Мистический роман, или Заложница кармы
…А вот и школа. Трехэтажное здание ничуть не пострадало во время бомбежек. До войны на ней красовалась выполненная в мраморе вывеска: «Женская гимназия №1», а сейчас – «Женская средняя школа №3».
Первое сентября. Рита подходит к школе.
– Дети, идите все сюда! – завидев растерянных первоклашек, кричит пожилая женщина, отыскивая названную фамилию в тетрадке.
– Ты – иди вон туда, – махнув рукой, приказала она одной из девочек. – А ты оставайся здесь! – пригвоздив Риту к месту, говорит учительница.
Рита поворачивает голову и с тоской в глазах смотрит на молодую симпатичную преподавательницу, которую со всех сторон облепили любопытные смеющиеся мордашки первоклассниц. Им повезло…
– Дети! Встаньте по росту, – хлопнув в ладоши, приказывает учительница.
Рита быстренько подсуетилась и ей удалось втиснуться в середину шеренги. Она стояла на цыпочках, смешно вытянув шею, чтобы казаться выше ростом. Это выглядело настолько комично, что сегодняшняя Маргарита прыснула в кулак, стараясь не потревожить сон своих детей. «Ребенок – он и есть ребенок!» И взрослым надо об этом не забывать», – подумала она.
– Ты будешь у нас замыкающей, – ткнув в Риту пальцем, сказала учительница.
«Сказала, как обругала, – возмутилась взрослая Маргарита и тяжело вздохнула, – Боже, а ведь я состояла из одних противоречий, на которые наслаивались мои детские комплексы, главными из которых были рост и внешность».
А малышка внутри Овала стояла, вся съежившись, стараясь удержать накатившиеся на глаза слезы.
– Девочки! – услышала Рита голос учительницы. – Встаньте по двое, возьмитесь за руки и парами, друг за другом ступайте в класс.
Дети построились, а Рита осталась без пары – одна. Опустив голову, вся поникшая, девочка еле переставляла ноги, плетясь позади всех. По широкой мраморной лестнице они поднялись на второй этаж и подошли к классу, на двери которого был приклеен бумажный квадрат с четко выведенной красным карандашом цифрой 1 – жирно обведенной черными чернилами. Ребята прошли мимо, не обратив на квадрат внимания, а Рита приостановилась, поежилась и, споткнувшись о порог, вошла в класс. «Цифра в трауре, – почему-то решила она, – и я в нем тоже буду».
«Непостижимо, как и откуда, именно в тот момент в голове семилетней девочки могла возникнуть такая ужасная мысль, которая впоследствии перечеркнула всю ее школьную, да и не только школьную жизнь», – изумилась Маргарита.
…Да, это ее класс: просторный, с высокими лепными потолками и тремя огромными окнами, выходящими на небольшой школьный двор, окруженный высокой двухметровой стеной. Во дворе росло одно единственное ореховое дерево с роскошной кроной, которое хоть как-то оживляло школьный двор – плац этой элитной школы, в которую принимали далеко не всех детей.
А вот и та злосчастная парта, за которой она получила первый в своей жизни урок учительской некомпетентности и черствости.
«Господи, какая же я маленькая, худенькая и какая-то незащищенная», – ужаснулась молодая женщина.
А по классу расхаживала «серая дама», упакованная в мышиного цвета костюм, из которого стыдливо выглядывала серая блузка, завязанная на бантик, а в серо-тусклых, коротких и гладко зачесанных назад волосах красовался полукруглый пластмассовый гребешок грязно-розоватого цвета.
«Серая классная дама с каменно-серым сердцем», – констатировала Маргарита.
– Так. А теперь можете садиться за парты.
Учительница взяла в руки указку, подошла к кафедре и постучала, привлекая к себе внимание детей.
– Меня зовут Валентина Никитична, – почти по слогам, громко провозгласила она. – Девочки, каждая из вас должна запомнить свое место. Внимание! Дети, будьте внимательны! Повторяю, запомните свое место!
«Место… Как будто мы какие-то собачки», – про себя отметила девочка.
«Черт побери, а я была настоящей занудой, хотя довольно наблюдательной!» – подумала взрослая Рита.
Учительница, прищурившись, стала медленно обводить притихший класс строгим, холодным и изучающим взглядом. Внутренне съежившись, Рита со страхом ожидала той минуты, когда этот взгляд остановится на ней. Девочка уже знала, что добром это не кончится. А взгляд «серой дамы» впился в побледневшее лицо ребенка. Среди повисшей в классе тишины возглас учительницы прозвучал, как пушечный выстрел.
Как ты сидишь? – малышка вздрогнула, втянула голову в плечи и от этого стала еще меньше. Мертвая тишина начала сгущаться. Выйдя из оцепенения, Рита выпрямилась, но выше не стала.
Ты что, не слышишь меня?! Я к тебе обращаюсь! Встань и стой, пока я тебе не разрешу снова сесть! – в голосе дамы звучали металлические нотки.
Класс на мгновенье притих, оценивая обстановку. В нескольких местах послышалось подленькое хихиканье.
– Ты что, решила сорвать мне урок? – теряя терпение, сквозь зубы процедила она.
«Интересно, откуда сорвать?» – успела подумать девочка.
Дети, которые вначале тихонько подхихикивали, почувствовав молчаливое одобрение учительницы, осмелели и начали смеяться более громко.
И тут маленькую Риту застолбило. Она страдала от унижения, обиды и насмешек одноклассниц. И в ее легко ранимой душе появились первые ростки ненависти к учительнице, к классу и школе.
– Она дура! Она глухонемая! – слышалось со всех
сторон. Учительница прищурилась.
– Встань! Встань сейчас же! Рита не шевелилась… Класс замер. Вдруг у одной из девочек упал пенал, и она наклонилась, чтобы его поднять.
– Так она же стоит!
И вдруг в гробовую тишину первого «А» класса ворвался школьный звонок, веселой трелью приглашая школьную братию на перемену, и Рита пулей вылетела из класса. Обида и слезы не давали ей дышать. И только оказавшись на улице, девочка громко разрыдалась. Так закончился ее первый урок в первом «А» классе.
«Ну и ситуация! Бедная я, бедная! Как же я ее понимаю: самолюбие, комплексы и оскорбленная гордость тяжелым камнем повисли на хрупкой шейке ребенка, пригибая ее к самой земле. Кому как не мне это знать!» – подумала взрослая Рита.
Первая несправедливость повергла маленькую Риту в шок.
«Рассказать все маме? Зачем? Мои выдумки и враки ей и так порядком надоели… У нее и без меня хлопот полон рот. Она все еще не может прийти в себя от известия, что к нам должны, как снег на голову, свалиться папины родственники. Да, радости в этом мало».
А к вечеру у Риты поднялась температура, и она на несколько дней осталась дома. Но всему «хорошему» приходит конец. И вот она, еле переставляя ноги, плетется в школу.
Рядом с ее школой стоит неказистое двухэтажное здание – школа, в которую ходят мальчишки и девчонки со всего города. Зато там нет высоких заборов, а есть большой школьный двор, по краям которого растет живая изгородь из густых и плохо подстриженных кустов. Там есть отличная футбольная площадка и еще одна, поменьше. На одной мальчишки гоняли футбол, а на другой девчонки играли в лапту. Рита остановилась. Пятки у нее нещадно зудели. Ей очень хотелось поиграть с ними в лапту. Раздается звонок. И шумная, разгоряченная игрой детвора разбегается по своим классам. Одеты они были кто во что горазд, но зато их движения были свободны и естественны. Дети были счастливы и радовались жизни.
А Рита поплелась дальше. Стайка девочек в коричневых формах и черных передниках с белоснежными, туго накрахмаленными, до блеска отутюженными воротничками и манжетами, с аккуратно причесанными головками и огромными коричневыми бантами, обгоняя ее, шла в школу деревянной походкой, с постно-хмурыми лицами, но с чувством собственного достоинства. Такова была плата за элитарность.
А тут еще дома случилось непоправимое.
Отец давно пытался разыскать своих близких, о которых он не имел никаких сведений с самого начала войны. Как только наши войска освободили тот район, где до войны проживала его семья, он послал запрос и получил сообщение, что архив сгорел, а об их дальнейшей судьбе ничего неизвестно. Но он не успокоился и продолжал их разыскивать. Мама об этом знала, но как-то не придавала этому большого значения.
Их разыскали. Получив от брата весточку, они стали забрасывать его письмами, полными жалоб на свою неустроенную и полуголодную жизнь. Зная характер своего брата, они нисколько не сомневались в том, что он пошлет им вызов, устроит на хорошую работу и поможет с жильем. А пока суть да дело, некоторое время они поживут у него дома.
Глава 8
И Саня, не посоветовавшись с женой, послал им вызов. А сам улетел в Москву на курсы для высшего офицерского состава. Оформление вызова в город закрытого типа займет довольно много времени, и поэтому Саня решил отложить до лучших времен тяжелое объяснение с женой. А что оно будет именно таким – двух мнений быть не могло. «Вот приеду, тогда и поговорим!»
Случай, да, случай, только его величество случай расставил все точки над «и». В поданных им документах требовалось объяснить причины, побудившие его вызвать своих родных к себе, и подписаться в том, что он не будет требовать от государства предоставления им жилой площади, так как ее не хватало для коренных жителей этого города.
Так вот эти документы попали к начальнику военкомата, который хорошо знал Саню по финской войне, где не один раз им приходилось попадать в такие переплеты, о которых лучше не вспоминать. Ему хотелось оградить своего товарища от непоправимых ошибок, и он собирался объяснить Сане, что та формулировка, которую его несведущий в этих вопросах друг подписал, не задумываясь, будет работать против него и сильно осложнит ему жизнь. Этим заявлением он берет на себя полную ответственность и, по сути, обязуется предоставить родственникам свою жилплощадь, так как получение другой квартиры им не светит, да и с трудоустройством могут возникнуть проблемы.
Военком набрал полевой номер той части, где служил его друг. Трубку поднял дежурный офицер:
– Александр Павлович находится в длительной командировке!
Военком решил все-таки дождаться Саниного приезда и объяснить суть дела. А там пусть сам решает! Во всяком случае, его совесть будет чиста, и он эту злосчастную папку отложил отдельно от других.
У него самого скопилась тьма бумаг с нерешенными вопросами, которые требовали немедленного ответа. Телефон раскалился от беспрерывных звонков. Военком встал и перешел работать в соседний кабинет, чтобы ему никто не мешал. Его заместитель, заметив лежащую в стороне папку, решил, что ее забыли положить в общую стопку готовых к подписи дел.
И опять вмешался неотвратимый рок. Поздно ночью военком, закончив работу, зашел в свой кабинет, чтобы положить к себе на стол законченные дела. Увидев готовую к подписи стопку документов, он, не глядя, поставил свою подпись, заверил печатью и собственноручно, что никогда не делал раньше, отнес в стол доставки, чтобы бумаги ушли рано утром с первой же почтой.
Пока Саня был в Москве, все решилось само собой. На его фамилию пришло уведомление, извещающее о свалившейся на его голову добровольно взятой на себя обузе, которая имела далеко идущие последствия.
Вернувшись из командировки, он по пути домой решил на минутку заскочить в часть и узнать, как идут дела на службе, тем более, что Люся не знала о дне и времени его приезда. Саня хотел сделать ей сюрприз. В хорошем настроении, довольный, что он сумел выполнить все поручения жены, предвкушая встречу и всеобщую радость от привезенных им подарков, он на ходу просмотрел лежащие на его столе бумаги.
Саня уже поднялся, чтобы выйти из кабинета, и тут его взгляд случайно натолкнулся на прислоненный к телефонному аппарату конверт. Прочитав письмо, он только сейчас смог осознать все последствия своего необдуманного поступка.
«Какой же он дурак! Где он их поселит? Еще пять человек, трое взрослых и двое детей. А по существу это две разные семьи. Три семьи в двухкомнатной квартире. Настроение падало, а тревога нарастала. Как он все это объяснит жене?» Как Люся это воспримет, он знал. Его мучила совесть, что он с ней не посоветовался. По сути дела он ее попросту подставил. Подставил под удар, с которым ей будет трудно справиться. Он ее просто-напросто обманул. Обманул в первый раз за всю их совместную жизнь. Сам, без ее согласия, принял волевое решение. Сам своей рукой нанес непоправимый вред семье: любимой жене и детям.
Саня переживал за то, что он натворил сейчас, а его жена переживала за то, что он натворил задолго до их знакомства.
…Люся долго вертела в руках письмо, не решаясь его открыть. Прочитав обратный адрес, она вздрогнула. От конверта веяло холодом. Ее интуиция подсказывала, что письмо несет в себе угрозу не только ей, но и детям.
«Волнение и страх – плохие советчики. Нужно разорвать конверт на мелкие части и сжечь! Сожгу и концы в воду. Ничего не хочу знать!» – решила она.
Но запечатанный конверт жег ей руки.
«Будь, что будет!» – и Люся решилась.
Пробежав по письму глазами и не успев как следует осмыслить отдельно выхваченные фразы, без сил плюхнулась на только что заправленную постель. Люся уже знала – это не шантаж.
Да, это было ошибкой. Да, это случилось в юности, но ребенок есть, и это факт, а факты упрямая вещь, и с этим нельзя не считаться.
Она долго сидела, тупо уставившись на конверт. Ей нужно было собрать все свои силы, чтобы переварить прочитанное и справиться с обрушившейся на семью бедой. Набрав полную грудь воздуха, Люся пыталась успокоить тревожное биение сердца, отдающееся тупой болью в висках, тщетно пытаясь сфокусировать на письме свое внимание. Глаза были полны слез. Листок, соскользнув с колен, упал на пол. Тяжело вздохнув, Люся подняла его и начала перечитывать. Закончив читать, она перевела дух. Гамма противоречивых чувств отражалась в ее залитых слезами глазах. Затем она еще раз перечитала письмо вслух.
«Вашей внебрачной дочери исполнилось одиннадцать лет, а ваша бывшая очень больна. Если с ней что случится, девочка останется под присмотром своей престарелой бабки. Это ваша дочь – посмотрите на фото. Девочка похожа на вас, как две капли воды. Приезжайте немедленно. Может, вы успеете застать Анфису в живых».
«Какое фото, где оно… – запаниковала Люся. Она заглянула в конверт. Он был пуст. – Где оно? Может выпало? – Люся опустилась на корточки и стала шарить вокруг себя руками. – Нашла! – Взглянув на фото, Люся обомлела. На нее смотрела точная копия ее мужа, но в деревенском исполнении. – Надо же, моя Рита тоже похожа на Саню, и между этими двумя девочками есть явное сходство», – подумала она.
Тот же разрез глаз, те же губы, тот же овал лица, даже волосы похожи. Но они совершенно разные.
И она снова впилась глазами в лицо двойника своей дочери и мужа.
«Наверно, сказывается разница в возрасте, – решила Люся. – Да нет, дело совсем не в этом. Лоб!» Да, именно лоб. У Риты он красивый, большой и пропорционален с ее лицом. А у девочки на фото он явно мал и невыразителен. Но разница не только в этом. Разница в выражении их глаз, вот в чем! Черты лица одинаковы, а интеллекты разные. У маленькой Риты глаза светятся умом. В них отображается мир ее чувств. Она как бы светится изнутри. Да и не только в этом. Иногда мне самой становится не по себе от взгляда моей маленькой дочки, в котором явно прослеживается боль от всего пережитого ею в эвакуации. Возможно, боль притупилась, но не исчезла.
Рита не по годам умна и впечатлительна, но совсем не защищена. Ей будет трудно, да и с ней будет нелегко. Она меня осуждает. Но за что? Рита – ребенок, она не может меня понять. Не может в своем возрасте понять ту боль и чувство вины перед моей крошкой, которую я не сумела уберечь. Эта боль не дает мне свободно дышать. Иногда мне хочется с ней об этом поговорить, но я боюсь даже мысленно прикоснуться к этой теме. Она страдает из-за меня, а я страдаю из-за моей младшенькой… Они лежали вместе, одна была холодна, как лед, а другая горела огнем. Нет! Только не об этом! Только не сейчас!
А Рита? Рита ни в коем случае не должна ничего знать. При ее безграничной любви к отцу она не сможет пережить и смириться с мыслью, что у нее есть сводная сестра. И кто может предсказать, как она это воспримет и как это отразится на ее здоровье, характере и вообще неизвестно, чем все это может для Риты закончиться.
Быстро поднявшись, Люся пошла к шкафу и спрятала письмо, как можно дальше.
Внезапно страшное подозрение закралось ей в душу. Внутри похолодело, ноги стали ватными, сердце тревожно стонало, не давая ей вздохнуть полной грудью, и она без сил, почти теряя сознание, упала на кровать.
Так вот, оказывается, в чем дело! Наверно, Саша знает, что у него есть дочь. Он знал, знал, а ей ничего не говорил! Возможно, он поехал в Москву, чтобы навестить бывшую сожительницу, а заодно и их дочь… А она, дура, верила ему! Из кожи лезла, наводя в доме марафет. Все свободное время отдавала ему и детям. Во всем себе отказывала, старалась сэкономить каждую копейку! А как ее мучила совесть за то, что она тайком купила себе материал на платье. А для чего? Только для того, чтобы надеть его на Новый год и произвести фурор в Доме офицеров, а главное, увидеть в глазах мужа гордость, восхищение и желание. За этот его взгляд она готова на все.
Интересно, сколько же он платил этой стерве за долголетнее молчание? А теперь, когда ее прижало, она решила ему отплатить! Она выполнила свою угрозу, в которой поклялась много лет назад.
«Ладно, она – тварь, но каким же подлецом и подонком оказался ее муж, которому она всегда безраздельно доверяла, а как же иначе! Боже, какой же он подлец! – думала Люся. – Ну ничего, Сашок, подожди, я тебе еще покажу на что способна! Теперь все будет по-другому. Каждый вечер, уложив детей спать, буду ходить в клуб на все мероприятия. Кино, так кино! Танцы, так танцы! Мне, собственно, и не нужно прилагать никаких усилий, чтобы все молодые и холостые офицеры были у моих ног. Вот так-то, мой дорогой муженек!»
Месть местью, а пока она горько рыдала, не успевая вытирать бегущие по щекам слезы… И вдруг Люся, как наяву, услышала голос своей свекрови:
«А та, другая, была, пожалуй, получше этой крали. Та была битая баба, умела работать и знала почем фунт лиха! А с этой своей неженкой Санька еще, ой, как намается!»
Они думали, что Саша скрыл от Люси роман своей бурной юности. Муж ей о нем рассказал, когда они ехали на место его службы.
…Анфиса была намного старше Сани. Он служил тогда на Памире, на самой отдаленной заставе. Кроме жен офицеров там не было представительниц женского пола. И молодой сверхсрочник один коротал суровые будни в этих богом забытых горах.
И вот глубокой осенью к ним на заставу приехала новая связистка. В первый же день она обратила на Сашу особое внимание. Анфиса была у него первой. Прожженная в жизни и опытная в любви, она сумела затащить восемнадцатилетнего парня к себе в постель. Они прожили вместе два года. Она с первого дня мечтала о том, чтобы женить его на себе. А когда поняла, что просчиталась, устроила грандиозный скандал и обозвала его «жидовской мордой».
Побледнев, сжав кулаки, стараясь изо всех сил держать себя в руках, он тихим, ровным голосом, почти по слогам сказал так, что от страха у нее перекосило лицо.
– Твое счастье, что ты женщина, подлая, низкая, но женщина. Поэтому я тебя даже пальцем не трону. П-ош-л-а вон, стер-р-р-ва! Чтобы духу твоего здесь не было!
Убегая, она крикнула:
– Ты меня еще не раз вспомнишь! Я тебе отомщу! Еще и как отомщу! Кровавыми слезами умоешься!
На крики Анфисы сбежались все, кто находился в гарнизоне. Она надеялась, что сослуживцы будут на ее стороне. А тогда она сможет его оклеветать и навредить по службе.
На шум вышел начальник заставы.
– Товарищ лейтенант! Доложите, что здесь происходит! – обратился он к Сане.
Решив обратить такое стечение обстоятельств в свою пользу, Анфиса, громко рыдая, бросилась к начальнику заставы, ища у него защиты.
– Товарищ командир, товарищ командир! – размазывая слезы, плачущим голосом вопила она. – Мы с Саней поссорились из-за его глупой ревности. Он озверел, выхватил пистолет и хотел меня застрелить! Понимаете – застрелить!!!
Все онемели. Это было очень серьезное обвинение. Если ей поверят, Саша пойдет под трибунал.
– Это неправда! Она врет, – сказала молодая женщина, Санина соседка по общежитию.
– Я шла на кухню, их дверь была приоткрыта, и я услышала, как Анфиса ругается с Саней, то есть с товарищем лейтенантом. Я приостановилась и стала слушать. Через несколько минут Варя, моя соседка, услышав крики, открыла свою дверь и, увидев меня, подошла и тоже стала слушать. Вопила и ругалась только она, а Саня, то есть товарищ лейтенант, сказал ей, что жить с ней, а тем более жениться на ней он не намерен. Тогда Анфиса начала его оскорблять. Но Саня, то есть товарищ лейтенант, к ней не приближался. А пистолет у него висел, где положено, я видела! Он сжал кулаки так сильно, что костяшки пальцев у него побелели. Но ее он и пальцем не тронул.
– А Александр тоже ее обзывал? – спросил командир.
– Нет! Что вы! – в два голоса закричали женщины. – Он только сказал, что жаль, что она женщина, а он женщин не бьет. Скажи, Варвара, скажи! Я говорю чистую правду, только то, что видела собственными глазами и слышала своими ушами. Оля говорит правду. За такие слова ее и убить мало. Этой лахудре повезло! Такого парня захомутала! А раз уж повезло, так сиди смирно, да благодари бога за то, что такое счастье подвалило. Так нет, она же еще и кочевряжится! Видите, что задумала, решила его погубить. Раз не мне – то никому! Александр, видите ли, хотел ее убить! Вранье, чистой воды вранье! Не верьте ей! – сказала Варвара и, переведя дух, добавила: – Вот уж шалава! Тьфу на тебя! – и смачно сплюнула.
– Дядя Ваня! Дядь Вань! А я как раз сидел на заборе и все видел. Никакого нагана в руках у нашего Сани не было и в помине. Как он сейчас висит у него на поясе в кобуре, так и тогда висел! А она брешет. Вы ей не верьте, дядь Вань, не верьте! Врет она!
– Спасибо за помощь, товарищи. По крайней мере, мне все ясно. Все, кто желает подтвердить все виденное и услышанное письменно, прошу зайти ко мне в кабинет. А вас, Анфиса, прошу написать мне рапорт и извиниться перед товарищем лейтенантом за оскорбления, нанесенные личности командира, и клеветы на него с целью мести. В случае отказа от письменного объяснения, написанного в присутствии свидетелей, буду вынужден применить к вам строгие административные меры вплоть до суда.
Ему было давно ясно, в какое дерьмо вляпался его друг. Сейчас нужно сделать все так, чтобы уберечь его от далеко идущих последствий. От этой женщины можно ждать всего – любой подтасовки фактов. С нее станется! Двух мнений на этот счет быть не могло. Поэтому все заявления были написаны при свидетелях и заверены всеми присутствующими. Свое объяснение писала она сама тоже при свидетелях, так что ни о каком давлении на нее со стороны начальства быть не могло. Все было сделано правильно и по закону.
Друзья решили, что этот неприятный инцидент канул в Лету, и Катя, Иван и Саня должным образом отметили это радостное событие.
…В то время, как Саня готовился к неприятному разговору с Люсей о скором приезде своих родственников, его жена готовилась к разговору с ним о его внебрачной дочери. Ему и в страшном сне не могло присниться то, что он услышит от Люси, вернувшись домой.
Недаром же говорят: «Приходит беда, отворяй ворота».
Глава 9
Рите нравилось бывать у Марии Ивановны в доме. В нем царила атмосфера покоя, любви и взаимопонимания. Ей нравилась их гостиная, в которой главное место занимал огромный старинный буфет из темно-вишневого дерева с множеством резных дверок, маленьких и больших ящиков. Она любила разглядывать витиеватый рисунок на металлических ручках буфета, важно смотревших на нее своими выпуклыми, до блеска начищенными зрачками, которые умели ей подмигивать: иногда весело, иногда грустно, а то и сердито. О том, что их реакция всегда совпадала с ее настроением, Рита прекрасно знала. На самом видном месте висела большая красивая икона, на которую ей было интересно смотреть.
– Интересно, почему человек, смотрящий из глубины этой иконы, выглядит таким суровым, непреклонным и очень сердитым? Но зато какие на нем красивые золочено-перламутровые одежды…
А однажды, когда Рита в очередной раз разглядывала его лицо, в комнату вошла Мария Ивановна.
– Мария Ивановна! Скажите, а почему этот человек всегда сердится?
– Потому, что он – Бог! Он велик и справедлив. Его нужно любить. В него нужно свято верить, – глядя на икону, она перекрестилась.
– Бог, Бог… А за что его нужно любить? Он же постоянно сердится. Наверно, у него скверный характер.
– Бог не сердит. Бог – справедлив. Но иногда он обижается на маленьких девочек, которые любят говорить неправду, – сказала соседка.
– Вот это да! Надо же, а я и не предполагала, что он, как настоящий волшебник, может угадывать мысли, – опасливо поглядывая в сторону иконы, подумала девочка. Но с тех пор перестала на него смотреть.