Бред

– Привет, мам, – мой голос был сонным, – прости, что давно не звонил, в учебу с головой ушел. Как у тебя дела? – Я чувствовал дичайшую вину из-за того, что врал. Когда я звонил ей, я всегда говорил, что у меня все хорошо, учусь отлично. Не хотел ее расстраивать, хоть иногда такое и случалось.

– Да как обычно, сынок. Ничего не меняется же. Ты когда приедешь? Несколько месяцев тебя не видела. – Такой теплый, приятный голос я не слышал очень давно. Мама всегда давала мне максимум того, что могла, поэтому я был ей безумно благодарен за все.

– Сегодня, мам, я приеду. Деньги на билет есть, все хорошо. – Говоря с мамой, я чувствовал, что кому-то нужен в этом мире, что всегда могу обратиться к ней, даже несмотря на то, что некоторые темы были далеки от нее, она бы просто не поняла ни меня, ни того, что я говорю.

Домой я не любил возвращаться. Именно в этом городе я всегда чувствовал себя ужасно ненужным. Постоянно орущие алкаши на улице, грязь, которую не убирают годами, ужасные воспоминания и та гнетущая атмосфера маленького провинциального городка, где на каждом углу валяются использованные шприцы. В городе у меня была только мама. Будь моя воля, я никогда бы не поехал туда. В городе у меня не осталось ни друзей, ни хороших воспоминаний, которые могли бы греть душу. Лишь гнет и смута. С этим городом у меня всегда будут только плохие ассоциации. Даже дома я не чувствовал себя как дома.

Родной город. У одних с этими словами связаны самые теплые воспоминания, которые останутся навсегда в их памяти. Для других родной город просто отправная точка, к которой никогда не хочется возвращаться, потому что они выбрались из-под крыла родителей, обретя полную свободу. Кто-то вообще не любит, а то и ненавидит всей душой родной город по своим, самым разным причинам. Некоторые остаются там на всю жизнь, то ли растеряв амбиции, то ли просто из-за любви к малой родине. Конечно же, речь здесь идет не о мегаполисах, где жителям изначально доступно намного больше, чем в маленьких городках.

Для меня же эта «родина» ничего не значит сейчас и не будет значить никогда. От меня нередко можно услышать высказывания о том, что она мне противна, как я ее ненавижу всей душой. Единственное, что меня всегда держало тут – чувство долга перед матерью, которая смогла дать мне довольно-таки хорошее образование и воспитание, за что я навсегда благодарен ей. Уезжая оттуда, каждый раз повторяю себе одно и то же: «Я увезу тебя отсюда, чего бы мне это ни стоило». Для меня очень многое значит то, что сделала для меня мама, а вот что я могу сделать для нее?

Стоит отметить, что родной город оставил не только негативный отпечаток на мне, проглядывающий в моих воспоминаниях, моем поведении и настроениях. Но он же меня и закалил и подготовил к моей будущей стезе настолько, что сейчас те проблемы, которые даже могут разрастись в будущем, кажутся мне настолько пустяковыми, что я предпочитаю игнорировать их существование. Именно здесь когда-то рядом со мной были все мои друзья, моя девушка, но, как часто случается во взрослой жизни, мы разошлись по разным путям из-за каких-то нелепых ситуаций, резких слов, сказанных друг другу. Возможно, это и не было предательством, коим я воспринимал их уход, ибо я и сам мог отталкивать людей своим характером и поведением, но какие же из них друзья, если они не могут принять меня, их друга, таким, какой я есть? Я не умел привязываться к людям, да и не стремился к этому, но мне было немного обидно и грустно оттого, что я остался один. Да, у меня были друзья, но я прекрасно понимал, что они для меня не значат практически ничего. Если потеряю их, или если они сделают мне что-то негативное, мне будет все равно.

Одной из самых примечательных черт в моем характере является то, что мне не было комфортно ни в одной компании. Я не чувствовал нужного мне уюта, тепла, исходящего от моей девушки, хотя, помнится, старался отдаваться ей настолько глубоко, насколько мог. Никогда не мог воспринимать своих друзей настолько близко, насколько это казалось со стороны. Да, мы веселились вместе, но не было в нашей среде того комфорта, который виделся прочим. Как не было и точного объяснения, почему мне некомфортно с моим окружением.

И вот, приехав в первый раз после встречи с Жанной на родину, я там увидел ветхие кирпичные здания, облезшую краску стен храма, стоящего напротив автовокзала, и лес посреди города, где летом ночует большое количество бомжей и других отбросов общества. Настолько привычные для меня виды, что они кажутся уже родными. Ничего необычного в наших краях нет. Обычный вымирающий в прямом и переносном смысле городок, полный гнили, запаха дерьма и обычного мусора, валяющегося на каждом углу. Не то чтобы в городе было мало дворников, просто людям легче выкинуть мешок с мусором прямо в окно, забив на все нормы и приличия.

Мне же повезло родиться в достаточно обеспеченной семье, чтобы жить в доме, не требующем капитального ремонта. Войдя в квартиру, я запнулся о мирно спящую старую собаку, которая даже не проснулась от звука поворота ключей в замке двери. Конечно, довольно-таки тяжело в ее возрасте услышать сквозь сон такой тихий звук. Но и проснувшись, Тори не выразила никакой радости в мою сторону, проявив абсолютное безразличие. Да и в дальнейшем при виде меня лишь изредка, подняв голову, она начинала тихонько вилять хвостом, затем снова засыпая. Иногда, вспоминая тот день, когда ее привезли щенком, я удивляюсь тому, насколько она выросла за одиннадцать лет, вспоминаю все забавные и не очень моменты жизни рядом с ней.

Мамы дома не было, поэтому я позвонил, чтобы узнать, где она. На работе. В детстве от непонимания того, как люди могут работать даже в выходные, я постоянно возмущался, но, повзрослев, понял, каким трудом ей это все давалось. Не так легко воспитывать сына, на образование и здоровье которого уходит немало денег. Кроме меня и ее брата Андрея, моего дяди, у мамы не было никого из родных. В принципе, как и у меня тоже, кроме них двоих. Пройдя в свою бывшую комнату, я почувствовал, что устал, и просто упал на кровать. Включил музыку на телефоне, положив его рядом с собой, уставился в потолок, а голова наполнилась мыслями о Жанне, этом городе и всем происходящем со мной. Вскоре под напевы телефона я заснул. Проспав до вечера, я проснулся от того, что пришла мама, тихо прошла на кухню, находящуюся за стенкой от моей комнаты, и громко зашелестела пакетами. Я поднялся, встал на пороге кухни и позвал ее. Она обернулась. Несмотря на большое количество трудностей, с которыми ей пришлось столкнуться за всю жизнь, мама всегда выглядела моложе своих лет. В свое время я был достаточно тяжелым ребенком, за чьи поступки ей могло бы быть стыдно. Дело было даже не в косметике, которую она наносила по минимуму, а в наследственности и банальном умении следить за собой.

– Ой, я тебя разбудила? Думала, что как приедешь, сразу убежишь к друзьям… Прости, пожалуйста, – ее улыбка была искренней, греющей, но в глазах читалась усталость от работы. Я лишь сказал, что не нужно извиняться за пустяки и подошел, чтобы обнять ее. – Я печенек твоих любимых купила. Как у тебя дела, как учеба проходит?

– Да что… все нормально идет. Все сдаю и то хорошо. Устаю, правда, вот уже за привычку взял падать без сил на кровать и сразу засыпать. Скоро научусь спать с открытыми глазами везде, где смогу, чтобы хотя бы какие-то силы были. Прости, что долго не приезжал, много работы было, а вот вроде свободен. Еще все эти мероприятия бесполезные, которые постоянно проводит студсовет. Мероприятия, мероприятия, никакой учебы у них, видимо, нет. Студенческое время, как никак, повеселее, чем школьные годы. Там-то действительно вечный день сурка: встал утром, сходил в школу, покурил за гаражами, пришел домой, поиграл в компьютер, погулял и спать. В институте же все по-другому. Хотя бы ответственность лежит полностью на тебе, да и обращаться за помощью к кому-то, кроме преподов, уже стыдно. Ты же понимаешь, – после слов про гаражи взгляд мамы стал серьезным, и чтобы успокоить ее, я сказал, что пошутил и вообще не курю, ибо денег на сигареты не хватает.

– Что-то я тебе не верю. От тебя так и несет запахом табака. Бросай все это. Помнишь же деда своего? От него-то он и умер. Генетика у тебя плохая в этом деле, и с алкоголем тоже. Сосуды побереги до старости, а то денег на лечение потом не оберешься. В запои, надеюсь, не уходишь? – Я помотал головой. – Вот и хорошо. Хорошо, что ты больше не увлекаешься тем, чем в подростковом возрасте. Послушать, так ты прямо примерный сын: не пьешь, не куришь, учишься на отлично, а на деле вон какой. И пьешь, наверное, и куришь, единственное – учишься хорошо, да и только. – Хоть в голосе матери и звучал сарказм, я отлично понимал, что все это не со зла ею сказано. – С девушками-то у тебя как? Толпами за тобой бегают, наверное. Не дружишь ни с кем? – Как же меня всегда раздражал этот вопрос, вроде отношения и дружба с противоположным полом разные понятия, но для мамы это одно и то же.

– Да куда там, мам. Какие толпы, все девчонки разбегаются при виде меня. Да и не вижу смысла сейчас в этом, хочу для себя пожить, не тратя денег на лишнее. Очевидно же, что я вряд ли найду общий язык с любым человеком надолго, ибо он мне быстро надоест. Сама же знаешь, что мне тяжело заводить новые знакомства и легко терять окружающих людей. Мой характер многих раздражает своим равнодушием ко всему. Каждый рано или поздно уходит из твоей жизни, несмотря на то, какой у тебя сейчас период: легкий или тяжелый… прекрасно же понимаешь, что люди не настолько надежные существа, как они сами заверяют.

– Ой, да не философствуй тут. Вот у меня с твоим отцом…

– Не хочу я про него ничего слышать. Я уже сто раз слышал вашу историю знакомства, какой он был прекрасный, замечательный, но останусь при своем мнении. Мудак мудаком, ничего про него больше нельзя сказать. Да, он проторчал рядом со мной первые годы моей жизни, но они ничего мне не принесли, я даже не помню ни их, ни его. Ходить я бы и без него научился, не так уж и тяжело встать на ноги. Сколько мы бы про него ни говорили, я всегда буду обратного твоему мнения о нем. Сама подумай, мам, ну какой адекватный человек бросит любимую жену с трехлетним сыном, которого очень ждал?

– Замолчи! Не смей про отца так говорить! Он сделал для меня и для тебя многое! У него была сложная ситуация в жизни, он не мог больше выносить все это те проблемы, которые накопились у него за всю жизнь. Думаю, что если бы он был жив, он бы и дальше занимался твоим воспитанием.

– Мам, хватит оправдывать висельника. Сама же говорила: «прошлое не определяет человека», – увидев слезы мамы, я снизил тон и продолжил: – Я же как-то выживаю со своими проблемами, которые у меня были, которые у меня есть всю мою жизнь. И что-то я не наблюдаю у себя ни вспышек агрессии, ни попыток самоубийства, – конечно, насчет попыток была ложь, но не думаю, что маме это стоит знать, – все, что с ним происходило – не повод для самоубийства! Наоборот, это повод встать на ноги и попробовать пройти свой путь заново.

Наступила недолгая тишина, которая прервалась цоканьем когтей по ламинату. Собака наконец проснулась и пошла в кухню. Ее глаза открылись не полностью. Полное тело переваливалось из стороны в сторону, пока она снова не плюхнулась на пол. Тори наблюдала за нами, высунув язык и глубоко дыша. Я потрепал ее по голове, на что она постучала хвостом по полу.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь… – голос мамы стал тусклым, она всегда становилась менее агрессивной, когда я упоминал смерть отца. – Думаешь, я не знаю, что и у тебя такие попытки все-таки были? Я знаю о них все, практически в мельчайших подробностях. Даже в курсе, кто тебя спасал в те моменты. Жаль, ее больше нет в твоей жизни… – ее глаза смотрели уже вверх, не позволяя слезам вытекать. – Я же знаю, почему ты носил бинты на руке, почему пропадал иногда на целую неделю, – меня бросило в холод, я не понимал, откуда она все это знает, и не мог уже думать ни о чем другом. То, что я пытался скрыть не только от нее, но и от остальных, выплыло наружу.

– Откуда?.. – единственное, что смог выдавить. Я просто не находил себе места, стоя перед матерью. – Я пытался скрыть все от тебя и стереть эти воспоминания из памяти. Не хотел тебя ранить.

– Материнское сердце мне все равно подсказывало: что-то не то с тобой происходит. Только когда я видела тебя с улыбкой на лице, я боялась начинать разговор об этом. Городок у нас маленький, все друг друга знают, – она глубоко вдохнула. – Стало плохо как-то дяде Андрею, когда он в гости к нам заходил, я скорую ему вызвала. Когда врачи узнали нашу фамилию, проболтались, что несколько раз поступал вызов к подростку с такой же фамилией и что их коллеги приезжали уже сюда за подростком со вскрытыми венами. Вот так все и выяснилось. Когда я была в командировке, а я тебе сказала быть дома, ты мне по телефону тогда говорил, что останешься ночевать у друзей на пару дней, потому что хотели сыграть несколько игр подряд. У медсестры я спросила, почему же мне это было неизвестно, но она сказала, что не может раскрывать все детали вызова. Да и мне уже неважно сейчас. Тогда я пыталась рассуждать трезво, как рассуждал бы твой отец, но у меня так не получилось. Я хотела с тобой поговорить об этом, хоть и понимала, что это тяжело, я видела твоего отца, его подавленное состояние в последние дни и именно поэтому понимала, насколько тебе нелегко было. Однако когда ты возвращался домой, то делал вид, что все в норме. Эта хладнокровность, эта привычка притворяться, будто все хорошо, досталась тебе от отца, так что не смей говорить, что он тебе ничего не дал. Из-за его генов ты можешь рассуждать трезво и без паники, в любой ситуации. Может, это и не передается по наследству, но мне так спокойнее думать, когда я смотрю на тебя и вижу некоторые его качества. И я знаю, что с ними ты не пропадешь.

Я стоял в недоумении. Эти слова – самое ненавистное, что я слышал в свой адрес, ведь я никогда не хотел быть похожим на отца, несмотря на то, какие бы хорошие и полезные качества от него мне ни достались.

Ничего не ответив матери, я ушел в свою комнату и просто сел на кровать, смотря в одну точку. Приходило осознание того, что мама видит во мне не меня самого, не индивидуальность, не личность, а тень отца, которого я ненавидел всей душой. От этого становилось тошно, мерзко, я не мог поверить, что стал тем, кого ненавижу всю жизнь. У меня родились смешанные чувства к матери, я не мог ненавидеть ее, потому что она вложила в меня многое, но и не мог простить ее за то, что она растила меня таким, кто нужен ей самой. Ведь если подумать, то я практически всегда исходил из желаний матери, даже если это противоречило как-то моим ценностям, взглядам, пытался угодить ей любыми способами.

Сейчас я уже не мог и понять, что к ней испытываю. Даже осознание того, что она ведает о моих попытках самоубийства, ушло для меня на второй план, хотя, казалось бы, это сейчас важнее всего, но нет. Для меня мой мир, который я пытался построить, был уже разрушен одной ее речью. Просидев так еще некоторое время, я взял телефон с наушниками и пошел на улицу. Мама уже была в своей комнате, ее дверь закрыта. Выйдя из квартиры, я запер ее на ключ. Пройдя к лифту, вдруг остро понял, что этот разговор – полный пиздец, и ударил по стене кулаком со всей силы. В руке вспыхнула дикая боль, не перекрывающая ту, которая была у меня в голове. Через некоторое время рука опухла до такой степени, что не было видно ни сухожилий, ни вен, ни казанков, находящихся между кистью и пальцами. Невозможно было сжать кулак.

Пока лифт ехал вниз, в моей голове пролетали мысли, что все не так уж и важно. Может, это просто реакция обиженного на весь мир подростка, отказывающегося принимать реальность такой, какая она есть, и не стоит все воспринимать в штыки. Ход моих мыслей сбило оханье какой-то старушки. Пока я думал, лифт доехал до первого этажа, успел открыть и вновь закрыть двери. Не знаю, сколько я простоял в кабине без движения, но старушка, нажавшая кнопку вызова на первом этаже, явно была испугана моим видом. Извинившись, я выбежал на улицу и пошел медленно, рассматривая звезды на небе.

На улице было прохладно и темно. Наушники я воткнул в уши, но музыку не включал, а окрестные хрущевки освещали окнами первых этажей мой путь. Фонари во дворах нашего города горели редко, поэтому единственными источниками освещения оставались окна и фонарики на телефонах.

Вскоре я оказался на аллее, которая хоть как-то освещалась тусклыми фонарями и фарами редко проезжающих мимо машин. Кое-где на лавочках сидели родители с маленькими детьми. Даже поздним вечером и посреди ночи. Казалось, что таким людям было плевать на детей, потому что они сидели и пили, показывая потомству, как надо проводить время. Проходя мимо них, то и дело можно было услышать нецензурную брань в адрес как друг друга, так и своих детей. Было крайне мерзко смотреть на таких людей, поэтому я старался не замечать их, чтобы не ухудшать свое мнение о людях еще больше.

Вдруг меня кто-то схватил за руку. Я рефлекторно отдернул ее и повернулся к наглецу. Это оказался один из моих бывших друзей, с которым мы очень плотно общались все детство. Один из самых противных мне людей, подставивший меня не один раз. Несколько лет назад он увел у меня девушку и пытался делать вид, что ничего не произошло, пытался как всегда общаться со мной и искренне не понимал, почему я его игнорирую. Я заметил, что и она, бывшая, сидит рядом, только сильно потолстевшая – как в морде, так и в животе.

– Никита, это ты? – раздался прокуренный голос с пьяной интонацией. – Не пугайся, вроде не чужие с тобой. Даже давние друзья, – последнее он сказал с громкой отрыжкой, после чего громко заржал.

– Нет, вы ошиблись, – я решил сделать вид, что не знаком с этими людьми, в чем плохое освещение на аллее должно было помочь, – отпустите меня, – я старался изменить свой голос до полной неузнаваемости, выстроить предложение без единой «Р», потому что картавость могла выдать меня.

Казалось бы, такого обычному разумному человеку хватило бы, чтобы отстать от прохожего, ну или хотя бы понять, что человек, не имеет никакого желания общаться. Однако сидящий был не из понимающих человеческий язык, поэтому он продолжал докапываться до меня, не отпуская мою руку:

– Никита! Я же вижу, что ты! – Он встал, его лицо было напротив моего, из его рта перло дешевым пивом, от чего мне стало тошно. – Ты посмотри, это же мой друг детства! – он задел плечо своей пьяной спутницы и продолжил кричать не то на меня, не то на нее. – Что, не признал, что ли, меня? Это же я…

– Да знаю, знаю я, кто ты. Не узнал сразу, – пришлось солгать, потому что я помнил, каков этот «вояка» под алкоголем. Мне не хотелось конфликта. – Все так же живешь тут и попиваешь пивко на свежем воздушке?

– Ну нет, сейчас все по-другому, – ну да, оно и видно, – у меня же семья. Вот, сидим с женой. По любви! – он указал на свою девушку. – Ждем пополнение. Примерно через месяц-два, во как! – его речь была прерывистой. – Ну-ка, дорогая, встань, поздоровайся с моим другом детства! Помнишь, я тебе рассказывал про него. – Он всегда думал, что его жизнь лучше моей, что он успешнее меня во всем: в любви, в учебе, в игре – и всегда пытался меня этим как-то задеть. – Ты же помнишь его? – он уже поднял на ноги свою жену, ее глаза были стеклянными, в левой руке сигарета, а правая лежит на животе.

– Прости, у меня сейчас нет особого желания ни общаться, ни сидеть. Хочу просто прогуляться по городу.

– Все так же, как и раньше, занятого интеллигента из себя строишь? Посиди с нами, давай, выпей, поговорим за жизнь. Как вообще у тебя дела? Что нового? Отслужил уже? Я вот недавно дембельнулся, классно же. Ну, давай, не молчи.

– Да сойдет и так, я учусь сейчас. Мне сейчас правда надо идти, звонка жду, – я начал отдаляться, – потом давай встретимся, поговорим за жизнь.

– Да кто тебя ждет? У тебя же нет никого в этом городе, – вот даже сейчас он попытался ударить по «больному», – мы же вместе с тобой выросли. На бутылку, давай въебем напополам, как было раньше, – я никогда не пил с ним алкоголь, – не стоит забывать, с кем ты ползал в грязи, а вырос в князи!

– Потом спишемся, созвонимся. Посмотрим, – конечно, это тоже была ложь, но я смог вырваться. Его дама отвлекла мужа каким-то разговором, а я включил музыку и развернулся. Слышал, как он кричал мне вслед что-то, но продолжал идти, мне было наплевать на этого человека и на истории его успеха.

Свернув с аллеи в ближайший двор, я сел на скамейку у первого подъезда. На небе было мало облаков, но оно продолжало потихоньку покрываться россыпью звезд. Луна горела тускло, как и фонари. Я достал телефон и увидел, что мне писала Жанна. Она интересовалась моими делами, состоянием. Давно у меня не спрашивал такое человек, который мне интересен. Ответив что-то дико банальное, я добавил, что пока занят и не могу говорить.

Мне было немного страшно от того, что мы толком друг друга не знаем, а пытаемся показаться близкими знакомыми. С другой стороны, мне было до безумия интересно, куда нас заведет такое общение. После нашего знакомства мы обменялись парой сообщений, сославшись на то, что таким образом практически невозможно понять человека, но у меня так и чесались руки написать ей до безумия раздражающее «Как дела?», ибо на этот вопрос никогда не знаешь, как ответить. Или развернуто: «Все хорошо или плохо, потому что потому, а еще на меня давит вот это, отчего я не могу чувствовать себя в порядке…» – или, наоборот, односложно: «Нормально». Этот вопрос мной всегда воспринимается, как дань приличию. Грубо говоря, наш с Жанной разговор закончился на том, что было бы неплохо созвониться по видеосвязи, как только появится возможность.