По следу «Аненербе». Вангол-3

© Прасолов В.Г., текст, 2016

© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016

© Художественное оформление серии, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016

Северный ветер во все времена года или освежает, или пронизывает холодом до мозга костей. Он вообще не бывает расслабляюще-теплым, особенно здесь, в Сибири, крае земли, ничем не прикрытом от великого ледовитого океана, распахнутом перед всеми его капризами, отдающем ему, как драгоценную дань, серебряные воды тысяч рек. И оттого самоочищающемся и живородящем. Суровый и чарующий своей первозданной красотой, он принимает только чистых душой и оставляет их в себе навсегда. Люди, волей или неволей попавшие в эти края, оставались в них надолго, а чаще – насовсем, не в силах оторвать себя от энергии чистоты и простора, воли и безмятежного величия мира загадочной земли. Так уж случилось в России, в минувшее столетие большая часть людей попадала туда не по своей воле. Совсем юным этапом политических заключенных попал туда и Иван Голышев. Те двадцать лет, срок наказания, назначенный судом, перечеркнули его жизнь раз и навсегда. Ту жизнь, в которой он, комсомолец, бригадир, беззаветно веря в торжество идей социализма, ударным трудом выполнял и перевыполнял трудовые нормы, выдавая на-гора десятки тонн черного золота. И в которой вдруг для него не стало места… Случай спас его от верной смерти, во время побега, в тайге, а может быть, правду говорят, что случайностей не бывает. Может быть, по велению Духов тайги, старый охотник Такдыган нашел в тайге замерзавшего беглого зэка. Он вернул его уходившую с этого света душу и дал ему новое имя в новой жизни. То, что он смог расслышать из уст умиравшего. «Иван Голышев», – прошептал тот заиндевевшими губами. Вангол так Вангол, согласился старик.

Орочоны, немногочисленный эвенкийский род, в семью которого попал Голышев, выходили его и приняли к себе как сына. Ошана, дочь Такдыгана, отдала ему в жены свою старшую дочь Тингу. Старый охотник Такдыган передал свои знания и в святом месте силы посвятил в тайны Духов тайги. Вангол принял новое имя и новую жизнь, он ощутил в себе ранее неведомые способности. Он как бы просто вспоминал их…

Шли годы, Вангол набирался сил и радовал Такдыгана своими успехами. Все было хорошо и ничего не предвещало беды. Но навеки оставленный, казалось, жестокий мир уже вторгся в этот, таежный, и от него даже в здешней глухомани укрыться не удалось. Ванголу пришлось выйти из тайги. Встреча с людьми – научной экспедицией из Иркутска – дала ему возможность воспользоваться документами одного из участников экспедиции Игоря Сергеева. Студент был тяжело ранен и потерял память. Вангол, теперь уже под именем Игоря Сергеева, появляется в Иркутске. По направлению, подготовленному для него же, Игоря Сергеева, Вангол едет учиться в Москву в Высшую школу разведки РККА. Война для него началась в спецшколе Разведуправления, куда он попал в числе лучших выпускников разведшколы. В первые же дни войны с Германией, в составе разведгруппы «Ветер», он был заброшен в прифронтовую полосу для борьбы с диверсионными группами противника. Вот там и свела его судьба второй раз со Степаном Макушевым, капитаном НКВД, бывшим начальником того конвоя, из которого он когда-то совершил побег, и с Владимиром Арефьевым, лейтенантом Московского уголовного розыска, родственником Макушева. Там же он выходит на след банды уголовника Остапа, убийцы его жены и человека, завладевшего секретным архивом лагерных сексотов. Содержащее огромную информацию досье представляло большой интерес как для уголовников и советских оперативников, так и для немецкой разведки.

Преследуя по пятам через всю страну банду Остапа, Вангол и его друзья попадают в Забайкалье, в места непроходимой тайги, болот и марей. Там, на скалистом берегу безвестной реки, в пещере, куда так стремился попасть Остап, чтобы завладеть хранящимся в ней со времен Гражданской войны золотом, происходит развязка. Остап и его подручные убиты. Архив «грешных душ», найденный при Остапе, уничтожен… Вангол и его друзья вышли на стойбище Ошаны, чтобы сообщить ей о гибели старого Такдыгана. Шла война, здесь они выполнили свою задачу и понимали – их место там…

Возвращение из тайги оказалось непростым. Помогая раскрыть замыслы и обезвредить банду заключенных, пытавшихся совершить побег из эшелона, Вангол случайно спасает жизнь одному из них. Как оказалось, немецкому ученому, еще до начала войны участвовавшему в секретной экспедиции в нашем Заполярье. Эта экспедиция была организована и совершена, втайне от правительства СССР, немецкими спецслужбами из «Аненербе», так кратко называлось основанное в Германии в 1935 году «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков». С декабря 1941 года оно работало уже полностью под крылом СС. Гюнтер Миттель был немцем российского происхождения. Информация, полученная от него, оказалась настолько важной, что Вангол, приехав в Москву, через свое руководство добился встречи с Берией. После этой встречи, результаты которой произвели на генерального комиссара сильное впечатление, было организовано сверхсекретное подразделение, получившее название «Северный ветер».

Основной задачей этого подразделения госбезопасности было определено всяческое противодействие работе вражеской организации, работавшей под эгидой СС, – «Аненербе», борьба с ее агентурой в СССР и в других уголках мира.

Вангол, пользуясь неограниченными полномочиями при формировании своего подразделения, смог собрать в него уже воевавших в это время на фронте под Москвой капитана Макушева и лейтенанта Арефьева. Освободить из-под стражи арестованных профессора Пучинского и его жену Нину. По его просьбе был разыскан среди призывников и направлен под его командование и бывший студент Пучинского Владимир Осокин. Все они составили основное ядро группы «Северный ветер» под руководством опытнейшего разведчика Ивана Ивановича Краскова. Командиром подразделения был назначен получивший внеочередное звание капитана Вангол. Также в группу вошла Ольга, девушка, фотография которой, случайно оказавшись в руках Вангола, вдруг определила его дальнейшую личную жизнь. Они, втайне от руководства, сыграли свадьбу перед самым началом секретных разведопераций, разлучивших их, разбросавших по земле, может быть надолго, а может и навсегда. Этого никто тогда не знал.

Северный ветер поземкой заносит едва видные следы былого, навсегда хороня их в прошлом, очищая пространства для будущего, стремительно летящего вперед, неизвестного и манящего…

Если свежеиспеченной, хорошо бы, еще горячей булкой хлеба крепко ударить по деревянному лотку во время укладки, с нее обязательно посыплются частички лопнувшей хрустящей корочки. Эти ароматные хлебиночки, накапливаясь за целый день развозки буханок в конном возке хлебопекарни, были главным, ради чего трудилась Аграфена Фетисова. Получив в августе сорок первого похоронку на мужа, она поняла, что надеяться больше не на кого. Потому трудилась за двоих. Она развозила хлеб, сама грузила и разгружала возок по нескольку раз в день. В конце рабочего дня, осторожно сметая просыпавшиеся хлебные крошки в свой платок, она радовалась, когда этих крошек было две или три пригоршни. С замиранием сердца проходила она через проходную, вынося их домой, в маленький домишко на окраине Красноярска, где ее ждали четверо голодных детских ртов и мать, почти слепая и немощная старушка. Однажды на проходной ее остановили. Начальник охраны, крепко взяв ее за локоть, твердо сказал:

– Пройдемте в комнату досмотра, гражданка Фетисова. Пройдемте…

Как будто что-то оторвалось в груди у Аграфены. Ноги подкосились, и она, теряя равновесие, повалилась на сторону, увлекая за собой и начальника охраны, щуплого мужика с птичьим лицом. Подскочивший дежурный вовремя подхватил Аграфену и не дал им упасть. После стакана воды для приведения в чувство и тщательного досмотра был составлен протокол о совершении хищения социалистической собственности в условиях военного времени в виде ста двадцати граммов хлебной крошки. В конце сорок второго года Аграфена, осужденная за систематические хищения хлеба на три года лишения свободы, была отправлена в лагерь. На суде она признала, что несколько месяцев каждый день уносила домой крошки хлеба из возка…

– Курица по зернышку клюет… – заключил прокурор, требуя лишения свободы расхитительнице социалистической собственности.

Ее мать умерла сразу после суда. Четверых детей органы социальной защиты определили в детский дом. Старший, Семка, сбежал оттуда на следующий день и навсегда сгинул, наверное пополнив армию беспризорников и малолеток, рвущихся на фронт. Двое младших весной умерли от тифа. А семилетняя девочка Катенька тиф перенесла и выжила. Единственное, что она потом всю оставшуюся жизнь помнила о своей маме, – это ее теплые ладони, с которых можно было губами и языком собирать хрустящие хлебные крошки, вдыхая самый вкусный аромат на земле – запах хлеба на материнской руке…

Провал плана молниеносной войны с СССР означал для Гитлера одно – полный крах всей военной кампании, и не только на Востоке, а вообще в целом. То, что он посчитал некогда пропагандистским выпадом против себя лично и соответственно против Великой Германии, оказалось пророчеством. Тот «клоун», который со сцены возвещал о неизбежном поражении вермахта на востоке, оказался прав. Более того, он смог выскользнуть из его рук в Варшаве, где был арестован, и уйти именно в Советский Союз. Там, что было бы для обычного человека невероятно, он был принят и, так сказать, «обласкан» властью, что дало веское основание Гитлеру усомниться в верности предсказаний этого человека; все свидетельствовало о том, что он работал по заданию советской разведки. Но это было не так. Вольф Мессинг, как оказалось, действительно мог видеть будущее…

Да, полный крах, но это не означало необходимости признания им немедленной капитуляции и прекращения военных действий. Он был к этому готов. Все просто пошло по другому сценарию. По другому, но его же, Гитлера, сценарию. Он был политическим деятелем, планировавшим не на какие-нибудь пять-десять лет, нет, он мыслил стратегически, как минимум на пятьдесят – сто лет вперед.

Сейчас Германия была очень сильна. Никто в мире реально не мог противостоять Германии, никто, кроме Советского Союза с его огромными территориями, неисчислимым населением, в большинстве своем готовым к любым тяготам и лишениям, и армией, с точки зрения немецкой разведки почти безоружной и плохо организованной, но умеющей драться до последнего патрона, до последней капли крови.

В столкновении двух политических вождей, Гитлера и Сталина, все, как оказалось, зависело от мелочей. У Гитлера был единственный шанс победить Сталина – ударить внезапно, разбить ослабленные репрессиями и реорганизацией армии противника еще в приграничных округах, что ему практически удалось, и стремительным рывком танковых армад захватить и уничтожить сердце этой страны, столицу, город Москву. Обезглавить, тем самым разрушить руководство теми остатками армий, которые еще, возможно, и продолжали бы некоторое время сопротивляться на второстепенных, по его мнению, участках фронтов и в окружении. И он был на расстоянии выстрела от цели, но Сталин в эти критические дни Москву не оставил, и те «братья и сестры», к которым он обратился в начале войны, совершили чудо. Российский народ должен был с радостью помочь германскому вермахту сбросить с себя коммунистический гнет, а он шел на смерть со штыками и саперной лопаткой, с криком: «За Родину, за Сталина!»

Это происходило по совершенно необъяснимой причине, понять которую Гитлер был не в состоянии. Какая-то невероятная сила остановила танковые армии на окраинах русской столицы. Какая-то неведомая и непреодолимая стена встала перед вермахтом у стен Москвы. Войск противника практически уже не было, но и сил на последний бросок у наступающих армий не оказалось. То, что должно было произойти, не произошло. Этого не случилось, хотя вождь нации не щадил ни своих, ни тем более чужих. Если захват Франции, Польши и других европейских стран был для него легкой прогулкой, то здесь он шел, что называется, ва-банк, и это он, Адольф Шикльгрубер, фюрер Германии, основатель Третьего рейха Адольф Гитлер, отчетливо понимал. Когда немецкие армии были отброшены от Москвы, он осознал, что просчитался. Увы, обратного хода не было. Лично для него выход был только один – война до победного конца. Уже зимой сорок второго года ему стало ясно, что победа упущена… Несмотря на огромное количество убитых и плененных советских солдат и офицеров, на потерю огромных территорий, Советский Союз выдержал первый, сокрушительный для любой другой страны, удар. Для большинства советских войск не было второстепенных участков фронта; в окружении, без боеприпасов и продовольствия, без связи и надежды на помощь, они продолжали ожесточенно драться, унося жизни солдат вермахта, хороня вместе с ними уверенность в их могуществе и непобедимости.

Гитлер предвидел, что при всей мощи немецкой армии вести боевые действия на вражеской территории, при протяженности линии фронта в несколько тысяч километров, практически без дорог, в условиях русской зимы и не менее ужасных в связи с бездорожьем весны и осени, будет крайне сложно и практически бесперспективно. Он хорошо понимал – чем дольше это будет продолжаться, тем меньше шансов на успех. Но не это стало главным. Он не потерял веры в себя и свою нацию, веры в свою исключительную роль и путь, предначертанный Богом. Наоборот, энергия била через край. Вторая мировая война, развязанная им, изначально была средством достижения определенной цели, а с зимы сорок первого стала еще и ширмой, прикрытием того, что он задумал и что неуклонно осуществлял под покровом непроницаемой тайны. В нее, эту тайну, были посвящены немногие, самые преданные лично ему лица, из числа высшего командного состава СС и элиты общества «Аненербе». Сотни тысяч, миллионы людей должны были погибнуть, обеспечив реализацию его цели. А идея – мечта первого наци – стоила того. Создание нового мира для избранной расы, великой арийской расы, расы господ чистой арийской крови. Вот что было мечтой и целью Гитлера. Изначально этим миром, этим столь необходимым жизненным пространством для немцев должна была стать захваченная Европа, но неудача на Востоке перечеркнула этот план. Зато само Провидение открыло для него и его нации новые возможности в новом, по-настоящему новом мире. Именно это обстоятельство наполняло его бешеной, неиссякаемой энергией. Он принял это как указующий перст. Земля, сокрытая для всего мира, уготована для его народа. Земля чистая, девственная, благодатная – Новая Швабия, она преподнесена была его нации как подарок Богов, бережно переданный мудрецами древнего Тибета. Именно они, тибетские ламы, указали место, где искать вход, именно они дали подсказки к тем открытиям, которые перевернут мир и положат его к ногам немецкой нации. На это нужно время, и его у немцев будет в избытке. Главное, освоить новые земли и создать на них мощную научно-производственную базу. А это немцы умеют, как никакой другой народ.

Новый мир, его создание требуют колоссальных средств, и они будут обеспечены за счет всего того, что можно выжать из этих заселявших землю недочеловеков, возомнивших себя, по собственному слабоумию, людьми. В отличие от большинства лидеров партии Адольф Гитлер отчетливо понимал, что только одни немцы не могут возродить арийскую расу. Ее придется воссоздавать по крупицам, собирая лучших ее представителей во многих других нациях, в том числе и славянских. Предстоит колоссальная селекционная работа… Для этого нужно продолжать войну и собирать все ценности, рассеянные в странах варваров, они должны принадлежать новому миру, новой, чистой арийской расе. Для этой цели были созданы специальные подразделения СС. В сферу их интересов попало все – от драгоценных камней и металлов в любых изделиях, включая зубные протезы и хирургические вставки, кончая шедеврами мирового искусства всех видов. Все это с немецкой педантичностью учитывалось и изымалось. Отдельно и под особый контроль попадали древние рукописи и артефакты. Эти материалы, под строжайшим надзором СС, передавались специалистам общества «Аненербе» для экспертиз и принятия решений по их дальнейшей судьбе. Все, что веками лежало в музейных хранилищах, монастырских и церковных библиотеках, тщательно изучалось, и то, что представляло, по мнению специалистов общества «Аненербе», особую ценность, подлежало немедленному изъятию. Объемы работ в связи с захватом новых территорий существенно возросли; и перед руководством СС остро встал кадровый вопрос. Фюрер требовал наиболее эффективного выполнения поставленных задач. Качественно и быстро!

Особой заботой фюрера была окружена совершенно секретная программа «Источник жизни». Разбросанные по всей Германии, и не только Германии, специальные родильные дома уже выдавали младенцев чистых арийских кровей. Сотни лучших специалистов уже вели селекционную работу. Велись опыты по выявлению носителей чистой арийской крови. Создавались банки хранения спермы лучших представителей нации. Их потомство необходимо Германии, новой Германии, неуязвимой и могущественной. Именно они должны были стать и будут основным населением Новой Швабии. Именно для них, ради их будущего льется благородная кровь сегодняшних немцев. Эти жертвы священны, они необходимы. Гитлер был фанатически предан своей мечте, при этом действовал прагматично и целеустремленно. Необходимость морской переброски людей и техники требовала установления господства немецкого флота в океане, и это было достигнуто. «Волчьи стаи» немецких подводных лодок обложили Англию плотным кольцом. Подводные лодки – единственное транспортное средство, способное доставить людей и грузы в Новую Швабию. Финансирование и строительство субмарин шло опережающими темпами и находилось под личным контролем фюрера. Экипажи лодок «конвоя фюрера» при формировании проходили через «сито» СС. Подводники – элита нации, от них требовались не только высочайшее профессиональное мастерство и личная преданность идеям национал-социализма, но и безупречная родословная.

– Как же попасть на фронт! Уже везде писал, ходил с рапортами сам – бесполезно. Я же летчик, военный летчик, мне надо там быть! Бить фашиста, а я здесь почту развожу! Да ладно бы только почту, а то вот смех и грех, козу до Назимово отправить сподобились! Привязали, а она орет как ненормальная…

Сергей Комаров в 1939 году был призван в ряды Красной армии. В 1941 году с отличием окончил Ульяновскую военную авиационную школу летчиков и направлен служить в Красноярский край. А это совсем в другую сторону от войны, что ему категорически не понравилось. Но приказы не обсуждаются, Сергей, с детства приученный к дисциплине, вырос в семье военных, добросовестно и с полной отдачей выполнял свой долг служения Родине там, где было приказано. Прикомандированный к Енисейскому авиаотряду, он честно выполнял свой долг. Приходилось летать над таежным краем во всех направлениях. От Норильска до Абакана. Если бы не война, он был бы счастлив. Таких красот, как эта сибирская земля, ему еще не приходилось видеть, но война…

В этот вечер, после очередного полета, он зашел в штаб и долго рассматривал висевшую там, на стене, карту района. Что-то сверял по своей полетной карте, чем вызвал интерес командира.

– Что у тебя, Комаров?

– Дак вот, говорю же, вот здесь никаких населенных пунктов по карте, а там целая деревня по реке. Карты выдали, поди, еще царских времен, как по ним летать?

– Да не может такого быть! Нет тут ничего и никогда не было. Ты что-то путаешь…

– Да ничего я не путаю, я два раза над ней прошел. Низко, людей видел, избы, коров. Что я, во сне, что ли, самолетом управлял, товарищ командир?

– Ладно, пиши рапорт, доложу куда следует про твою «потемкинскую» деревню. Может, и правда карта старая…

Военлет Сергей Комаров сел за стол, вытащив из планшета остро заточенный карандаш, тщательно вывел на чистом листе: «Рапорт». Он уже восемь раз писал это слово за два месяца, просился на фронт. Но, увы, не отпускали. Теперь он опять машинально написал слово «Прошу» и, усмехнувшись, продолжил – «проверять на соответствие с действительностью полетные карты местности, поскольку в квадрате таком-то я обнаружил населенный пункт, никак на карте не обозначенный».

Данный рапорт так и остался бы в столе начальника аэродрома, как и многие другие докладные, если бы не летел он по срочным делам в Красноярск. А так вместе с другими важными бумагами, в спешке, и его случайно положили в портфель. Вызвали Никонова на совещание партактива, как всегда, срочно, и явка обязательна.

На совещании обсуждались вопросы, связанные с помощью фронту, поднималась роль и ответственность коммунистов за решение поставленных партией задач. В конце совещания представитель особого отдела в небольшом выступлении рассказал об участившихся случаях дезертирства и уклонения от мобилизации, потребовал на местах усилить контроль за контингентом призывного возраста. Тут-то и решил высказаться Никонов. Очень уж хотелось ему отметиться, показать себя краевому начальству. С места слово попросил и, получив разрешение, начал:

– Это, конечно, усилить контроль за контингентом, это понятно. Уклонение от мобилизации – все одно что дезертирство, и за то карать надо со всей строгостью. Я тут перед совещанием выяснить пытался, что за деревня на речке Коенга, есть такой приток Енисея в нашем районе. Никто не знает. По учету и по картам нет там никакой вообще деревни, а мой летчик над этой деревней дважды пролетел, людей, дворы, все, как положено, видел. Выходит, для кого мобилизация, а для кого мирная жизнь и не кончалась…

В президиуме начальство заерзало на стульях. Недоумение и возмущение на лицах. Недовольство даже в зале кто-то выразил.

– Как так?! Не может такого быть!

– Вы после совещания останьтесь, товарищ. Разобраться надо с вашим летчиком, – холодно приказал ему особист.

– Хорошо, – ответил выступавший и внезапно вспотел. Черт его дернул с этой деревней. А вдруг это действительно привиделось Комарову, ну, от недостатка кислорода бывает иногда у летунов, а может, он и выпивши был. Они, гады, всегда для сугрева… Надо было сначала самому проверить! От дурья башка…

Через полчаса в небольшом кабинете он, стоя навытяжку перед комиссаром особого отдела, трясущейся от волнения рукой положил на стол лист бумаги с рапортом.

– Я, товарищ комиссар, вот, рапорт имею от летчика. Проверить сами не успели, это ж только вчера факт такой известен стал.

– Зачем же на совещании такие вещи непроверенные заявлять? Это же дискредитацией партийно-советских органов попахивает, клеветой на советскую власть.

– Вот, пожалуйста, прочтите, это же на бумаге, черным по белому…

– Черным по белому, говоришь. Хорошо, проверим. Но если это бред твоего летчика, то под трибунал пойдете оба. Свободен.

Вечером этого же дня, брызгая слюной, по кабинету метался начальник краевого НКВД.

– Проверить мало. А если эта деревня действительно есть? Что тогда? А тогда мы с тобой под трибунал пойдем, потому как, уму непостижимо, за двадцать четыре года советской власти не увидели деревню на своей земле! Немедленно направить туда спецотряд НКВД, с особыми полномочиями. Найти эту деревню, если она есть, и сделать так, что ее нет! И никогда не было! Слышишь?! Никогда не было! И чтоб ни духу ни слуху об этой деревне. А этого, как его, ну, придурка, что на совещании выступил, законопатить так, чтоб и след его простыл.

– Так, а вдруг он прав?

– Тем более, ты что, не понял?!

– Так точно, теперь все понял. Сам с отрядом пойду.

Особист вышел из кабинета и прямо из приемной позвонил на аэродром.

– Дежурного НКВД!

– Сержант Деревянко.

– Там на Енисейск самолет должен быть.

– Есть рейс в шесть двадцать утра.

– На нем попытается улететь Никонов.

– Знаю такого, утром оттуда прилетел.

– Появится, задержать – и сразу ко мне, звони, машину пришлю. Ясно?

– Так точно.

Никонов не понимал, что происходит. Утром он приехал на аэродром, и его задержали. Никто не слушал его и ничего ему не говорил. Просто скрутили руки и бросили на пол в дежурке. Потом какой-то милиционер спросил:

– Никонов Иван Сергеевич?

– Да, – ответил он с надеждой, что сейчас все это недоразумение закончится, но сильный удар в голову погасил его сознание.

Очнулся Никонов на бетонном полу в камере, кроме сильной головной боли и духоты, какое-то время ничего не осознавал.

– Где я?

– В ж… – ответил чей-то сиплый голос.

– Товарищи, помогите, я задыхаюсь, – простонал он.

– Я же говорил, политического к нам определили… Сука, стучать теперь будет…

– А может, и не будет. Видишь, товарищу плохо, помоги ему, Муха.