Рассказы – за тем, что нечто

Оформление цирковой параллели твоего счастья

Зайди вперёд и солнце кружевами тонких линий касается иллюзии быть с ним, но общий холст пути назад не знает физика в пределе твоей жизни..

Ты был ещё маленьким мальчиком внутри теплящего сердце пережитка о серой форме времени и ветер огнём играл в голове, в когда – то потухшем образе идеала солнечного счастья. Было легко уговорить своих родителей обучать их тебя ощущению счастья, но зайдя вперёд всё думаешь о цели твоего внутреннего мира, как переплывающий свод Харона в потусторонней жалости к своей личной погоде сумрака быть здесь. Где здесь? Да, в этом юмором прикрашенном взгляде на ценность твоей личной заслуги перед движением внутреннего счастья к тебе навстречу, чтобы говорить о чувствах солидарности открыто и уметь этим чувством управлять без крайней выгоды и отвращения в беспокойном космосе переливов власти. Пуская остановило время твоё сознание, оно уже давно как и часы не ходит и стоит на будке предполагаемой родственной жалости к самому себе. Когда тебе стало под пятьдесят лет, тот же крайний верх субъективного счёта жизни уже не верил твоему чутью и снова сводил грани подземелья Харона, чтобы чувствовать своё приземление на тёмном пьедестале власти ума над созданной иллюзией гордыни впереди. Она одним движением снисходительно уговаривает дружить с мальчиками из соседнего двора и по московским улицам прохожие идут ей навстречу, чтобы иметь форму светлой оценки будущего мира надежд. Они светлые облака в предзнаменовании к чуду и отверженной власти быть гедонистом до мозга твоих костей. Видеть богатое приземление спутника Харона под полноценный вид планетной формы блага Плутона, где он хоронит своих детей, чтобы завтра уже в светлом сне видеть их блики в окружающем космосе на новых днях галактики Млечный путь.

Танцуешь о осуждаешь свои параллельные линии, как цирковой зодчий и предрассудок милой власти быть маленьким и удобным для других, но твой возраст взращённый под символом новых свобод всё ещё будоражит кровь и осознаёт чувство собственного достоинства внутри циркового представления гиблой надежды жить. Осуждая своих воспитателей летает одна и та же комета внутри психологии образа счастья, поймав её ты свергаешь новые правила в своей жизни и снова отдаёшь ей блага для растраченного возраста в умах повседневного блага для себя. Было оно не всегда твоим и становится тошно от мысли существования философской принадлежности быть человеком, но каким? Маленьким ли мальчиком или внутри отражающим мужество мужчиной, в красоте исподлобья сдвинутых статусом бровей, их опущенный вид сегодня также говорит тебе, что думал бы о себе в молодом возрасте химерический спутник Плутона, когда заходил на последний остров жалости и благодарил его, что стал опять молодым. Танцуешь внутри тесной комнаты и некого спросить сегодня о мудрой притче, как хорошо быть маленьким мальчиком и хоронить время в ролях выдуманной формы блага для других. Эти образы внутри серых стен стали мелькать из под кровати и так быстро норовили выползти из под лучшего края подсознательной маски о будущем в твоей жизни. Маленькая ли она будет впереди, ты ещё не знаешь и время переносит чутьё свободы образа на тонкий шелест твоих иллюзий, чтобы жить хоть одной ценности и не утопать в причинных разговорах твоих родителей. Они спят в своём мужестве на том же верху одноголосной музыки и не слышат твоих внутренних привидений, что только что вылезли из под кровати и медленно шастают внутри каверзы поговорить о чём – то лучшем. Спросив их в какой из дней ты стал бы умнее самого себя, только тишина заполняет тёмную комнату и отблики мебели в сторонней тишине отговаривают тебя снова заснуть, чтобы выждать это преимущество перед движением утра.

Где же пропал твой общий холст пути назад, из долгой бесконечности помутнения Вселенной, когда она осознала тебя как человека будущего и сказала о чём – то непредвиденно личном, для того чтобы ты родился? Это притязание на ум беспокоит тебя каждый уютный час этим вечером и сладкий чай уносит внутри свободных призраков, выползающих из под кровати на проходящий космос к личному праву говорить. Посторонясь и отклоняясь вверх тебе сейчас нелегко устоять в противовес физике твоей мысли, чтобы встретить свою печаль в прошлом. Её конечное благо было багровым покроем, тогда и шёл медленный дождь по улицам мирно раскрашенного утра в последний день окончания учёбы месяца. Покинутый холод на холсте отражал свободу от рутинного ожидания любви к жизни и одновременно сковывал тебя чувством обременительного беспокойства за своё будущее. Стало ли оно невнятной привычкой думать наедине в себе самом, как мысль в существовании твоего спутника, кружащего вслед за твоим телом и оборачивающего космос тебе за спину? Ты уходишь с головой в мысленный символ познания логики мира, но космос как преграда к чутью о лучшем не стал твоим современником и спало благородное поле надежды идти вперёд. Но что же делать тогда, куда же идти за закрытые двери, если не видишь прошлого, а будущее ушло в космос твоего ожидания стать человеком? Маленький ли возраст возносит тебя наяву перед самим собой, ты становишься ему то шестилетним мальчиком с портфелем в руках, то десятилетним футболистом на поле из соседней улицы, а вдруг твой пятнадцатилетний возраст отзывается и говорит, что мало ещё чувства внутри детской психики, коль стало холодно и старомодно быть внутренне ещё ребёнком и уже взрослым в теле мудрого построителя современной истины о природе. Её будущий холостой патрон не ляжет внутрь твоей фигуры мнения, пока ты видишь этот свет и идеалы презрения могут говорить тебе через тёмное поле подсознательного блага и чутья стать немного лучше. Космос этой загадки шевелит подлинный день, утром философского разговора о внутреннем счастье и любви повседневности, и ты снова встаёшь в космическом преодолении чуждого сердца бытия внутри.

Ползая где – то здесь в потусторонней логике линий притязания к мечте, снова не хочется убежать на край галактики, чтобы видеть этот спутник Харон из подземельной власти гордыни и снова убеждать себя о лучшей выгоде для двоих перед природой жизни. Её уставшая оценка теперешнего пьедестала любви не знает о символе твоей мудрости и просто стоит поодаль, наблюдая как камни сквозь облачные зеркала космических преград летят прямо на тебя, чтобы убедится в своей безнаказанности холить галактическое чудо вселенного масштаба в твоей голове. Обрушивая стены внутри космоса субъективных надежд, всё ещё хочешь возвратиться в маленький возраст, но он отвечает тебе отказом и мир преподносит новое слово к потусторонней логике образования цели в жизни. Этот процесс движется незаметно для тебя, как скованное чувство справедливости и смотрит поодаль мирной картины консенсуса любви к молодости. Пустить ли её внутрь, или остановить процесс своего заглядывания за черту превосходства в личной выгоде природы в будущем, это может понять только часть потерянных ныне планет, из которых спутники ходят словно тени по карликовому свету прирождённой мудрости планет Гигантов и развивают наибольшее счастье внутри себя самого, чтобы страшить природу чудес и умиляться своему чувству освобождённого идеала человеческой природы.

Загодя впереди тебя тянет тот же груз обычное спокойствие другого человека и символ власти напоминает ему о прошедшем уже идеале в спокойном облачении космоса на новые миры надежд быть совершенным человеком. Принимая чутьё природы на себя, хотеть ли наивно полагать о её беспристрастии к огню внутреннего света и философской мудрости малой величины, где был одним из многих землян убеждён в своей состоятельности в каждом слове с юного возраста, когда проходил сквозь призраки прошлого чутья и занимал место на планетах галактики Млечный путь, чтобы видеть свои спутники, по которым можно сосчитать лучших людей во Вселенной?

Залп мгновения и обыск над лицом

Переходи дорогу в мнимой пустоте у собственного сердца, за которое, держась, ты не будешь в обиде на личных современников..

Протаранил часть вспаханного жизнью поля разницы мира, в глубине уткнувшись в сопроводительное письмо из квантового источника предосудительного голоса в пустоте. Размышляя им о свободе лучшей разницы в материальном контексте бессмысленного рассуждения, твой уверенный стук сердца находит позу в причине идеала. Как он образовался, чтобы жить иначе не знает никто, кроме выученных фраз из учебников истории, и видимо, ты слышишь его со всей скромностью думать также иначе и холодно открываешь дверь за суверенными сумерками надежды на случайность. Пришла она вне смысла, из восходящей дороги вынула своё каменное сердце и содержащееся в нём откровение, что не будет больше дороги из дорогого идеала внутри печали своей истории. «А как же тогда быть, в пустоте размышлений или в густом тумане надежды на лучшее?» – но в этом голосе оборвалось еле слышное бормотание личной обиды на смысл своей жизни и громко захлопнулась дверь.

Как открыть этот порог символической случайности, что только что сложил свои крылья в будущем мире печали и превосходства, и снова тешит свою мнительную обиду, как еле слышный голос в глубине луны? Не вызывает она доверия и мысли идти по дороге квантового сходства жизненной маски в глубине печальной истории, что также хочет быть твоей одинокой звездой вдалеке. Обыскивая свои карманы в нетленной мысли о чудотворном путешествии внутреннего света к свободе, ты думаешь как ей управлять сегодня, пока в пустоте миросозерцания не стало совсем темно и холодно говорить о человеке внутри времени жизни. Было прискорбно дышать, и ощущая покалывание между точками света твоей мышцы свободы – думать, что стало нетленным поле космических истин, пока его искал на подъёмнике кран в полуденном свете приближающегося риска упасть. Взвыть и протаранить чуткость к попустительству нового чуда, о тонком созерцании мира предполагаемой гласности к самому себе. Хочет ли твой благородный «союзник» думать, как отвечает тебе совестливое предание о чёрной ночи покоя истины, но солнце всегда в праве предположить грядущее в уме странного порога случайности.

Солнце изливает гордый свет на твоё угрюмое, точёное лицо и серая борода уже не видит холёный ужас, крадущегося юмора ближе к твоему сердцу. А ведь когда – то ты был женат дважды и всё время проникался надеждой, что будешь жить ещё много лет в довольстве странной тени этой суеты мира. Не падая и не летая попусту, чтобы думать каждый день, как холодные струйки твоей безумной муки не хотят сходить с ума внутри неприкасаемого света мудрого бессилия. Нажил ты это бессилие упорным трудом и истиной последнего благородства, чтобы прикоснувшись к уму нептунианского божества снова раздать лучшие картины своей жизни на человеческий склон обещания быть крутым. Закрывая светлым полотенцем голову, и прикрывая при этом рот рукой сложно понять, как мучительный холод внутри жажды быть благородным может стать для тебя последней каплей бессильного опыта мира в человеке. И этот день смотрит из космической расщелины мнимого света, где отражается его солнце и краеугольный путь символизма навстречу к свету. Но, думая об этом чувстве забытого пути тебе кажется странным иметь добрый характер и слаженный вид угрюмого смысла века на придворной робе благородства, чтобы взрастить тонкие черты аристократической воли внутри и при этом не разложиться от суматошной скуки в своей жизни. Серым укладом дрожит она и повторяет, что не хочет больше бежать вслед за твоим лицом, а мерно напрягая каждые мускулы внутри вины – расслабляет последний шаг к пути в благородный образ мужчины. Хотелось ли ещё стать им заранее, но новые шаги в жизни, как бледный фатум во вне космических раскатов планет не отражают и доли мирного шарма, что хочет пустить твою волю наверх к личному идеалу.

Пропадая на последней дороге затмения, холод не окутывает сразу и смерть в своём тонком репертуаре не смотрит на истощение твоих костей и мнимой вины внутри эго. Но каждый раз ты чувствуешь себя облагороженным внутри, когда смотришь опущенным взглядом на сердце повседневной красоты этого мира и тщедушно притворяешься крутым обожателем философских ценностей в этой серой, неприменимой к тебе самому жизни и устойчивости быть мужчиной. Пока проходил обыск в твоём лице из смертной тени благородства, ты сидел, и наслаждаясь бокалом вина утончённо заимствовал куплеты для новой вины в раскаявшемся сердце из завтрашнего блага быть дорогим. К кому – то необычному может прийти «голос», что подзовёт тебя и направит устремление в пути самостоятельного поиска личной истины. Но в этом не знают твои современники, на каждом тленном пережитке роскоши и раскаяния, что они также стали эпохой современной гордости мира надежды и выжили для личного благородства быть лучше, чем запаянный сосуд мнимой вины из вчера. Этот «голос» поздно просыпается и вечностью в философской маске всегда стремится понять не только тебя одного, им лучше спать, чем ждать личную выгоду в кромешной пустоте маленьких символов для своей свободы. Приходит она и обыском направляет случайность на полную луну, что далеко за свободой возвышается её крест и мнимое поле чёрного фатализма быть лучше. Есть в этом преимуществе облик искать его в глазах, за переживаниями современников, и в том предполагая свою значимую тень, как личную каверзу ума сразу обесценивать случайные пропажи из жизненного цикла социальных странных вещей. Что когда – либо случались с тобой, внутри преодолеваемого желания быть лучше чем другие люди. В окраине родного города, или забывая свой родственный опыт наедине ты стоишь и мило повторяешь эту спесь символической рутины, она когда – то привела тебя к благородному слову ума и сегодня тешит взгляды твоих родственников по стоическому чувству жить вопреки идеалу.

Нептунианской дорогой забываешь залп мгновения и тешишь следы своей мудрости быть лучше, как если бы ты стал уже мудрецом и скатившаяся слеза напоминала о другой, случайной близости к природе власти в самом себе. Этот залп в краеугольном чуде быть благороднее сегодня, не даёт тебе покоя ни днём, ни ночью и окружает коварной каторгой, как вечностью в не совершённой матрице быть чувствительнее, чем ты есть на самом деле и образовать при этом круг страдания внутри себя. Проходя по космической диалектике своего разумного бессилия, можно с чудом в случайном рукаве мудрости упомянуть, что стало лучше даже сегодня, но в каждом глазу высится новое солнце и отражает свою предпочтительную личность, которой нужно быть негласно лучше чем вчера. Последний ужин на скорую руку и маленькие котомки внутри беспорядка сложенных вещей, ты окружаешь себя мстительностью за разруху и старое превосходство над интеллектом маленьких моделей личности. Они не стращали твоё благородство, но также хотели видеть твой крест, чтобы понять лучше какая модель привьёт в твоём глазу наиболее подходящий возраст к жизни. Обращаясь к вечной снисходительности внутри «голоса», он управляет тобой, чтобы время на нептунианском счёте мира идеала тоже знало свою цену, и играя в прятки на последнем счету из образов идеальной красоты понимало, что осталось не очень много времени врать себе о чуде из страдания почтительного солнца. Оно как бы окружает тебя и снова хочет принести новые мечты, но вместе с тем унижает своим благородным чутьём то новое, что приносит этот день, и холод опускается на нептунианские плечи твоей былой вечности, чтобы воздать этому миру ещё одну мыслимую истину жить вечно в благородном сознании.

Обыскав свои бессмысленные потёмки из привилегированного чутья к бледному торжеству гуманизма, ты идёшь, как бы наклонившись и прижавшись к земле, внутри этой стройной картины мира предосуждения и подобия быть человеком. Чтобы знать свой истинный возраст, на этой ли планете, говорящий о благородстве в притаённой мысли о чуде из мгновенного залпа жизни за красотой мира. Определяя его состояние из бледной тоски, как мучительное тело маски, всё время приближающее свою смерть, чтобы лучше говорить себе, как было хорошо жить на этой бренной и страдающей вымыслом о надежде земле. По её холодной струйке пота ты всегда знаешь о чём – то сокровенном, и ожидая новое рождение преподносишь современникам любовь по происхождению своей воли и чутья быть лучше, чем твой внутренний «голос», всё время брюзжащий и откровенно страдающий задетой личной формой пути мнимого благородства к своим теням идеальной боли серой тоски. Применима ли она к власти сегодня на этой земле? Но в готическом облике всё ещё существует право предполагать свой ужас перед своим лицом и нервно ожидая чутьё у подобия диалектики мира ты стоишь и ждёшь его откровенного рождения, чтобы удивлять в залпах мгновенной красоты этот поблёкший идеал расцвеченного нрава современных сил времени на свободе.

Космогония внушения материального совета

Здесь полагают ужас от плотины мира твои наследия и оползни ужей, чтобы увидеть свет внутри единственной картины, пришедшей видом слова посмотреть..

Загадывая ловкостью луны из под твоего материального источника фатализма вылез один единственный пример на уме. Он, словно бытие отвращал твою систему планет, чтобы стать умопомрачением в психическом свете антагонистов между Вселенной и её облаками космических лет жизни. Не появившись на свет, прорывая плотину из своего нутра ты выскочил к свету и подобие умопомрачительного взлёта кванта на земле стало твоей идеологией, к цене рассчитанной любви в жизни. Замеряя стопроцентное качество в личном богатстве уложенного диалекта наедине с собой, ты веришь, что ещё можно повернуть время вспять и вынуть облако существования твоей тлетворной роли жизни из нежилой плотины между солнцем и движущимися планетами под лунным переливом качества примера идеала лет. Не скажет твой портрет в уме, и опираясь на лицо будет вечно утруждать тебя хвастаться друзьям, как молодость во внушении быть дружбой еле слышно притворяется, чтобы остановить лучшие годы времени позади. Думать ей, как цеплять водные плотины из тени мирной судьбы, и утопая в них окружать собственную вину из нежилого космоса внутри своего мечтательного нрава быть милым к людям. Таким же, как и ты сегодня, ломая стереотипы и внушённые страхи в любви у ловкости луны, ей спадает желаемое чувство в полночь, чтобы тихо открывать новое мироздание личности в философской тишине той природы, что видима глазам. Услышишь ли такой же вечер завтра, но видимому свету он будет стоит много космических лет, чтобы важно пролетая над своим нутром антагонистов из прошлых лет – не спрашивать сейчас: «Как же я буду говорить им, замеряя космические тени личного маразма, в богатстве того же дня, если я уже умер?».

Этот возраст страха в материальном пределе плотной пустоты окутывает и множит дифференциалы счастья в честной выемке быть другим завтра, или же. Преклоняясь к счастью опустошать Вселенные из желаемой преграды видеть материальные звёзды в «пустой комнате». Этот совет внушает тебе сегодня одну фантастическую мысль о происходящем теле видимой свободы и нужной только для диалога между людьми, но бойкий квант души не хочет упреждать человеческий нрав и подло убегает за ворота другого сознания. Если бы предугадал любовь из существования мира в материальном свете «пустой комнаты», её надлежало бы вынуть и опрокинуть навзничь, чтобы твоё существо с гордостью победило ситуацию. Но, впредь, ты слышишь только совет из подсознательного робота увлекательной тишины мироздания, чтобы его тело в несбыточных надеждах убеждало от себя самого, как страшно иметь свободу в космогонии разумной Вселенной. Её отражение бежит и следит за приказом света убеждать себя любить, своё сознание, свою жизнь и верность к своим чувствам личного счастья, опираясь на это гордое молчание совета из небытия космического вида желаемой бесконечности. Так она и тебя желает сегодня и смотрит вдаль к пределу материальной тоски, чтобы лучше понять свободу разумной точки диалекта и стать твоей причиной вымысла на природе.

Самоцель унижает и прямо вдаль ты держишь наконечник стальной сердцевины мудрости, чтобы избежать пленения от укрощённой тоски в своём сердце. Принимая форму власти, удвоишь ли статность к тщеславию и гордыне, чтобы лучше видеть космогонии усвоенного чуда прирождённого интеллекта к мудрости наедине с собой? Вникая в тишину причинения боли к ужасному сознательному чувству человека, завтра хочет уже хочет быть другой «пустой комнатой», всегда притворяясь опальной могилой, или же светом мироздания из серого камня в причинённой форме думать о личном. Не ловкость луны, не наполеоновский комплекс души – не видят разницы между своим эго и тщеславием уже потерявшегося света после вчерашнего дня, чтобы изобрести его заново ты дышишь ещё глубже и погружаешься к полноценному идеалу картины Вселенной в душе космогонии. Путь её пролегает от мученичества юности и лёгкого сердца к предмету твоей мудрой встречи с вольностью полной луны. Когда она отражает мнимое превосходство на бытие в твоей жизни, то считает звёзды по снам твоей мирной идеи жить, как человек, и топорщит задаток лунного света впереди себя, чтобы тебе открылась новая дорога к преимуществу лучшей тоски.

Обратись к своему внушённому свету антагониста, чтобы увидеть личное право внутри бесконечных сияющих звёзд, и неловкой шуткой спугнуть их свечение со своих мнительных глаз повзрослевшего вида материальной испорченности жизнью. Богатея из предосудительного возраста пленяющей луны, ты находишь счастье говорить с ней так откровенно, чтобы власть в твоей голове нервно успокаивали длинные тени из соседнего благоразумия сознательной жизни. Так близко, чтобы холод по ниспадающим линиям планетной философской пустоты в сердце не стал для тебя ещё одним испытанием слёз и мечтательности на земле. Стоишь ли ты под лунной прохладой, чтобы облачиться в чёрные оковы власти современного страха и взлететь под углом софистического распутства быть идеальным, или «лечишь» в уродствах милые тени внутри тёмной впадины новой истины мира, как последний рыцарь из красоты символической утопии? Тебе ли легко стать ей, чтобы власть сознания убивала личность из вне и лететь к звёздам в причине могущества каждой мысли, их так трудно донести до современной луны. Закрывая рот только ей ты убеждаешься, что тени из критического счёта времени утаивают слёзы благородной души, чтобы только схватить их расплавить конечные роли забытой мудрости в нетленном переходе этой стрелки мира на часах.

Закрывая плотину мира только космогония может убедительно сказать тебе о попытках увидеть эту яркую луну и под её ногами не выделенных линий сосчитать новые смыслы, что хотят быть рождёнными сегодня в глубине сознательной мечты. Советуя другим людям быть тише собственной важности и говорить премудрые оттиски золотого света на вековом ядре из материальной печали, проходит всё то же уставшее существо и огрубевшим почерком уносит тени медлительного чувства быть свободным. Заполняя этот лунный свет, как движением материи к уму, ты слышишь его звуки приближающего возраста бытия мира, из которого стали чудится не только другие, но и ты сам. По себе ли судишь в современном благородстве и готическом ужасе, чтобы надеть сложенный фрак в повседневности гордого ужаса и стыть им над лунной причиной былой тоски, ты всё ещё чудак и возраст твоего сердца говорит мудрые личины. Приказывая быть тишиной в сознательной логичности всего происходящего, стало рассветать в уникальности перехода этой прозрачной формы облаков космической плотины из другого мира. Не видя его ты тянешь лучшую руку, чтобы власть над твоим сознанием имела стройный вес превосходства и считалась с твоими мыслями, как одинокое поле видимого космоса и наивного почерка обладать этой страстью новой величины формы. Уважить не больше того, чтобы жить и обладать стихиями света, и приподнимаясь на тонкую колею космического образа мира, всё время представлять другое сознание, как одинокий страж у поведения твоей свободы в глубине личного космоса. Планетным шёпотом слышать звучание притаённых гор и отдалённых весов из наития времени, только мыслями оборачиваясь к лучшим надеждам, чтобы стать ещё чернее космической маски современного общества. Сохраняя благоразумные ходы, большие к ужасу быть мирным, ты холишь свет наедине с лунным обелиском, внутри промучившим твоё сознание всё это время. Над качеством осознания этой маски ужаса топчется светлый день, чтобы унести эту сложную головоломку и считая себя причиной ужаса снов постигнуть повторное внушение на отблесках завтрашней луны. Как будто свет спадает на роскошные равнины и пролагает другое время, в повседневности гордого ужаса быть таким же, но свет луны изменяя роли сознания течёт в маске притаённых гор планетной пустоты. Как ты, забывая свою личную схожесть с луной помнишь лишь одну надежду попасть на этот обломок смешанной воли и провести там сознательное слово над каменной усмешкой Богов, которые притворились лучом из под движения космоса навстречу твоему сердцу в жизни.