценить последствия.
Я не испытывала сомнений по поводу того, чего я хочу. Каждая моя клеточка буквально кричала, что мне следует взять Саймона за руку, сесть вместе с ним в машину и поехать туда, куда он собирался меня отвезти.
Правда, это был не настоящий Саймон, а всего лишь его эхо. Это означало, что завтра, встретив Саймона в Главном Мире, я была бы вынуждена смотреть на него, делая вид, будто не знаю, что это такое – чувствовать на своих губах его губы, а на своем теле его руки. Он же по-прежнему глядел бы на меня, как на неодушевленный предмет, словно ничего того, что происходило сейчас, не было и в помине.
Я не могла остаться.
Диссонанс частот все отчетливее звучал в моих ушах, пульс учащался. Я знала, что через два часа это обернется для меня сильной головной болью, а через три – мигренью, и к восходу солнца я потеряю способность найти дорогу домой. Сегодня я и так уже Путешествовала слишком долго.
Я вытащила из кармана листок бумаги, темно синий с одной стороны и серебристый с другой. Он был влажным от дождя. Саймон молча наблюдал за тем, как я сворачиваю из листка звездочку оригами.
– Это значит «нет»? – спросил он.
Я положила звездочку на подоконник. Это был не кусочек хлебного мякиша, оставленный, чтобы легче было найти дорогу обратно, а доказательство того, что все случившееся только что было на самом деле.
– В другой раз, – произнесла я, сама почти не веря в это, и встала на цыпочки, чтобы поцеловать Саймона.
Его руки обхватили мои бедра, а губами он стал слепо шарить по моему лицу.
– Ты же не хочешь уходить, – прошептал он.
– А я и не говорю, что хочу. – Я резким движением отстранилась от Саймона, чувствуя, как у меня дрожат руки и ноги. – Увидимся.
– Я тебя подвезу.
Он взял меня за руку. Я осторожно высвободила свои пальцы.
– Спасибо, дойду пешком.
Сворачивая за угол, я оглянулась, чтобы в пелене дождя еще раз увидеть лицо Саймона, пока он помнил о моем существовании.
Он взял в руку мою бумажную звездочку. Держа ее большим и указательным пальцами, Саймон стоял под брезентовым навесом магазина, не сводя с меня глаз.