По ту сторону двери

– Это еще зачем? – буркнул он, но потом перехватил пакет своей рукой.

– Мама всегда так делает, когда я ударяюсь.

– Да, да. А еще дует и целует, я помню, – кивнул Костя.

Я удивленно подняла брови. Костя махнул рукой.

– Неважно.

Я пожала плечами. Странный он сегодня.

– Что там? – я указала пальцем на коробку.

Костя молча повернулся к коробке и вскрыл ее. Сверху лежал кассетный магнитофон «Легенда». Под ним – несметное количество кассет, на первый взгляд, не меньше сотни. Мои глаза стали размером с блюдце. У нас дома стоял только проигрыватель для пластинок. У моей подружки Аньки дома был магнитофон, но он был более громоздким, и кассет было в разы меньше. Меньше десяти. Вынув магнитофон и переставив его на стол, я, как завороженная, пробежала пальцами по корешкам кассет: некоторые были с типографскими обложками – купленные, но большинство было подписано от руки. Какие-то названия были мне знакомы, какие-то я видела впервые.

Видя мою реакцию, Костя усмехнулся:

– Теперь я знаю как выглядят люди, нашедшие клад. Ты хоть рот закрой, муха залетит.

Я послушно захлопнула рот, все так же не отрывая глаз от сокровища. Костя покачал головой, тихо посмеиваясь. Встал и подошел к столу.

– Давай научу тебя его включать.

Я моментально вышла из транса:

– Мне можно будет его включать? Самой?

Костик посмотрел на меня, как на дурочку.

– Конечно. Или ты хотела его поставить под стекло, как в музее, и продолжать вот так ошарашенно на него пялиться?

Я сначала кивнула, потом покачала головой. Костя широко улыбнулся и воткнул огромный штекер в розетку. Нажал на крайнюю кнопочку – открылась крышка. Я подавила восхищенный возглас. Практически не глядя, Костя взял из коробки одну из кассет, вынул ее из подкассетника и вставил в магнитофон. Закрыл крышку. Нажал кнопку рядом с предыдущей, раздалось шипение. Затем заиграла знакомая мелодия. Уже не сдерживая восторга, я воскликнула:

– Это Кинчев! Алиса! Только песню не знаю…

Костя в ответ хмыкнул:

– Да ты, я смотрю, в теме. Наш человек. Это Шабаш. Выключить?

Я замотала головой:

– Нет. Он прикольный. Мне у него очень нравится песня про поколение.

Костик кивнул и все-таки выключил песню:

– Погоди, это тогда другой альбом. Секунду.

Он пальцем пробежался по кассетам и вынул одну, с черной обложкой: обложка была самодельная, закрашенная грифелем карандаша, с нарисованной рукой, между пальцами которой проходил ток, и с подписью «Энергия» на лицевой стороне. Первая же композиция заставила меня кивать в такт и со второго припева подпевать. Костя хотел перемотать дальше, но я замахала руками: мне очень понравилась песня. Когда через четыре песни зазвучало «Мое поколение», я уже не только кивала, но и притопывала, и постукивала рукой по дивану. Костя довольно улыбался, глядя на меня.

К возвращению мамы с работы мы успели послушать Наутилус Помпилиус, Алису, Кино, БГ, Гражданскую оборону и Янку Дягилеву, ДДТ, Агату Кристи. Увидев магнитофон, мама лишь поморщилась, поджала губы, но ничего не сказала.

С тех пор, с одинокими вечерами было покончено: магнитофон был включен постоянно, если я была дома и не спала (а иногда и сон не был причиной отключать его). Музыка в моей комнате играла постоянно. Костя любил не только русский рок. Его коллекция была разнообразна: русская и зарубежная музыка, самые различные жанры от классической музыки до попсы. Начиная с пятидесятых годов двадцатого века, кассеты были подобраны по самым знаковым группам и исполнителям каждого десятилетия.

Вскоре, я могла узнать практически каждого из них: я не только слушала музыку из Костиной коллекции, но и записывала тексты песен (даже иностранные пыталась записать на слух), искала информацию про исполнителей, вырезала их фото или срисовывала их в тетрадь от руки. Я знала очередность песен на наиболее часто прослушиваемых мною кассетах, легко перематывала в любую сторону пленку, попадая ровно на ту песню, которую хотела послушать. Еще через месяц я освоила звукозапись через микрофон и теперь могла записывать понравившиеся песни с телевизора или с пластинок.

И Костик приходил теперь к нам в гости еще чаще: по его словам, для него дом – это место, где находится его музыка. И книги. Свои книги он приносил всегда с собой.

2014

Следующим утром, ровно в 8 я уже сидела на своем временном рабочем месте. Передо мной дымилась чашка свежесваренного кофе и высилась башня из папок с цветными закладками, которые я сделала для себя вчера.

Все свои эмоции относительно возвращения в мир живых Кости я временно убрала в дальний угол: необходимо сосредоточиться на работе, эмоции и ностальгия сейчас будут большой помехой. На переживания я вчера выделила себе ровно час, когда вернулась домой и залезла под горячий душ. Возвращение Кости, несомненно, отозвалось во мне облегчением и радостью. Все эти годы я жила с чувством вины: что мы так расстались, что не поговорила с ним. С другой стороны, что-то шевельнулось во мне с его появлением. Что-то давно забытое и похороненное. Какие-то давние ростки детской влюбленности и восхищения им. И мне это не нравилось. Тем более, что нынешний взрослый и живой Константин Викторович давно и прочно женат. Да и не видел он во мне никогда никого, кроме глупой девочки.

Я тряхнула головой, прогоняя все лишние мысли. Открыла свой блокнот и начала решительно набрасывать план действий, очередность встреч с персоналом предприятия.

Покончив с планированием, я потянулась ко внутреннему телефону.

– Константин Викторович, доброе утро. Мне необходимо с вами встретиться. Разговор будет неприятный и он не для посторонних ушей.

– Доброе утро. Я вас понял. Жду через пятнадцать минут в моем офисе.

В этот раз в кабинет заместителя директора я отправилась одна, без сопровождения. Едва я открыла дверь, Константин Викторович поднялся и вышел из-за своего рабочего стола.

– Чай? Кофе?

– Нет, спасибо.

– Тогда прошу вас, присаживайтесь, – он выдвинул одно из кресел и, дождавшись пока я в нем устроюсь, помог его придвинуть к столу. Сам сел напротив. – Я вас внимательно слушаю. Я так понимаю, вы что-то накопали.

– Да. Мне бы очень хотелось ошибаться, но скорее всего это не так, – я посмотрела на ставшее серьезным лицо собеседника. – В отчетной документации много несостыковок. Чтобы понять их природу, мне необходим доступ ко всем страховым сделкам за последние пять лет.

Лицо Кости вытянулось.

– Елизавета Владимировна, вы же понимаете сколько сделок заключено за этот период?

– Догадываюсь. У меня в запасе еще чуть больше двух недель на то, чтобы разобраться во всем. Тем более, что я рассчитываю нащупать схему утечки, проанализировав первые два года. Дальше будет проще.

– Может, нужно выделить кого-то вам в помощь? – брови заместителя директора сошлись на переносице. Я отрицательно покачала головой.

– Исключено. Чем меньше людей посвящено в это, тем лучше. Я пока не могу сказать кто в этом замешан. Поэтому под подозрением все, – я пожала плечами. – По просьбе Бориса Евгеньевича, я исключаю из этого списка только его, Анну Михайловну и вас, Константин Викторович.

Костя склонил голову и задумался.

– Я все понял. Мой секретарь доставит вам из архива требуемые бумаги.

– Спасибо, – я поднялась из-за стола и направилась к двери.

Едва я коснулась дверной ручки, меня окликнули:

– Лиза, – я повернулась и встретилась глазами с Костей. – Раз круг доверенных людей ограничен, я постараюсь тебе помочь с анализом. Не обещаю, что буду тратить на это весь свой рабочий день, потому что и помимо этого работы очень много. Но сделаю все от меня зависящее, чтобы ты уложилась в свой график.

Я молча кивнула и вышла за дверь.

Я покрутила головой и сжала пальцами переносицу. Глаза саднило от длительной концентрации. Кабинет выглядел, как поле боя: папки с документацией высились уже на полу, как небоскребы, и пестрели моими закладками. Я встала и потянулась. В этот же момент запищал будильник: 22.00. Еще раз застрять в лифте не хотелось. Я часто заморгала, фокусируясь на предметах вокруг. Мозг по инерции еще обрабатывал информацию. За сегодняшний день я успела проанализировать документы за целый год. В идеале, завтра нужно проанализировать еще года полтора-два. Но что-то мне подсказывало, что последующие года потребуют большей концентрации и, следовательно, больше времени для обработки.

Телефон на столе известил о входящем сообщении: «Добавил лифтера в панель быстрого дозвона. Мне уже готовиться тебя вызволять или ты поторопишься сегодня домой?». Улыбнувшись, ответила: «Сработал будильник, уже бегу к лифту. Лифтера из дозвона не стирай.»

Прихватив сумочку, отключив электричество, направилась к лифту, по пути натягивая пиджак. Двери лифта разъехались в стороны и продемонстрировали ухмыляющуюся физиономию Кости. Я автоматически усмехнулась в ответ.

– Решил сегодня застрять внутри, а не снаружи лифта?

– Лицом к лицу беседовать приятнее, чем через дверь или по телефону. На самом деле, понял, что тоже уже пора бы отправиться домой. Давно так рано не уходил, – Костя пропустил пальцы сквозь густые волосы, оставив их в беспорядке.

– Так рано? – присвистнула я.

– Должность обязывает, – пожал плечами Костя, явно что-то не договаривая. Я не стала копать глубже. – Как успехи с документами?

– Нашла два мелких прецендента за первый год.

Костя кивнул и нахмурился, пропустил меня вперед, выходя из лифта.

– Покажешь завтра утром? Я сегодня специально освободил завтрашний день до обеда, чтобы помочь тебе.

– Хорошо, – мы вышли на крыльцо офисного здания. Воздух был свежим и влажным после прошедшего недавно дождя.

– Тебя подвезти? – Костя махнул рукой на черный внедорожник, стоящий неподалеку. Я покачала головой.

– Спасибо, но я за рулем, – указывая на собственную небольшую машинку рядом. В сравнении с внедорожником она выглядела совсем миниатюрной, почти игрушечной. – Неужели это укрылось от твоего всевидящего ока при проверке?

Костя усмехнулся:

– Нет, я знал про машину. Розовая, серьезно? – он хмыкнул.

Я покраснела.

– Я же девочка, – затем добавила, закусив губу, – я хотела что-то более серьезное, вроде твоего монстра. Но пришлось выбирать между комфортом мамы и своими желаниями.

Улыбка Кости стерлась.

– Ты большая молодец, синица. Я горжусь тобой. То, кем ты стала… – он не закончил фразу. – До завтра, Лиза.

Не сказав больше ни слова, он направился к своей машине. Я пару мгновений еще смотрела ему вслед, затем нажала кнопку на брелоке.

1993

Звонок прозвенел с последнего урока, но в этот день я не спешила покинуть школу. Я видела, что Костя ждал меня на своем посту. Мои одноклассники уже разошлись. А я все сидела, прижав колени к груди, под подоконником, слева от парадной входной двери. Я размазывала по лицу сопли и слезы, закусывала губу, чтобы не издавать ни звука и не привлекать к себе внимания. По моим ощущениям, просидела я так уже очень долго. Холл опустел. Уборщица начала мыть пол. Хлопнула входная дверь. Послышались шаги. В поле моего зрения появились белые кроссовки. Я узнала их. Поэтому спрятала лицо, утыкаясь лбом в колени.

– И чего ты здесь сидишь? Домой не пойдешь? – Костя опустился рядом со мной на корточки. Убрал пряди наполовину распустившейся косы с моего виска.

Я ненамеренно всхлипнула и еще сильнее закусила губу. Почувствовала металлический привкус во рту. Костя провел пальцем по моей покрасневшей скуле и тихо спросил:

– Что случилось, синица? Кто это сделал? – его голос обманчиво холоден. Я знаю, что он начинает так разговаривать, когда очень зол. Он протянул руку и погладил меня по волосам, по спине. – Просто скажи…

И тут меня прорвало. Я затараторила не в силах остановиться:

– Это все Танька и ее подружки. У нас в классе есть девочка Люба. У нее мама сидит в тюрьме, а папа пьет. Люба – старшая из семи детей. Она работает, чтобы их кормить. В школу приходит, когда получается. Из-за того, что денег совсем нет, она одевает в школу то, что носит дома. Прошлым летом она пришла на отработку практики босиком, потому что обуви не было. Но она такая умная! У нее потрясающая память! Ей достаточно один раз прочитать текст любого объема, чтобы рассказать его потом слово в слово. Сегодня на литературе она «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова наизусть читала перед всем классом. Это было потрясающе! Совсем как в театре! Класс сначала посмеивался над ней, а потом словно замер. Люба читала очень эмоционально, такое ощущение, что она проживала каждое слово. Минут через 10 она начала плакать, у меня стоял ком в горле, у Ларисы Геннадьевны слезы выступили на глазах, некоторые девочки в классе шмыгали носом. Учительница остановила Любу – та плакала уже сильнее, – и отправила ее в туалет умыться. Ей поставили 5 сразу за четверть. После уроков Танька выловила Любу в коридоре и начала над ней смеяться, грубо шутить про плаксу, про то, какая Люба нищая и жалкая, что она всех только позорит и в любом случае школу не закончит, а отправится вслед за матерью за решетку рано или поздно или валяться под заборами, как отец. Я вступилась за нее. Мне было очень страшно, но больше никто не хотел. А Люба просто стояла и молчала, как будто и не слышала Таньку. Меня все это очень разозлило. Ведь так нельзя. Люба не виновата ни в чем. Она наоборот делает то, что не смогли сделать взрослые. Она кормит семью и несет за нее ответственность. А ведь ей всего 13, – слезы катились по моим щекам, горло перехватывало от обиды. Костя очень внимательно слушал, нахмурив брови и сжав челюсть. – Тогда Танька переключилась на меня. Она начала меня поддевать, что меня опять возле школы мой женишок-зэк ждет. Что ты по малолеткам, а я влюбленные уши развесила и выполняю любые твои прихоти. И что я ш… – Костя не дал мне договорить, закрыв ладонью мой рот.

– Никогда даже не произноси вслух подобные вещи. Тем более, о себе. У этой Таньки рот такой же грязный, как ее мысли и душа. На пачкайся. Она разводит тебя на эмоции. Она питается ими. А ты позволяешь. Эмоции – это слабость. Ни один человек никогда не должен догадываться что на самом деле ты чувствуешь. Даже если ты рыдаешь внутри или тихо умираешь от боли. Голова – холодная, сердце – горячее. Не наоборот. Я бы на твоем месте ей нос разбил. Но ты девочка…

– Я и разбила, – пробурчала под нос я. – Но потом они налетели на меня вчетвером: оторвали рукав у блузки, выдрали волосы и щеку поцарапали. А когда нас разнимал учитель, сказали, что это я на них набросилась. Что обзывала и драться полезла. Их больше, им поверили. Маму в школу вызывают.

– Что удар держать умеешь и что вступилась за одноклассницу – молодец. Я тобой горжусь.

Я с недоверием посмотрела Костику в глаза.

– Правда?

Он усмехнулся в ответ:

– Конечно. А теперь собирайся. Какой учитель вас разнимал?

– Валентина Дмитриевна, завуч. Старая грымза… – поморщилась я.

– Вот здесь я с тобой не соглашусь. Очень хороший педагог. Плохо, что она, не разобравшись, тебя обвинила. Она уже ушла?

Я покачала головой.

– Я видела, как она уходила в свой кабинет, когда все разошлись.

Костя протянул руку и помог встать на ноги. Увидев болтающийся рукав и брешь там, где еще недавно была пара пуговиц, недовольно покачал головой. Расстегнул большую сумку, висящую у него на плече, и вытащил оттуда белую футболку.

– У меня сегодня физра была. На, держи, иди в туалет переоденься. Она может и не очень свежая, зато целая. Не будешь свой живот светить налево и направо. А я пока к Валентине Дмитриевне схожу.

Зайдя в туалет, я уткнулась носом в футболку Кости: она пахла им, его одеколоном, сигаретами и чем-то еще. Я нежно погладила ткань. Затем начала переодеваться.

Костя ждал меня у гардероба, когда я вышла из туалета в его футболке. Увидев меня, он хохотнул:

– Теперь у тебя есть новое платье, – забрал у меня номерок, получил мою куртку у оглядывающей его с подозрением вахтерши, и протянул ее мне. – Одевайся быстрее, нам еще домашку твою разбирать и рукав пришивать на место.

Я так и не узнала о чем был разговор между Костиком и Валентиной Дмитриевной, но на следующий день сказали, что маме нет необходимости приходить в школу, а Таньку и ее подружек вызывали к директору. Я видела, когда вся их компания выходила из его кабинета. Танька сверкнула гневным взглядом в мою сторону, но не сказала ни слова.

С Костей мы в тот вечер разобрали домашние задания по всем предметам. А потом он еще час чинил мою блузку: пришил рукав и пуговицы, и даже погладил ее. Сгорая со стыда, что он шьет лучше, чем я – девочка, я поклялась себе научиться так же. Данное себе обещание я сдержала.

2014

Утро не задалось с самого начала. Во-первых, я проспала. Будильник отчего-то решил сегодня взять выходной, и я встала почти на час позже. Во-вторых, собираясь наспех, я уронила линзу, и она укатилась куда-то под ванну. Времени искать не было. Пришлось доставать из шкафа давно забытые очки. Времени на выпрямление и укладку волос тоже не оставалось. Пробежавшись расческой по непокорной гриве, я смотала пряди в жгуты по бокам и заколола их сзади. Завтрак так и остался в холодильнике.

– Опаздываете, Елизавета Владимировна, – встретил меня в моем кабинете Константин Викторович. Подняв на меня глаза от папки с документами, он присвистнул, – вот это преображение!

Он поднялся мне на встречу.

– А я все гадал, куда ты подевала свои огненные кудри. До сих пор помню, как приходя со школы, ты расплетала свои косички и на твоей голове мгновенно загоралось огненное зарево из непослушных кудряшек, – он широко улыбнулся, прихватив пальцами один мой локон и потянув его вниз. Лишь на мгновение прядь распрямилась – и тут же свернулась по спирали, подпрыгнув вверх. Костя хохотнул. И посмотрел на мои глаза, – боже! Сегодня день ностальгии, не иначе. Я помню твои очки! Они были такой же формы. Только левая дужка была на изоленте. Я сам ее чинил, когда ты однажды принесла очки по частям после физры. Те очки делали твои глаза просто огромными.

– Именно поэтому сразу после выпускного в школе я перешла на линзы. И надеялась, что уже больше никогда не вернусь… вот к этому, – я очертила контур лица. Не хватало только брекетов, и мой школьный образ был бы завершен. Выражение глаз Кости было непередаваемым.

– Но ты была такой милой! – его брови взлетели вверх. – Пушистый одуванчик с большущими глазами за стеклами очков.

Я болезненно поморщилась. Он тихо засмеялся.

– Предлагаю все-таки заняться твоей домашкой… То есть нашей документацией! –он засмеялся. И я, не сдержавшись, хлопнула ладошкой по его плечу. Смех стал громче.

И в этот момент вошла Анна Михайловна с двумя чашками дымящегося кофе. Мы притихли, как нашкодившие дети, и быстро взяли в руки папки с документами. Анна Михайловна с непроницаемым выражением лица прошла в кабинет, молча поставила чашки на стол и вышла. Мы с Костей переглянулись. Он отвел смеющиеся глаза, я закусила губу.

– Все, мне нужен перерыв, – спустя четыре часа я отбросила очки и упала лицом на папку. – Эпизоды множатся с геометрической прогрессией.

Я повернула голову, Костя устало сжимал переносицу, глядя перед собой. Его лицо было серьезным и угрюмым.

– Покажи мне все, что ты нашла. Хочу сравнить со своими результатами.

Я прикрыла глаза, пальцы автоматически сжали пачку отфильтрованных документов. С каменным выражением лица Костя посмотрел на меня.

– Ты ведь тоже заметила эту закономерность? Не могла не заметить.

Проглотив комок в горле, я вяло кивнула:

– На каждом документе твоя подпись.

Костя расчесал волосы пальцами и нахмурился.

– Значит, я – звено этой схемы. А в глазах окружающих – ее создатель и реализатор. И только я один знаю, что я не имею к этому никакого отношения. Бездоказательно. Сколько месяцев ты обработала?

– Восемь. Два эпизода в первый год, 37 за этот период.

– У меня 51 за полгода. Кто-то почувствовал себя увереннее и свободнее. О каких суммах идет речь?

– Каждый случай по отдельности – мелочевка. Но общая сумма уже вышла за пределы миллиона.

Костя резко встал и подошел к окну. Его желваки ходили ходуном. Кулаки сжаты. Спина прямая, взгляд устремлен вдаль.

– Все будет хорошо, – тихо проговорила я. – Мы во всем разберемся. Мы ведь только начали раскручивать этот клубок.

Костя развернулся, в глазах плескался гнев.

– Ты представляешь что будет, если к этому, – он ладонью очертил контуры бумажных небоскребов, – добавить мои подростковые приводы и лихие вылазки в качестве охранника? Я до конца своей жизни не отмоюсь.

Я зажмурилась.

– Это просто задачка. Ее можно и нужно решить. И мы это сделаем.

– Лиза, очнись! Какая задачка! Это моя жизнь! Жизни людей, которые от меня зависят: моего сына, моей жены. Нет никаких мы! Есть я. Идиот, которого обложили и загнали в угол! – Костя практически кричал на меня, вены на его шее вздулись. – Но не на того напали. Они просчитались только в одном пункте. Выживать я умею лучше всего. Как никто, – последние слова он произнес совсем тихо. Но именно от них у меня прошел мороз по коже.

Его взгляд стал жестким. Я хорошо помнила этот взгляд: такими становились его глаза перед дракой.

– Я должна поговорить с Борисом Евгеньевичем. В связи с конфликтом интересов, я вынуждена просить о моем отстранении и замене аудитора.

– О чем ты? – брови Кости взметнулись вверх.

– Я не могу заниматься аудитом, потому что ты замешан в это дело, – я ладонью остановила его возражения, – я знаю, что ты не виноват. Но если я решу эту задачу и вскроется наше знакомство – твое положение станет еще хуже. Тем более, это не этично. Я заинтересована в том, чтобы доказать твою невиновность, – я отвернулась от него, скрывая пламя на своих щеках. – Я ни при каких обстоятельствах не могу заниматься этим делом.

Некоторое время помолчав, я добавила:

– И я знаю, что Борис Евгеньевич верит тебе. Иначе у тебя не было бы такого уровня доступа.

Костя молчал. Я повернулась к нему и встретилась с ним глазами.

– У тебя нет другого выхода. Только проверить. Попробовать поверить мне и ему.

Он ничего не ответил. Только кивнул и вышел из кабинета. Через секунду он вернулся:

– Ты идешь? – бросил он и снова вышел. Я усмехнулась и последовала за ним.

Еще через полчаса мы сидели в небольшом баре на другом конце города: я, Костя и Борис Евгеньевич. Последний в буквальном смысле притащил нас сюда, едва мы открыли рты в его кабинете.

– Итак, резюмирую. У нас есть в наличии систематическое мошенничество со страховками на миллионы рублей. Есть заместитель генерального директора, подписи которого стоят под каждым таким случаем. Есть аудитор, который все это обнаружил и который по чистой случайности давний друг этого заместителя директора. И все это под самым носом того самого генерального директора, то есть моим носом. Я ничего не забыл? – Борис Евгеньевич скрестил руки на груди и с интересом посмотрел на нас.

Я пожала плечами. Костя сжал челюсть и отвернулся.

– Прежде, чем выдвинете обвинения в адрес Константина Викторовича, рассмотрите и другой вариант трактовки событий: он работает на вас, мог действовать по вашей указке. Или вовсе не знать о придуманной вами схеме отмывания денег, – я наклонила голову в бок и пристально посмотрела на Бориса Евгеньевича

Краем глаза я заметила, как Костя повернулся и с изумлением и даже каким-то испугом смотрел на меня. Взгляд Бориса Евгеньевича стал еще более заинтересованным.

– Моя схема отмывания денег, значит… – он помолчал, затем расхохотался в голос. Повернувшись к Косте, он спросил, – вас с этой девочкой в одной стае воспитывали? Чувствуется порода.

– В одном дворе. Это практически одно и то же, – кивнул Костя.

Я перевела взгляд с одного на другого. Костя усмехался одним уголком рта и смотрел на меня с гордостью.

– Вам, Елизавета Владимировна, палец в рот не клади. Люблю таких. И ваша преданность старым друзьям говорит о многом. В вашу пользу, – Борис Евгеньевич задумчиво меня рассматривал. Потом почесал ногтем большого пальца бровь и прищурился, – значит так, ребятки. Мне надо это все обдумать и кое с кем посоветоваться. С юристами в том числе. Пока не высовывайтесь, ведите себя как обычно. Будто ничего и не находили. Просматривайте документы и дальше, надо найти все случаи до единого, подсчитать каждую копейку. Чтобы мне было о чем потолковать с этими гаденышами, когда я их найду, – глаза Бориса Евгеньевича опасно сверкнули.

Я нервно сглотнула.

– Борис Евгеньевич, но вы же знаете, что Костя… Константин Викторович здесь ни при чем?

Лицо Бориса Евгеньевича просветлело, он широко улыбнулся.

– Косте, – он сделал ударение на имени, затем усмехнулся и скопировал меня, – Константину Викторовичу я верю. Даже больше, чем себе. Не думаю, что он упоминал, но он не раз меня от пули спасал. Однажды поймал ее вместо меня, и я думал, что уже не вытащу его с того света. Для меня это лучшие рекомендации и основания для доверия. Да и знаю я его не первый год. Ознакомился с его характером во всей красе, – лицо Бориса Евгеньевича снова стало серьезным. Он хлопнул ладонью по столу и поднялся, – У меня еще много дел. А вы на сегодня оба свободны. Пока я размышляю, вам лучше не светиться нигде. Официально: Константин Викторович сегодня до вечера в командировке в соседнем городке, Елизавета Владимировна отпросилась по причине недомогания. На телефоны по рабочим вопросам сегодня не отвечать. Для родных и близких легенду тоже поддерживать. Особенно это касается вас, Константин Викторович, – Борис Евгеньевич выразительно посмотрел на Костю. Тот кивнул. – Завтра, Константин Викторович, жду вас в 8.00 у себя в кабинете на совещание. Елизавета Викторовна, завтра не торопитесь. Подходите к окончанию совещания, часам к 10, – Борис Евгеньевич жестом подозвал официанта. – Все, что закажут эти двое, записать на мой счет, – официант согласно кивнул. Борис Евгеньевич попрощался и вышел из бара.