Саги зала щитов. Кюна волчица. Книга первая

– Что стряслось? сон дурной? – расслабленно выдохнула кровавая кройщица на ровне с матерью Адульва.

– Нет, не сон, – рассеянно посмотрела на них слепая девочка. Не обернула голову на их голос, а именно посмотрела широко распахнутыми аки блюдца пронзительными зелёными глазищами.

 Кольчужно-кожаный доспех, став не в меру тесным, сдавил грудь, лишая кровавую кройщицу воздуха. Рыжеволосая воительница тяжело опёрлась рукой о ближайшую стену.

– А тебе, Олав, пора отдать ребёнку то, что ты не в праве был забирать, – повторили посечённые губы слова, услышанные ею в самом начале сегодняшней ночи.

 Первым, что достигло слуха Сольвейг, так это был звон стали, где-то впереди. Ни с чем не сравнимый звук боя, вынудивший воительницу, бредущую по хорошо вычищенной тропе, прорезающий предгорный лес, ускорить шаг. Несмотря на все свои ухищрения, кровавая кройщица так и не смогла выжать из гнома Фиральдера хоть пары слов касательно Адульва и вестницы скорби. Гном, задери его ётуны да наплюй предки в бороду, упрямо держал рот на замке, оставив Хортдоттир с носом, только сильнее обозлив, сама, мол, у них и выспрашивай. Как она и поступила, спешно, пока не иссякла решимость, покинув городище. И вот кровавая кройщица приближалась к одинокой избушке ныне излюбленного места её беспутного родича.

 По мере приближения звон становился отчетливее, добротно сдобренный, будто от ударов хлыста посвистом соблазняя сердце припустить бегом. Благо чем-чем, а малодушием она не славилась и смогла, сдержав порыв, хоть чуть и быстрее, но все же пройти, а не пробежать эти проклятущие сотню шагов до заветной полянки. Пройти, чтобы встать в ступор от увиденного. Ведь пред косонькой, врытой в землю избушкой, больше походящей на сугроб, предавались учебной потехе, носясь аки угорелые, её Адульв и вестница скорби.

 На белоокой жрице не было привычной меховой одежды, её сменили кожаные штаны с высокими меховыми сапогами да подбитая мехом безрукавка на голое тело. Белоснежные волосы и те были убраны в высокий хвост, неизменным оставался только рунический обруч с чёрным камнем посреди чела. Помощница смерти плавно, словно и не ступая, грациозно перемещалась, вращая в жилистых бледных руках свой необычный клинок когтистой гарды, что, не зная промедлений, мелькал в череде молниеносных уколов и размашистых выпадов, едва не задевающих маленького ярла.

 Вместе с ней в этом завораживающим танце слился и Адульв. Обнаженный по пояс, лоснящийся потом мальчик, чье тело начинало вперёд возраста крепнуть мышцами. Вертелся ужом, принимая удары на чудное оружие, виденное Сольвейг впервые, «ох и схватит она за бороду Бруни, когда вернется!» в виде двух кованых когтей, идущих словно продолжение руки по обе стороны ладони на рукояти как у тычкового ножа, зажатой в левой руке.

 Когти, перехватив очередной выпад жрицы, отвадили сталь тонкого меча в сторону, и мальчуган едва не распорол противнице живот длинным размашистым выпадом кривым кинжалом Бруни, зажатым в правой руке. Но был отброшен даже со стороны чувствительным пинком под рёбра. Упав, Адульв без промедления вскочил обратно на ноги, да, но как! Просто сжавшись и оттолкнувшись от снега спиной. Кровавая кройщица, смотревшая на происходящее, стоя чуть поодаль, только что и смогла рот раскрыть, запоминая про себя уж больно приглянувшееся движение. Но это, как оказалась, были только цветочки.

 Не раз и не два Сольвейг поминала странную насечку, виденную на клинке вестницы скорби, и вот сейчас ей довелось лицезреть, что клинок, вышедший из-под молота цвергов, ровно как и её близнецы, тайно от прочих заимевшие имена Фенрир и Гарм, был куда как смертоноснее подарка Фиральдера и Бруни.

 Адульв, увидев расстояние, разделявшее теперь его и противницу, тихо, но мощно выругался. Сделав ещё один маленький шажок назад, помощница смерти расцвела полнившимся темного торжества оскалом. Пару раз, словно примеряясь, широко крутанула она пред собой клинком. Два обычных замаха, а на третий, не иначе заговорённый меч, разбившись на множество отдельных лезвий, связанных меж собой не толще детского мизинца цепью, ровно кнут стеганул по месту, где еще мгновение назад, подобравшись, стоял маленький ярл. Адульв совался влево, растянувшись в длинном кувырке, затем вправо в замысловатом пируэте. Следом, избегая ужасно свистящего кнута, он подпрыгнул, сильно поджав ноги пропустив под собой чудное лезвие. Вестница, хлеща своим мечом из стороны в сторону, гоняла мальчишку, словно потешного бельчонка, покуда меж неё и маленьким ярлом, бесцеремонно прервав неравный учебный бой, не вонзился, глубоко засев в мерзлой покрытой снегом земле, клинок, метко запущенный рукою Сольвейг.

– Охолонитесь, поединщики, разговор есть, пришло время ответов, – Хортдоттир пробуравила обоих твёрдым взором, для себя воинской привычкой запомнив все виденные странности боя, не ровен час придется скрестить клинки с помощницей смерти.

– А, созрела наконец, – глубокомысленно заметила вестница, чей меч, звякнув, в долю мгновения собрался воедино, сызнова становясь обычным клинком.

– Ага, ещё как! Покуда за тобой, родич, концы подчищала, – гневно сведённые брови превратили задетый шрамом глаз Хортдоттир в узкую щелочку, что пригвоздила Адульва к земле. – Коли взялся руки чужой кровью обагрять, то доводи дело до конца, не оставляя следов, а уж тем паче свидетелей.

– Какой такой кровью? Не слышал про такое, я весь вчерашний день, ровно как и ночь, здесь провёл, – попытался придать себе невозмутимый вид маленький ярл. Но чтобы не произошло с этим чудным ребёнком во время его странного сна, как бы сильно он не изменился, одно оставалось неизменным, не умел он лгать. Тем более под пристальным взором названной тётки.

– Значит не ты ночью, как тать, чужую курицу уволочивший, по Лёствёртским закоулкам хоронился? И уж точно не ты кинжалом подружки своей, – Сольвейг кивнула в сторону помощницы смерти, – приметным таким глазёнки Олаву выколупывал. Уж не знаю, каким сейдом вы вернули девчонке зрение, но я рада за неё! Вот только почему не добил, а? Тебя, крысёныш, спрашиваю, не озаботься этим я, доживи клятый пропойца до утра, ославил бы род наш, язык-то у него на месте был! – выпалила чуть не криком кровавая кройщица, чей суровый вид переняла и жрица Хель, тоже уставившись на мальчика, многозначительно подняв бровь.

– Хватит с меня тайн и недомолвок, все поведаете!

– Долгим рассказ выйдет, – чуть не в унисон ответила вестница скорби вместе с маленьким родичем Сольвейг, двинувшись к избушке.

 Семьдесят воинов и дев щита, оружных и облаченных в брони, прибиваемые тяжестью ломящихся припасом дорожных мешков, жавших меж лопаток разношерстные плащи, довольно скалились улыбками. Одна четвертая фьордфьелькского хирда за компанию с десятком берсерков, возглавляемых манбьёрном Агвидом и восемью бывалыми охотниками, набранными лично кюной, выступили в путь, покидая родное городище третьего дня после судьбоносного разговора Сольвейг и ныне советника Вагни. Под громкие напутственные крики остальных жителей отряженный правительницей отряд проходил через врата, устремляясь навстречу славе, добычи и пению дочерей Одина дев битв., полнясь ожиданием небывалого приключения, замышленного неистовой правительницей.

 Впереди легко и непринужденно, словно избавившись от невиданной ноши, возглавив длинную лыжную колонну, волочившую пару добротных груженых саней, бежала, торя новую лыжню, Сольвейг. Цепкий взор голубых глаз, взирающих из-под костяной личины клёпанного шелома, углядел Адульва и вестницу скорби, со своей зверюгой вышедших из подлеска на развилку дорог, ныне санных путей начинающуюся чуть поодаль врат городища. Названый племянник приветственно поднял руку, а помощница смерти чуть одобрительно кивнула, более меж ними не было тайн, что не могло не радовать сердце Хортдоттир, ровно отбивающее ритм под кольчужно-кожаной бранёй, покрытой плащом волчьего меха.

 Переведя взгляд, кровавая кройщица оглядела высившиеся вдали заснеженные предгорья, местами поросшие лесами, вдоль которых и пройдёт большая часть пути. Давно пора опробовать в настоящем деле справные клинки-близнецы с волчьими оголовками, чья тяжесть оттягивала с обоих боков пояс. Истинное её правление зародилось именно сегодня, когда все до единого фьордфьёлькцы поддержали казавшийся сумасшествием план.

 Но, как и любое храбро затеянное людскими умами дело, вершиться оно в первую очередь волею Асов, да трёх норн, что ткут свои полотнища у корней Игдрасиля, плюя на замыслы смертных. Отряд, возглавляемый Сольвейг, не прошел и половину намеченного за день пути, палаточным лагерям встав в одном из ущелий, крепкими скальными стенами хоронясь от непогоды. Зима, хоть и теряющая хватку, сумела всё же в очередной раз порадовать своим неугомонным злым нравом, и уже ближе к полудню погожий денёк обратился в сущий кошмар, навеянный сильной метелью с сырым снегом, начисто лишив отряд способности перемещаться. Но это была лишь первая спица, вставленная пряхой Верданди, второй оказалась бурая шкура шатуна, что порвал одного из разведчиков.

 Охотник, умчавшийся далеко вперёд волею Сольвейг, дабы разведать дорогу, даже и не заметил из-за бьющего в глаза снега с порывистым ветром, как на его пути оказался истощавший и объятый бешенством медведь, неведомо кем пробуждённый от спячки, моментом заломавший растерявшегося охотника. Зверя подняли на копья подоспевшие на крик лествертцы, но парню это уже не помогло, бурый почти в труху переломал тому рёбра с плечами, да сорвал кожу с большей части головы и лица.

– Дальше сегодня не пойдем, ищите место для лагеря. – перекрикивая бурю, повелела своему отряду Сольвейг, вкладывая в руку охотника оброненное в самом начале неравной схватки копьё и делая остальное потребное, дабы не тянуть его мук. Позже в своей палатке, поставленной в одном из ущелий, выбранных отрядом, под тусклым светом небольшого костра вслушиваясь в бешеный рёв метели, негодовавшей снаружи, она тщательно вычистит шкуру, дабы положить вместе с воином в небольшом вырытом за ночь кургане. Мясо пополнит их запас, а бурая шуба послужит хорошей накидкой её, Сольвейг, хирдману в чертоге Одина.

 Зима ярилась пораженческим гневом до самого утра, до первых лучей солнца. А насилу выбравшиеся из занесённых снегом палаток люди, щуря глаза от слепившего под лаской ока богов белоснежного покрывала, собрались у тяжким трудом вырытой полости средь скал.

 Кровавая кройщица, обагрив своей же кровью оружие разведчика под одобрительные кивки лёствёртских хирдманов и дев щита, накрыла павшего шкурой медведя, поверх которой, шепча напутствие, положила первый валун. Справив свою заботу вождя, Хортдоттир, уступив место прочим, молча со стороны наблюдала, как над могилой силами фьордфьёлькцев быстро возникает камениста насыпь.

 Её поход ещё толком не успел начаться, а уже первые потери, чем интересно прогневила Асов. Требы ведь знатные принесла на славище, боги охотно приняли кровь девяти бычков. Или случайность? Нет, не случайность, её промах, надобно было при первых дуновениях зарождающейся непогодицы вставать лагерем, а она, не послушав совета охотников, решила урвать ещё пару лиг. Урвала! Впредь наукой будет, как отец говаривал, не спеши ни на бабе, ни в чужом доме! Себя осрамишь да Локи потешишь.

 Всю горечь правды его слов она ощутила именно сейчас. Мудр не только тот, кто умеет складно говорить да храбро действовать, но и тот, кто умеет слушать чужого совет.

– Есть разговор, кюна, – нарушил её задумчивость Агвид. – Отойдём, – кивнул сокрытой медвежьей мордой головой берсерк чуть в сторону.

– Стряслось чего? – спросила кюна, когда оказалась чуть поодаль от общей толчеи отряда, готовящего завтрак да потихоньку сворачивающего лагерь.

– И, да, и нет, – Агвид как-то неуверенно начал теребить свою длинную проплетённую бороду, предстоящий разговор явно не вдохновлял честного манбьёрна. – Тут вот ведь какое дело, тебе ведь Льёт не рассказывал про наши порядки, не вводил в таинства братства?

– Да как-то не успел, – злобно ощетинилась рыжеволосая воительница, чьё настроение опосля глупой потери было подстать вчерашней погоде.

– Сейчас, конечно, не время и не место приобщать тебя, Сольвейг, к традициям братства, но скажу главное. У избранников Скади издревле принято как? Что трофеи – это святое право, кое зиждится на победе. А Льёт, которому ты так сноровисто головёнку открутила, был вожаком ульфхендаров. Победа над ним даёт тебе право на главенство среди волчьей стаи, но главенство это может оспорить любой ульфхендар.

– Сразу тебя осажу, – подняла руку кровавая кройщица. – Мне и даром не нужны никакие права, что дают власть над берсерками, ярловских забот до края пенных полей! Меня обманом втянули в ваше братство, прокляли, почитай. Не гневись, Агвид, – чуть сбавила Сольвейг тон, видя, как хмуро сошлись брови под медвежьей мордой. – Я служу Одину, а не Скади, и если кто-то попытается бросить мне вызов или порушить планы, развалю на полы и вся недолга, – последние её слова были сказаны чуть громче, чем следовало и донеслись до остального отряда.

 Услыхав краем уха про вызов, к кюне и манбьёрну подошла Баребра, могучая воительница смерила Агвида пронзительным взором, покрепче перехватив рукоять молота, закинутого на сокрытое кольчугой и меховой накидкой плечо. Следом за молотобойщицей, забросив дымящие костры, бьющие по ноздрям запахами завтраков, подошли и остальные, с шумным ворчанием беря в кольцо обоих предводителей, что лёствёртских хирдманов да дев щита, что берсерков.

– Что за разлад, брякни вам Тюр по голове для прозрения. Такое дело умыслили, а уже изначально склочничать вознамерились. Негоже было берсерков с собой брать, вот разлад и вышел, сами управились бы, валькирий потешив без всяких там звериных сейдов. Вечно от них морока, не про тебя будет сказано, кройщица, ты справная рубака и кюна, даже хоть и Скади обласканная, – влез Фридмунд, оседевший уже к сороковой зиме ветеран чуть-ли не с целым футархом рун посреди рассечённого лба.

 Воина этого в длинном кожаном хоуберке со множеством проклёпанных металлических пластин, да пробующем остроту своей секиры большим пальцем, любили и уважали в хирде, а к словам прислушивались, причем даже отец Сольвейг Хорт, ещё при жизни своей не раз ходивший с ним в налёты на западные берега, не гнушался совета Фридмунда, справного воя и отличного кормщика. Поползли толки, благо поднятая рука предводительницы оборвала начинающий возрастать ком подозрений и готовящихся вырваться хульных слов.

– Чего раскудахтались, будто куры, нового петуха углядевшие. Я чай вам не девочка, сама разберусь, невместно лезть, не поняв, что стряслось, есть общий враг Игван, секонунги, к коим в гости идти вознамерились, неча грызню меж своих устраивать.

 Слова ветерана камнем упали на сердце манбьёрна, опять то же самое, всюду и везде. Агвид глянул сквозь ряды на одного ульфхендара Торольва, причину нынешнего волнения. Вечно серо-шкурым неймётся, будто свербит в их пёсьем заду. Но он не собирался упускать такую возможность для братства Скади. И портить отношения с фьордфьелькцам, лишаясь новых угодий. Тем более по прихоти одного волка, жаждущего подняться среди прочих.

– Торольв, иди и скажи кюне всё, что думаешь, – на выкрик Агвида из кучки берсерков вышел хорошо сложенный парень, чье, словно плетённое канатами мышц и жил, тело, едва покрытое серого волчьего меха шкурой, пестрило витиеватыми татуировками.

– Я Торольв и по закону нашего братства и Асиньи собираюсь вызвать тебя на бой за главенство в стае, – под негодующее шипение лёствёртцев берсерк откинул назад капюшон – волчью морду, знак ульфхендара, открывая худоё посечённое лицо и длинные соломенного цвета волосы на ровно наполовину выбритой голове. – Но кто же в походе будет чинить препятствия общему делу. Вот справим налёт на Эгировы ребра, тогда и усластим взор Скади славной грызнёй, – его взор был тверд в уверенности своей победы, но и законы чести парень чтил, а это всегда достойно для человека, будь он другом или врагом,решила про себя Сольвейг.

– Я приму твой вызов хоть на когтях, хоть на клинках, едва воротимся, пусть даже и не принимая обет вашего братства.

– Ты приняла его, когда давала клятву великой Асиньи, – гневно бросил удаляющийся ульфхендар через плечо. – Будь ныне любезна уважать наши законы, традиции и обряды.

– А ты, пёс, смерь свой тон, пока не содрала шкуру.

 Кровавая кройщица в очередной раз чуть поддалась зависти. Пред ней, будь она хоть трижды кюной! так толчея ни в раз не расступится,как раздался в стороны отряд, запруживающий сослужившее приютом от непогоды ущелье, пропуская вестницу скорби верхом на своём чёрном волке с белым узором на боку. На жрице Хель была чёрной дубленой кожи кираса под меховой накидкой и кожаные штаны. Посреди груди наискось бежал ремень со множеством метательных кинжалов, служивший попутно ножнами дивного клинка когтистой гарды, что выглядывал из-за правого плеча.

– Я вот тоже решила развеяться да поддержать твоё начинание, сильномогучая кюна. Пустишь в отряд свой? – все видели, как судорожно взглотнул ульфхендар Торольв под взором помощницы смерти и как выдохнул, едва она перевела белёсые свои очи на кюну.

 Вот только одной ли Сольвейг показалось тем мигом, что это была не просьба, а скорее приказ, ведали одни лишь Асы. Но как не странно, присутствие вестницы скорби многократно укрепило веру кюны в успех затеваемого дела.