Дела семейные. Хроники земли Фимбульветер
Возможно, дом прожил бы в мире до моего возвращения, но тут Хельга в короткой рубашке и теплых носках направилась в банный закут, чтобы наконец умыться.
Все утро перед вороной топтался Оле в стражнических сапогах, мели юбками в пол наши дамы, мотались нос, лапы и хвост вселезущего Вестри, и все это не произвело на птицу особого впечатления. Но стоило появиться раздетой Хельге, как проклятая ворона каким-то образом выбралась из-за корыта и, совершив из засады стремительный бросок, тяпнула сестру за голую ножку.
Очень неприятная получилась история.
На крыльце я невольно замедлил шаг. Герда шла чуть позади, словно намеревалась подхватить меня, когда я вылечу из родного дома, сметенный праведным гневом его обитателей.
В прихожей навстречу попалась Гудрун с мокрой тряпкой в руках. Окинула меня сердитым взглядом и молча удалилась на кухню.
Оле и Хельга были в гостиной. Сван, заложив руки за спину, разглядывал улицу за окном. Хельга раскачивалась в кресле. На столе стояла клетка. Самая обычная, птичья, какую легко можно купить на рынке, а вовсе не те хоромы, которые нагородили мы с Бьерном Халем. В клетке сидела недовольная ворона.
– Ларс, – Хельга оттолкнулась ногой от пола, кресло заскрипело. – Я буду очень тебе признательна, если ты, прежде чем приводить кого-либо в мой дом, хотя бы поинтересуешься моим мнением.
Не так давно на Птичьем острове меня пытались похоронить заживо. Положили в древнюю гробницу, накрыли каменной крышкой. Тьма, холод обступающего камня, мертвый воздух, которого с каждым вздохом становится все меньше.
Отчаяние и одиночество. Сказать нельзя, какое одиночество.
Совсем как сейчас.
Задержав дыхание, чтобы не захлебнуться этой болью, я забрал со стола клетку с вороной, развернулся на каблуках и вышел из Хельгиного дома.
В ратуше уже никого не было. И очень хорошо, не придется объяснять, что я делаю по месту службы вечером в канун выходного дня. Да еще за каким-то тиллом ворону с собой приволок. Подумав немного, я выпустил птицу из клетки. Тесновато там все-таки, а страданий на ближайшее время для меня и одного хватит.
Представляю, как это все выглядит со стороны. Вздорный мальчишка закатил истерику, потому что старшая сестра сделала ему справедливое замечание. Мало драли оболтуса. В сугроб со стыда закопаться…
– Ларс…
Герда стояла, прислонившись спиной к двери, держалась за ручку. Вроде и в комнате, но в любой момент готова развернуться и выскочить за порог. Точно так же стояла полтора года назад, когда чуть было не сбежала от меня и вообще прочь из Гехта.
– Ларс, можно?
– Тебе всегда можно.
Но Герда так и не отошла от двери. Смотрела пристально, вопросительно. Было б у меня повреждение телесное, тут бы уже вовсю носился маленький, но очень деятельный ураган. Вылечит, несмотря на сопротивление. А что делать с раной невидной, душевной?
– Герда, ты думаешь, что я прав?
– Нет, Ларс.
– Тогда зачем пришла?
Хватило же окаянства на такие слова! Герда с минуту молчала, глядя мимо меня куда-то в темный угол, словно там, помимо вековой пыли, было что-то достойное внимания.
– Я думаю, что своих бросать нельзя. Можно спорить с человеком, когда он не прав, ругаться, заставлять делать что-то по-твоему, но не предавать. Нужно быть вместе до конца.
– А свои, это кто?
Герда отчаянно сцепила руки перед грудью.
– Ларс, ну я-то как могу объяснить? Я не знаю, как должно быть, у меня ведь прежде не было семьи. Когда жила в приюте, все мечтала найти родителей. Мне даже все равно было, что они за люди, чем занимаются, почему так получилось, что меня… отдали. Просто хотелось быть с ними. Не потому, что дома подарки дарят, кормят лучше, одевают. Безопаснее там, спокойнее. А просто чтоб было кому доверять, кого любить, – Герда замолчала и растерянно махнула рукой. И добавила совсем тихо:
– Ты для меня свой…
Хорошо, что она так сказала. Это сейчас лучше, чем «люблю» или «жить без тебя не могу». «Свой» – это уже не один.
Я уселся на стол и принялся крутить в руках дракончика-чернильницу. На Герду не смотрел. Умом понимал, что не надо бы так, но ничего не мог с собой поделать. Со стыда уже готов был провалиться сквозь пол. Нашел, на ком семейную обиду вымещать!
Вздох, шорох шагов.
– Очень больно? – тихо спросила Герда.
– Нет. Не били же…
– Больно, – снова вздохнула моя любовь. – Вот тут, – она погладила меня по груди напротив сердца. – Я знаю. У нас в приюте всякое бывало. И поножовщина случалась, и девчонок зажимали. И били просто так, без вины. Злость кто-то сорвать хотел, или с дороги вовремя убраться не успеешь. От удара боль пройдет, а тут еще долго плохо… Ларс, поплачь. Это правда помогает. А я все равно тебя любить и уважать буду, ведь ты сильный и смелый.
Силы небесные, ну зачем она пришла? Сейчас бы мерил шагами кабинет из угла в угол, утирал рукавом злые слезы и широко, со вкусом жалел себя. А при Герде не могу. Сильный и смелый, как же…
– С юридической точки зрения все правильно, по закону дом принадлежит Хельге, она полновластная хозяйка и вправе в любой момент выставить меня за дверь. На все восемь сторон до совершеннолетия прогнать не может, должна найти другое жилье и опекунов, но от дома отказать – это запросто.
– Ларс, ну что ты городишь? – Герда аж ножкой топнула сердито. – Какая юридическая точка зрения? Больно потому, что именно Хельга обидное сказала?
– Да. Раньше мы всегда были вдвоем.
– Против всего мира?
– Нет, просто двое, я и сестра. Я думал, что так будет всегда. И вдруг – ее дом…
– Ой… Что же теперь делать?
– Да ничего, помиримся мы с Хельгой. Только завтра. Если я сейчас пойду домой, то буду злиться, плохое думать, снова обижаться. Только хуже сделаем. И ворону девать некуда…
– Где же ты будешь ночевать? – заботливо спросила Герда.
– Здесь и буду. Чувствуешь, как за день натопили? А в прихожей диван для посетителей стоит, отлично высплюсь.
– Хочешь, останусь?
Спрашивает еще. Сейчас дурь прошла, и просто просидеть ночь вдвоем, взявшись за руки, великое счастье. Но ведь не получится же.
– Хочу. Но если ты минут через двадцать не появишься дома, твой строгий папаша лично сюда за тобой заявится.
– Ну-у…
– Угу. Его дочь ночью неизвестно где и что, бесприютная и неприсмотренная. Непорядок какой!
– А что ты неизвестно где, его не волнует?
– Другой вопрос. Мне можно и даже нужно. Мужское воспитание и все такое. Закалка и преодоление трудностей. А девочки, по глубокому убеждению капитана Свана, должны сидеть дома, в тепле и уюте. Его и Хельгин-то образ жизни заставляет страдать, но тут Оле ничего сделать не может. Хесса Къоль женщина взрослая, самостоятельная, по любому закону независимая. Так что хоть дочку поопекать.
– Приемную…
– Да какая Свану разница? Никогда не думала, что он абсолютно ненормальный родитель? На молодняк на плацу тоже ругается, рычит, только что не дерется, а ведь за любого из ребят из шкуры вон вывернется. Так что давай я спокойствия для тебя сейчас до дома провожу, а завтра к вечеру все уже уладится.
– Хорошо. Тогда пойдем.
– Подожди. Ворона…
Птица обнаружилась под креслом для посетителей. Спрятав голову под крыло, она спала так сладко и мирно, что будить ее и запихивать в клетку просто не захотелось.
Дом стоял темный, только в окне комнаты Хельги и Оле сквозь задвинутые шторы пробивался свет.
Вряд ли он горит, потому что тут ждут меня. Но все равно хорошо. Как и то, что из всех горючих кристаллов Хельга всегда выбирает желтые, самого теплого оттенка. В детстве, когда в сумерках возвращался с занятий с Торгримом Тильдом, моим наставником, бывшим хронистом Гехта, всегда смотрел с надеждой: если в окне на втором этаже горит свет, значит, сестра дома.
Остановились у калитки. Прощаться пора, а так не хочется.
– Итак, прекрасная дама доставлена в место безопасное и ее достойное, долг рыцаря исполнен…
– Думаешь?
Герда шагнула ко мне и просунула ладошки под локти. Знает, чем меня пронять. Глупо стоять, засунув руки в карманы, и дуться на весь мир, когда тебя обнимают.
– Пойдешь домой?
– Завтра.
– За-автра, – разочарованно протянула коварная ведьма.
– Прекрасная хесса капризничает?
– Прекрасная хесса хочет, чтобы не менее замечательный хеск хронист ночевал дома, а не в ратуше, на невесть каком клопином диване, узком и жестком.
Никогда не задумывался о том, с какими удобствами располагаются посетители ратуши, ожидающие нужную им персону. Однако клопов в нашем диване точно нет.
Но, раз уж дома все разошлись по комнатам и никто меня не увидит, может и вправду вернуться? Барка с Гердой попьем…
Спас меня от измены принципам ночной патруль. Из-за угла – на тихой ночной улице слышимость хорошая – ясно донеслась слаженная поступь людей, обутых в подкованные сапоги, и бряцанье амуниции.
– Герда, ты иди, а я со стражей вернусь до ратуши.
– Подожди.
Герда крепче обняла меня, положила голову на грудь.
– Солнышко мое… Даже если у меня никого, ничего не останется, только ты, я все равно самая счастливая…
Потом отшатнулась и даже руками замахала.
– Ладно, ладно, иди скорей!
Уже закрывая за собой калитку, Герда вдруг обернулась.
– А Хельга все равно тебя любит!
Любит, не любит, к сердцу прижмет, любит, не любит к фунсу пошлет… Впрочем, это о другом.
Показывая руки раскрытыми пустыми ладонями, я шагнул навстречу страже.
– Спокойного караула! Можно я с вами до ратуши дойду?
– А и иди, – милостиво разрешил капрал Освальд Харп. – Чего дома-то не сидится?
– Да… Я лампу, похоже, в кабинете оставил.
– Так к Герде торопился? Ты, парень, смотри, город нам со своей любовью не сожги.
Патрульные добродушно хохотнули.
Пошли дальше.
Шагают люди по ночным улицам. Не балагурят, не подкалывают друг друга, дела семейные и городские не обсуждают. Для всего этого место и время в караулке, а сейчас от бдительности и сосредоточенности ночного патруля зависят покой города и жизни людей. Ратушный квартал считается безопасным, но то, что было привычным годами, может измениться в один день.
Дошли до ратуши. Я хотел было попрощаться со стражниками, поблагодарить и шмыгнуть в здание, но Освальд Харп меня остановил.
– Подожди-ка, Ларс. Похоже, ты не только лампу забыл.
С улицы было видно, что окно кабинета освещено. А внутри комнаты, за частой решеткой рамы, за тонкой задернутой шторкой корчилась и взбухала, размахивала конечностями черная живая тень.
– Это просто…
– Пойдем вместе посмотрим. Если что, подождем тебя, до дому проводим.
Стражники не любят долго думать и строить догадки. Столкнувшись с непонятным, они идут и разбираются.
Уже предчувствуя, что сейчас увидит Освальд, сгорая от стыда, потащился я за капралом.
Был у кочевников лет триста назад вождь по прозванию Атли Хвост Тилла. Отличался особой свирепостью, наглостью и жадность. Орда под его водительством пронеслась почти через всю Фимбульветер, но потом король Ольгейр Храбрый опомнился, и монаршьи войска погнали набежчиков назад по ими же разоренным землям. Хронисты где-то раскопали имя вражеского вождя, хотя, когда речь идет о кочевниках, узнать что-либо вообще невозможно. Тем не менее имя злодея осталось в хрониках и памяти народной, и теперь при виде сильного беспорядка говорят: «Как Атли прошел».
По моему кабинету он не просто прошел, а выписывал круги по спирали. Все документы были разбросаны по комнате. Их украшала затейливая вязь чернильных следов и клякс. Некоторые бумаги были разорваны в клочки или художественно ощипаны по краям. Другие надежно скреплены между собой черно-белыми вороньими «печатями». Слава Торгриму Тильду, наставнику моему, приучившему меня в свое время преодолевать лень и разгильдяйство и убирать все важное в шкаф или ящики стола, оставляя на его поверхности только разную невразумительную ерунду.
– Карр! – радостно приветствовала нас сидящая посреди всего этого великолепия ворона.
– Э-э-э… – Освальд Харп почесал в затылке. – Извини, Ларс, но мы тебя сейчас ждать не будем.
Когда я наконец закончил с уборкой, было далеко за полночь. Клятая птица сладко спала, засунув клюв под крыло. Преодолев нехорошее желание разбудить мерзавку, дернув ее за остатки хвоста, я подался в холл на диванчик. Но такой уж нынче выдался неудачный день, что и тут ждало разочарование. Мебель, и на вид не сильно удобная, оказалась настолько узкой, короткой и жесткой, что не сгодилась бы и в качестве погребального ложа. Как только люди на таком сидят? Или это специально, чтобы посетители лишнее время в ратуше не задерживались?
Окончательно утратив веру в добро и справедливость, я вернулся в кабинет, смахнул в ящик все, находящееся на столе, и улегся на освободившееся место. Не очень удобно, и руки, кроме как сложить на груди, девать некуда, зато длины почти хватает. До рассвета как-нибудь. Не так уж много и осталось. Интересно, кто из наших пойдет утром гулять с Вестри?
Заметки на полях
Хлопнула в прихожей дверь, вверх по лестнице процокали одинокие девичьи каблучки. Еще одна дверь поприветствовала хозяйку комнаты, и наступила тишина.
Хельга сердито дернула занавеску, возвращая ее на прежнее место, и снова заходила из угла в угол.
– Душа моя, не мельтеши, – вкрадчиво попросил жену Оле Сван. – Ясно же было, сегодня не явится. Из дома все ж таки ушел, не в другую комнату. Дело серьезное, тут подумать надо, характер выдержать. Завтра вернется, никуда не денется. Тут у него книги, собака, гитара и Герда.
– А сестра в этот список необходимого уже не входит?
– Входит, – пару секунд поразмыслив, заверил Оле. – На почетном месте значится. Только сейчас ты сама перестаралась. Как вы встали да друг на друга уставились, рож… лица породистые холодные, не поймешь ничего, но жуть пробирает. Хельга, ну будто ты Ларса не знаешь. Добрый, спокойный, но гордый. Упрется, упряжкой кхарнов не сдвинешь.
– И что, я его гордости покоряться должна?
– Упаси Драконы. Просто ты старше и умнее, значит, компромисс быстрее отыщешь. К тому же чего раскипятилась-то так? Хороший же мальчишка, не испорченный, не пьет, не курит, баб не водит. Ну, притащил раз в жизни домой животинку несчастную.
– Раз в жизни?
– Хельга, тебя что, Вестри, Герда и я, недостойный, чем-то не устраиваем?
– Вот он, – Хельга устремила гневный перст на мужа. – Вот он, главный сторонник и потатчик!
– А что? Глупости надо делать в молодости, пока можно. Потом или времени не достанет, или перед людьми стыдно будет, или просто не захочется.
– Ларс так и женится, а мне не скажет.
– Будто бы ты сама об этом раньше всех не проведаешь. Или, честно скажи, не рада будешь?
– Честно – рада. Герда славная девушка: порядочная, смышленая и почтительная. А главное, искренне любит моего ненаглядного братца.
– А если бы просто любила? Без прочих своих достоинств? Ты бы ее за порог выставила?
– Выставила б, если не любила. Даже при всех прочих достоинствах. До того, как она предаст моего брата. Один раз ему уже пели о том, какой он хороший, незаменимый, всепонимающий. Чтобы потом… Если б просто бросила, я б еще поняла, но тянуть из человека даже не подарки и прочие блага, а веру, тепло, душу… Второго раза не будет. Пусть уж лучше брат живет без семьи, чем станет рабом.
– Это ты про ту фифу, которой он года три назад записки со стихами писал? С виду овечка такая тонкорунная? Несчастная дева в башне? И дрянью малолетней оказалась? Вот, значит, почему Ларс ей разом отставку выправил. И спокойный такой ходил, фунс! Я только удивлялся, почему у парня неделю глаза красные? Хорошо еще, мелкий он тогда был, не все понимал.
– «Не грусти, Ларс, придет время, найдем тебе бабу и получше», – Хельга с напускной строгостью погрозила муженьку пальцем.
Оле в шутливом раскаянии развел руками.
– Я до появления Герды все прикидывал, когда и как Ларсу насчет шлюх лучше объяснить, – чуть смущенно признался Оле. – Эх, девчонки дуры, за палача с охотой пойдут, а хронисту – шиш. Фунсовы суеверия.
– Суеверия ни при чем, Оле. Некоторые девушки мечтают о раннем вдовстве, ведь это свобода, свои деньги, более высокое положение в обществе. Людей пугает тот, кто всегда говорит правду. Это смущает, как увечье. Или некий дар, недоступный простым людям. Кто захочет связывать свою жизнь или судьбу дочери, сестры с… монстром.
– Эх, дурость, дурость человеческая! Так ты правда против Герды ничего не имеешь?
– Кое-кто, помнится, сам подозревал девочку Драконы знают в чем, – Хельга, рассмеявшись, прижалась к плечу мужа.
– Недолго! И это я за Ларса беспокоился. Я и раньше все думал. Растили, растили ребенка, а потом его чужой тетке отдавать? А вдруг она, стерва, злая? Или дура? Дело-то ответственное! А у меня сейчас и вовсе детей вроде как двое.
– Слышь, Хельга, отрада моего сердца, – сказал Сван часом позже, когда улеглись. – Я с утречка схожу, посмотрю, что и как, поговорю. Но ты, когда Ларс вернется, помягче как-нибудь, порадостней. Чего вам ссорится, родные ж люди.
Глава 2
Проснулся я от громкого грохота и ора. Вернее, сначала кто-то завизжал, потом чем-то стукнули. Так или иначе, разбудили.
Я хотел сесть, но тут глаза мне закрыли черные крылья. На концах черные. Это уже понятно, это увечная ворона хотела взлететь и усесться на лампу в изголовье, но промахнулась.
Спихнув пернатое чудище на грудь и поддерживая его двумя руками, я наконец уселся. Ох, лучше бы Хельга меня вчера до смерти убила. Ноги не ходют, руки не держат, голова думать отказывается. Сам весь как доска, на которой сколько-то времени пролежал.
– Кра? – ласково поинтересовалась ворона.
– Кра, кра… Хорошо, что день сегодня от присутствия свободный, никто хоть в ратушу не притащится. А то было б представление королевского театра. Утречка нам. Доброго и бодрого, ага. Пить хочешь? Вода у меня здесь есть, а сухари все Вестри еще в начале недели выпросил. Надо бы на будущее новых запасти…
Тело наконец начало худо-бедно слушаться. Я слез со стола, плеснул для вороны воды в свою кружку. Искать другую посудину не было ни сил, ни настроения, лучше эту отмою или другую потом принесу. Сам отхлебнул из фляги из горла и уселся в кресло с высокой спинкой.
Надо было бы выглянуть, узнать, что это с утра за стук да гром, но лень было нестерпимо. Утихло все, и ладно. Может быть, вообще приснилось.
Выложил на стол кусок коры серого дерева, взял в руки перо. О чем писать? Спасение ощипанной вороны и скандал в доме Къолей несомненно достойны занесения в городскую летопись!
– Сейчас Герда должна прийти, поесть нам принесет, заодно расскажет, что дома…
– Тэ-экс. Здесь они. Разговаривают.
Вместо любимой девушки заявились Оле Сван и Вестри.
Все, кончилась сага о гордом изгнаннике. Сейчас разгневанный капитан просто возьмет меня за шиворот и оттащит домой. Отбиваться бесполезно. Хотя все равно буду. Из вредности.
Протиснувшись вперед капитана, пес деловым шагом подошел ко мне, поставил лапы на плечи и тщательно облизал все лицо. Отстранился, будто оценивая проделанную работу, добавил еще пару лизков и, довольный, улегся блудному хозяину на сапог.
Оле, присев на край стола, с интересом меня разглядывал.
– Хорош. Наконец выглядишь как герой. Как там того типа из легенд звали? Хотя вообще-то полагаются не собака и ворона, а волки и вороны. По два зверя и птицы. И глаз должен быть не просто подбит, а…
– Оле, чего надо?
– Чего надо? – от удара мощного кулака на столе подпрыгнула чернильница. – Убедиться, что ты жив, вроде бы здоров и продолжаешь позорить семью. Пятнадцать минут назад Тора Хольм наскочила на меня с горестным воплем, что ты помер, лежишь в ратуше, и черный ворон кружит над твоим хладным телом. Черный ворон, – хмыкнул Оле, покосившись на птицу. – Добро еще Тора, у нее нервы крепкие, а если б хесса Кеб прит… зашла? Старая больная женщина?
– Оле, эта старая больная женщина всех нас переживет и похоронит. А что Торе понадобилось в ратуше в неприсутственный день с утра пораньше?
– У тебя на окне лампа горит, – буркнул Оле. – А дверь на улицу оказалась не заперта. Вот булочница и решила, что кто-то ночью решил обокрасть хрониста. Шкаф твой тяжеленный стибрить, не иначе. Со всеми хрониками, которые никто, кроме тебя, не читает. Почему дома не ночевал, сам Торе объяснять будешь. И скажи спасибо, что эта новость ляжет в лед вместе с ней, а не пойдет веселить народ по всему городу. Но ты не особо радуйся. Драконы все же решили покарать непутевого: хесса Кеб спрашивала, откуда у тебя фонарь под глазом.
– И что ты ответил?
– Ничего, ибо спешил потрудиться на благо города и на праздные разговоры времени не имел.
– Сказал бы ей правду: любовница, узнав об измене, врезала мне по роже.
– Э-э-э… – Оле выглядел озадаченным. – Ларс, тебе, похоже, не дома ночевать вредно. А с лестницы ты, говоришь, как упал? Если такая слава по городу пойдет, Хельга тебя точно придушит. А Герда…
– В том-то и дело, что не пойдет. Если сказать то, что хесса Кеб хотела услышать, то ей будет неинтересно рассказывать собственную выдумку всему Гехту.
– Ты откуда знаешь?
– Удосужился несколько раз внимательно послушать, что почтенная хесса думает о нашей семье. Поразмыслил и сделал выводы. Однажды ответил, как она ожидала. Потом еще раз подумал и снова сделал выводы.
– Вот ведь! – Оле восхищенно помотал головой. – И не лень было время тратить. Но смотри, если я что-нибудь для Герды обидное хоть от кого услышу…
– Не услышишь.
– Сам разберешься?
– Разберусь. Оле, где Герда?
– Где ж ей быть? Дома сидит.
– Взаперти?
– Нет, просто честное слово отцу дала. Почтительная дочь. Хотя готова за тобой на край света идти, в рваных башмаках через Белое Поле. Только не будет того. Если тебе, Ларс, так уж невыносимо с нами жить, ступай, куда хочешь. Но Герду не пущу. Хоть в рваных башмаках, хоть в новых валенках.
– Проклянешь и лишишь наследства?
– Волей отцовской запрещу. Ясно? – слова свои Сван подтвердил демонстрацией внушительного родительского кулака. – Теперь о главном. Ворона где?
Я хотел было гордо заявить, что не могу выбросить покалеченное существо на улицу на верную погибель, но тут шустрая птица неслышно подкралась из-под стола, выхватила перо из моей опущенной руки и, радостно приподняв крылья, кинулась наутек.
– Ты ж мышь! Добытчица! – с чувством сказал Оле, приподнимая ноги в сапогах, чтобы пропустить воришку. – Так Хельга сказала: можно. Только пусть твое чудище крылатое в клетке сидит. Ты до вечера где-нибудь помайся. Хельга сейчас Тору успокаивает, потом ей самой надо будет… выдохнуть. Ты ж, на моей памяти, в первый раз с сестрой серьезно поссорился?
– На моей тоже.
– Дожили! Нет, не видать мне с вами спокойной старости. В общем, чтоб в сумерки был дома. Обедать пойдешь в «Три петуха». У Торы после, с Гердой, посидеть можешь. На барке, плюшках и конфетах долго не протянешь! Деньги есть?
– Да.
– Держи пока.
Оле вытащил из кармана яблоко, яростно потер о рукав и сунул мне в руки.
– Пса с тобой оставлю. На случай, если опять гордость и дурость взыграют. Вестри-то пожалеешь, фунс знает как ночевать не заставишь, домой пойдете.
Уже у самого порога Оле оглянулся, окинул меня взглядом, от которого захотелось встать навытяжку, и мрачно изрек:
– Оболтус!
Если будешь долго смотреть на ворону, ворона посмотрит на тебя. Чего, мол, надо? Ничего, так гляжу.
Вообще, если приглядеться, красивая птица. Черный блестящий клюв. Гордая осанка. Угольная голова, а каждое серое перышко на крыльях и теле прочерчено посередине тонкой темной полоской. Круглый глаз окаймлен, словно мелким бисером, короткими ресничками.
Только вот смотрю я на эту красоту под довольно странным углом. Сижу, изогнувшись немыслимым образом, навалившись на стол, пристроив локоть рядом с открытой книгой по орнитологии, а другую руку свесив вниз. Потому что нужно как можно быстрее узнать все про жизнь и повадки ворон, но и священной хозяйской обязанности – чесать собачье пузо – никто не отменял. Мысль о том, что можно не скручиваться геральдическим змеем, а просто взять книгу и сесть на пол рядом с вольготно разлегшимся Вестри, придет гораздо позже.
– Значит, так. Ворона серая. Это ты. Места обитания… По всей земле Фимбульветер, но тебя угораздило поселиться именно в Гехте. Надеюсь, что не мне на погибель… Срок жизни… Ого, неплохо! Строит гнезда… Видел. Птенцов выводит… Фух, милость Драконов, этого нам только не хватало. А ты, кстати, кто? В смысле, ворона или… Как ваших мужиков правильно называют? Ворон же совсем другая птица. Ворόн? И имя. Надо придумать тебе имя. Как в легендах зовут мудрых воронов? Хугин?