Гори

Хорошо быть красивыми, быстрыми

И, кострами дразня темноту,

Любоваться безумными искрами

И как искры сгореть – на лету!

Марина Цветаева

Человек устроен так,

что когда что-то зажигает его душу

– всё становится возможным.

Жан де Лафонтен

Глава 1

Серый дождь барабанил по машине так звонко, что монотонная дробь еще долго раздавалась в моих ушах после его окончания. Я смотрела на капли дождя, оставшиеся на стекле, смотрела, как они стекали вниз, образуя извилистые дорожки, и думала о том, как вновь придется начинать все сначала. В новом городе, в новом доме, в новой школе, с новыми людьми. Для подростка, который уже не в полной мере ощущал себя подростком, это очень нелегко, порой, даже слишком. Мне семнадцать лет. И все, что я знала о постоянстве вещей, вместилось в четыре картонных коробки и два чемодана.

Я посмотрела на папу, смиренно везущего меня в ненавистный новый город. Он не сожалел о переезде ни капельки, хотя и был главным виновником смены декораций. В погоне за деньгами и новой должностью для папы оказалось раз плюнуть поскупиться дочкиными ценностями. Из Питера в Москву – вот это удача! И неважно, что мы и так часто переезжали, потому что мой папа долгое время был военным. А я даже не успевала запоминать имена своих одноклассников.

Все свое детство я не имела собственного дома. И чем дольше это продолжалось, тем больше мне хотелось его иметь. И в Питере, где мы прожили последние четыре года, у меня он был. Уже в прошедшем времени.

Наверное, когда-нибудь у меня будет дом, свой, настоящий дом, в котором я проживу всю свою жизнь. Там будет много красивых и уютных вещиц, тех, без которых сейчас я могу обойтись, потому что и дома-то своего, по сути, никогда не было. Но свое жилище я обустрою так, что не будет казаться, что еще чуть-чуть и тебя уже здесь не будет. Вроде как живет человек в доме, но чемоданы разобраны наполовину, и одна нога этого самого человека уже где-то там, в другом доме. Нет, мой дом будет единственным и неповторимым, самым реальным. Будет много маленьких подушек в восточном стиле, растений в ярких горшках, фотографий в красивых, но неброских рамках, светильников в стиле Тиффани, и много книг. Много-много книг, которые время от времени я буду брать с полки, садиться в кресло с чашкой какао и окунаться в новые или слегка забытые истории. Все это у меня будет. Когда-нибудь, но не сейчас.

Как напоминание о моем старом доме, где осталось все то, что я любила, раздалась громкая мелодия телефона, говорящая только об одном – звонила моя мама, пару дней назад вынужденная отправиться в Тамань, чтобы помогать моей бабушке, умудрившейся сломать руку, спускаясь по лестнице.

– Привет, мам! Как бабушка? – спросила я, распрямляя затекшие ноги.

– Хорошо. Вы уже приехали?

Вопрос звучал слишком громко для уха того, кто проснулся в четыре утра, чтобы выехать без пробок. Впрочем, мамин голос никогда и не звучал тихо.

– Нет, мы еще в пути, – глубоко вздохнула я на последнем слоге и приложила к стеклу ладошку. Этакая одинокая ладошка, прижатая к стеклу машины. Никто ее не коснется, кроме холодного стекла.

– И скоро приедете?

Вдалеке послышался крик чаек, и я тут же представила, как мама стоит на веранде бабушкиного кирпичного домика, пьет горячий кофе и смотрит на море, виднеющееся вдали. Как часто я сама стояла на том же самом месте и вглядывалась в эту синеву, вдыхая свежий морской воздух и вбирая в себя солнечный свет, весь, без остатка. Этот дом был самым родным для меня, тем местом, где всегда чувствуешь любовь и спокойствие, куда всегда хочется возвращаться. Но возвращалась я туда с разрешения родителей лишь летом, и всего на месяц. А этого, разумеется, мне было всегда мало.

– Когда вы приедете? – поинтересовалась мама с небольшим раздражением в голосе. Она никогда не любила ждать ответа долго.

– Часа через три, – ответил за меня отец, которому не нужна была громкая связь для того, чтобы слышать маму.

– Внимательнее на дороге. Аня, контролируй папу, чтобы сильно не превышал скорость!

– Да, мам, – я улыбнулась, видя, как папа скорчил смешную рожицу.

– Не буду отвлекать. Позвоните, как доберетесь. О, и надеюсь, вы там не фастфудом питаетесь?

– Ну что ты, мам. Конечно, нет, – не очень уверенно проговорила я, отодвигая рукой опустевший пакет с картошкой фри и пытаясь не замечать усмешку на губах отца.

– Хорошо. Люблю вас.

– И мы тебя! – вздохнула я и положила телефон в свой рюкзак.

– Даже не думай рассказать маме правду о нашем правильном питании,– сказал отец, допивая свой молочный коктейль. – Иначе я тебя высажу прямо вот здесь. – Он кивнул в сторону темного непроглядного леса.

– Я и не думала…

– И чему я учу свою дочь! – воскликнул папа, обгоняя фуру с надписью на английском “Дом, милый дом”.

Вновь начался дождь. Вначале лишь редкие неторопливые капли робко стучали по машине, постепенно превращаясь в напористый ливень. Раздался зловещий раскат грома, и все небо пронзила огромная молния. Мой папа так внимательно вел машину, стараясь разглядеть хоть что-нибудь за сплошной стеной дождя, освещаемой лишь редкими вспышками молний, что у меня не возникло и мысли отвлечь его разговорами. Я засунула в уши капельки наушников, включила музыку, под которую, как мне думалось, будет не так грустно ехать на встречу новой жизни, и попыталась заснуть. И несмотря на небесную дискотеку со световой музыкой, у меня это получилось.

– Просыпайся, соня…

Папин голос проходил сквозь меня, сквозь мой сон, в котором я вместе с подругой уплетали вкуснейшие на свете пончики, сидя в любимом кафе уже моего старого города. Я несколько раз моргнула, прежде чем понять, что наша поездка подошла к концу. Мы въезжали на огороженную, довольно большую территорию, в которой сосуществовали несколько домов, современных, многоэтажных, устремленных к серому безликому небу. Я уже видела всю эту картину в интернете, когда папа и мама, сидевшие на диване с ноутбуком в нашей прежней гостиной, устав от тяжелых поисков и споров, одновременно воскликнули: "Это точно оно!" Тогда мне еще казалось все неправдой.

– Который наш дом?– спросила я, прекрасно зная ответ на свой вопрос.

– Вон тот. – Папа небрежно махнул в сторону самого дальнего дома, впереди которого был сооружен небольшой парк с искусственным прудом. – Правда, красиво?

– Ничего, видали и получше, – выдохнула я, накручивая прядь волос на палец.

–– Анюта, – отец бросил на меня виноватый взгляд, – обещаю, в этот раз все будет по-другому. Мы больше не будем переезжать. Здесь мы и остановимся.

– Понимаешь, папа, ты обещал мне это и в прошлый раз. И я тебе верила, – мой голос задрожал, и я поняла, что вот-вот могу расплакаться.

– Я понимаю. Там остались твои друзья, твоя старая школа, но здесь столько перспектив. Не только у меня, но у всех нас. У тебя будет хорошая школа, а сколько отличных университетов тебя ждут именно в Москве. – Папа остановил машину прямо перед домом. – Выходи из машины навстречу новой жизни!

– Такого пафоса даже я от тебя не ожидала, – фыркнула я.

И вышла. Ступила сразу двумя ногами для твердости и уверенности в сегодняшнем и завтрашнем дне. И все было бы хорошо, если бы не глубокая лужа, которую я не удосужилась заметить раньше. Мои конверсы сразу стали мокрыми, не оставляя никакого шанса на сухость носкам и краям джинс.

– Прекрасно, – не в силах сдержать улыбку, выдавила я.

Я тут же подумала, как обрадовалась бы моя мама, увидев ее нелюбимые кеды в таком виде, ведь она всегда считала, что нормальным девушкам, к коим она меня с натяжкой все же относила, не пристало носить такую одежду на себе. Юбки, платья, каблуки, в крайнем случае, балетки, вот что я должна была носить всегда и везде.

– Надо было сразу на парковку поехать, но я подумал, что так будет удобнее. Кроме того, у меня сигареты закончились. Срочно нужна доза никотина. А еще нам нужны продукты, – произнес папа и добавил, – а твоя мама одобрила бы судьбу вот этой обуви.

– Да, да, я тоже об этом подумала, – согласилась я, слыша какие-то непонятные звуки позади. Я посмотрела на отца, открывающего багажник, чтобы достать наши вещи, и медленно договорила то, что хотела сказать. – Но мне кажется, их просто надо просушить.

Наконец, я поняла, что слева слышится затихающий, но все еще отчетливый женский смех. Я обернулась и увидела девушку и двух парней примерно моего возраста, движущихся из-за угла дома в мою сторону. Девушка, чья копна рыжих волос виднелась издалека, совершенно очевидно смеялась надо мной. Я покраснела и опустила глаза. Быть может, с кем-то из них мне придется ходить в одну школу.

“Прекрасное начало”, – подумала я и на этот раз, отбросив свои волосы назад, смело взглянула на них. Пусть и не надеются на мою природную скромность. Ха-ха! Как смешно! Кто-то наступил в лужу… Детский сад! Я встретилась взглядом с рыжеволосой девушкой, которая совсем не выглядела доброжелательной. Скривив губы и все так же оценивающе смотря на меня, она что-то говорила на ухо молодому человеку, обнимавшему ее за плечи. А он, высокий и худощавый, с длинными светло-русыми волосами, закрывающими пол лица, смотрел на меня. Нет, не так! Прямо-таки прожигал своим взглядом насквозь всю меня. Мои щеки тут же стали пунцовыми, и я вновь отвернулась, чтобы не выдать своего смущения. В этом парне было что-то такое, что отличало от других. И я никак не могла понять, что именно. Гордая осанка? Заносчивый взгляд? Я сталкивалась с такими самоуверенными людьми, это всего лишь защита от незнакомцев. Красота? Да, он действительно был привлекателен, пожалуй, даже слишком, но неужели я не видела красивых мальчиков? Нет, здесь что-то другое. Но мне то что до этого? Меня должны волновать мои мокрые ноги. Так и простыть можно.

– Эй, молодежь, не подскажете, где здесь ближайший супермаркет? – спросил мой папа. И догадался же! Я в замешательстве и все так же уставившись на свои мокрые кеды, надевала свой рюкзак, заботливо переданный отцом.

Ребята подошли к нам поближе и, не стесняясь, рассматривали меня, как будто я только что прилетела с Марса, и моя кожа действительно была цвета этой планеты.

– Вам нужно выехать на шоссе и проехать метров триста, – произнесла рыжеволосая девушка, презрительная улыбка которой внезапно превратилась в милую улыбку доброй и общительной девушки. – А вы в гости или сюда переезжаете?

– Переезжаем. Спасибо, – кивнул мой отец. – Пойдем, Аня.

Захватив пару сумок, папа направился ко входу в дом. Он всегда был краток с незнакомыми ему людьми. Зачем тратить силы и энергию на тех, с кем не хочется общаться? Я сделала пару шагов вслед за ним, изо всех сил стараясь не скрипеть мокрой обувью, но незнакомый хриплый голос настиг меня на полушаге:

– Аня, не хочешь погулять с нами? Мы тебе все здесь покажем и расскажем…

Кто-то приобнял меня за талию. Я, закусив губу от раздражения, за долю секунды высвободилась из нежелательных объятий. Рядом со мной стоял второй парень, одетый в темно-синюю футболку с ярким принтом и узкие черные джинсы, за ухом у него была сигарета, а в самом ухе сверкала бриллиантовая сережка. У него были каштановые волосы, заплетенные в дреды, и безумно красивые карие глаза с длинными темными ресницами. Наверное, его глаза умели сводить с ума всех девчонок, и он этим умело пользовался.

– Нет, спасибо. Я очень устала после поездки, – быстро проговорила я, показывая папе знак подождать меня в подъезде.

– Жаль, – сказал он, поправляя мне выбившуюся прядь волос, – Анечка, ты очень красивая. Может, дашь мне номер своего телефончика? Меня, кстати, Алекс зовут.

Ну, конечно! Не Саша, а именно Алекс! От такой фамильярности я опешила и не знала, что ответить этому самовлюбленному мажору. Видимо, действительно сказалась долгая поездка до Москвы.

– Сделай одолжение, отстань от девушки. Не видишь, ей не до тебя? – пришел мне на помощь светловолосый парень.

Он стоял в паре метров от нас, излучая уверенность и самодостаточность. Он был из тех парней, классическая красота которых притягивает всех девушек в радиусе ста метров. Несколько секунд я смотрела на него с плохо скрываемым любопытством, будто действительно давно не видела красивых парней, а он отвечал мне немигающим взглядом серо-зеленых глаз, внимательным и сосредоточенным лишь на моей скромной персоне. Это было так странно, хотеть убежать от него как можно дальше и одновременно чувствовать себя той самой девушкой, которую он хочет разглядывать.

– Слушай, а ты мне кого-то напоминаешь… – сказала девушка, всматриваясь в меня.

На ее шее был небрежно намотан красный шарфик под цвет ее короткой юбки, открывавшей красивые стройные ноги. Девушка теребила рыжую прядь своих длинных волос и хмурила лоб, будто бы стараясь вспомнить меня.

– Мне точно некого тебе напоминать, – уверенно проговорила я, отчаянно желая, чтобы она оставила эту тему в покое.

– Может, ты просто похожа на какую-нибудь актриску или певичку! – На губах рыжеволосой заиграла очередная усмешка.

– Если мы поспешим, то успеем на сеанс.

Серо-зеленые глаза снова смотрели на меня, а голос их обладателя звучал спокойно и уверенно, но я все равно уловила нотку раздражения в нем.

– Сейчас пойдем. Так как насчет телефончика? – слишком самонадеянно спросил Алекс и подмигнул мне.

– Вряд ли, – подмигнула в ответ я и пошла к дому, услышав позади себя нарочито громко сказанную фразу: “Да что ты в ней нашел?” Это был голос той рыжеволосой девушки.

Я ускорила шаг и приложила все усилия, чтобы не споткнуться на паре ступенек, отделяющих меня до цели. Дойдя до отца, я облегченно вздохнула. Он посмотрел на меня с усмешкой, но ничего не сказал.

Уже в лифте я посмотрела на себя в зеркало: непривычно бледная без косметики, растрепанные волосы, мятый плащ, мокрые кеды и легкий румянец на щеках. Жалкое зрелище! Мое смятение вовсе не объяснялось ни злой иронией со стороны незнакомой мне девушки, ни нелепым и даже нагловатым приставанием со стороны Алекса. Тот высокий парень с таким проникновенным взглядом – вот кто меня действительно взволновал. У меня было такое чувство, что он видел меня насквозь, знал, о чем я думала, что скрывала. И это было очень странно, если учесть, что мы и не общались вовсе.

С мыслями о незнакомце я переступила порог нового дома и раскрыла рот от изумления. Если бы я владела искусством русского мата, я бы начала изъясняться на нем, не стесняясь папы. Гостиная была похожа на очень плохую копию французского дворца. Диваны и кресла под старину, огромная и безобразная люстра с канделябрами на потолке, картины с изображением ангелочков и цветов в позолоченных рамах – все это походило на музей, в котором собрали плохо сочетающиеся между собой предметы нескольких эпох. Это было безвкусно, даже если это стоило моему папе целое состояние, что вполне могло быть правдой, судя по тому, как скривился отец от увиденного.

– Я думала, будет классика…

– Я тоже, – прохрипел папа, осторожно касаясь бархатного кресла.

– А ты совсем в проекте не участвовал?

– Нет. Твоя мама занималась этим сама. Я же был в командировке в Испании.

– Теперь я понимаю, почему она держала все это в тайне. И тебе нравится? – осторожно поинтересовалась я, снимая мокрые кеды и носки.

– Хмм… – промычал отец, рассматривая затейливые узоры, наверняка, дизайнерских обоев.

Я вздохнула. Мне захотелось оказаться в своей старой квартире, с совершенно обычным и таким любимым коричневым диваном и расписанной радужными цветами стеной справа. Это было сделано моей старшей сестрой, когда мама оставила ее одну наедине с акварелью. Конечно, потом мама ругала ее, а я защищала Женю и втайне испытывала гордость за этот ее бунт, на который я до сих пор не способна. Женя была сильной, сильнее меня, лучше меня. Все так переменилось за последние пару лет, а я так и осталась слабой и безвольной.

Я босиком, оставляя мокрые следы на гладком темном паркете, прошла вдоль всей гостиной. Стараясь сильно не акцентировать внимание на огромном количестве золотого цвета вокруг себя, я осмотрела кухню, на удивление, обычную, выполненную в классическом стиле с небольшой лепниной по бокам. Здесь можно было жить. По крайней мере, пить чай точно. Чего нельзя было сказать о родительской спальне с огромной кроватью с балдахином и поистине царским ковром перед ней.

Судя по тому, как выглядело лицо папы, он просто смирился с неизбежным и принял это как данность. Он все равно проводил и будет проводить большую часть жизни на работе, поэтому ему это королевство безвкусицы ничем не мешало. Но не мне. Жить в окружении этой псевдо роскоши – могло ли быть еще хуже? Оказывается, могло. И это “хуже” настало тогда, когда, я зашла в свою новую комнату и увидела их – матово-розовые свежевыкрашенные стены. Первые несколько минут я с открытым ртом, застыв на пороге, рассматривала их и вдыхала еле ощутимый запах краски.

– Ну что, нравится? – подошел ко мне папа и, взглянув на меня, поднял брови вверх.

– Это какая-то ошибка. Это не может быть моей комнатой!

– А что такого? – Он, потеснив меня, зашел осмотреться. – Нормальная комната, даже больше, чем у тебя была до этого…

– Ты видишь стены? Я что кукла Барби?

– А что стены? Розовые. Все девочки любят розовое.

– Когда этим девочкам пять лет! – Я вошла внутрь, чтобы оценить масштаб розового вокруг меня, и простонала от ужаса. – Сейчас меня стошнит.

– Помнится, на вопрос твоей мамы о том, какую комнату ты бы хотела, ответила, что тебе все равно…

– Мое “все равно” значило, что я хочу жить в ужасной кукольной спальне?

– Не ругайся! По-моему, очень мило. Поеду-ка я в магазин, а заодно позвоню твоей маме, скажу, что мы доехали, и что тебе понравилась квартира, – сказал папа, поцеловав меня в лоб, и поспешил ретироваться подальше от меня.

– Да уж, передай ей, что все это очень… мило, – произнесла я, пытаясь понять как это слово вяжется с ужасным розовым цветом вокруг меня.

Когда я говорила маме про то, что мне было плевать, какой будет моя комната, я злилась на все и всех. Мне было обидно, что моя жизнь, построенная в Питере, пусть и неидеальная, рушилась от одного, принятого за меня, решения. Но это не значило, что такое розовое безобразие можно было сотворить с моей комнатой.

Я оглядела белоснежную кровать, картину с ужасными белыми розами над ней, белый шкаф с узорами и лепниной, и поморщилась. Скинув на пол рюкзак, я села на помпезный пуфик перед туалетным столиком в стиле барокко в беловато-розовых тонах. Мои светлые длинные волосы рассыпались в полнейшем беспорядке по спине, отражая такой же хаос в моей голове. Вглядевшись в свое отражение, сейчас действительно напоминавшее эту несуразную Барби, я пыталась унять раздражение, возникшее, едва я переступила порог этого дома. Все не так уж плохо. Квартира больше всех тех, в которых мы жили до этого. Просторные комнаты, много света, много белого, золотого… и много розового, к которому мне никогда не привыкнуть. Я зажмурилась, чтобы убрать раздражающий фактор, и успокоиться.

Все хорошо. Мне должно быть безразлично, где жить и спать. Разве это важно, принимая в расчет, что сердце моей сестры остановилось два года назад, а мое продолжает спокойно и ровно биться и дальше без нее?

Все хорошо. У моей мамы сразу после смерти сестры появилась склонность к алкоголизму, но сейчас эта склонность в спящем режиме. Интересно, надолго ли? И как долго она будет управлять моей жизнью, будто своей?

Все хорошо. Мой папа спасается от всех наших проблем работой. Он ей прикрывается от нападок судьбы, как щитом, и думает, что никто не замечает правды. А правда состоит в том, что от этого все равно не убежишь. Все проблемы твоей семьи все равно будут и твоими проблемами. Все, что имело место быть в прошлом, отныне навсегда будет с тобой.

И вот тебе семнадцать лет, вся жизнь впереди, но ты уже сломлена, вывернута наизнанку, опустошена и чувствуешь себя так, будто жизнь уже успела изрядно тебя помотать. Твои шрамы и рубцы; твое чувство вины, что ты живешь, а твоя сестра нет; твой так хорошо запрятанный гнев; твои темные, страшные до скрипа зубов, кошмары; твое тоскливое, серое одиночество никто не видит, кроме тебя самой. И когда ты смотришь в свое зеркальное отражение, ты все это видишь в глазах напротив и прячешь так глубоко, что кажется никто и не найдет, а если найдет, то не поймет, не примет, так же как не хочешь принимать это ты сама.

– Хо-ро-шо… – прошептала я вслух своему отражению, чтобы убедить себя в этом.

А когда я опять закрыла глаза, чтобы повторить это слово, как мантру, передо мной оказались серо-зеленые глаза, взгляд которых проникал внутрь меня и не совсем соглашался с моей жизнеутверждающей словесной позицией. Даже этот незнакомец знает меня лучше, чем я сама. Как можно с первого взгляда увидеть всю меня, рассыпанную кусочками пазла, и не имеющую сил собраться в целостную картину? Увижу ли я этого парня снова? Или эта мимолетная встреча сотрется со временем из моей памяти? И почему-то совершенно сознательно я противилась такому исходу. Во мне поселилась смутная надежда, что я с ним еще встречусь. И всеми силами я ее холила и лелеяла, сама толком не понимая зачем, как будто эта надежда была той соломинкой, помогавшей мне держаться на плаву в новом и одновременно таком знакомом для меня мире.

***

Алекс сидел на широком подоконнике в своей квартире. Река, которая была видна из огромного панорамного окна в его пустой квартире, казалась бесконечной. Куда ни взгляни, голубая прозрачная жидкость. Почти море. Но не совсем. У моря не видно границ, а у реки есть. Их видно, особенно с высоты седьмого этажа. А рядом дорога, тоже с границами. Границы нужно соблюдать. Хотя бы иногда.

Девушка, которую он подцепил в кафе после похода в кино с друзьями, вышла плавной, похожей на кошачью, походкой из ванной комнаты. Она сказала, что ей девятнадцать, Алекс соврал, что ему так же. Он оглядел свою находку. Фиолетовые волосы до плеч, зеленые глаза, смотрящие на него с хитринкой, и самое главное, она уже разделась и была в черном белье с Микки Маусами. Алекс любил, когда девушки сразу догадывались о действительном смысле чашки чая, на которую он их приглашал. Это было правильнее, чем играть в игру под названием “завоюй меня, если сможешь”. Вначале чашка чая и ничего не значащая болтовня, потом случайные касания, привыкание тела к телу, потом поцелуи, вначале безобидные, почти детские, а затем волнующие кровь, превращающие гладь воды в бушующие волны, и, наконец, то, ради чего все и затевалось. Из таких игр Алекс почти всегда выходил победителем. Вот и сегодня ему попалась классная цыпочка. Она знала, насколько хороша собой, знала, зачем пришла в этот дом. Ей хотелось чувствовать огонь внутри, так же, как и ему. Может, даже еще сильнее.

– Детка, ты прекрасна, – изрек Алекс, оглядывая свою сегодняшнюю подругу.

– Я знаю.

– Люблю скромных…

Они накинулись друг на друга, будто давно изголодались по тому, что должно произойти. Через полчаса они попрощались навсегда, не утруждая себя ничего не значащими разговорами. Алекс с початой бутылкой вина вновь сел на подоконник, удовлетворенный, но не слишком наполненный жизнью. Он смотрел вниз, на неизменно текущую реку, на машины, проносящиеся по шоссе, тянувшееся вдоль реки. Они все куда-то ехали, у них кипела жизнь. А здесь, в этой огромной квартире, отливающей холодным металлом, жила пустота. И Алекс все никак не мог ее чем-то заполнить.

А в другой пустой квартире, с кирпичными стенами и огненным граффити на стене, на бежевом диване расположился его друг. Светлые волосы были в полнейшем беспорядке, в руке зажженная сигарета. Казалось, это должно было помочь успокоить мысли, но не помогало. В его руке был рисунок, на котором яркими фломастерами его собственной шестилетней рукой был изображен страшный дракон с открытой пастью и красными глазами. На его спине стоял рыцарь, готовый нанести самый точный, последний удар. Еще чуть-чуть и дракон будет повержен. Но не это привлекало внимание молодого человека. Его серо-зеленые глаза пристально смотрели на принцессу, стоящую на балконе высокой, чуть кривоватой серой башни. Длинные светлые волосы, розовое платье до пят (ведь девочки всегда любят розовое!), огромные голубые глаза и полные ярко красные губы. Такой он видел в свои шесть лет идеальную принцессу.

Парень смотрел на рисунок, время от времени затягиваясь сигаретой. Он не курил уже несколько дней, потому что хотел закончить с этой вредной привычкой, но сегодня отчего-то решил достать заначку, спрятанную на всякий случай на книжной полке. И ничего в общем-то не случилось. Парень просто встретил сегодня девушку, странную, смешную, даже по-детски трогательную, но с бездной внутри. Это привлекало и настораживало одновременно. Еще сидя в кино на не слишком смешной комедии, он вспомнил о своем рисунке. Сегодня был вечер воспоминаний. Он отдался им целиком, не взирая на то, что не все, что хранилось в коробке, приносило счастливые воспоминания. Но раз уж парень достал коробку с тем, что когда-то казалось ему важным, нужно было пройти этот путь до конца. Поэтому он докуривал уже вторую сигарету, поэтому его волосы были взъерошены. Наконец, он подобрался к этому рисунку, смотрел на него долго, пожалуй, даже очень долго, и на его губах играла легкая, почти невесомая улыбка.