По следу «Аненербе». Вангол-3

Они должны были выйти к притоку Вилюя под названием Алгый-Тимирнить – что в переводе с тунгусского означало «Большой котел утонул» – и обследовать местность Елюю-Черкечех, что означало «Долина смерти». Сами эти названия уже говорили о многом непонятном, по крайней мере чужеродном, особенно для этой местности, куда практически не ступала нога цивилизованного человека.

Не так уж и много на земле таких мест, труднодоступных для людей и потому еще совсем диких. Вангол знал по себе, как опасна эта девственная природа для человека из города, особенно сейчас, когда тундра еще скована морозом и занесена плотным, как песок, снегом. Белая бескрайняя пустыня, причесанная северными ветрами, неуютная и пугающая своей безжизненностью. Окажись здесь даже опытный человек один на один с ней – и все, выжить шансов нет. Как же выжил Гюнтер после возвращения оттуда? Жаль, он не успел об этом рассказать.

Вангол не знал о существовании записей в тетрадях Гюнтера, которые именно сейчас с удивлением и интересом читал старик в маленькой квартире на первом этаже разбитого артобстрелом дома, в осажденном немцами Ленинграде, почти за пять тысяч километров от этого места.

На исходе третьих суток пути охотники остановились.

– Здесь стоять будем, там долина злых духов, долина смерти.

– Хорошо, ставим палатки, готовим ужин, организуем ночлег, а утром пойдем дальше. Так, Василий?

– Так, так, начальник, я с вами. Полдня ехать будем до того места, о котором вам сказал, там аэроплан без крыльев.

– Хорошо. Вот завтра и займемся поисками этого аэроплана. Степан, останешься на базе, обосноваться здесь надо надолго. Займи охотников делом, коль они дальше идти не могут, хорошо?

– Хорошо, товарищ начальник… – улыбнулся Макушев.

– Начальник экспедиции… – ответил ему с улыбкой Вангол, почувствовав, как в голове Макушева всколыхнулись воспоминания его конвойной службы до войны.

Да разве мог тот тогда предположить, что попадет под начало одного из своих подопечных…

Степан Макушев ни тогда, ни сейчас об этом, естественно, и не думал. Он был весь поглощен тем, чем жил теперь, сегодня. А сегодня он был как бы зам по тылу, а это очень ответственная работа в экспедиции. И это сразу почувствовали на себе те, кто остался на базе. К возвращению Вангола и его группы наспех разбитая ночью стоянка преобразилась до неузнаваемости. Палатки выстроились в ряд, появился склад и даже столовая.

Охотники смеялись:

– Зря остались, в «большого» начальника духи долины вселились все сразу, нет никому отдыха, весь день работа, работа… – но были довольны.

Вангол и его товарищи вернулись под вечер ни с чем. Несколько раз они пытались даже копать там, где показывал молодой эвенк, но безуспешно. Абсолютно никаких примет этого места не существовало, голая тундра. Но Василий утверждал: «Здесь».

А здесь все было под глубоким снегом…

Только там, на месте, Владимиру пришла мысль:

– Так мы ничего не найдем до лета. Нужно сделать щупы. Длинные металлические пруты, которыми будем протыкать снег, и если наткнемся на металл, будет слышно.

– Да, возможно, это бы помогло, но где здесь взять эти пруты?

– Центральные колья палаток я специально заказал цельнометаллические, так, на всякий случай, они точно подойдут для этого.

– Случайностей не бывает, Владимир, ты молодец, завтра поделим площадь на квадраты и попробуем.

– Не расстраивайся, Василий. Завтра точно найдем твой аэроплан, – ободрил расстроенного охотника Арефьев, дружески похлопав его по плечу.

– Это здесь, – ища участия, повторял эвенк.

– Мы верим тебе, верим! – ободрил его и Вангол.

Макушев был крайне удивлен, когда увидел: первое, что сделал Арефьев, прибыв на базу, – это разбор одной из палаток.

– Ты чего, Володь?

– Проверить надо идею.

– А палатка при чем?

– Палатка ни при чем, колья центральные нужны.

– Так бы и сказал, палатку не тронь, колья, которые железные, в тех нартах лежат, для четвертой палатки. Эвенки чум поставили, им в палатке непривычно.

– Отлично, благодарю за ценную информацию. – Бросив уже выдернутый из снега боковой колышек, Владимир побежал к нартам.

– Вот это уже просто хулиганство, а еще мент, вот повезло с родней… – Макушев забил ногой колышек в наст, восстановив перекошенную палатку.

Арефьев, отыскав прут, тут же, для проверки, с силой вдавил его в снежный наст и вдруг услышал характерный металлический стук.

– Не понял?! Что это?

Он несколько раз постучал. Где-то на полуметровой глубине, как ему казалось, был металл. Он сходил за лопатой и стал копать.

– Владимир, давай в палатку, каша стынет! – услышал он.

– Каша – это святое! – ответил он и, оставив свой раскоп, пошел на зов Макушева.

После ужина выходить в темноту на холодный, пронизывающий ветер ему уже не захотелось.

«Будет утро, раскопаю», – подумал он и, завернувшись в меховой спальник, уснул.

Утро началось с подъема, который устроил Макушев по всем правилам воинского устава. Арефьев, наскоро перехватив пару сухарей с чаем, побежал копать дальше, и через некоторое время в палатке, где остальные члены экспедиции еще только намазывали маслом хлеб, услышали ликующий крик Арефьева:

– Нашел! Я нашел!

– Чего он там нашел? – удивился Макушев.

– Пойду посмотрю.

– Ты чего орешь? – увидев торчащую из сугроба задницу Арефьева, спросил Макушев.

Тот, выбравшись из снежной норы, протянул Макушеву металлический предмет, похожий на три звена необычной формы цепи.

– Что это?

– Не знаю. Но это металл, который даже не заржавел, смотри, он блестит. Что же это такое?

Находку принесли в палатку, где, тщательно очистив тряпочкой, стали ее внимательно осматривать.

– Это деталь какого-то сложного механизма. Может, здесь самолет потерпел аварию?

– Это не так, здесь самолет никогда не летает, – опроверг версию Василий под одобрительные кивки остальных охотников.

– Ладно, сохраним, потом эксперты разберутся в лаборатории, откуда эта штуковина взялась, – принял решение Вангол. – Главное в другом, Арефьев, ты дважды молодец! Идея со щупом твоя, да еще и это! Воткнул наобум и нашел кусок железа в тундре, где он, может быть, единственный на тысячу квадратных километров! Скажи кому, не поверят!

– Поэтому надо прямо сейчас составить служебную записку – и в отчет, вместе с этой штуковиной, – добавил Макушев.

– Полностью с этим согласен, указать время и место обнаружения и описать по возможности точно. Это мы поручим Осокину, сегодня он остается дежурным на базе.

– Есть! – коротко ответил Владимир. – На ужин перловка с тушенкой, не опаздывайте, – крикнул он отъезжавшим в поиск.

Прибыв на место, Вангол дал указание расчертить площадь десять на десять метровых квадратов от центра, который показал охотник.

Вчера, уезжая, Вангол для проверки незаметно от охотника пометил это место, сегодня Василий привел именно к нему, хотя метель за ночь замела все следы их деятельности. Хороший таежник, память цепкая, ориентируется в пространстве превосходно, подумал о нем Вангол. Учитывая предполагаемый размер искомого объекта, пошли по квадратам с шагом в полметра. Двумя щупами действовали Арефьев и Макушев, дело пошло быстро.

Уже через час щуп Макушева ударил по металлу, всего на три метра севернее от центра площадки. К вечеру немецкие аэросани, уже сильно утонувшие и вмерзшие в болото, были откопаны и стояли готовые к транспортировке. Не бросать же такое чудо техники! Решено было завтра оленями утащить их на базу. Там придется разобрать и по возвращении переправить в Москву – это очень веский аргумент и доказательство неоспоримое.

– Нам очень повезло, друзья, с этой находкой, но это лишь часть нашего задания, и не главная. Завтра с нами идут все. – Вангол кивнул охотникам. – Там вы быстро цепляете аэросани и уходите обратно. Мы вам поможем. А мы уходим дальше. Всем все ясно?

Охотники согласились: Василий-то уже два раза там был, и ничего с ним не случилось, успокаивали они себя, гася суеверный страх в душах.

– Вот и ладно. Тогда отбой.

До места, координаты которого Гюнтер сообщил Ванголу, от места их стоянки было более ста километров, поэтому, поскольку охотники идти с ними не могли, экспедиционная группа увозила с собой весь спецгруз и питание. Они забирали почти все нарты с оленями, оставив охотникам только одну упряжку, другого варианта не было. Вангол еще раз спросил, не пойдут ли они с ними. Ответ был отрицательный, и Вангол воспринял его спокойно и с должным уважением. Он понимал, как важны законы предков на этой земле. Единственной просьбой Вангола было: если от них не будет вестей более двух недель, нужно сообщить о пропаже отряда по определенному адресу. Для этого эвенки должны добраться до ближайшей точки, где есть связь с Москвой, и отправить телеграмму. Вангол передал листок с текстом одному из охотников. На этом и простились. Василий свое слово сдержал и пошел с ними.

Сам переход занял два дня, ухудшилась погода, сильный ветер обжигал лица и выхлестывал тепло из одежды. Трудно было определяться на местности. Карта района была очень приблизительна, по сути, этот участок был «белым пятном». Звездного неба просто не было потом еще трое суток. «Примерно здесь», – самое точное, что мог сказать Вангол своим людям.

– Что вы хотите здесь искать? – допытывался Василий у всех по очереди.

Над ним по-доброму издевались: Арефьев сказал, что это государственная тайна, но как лучшему проводнику он ему расскажет. Оказывается, в Москве копали метро и заблудились, где-то здесь должен быть выход…

Макушев, тот сказал, что сам точно не знает, но какой-то старый рудник, еще царский. Володя Осокин сказал ему, что ищут копи царя Соломона…

Расстроенный тем, что ему не открывают правды, на привале Василий подошел к Ванголу.

– Начальник, я хороший человек?

– Да, ты очень хороший человек.

– Почему все смеются надо мной, говорят неправда? Я смелый, я пошел с вами, мне обидно, что…

– Хорошо, Василий, придется рассказать тебе правду, а на товарищей не обижайся, они не имеют на это права.

Вангол объяснил Василию, что, по имеющимся данным, в этом районе побывала немецкая научная экспедиция, еще до начала войны. Аэросани принадлежали немцам. Что они здесь искали – неизвестно, зачем приходили и куда исчезли – тоже неизвестно. Тогда они с Россией еще не воевали, теперь они – наши враги и то, что они здесь делали, необходимо выяснить. Вот за этим и приехали.

– Теперь мне все понятно, начальник, скажи, что я должен делать?

– Твое дело – олени и нарты, Василий, занимайся этим делом, хорошо?

– Хорошо, начальник, но я буду все смотреть, мои глаза хорошо смотрят, много видят.

– Я это знаю, Василий, ты хороший охотник, если что заметишь необычное, любые следы пребывания людей, сразу покажи.

Василий, довольный тем, что справедливость восторжествовала, с энтузиазмом занялся устройством стоянки. Теперь уже он стал подначивать своих сверстников Арефьева и Осокина.

– Что, скоро к тебе в гости прямо поедем, да? Прямо в Москву на олешках, да? Дырку в земле найдем и поедем, да?

К Макушеву он относился с большим почтением, он считал его человеком-медведем. А медведь для эвенка – хозяин тайги, священное животное. Поэтому с ним шутить охотник позволить себе не мог.

Точные координаты удалось установить только на пятый день, оказалось, они не дошли до точки несколько километров и теперь немедленно отправились туда.

– Вот теперь мы точно на месте. Здесь ставим палатки.

Ничего примечательного заметно не было. Крутой берег реки в своем изгибе был полностью заметен снегом, как и везде, на многие километры. Безлюдная и безжизненная снежная равнина с пологими холмами, изрезанная руслом замерзшей реки, и больше ничего. Поставив палатки и поужинав, собрались на совещание. С чего начинать, если не за что даже зацепиться?

– Так или иначе, мы сюда прибыли и то, что здесь была экспедиция немцев, фактически подтвердили. Это первое. Теперь второе. Если это место и было зоной контакта, то за год природа просто стерла все следы, и, вероятно, те, кто способствовал тогда контакту, сделали все, чтобы этих следов не осталось. Поэтому наш расчет на возможный вариант нового контакта неверен. И это так и есть. Они не приглашали нас. Они просто передали послание, и все.

– Я предлагаю все же пройти со щупами, тем более я пробовал, здесь снег не такой плотный.

– Хорошо, возьми с собой Владимира и работайте, вдруг опять удача улыбнется вам.

Но на этот раз Арефьеву не подфартило ни в первый день, ни в последующую неделю поисков.

Вангол с Макушевым и Василием объезжали участок за участком всю долину Вилюя, но нигде никаких особенностей замечено не было. Однажды вечером уже улеглись в спальники, как вдруг услышали шум. Необъяснимый и непонятный. Они явно слышали нарастающий гул, он шел из земли, похожий на звук прибывающего поезда. Он медленно нарастал несколько минут, а потом произошел резкий хлопок. Они выскочили из палатки, но ничего необычного, кроме странного кисло-сладкого запаха, вдруг на какое-то мгновение возникшего и исчезнувшего, да сполохов яркого сияния в небе, не заметили.

С шумом вобрав ноздрями в свою необъятную грудь воздух, Степан Макушев сказал:

– Как будто рванула пробка из огромной бутыли с брагой, чуете?

Вангол согласно кивнул Степану.

– Что же это такое могло быть? – произнес он, пытаясь понять произошедшее.

Василий виновато улыбнулся:

– Это мы слышали дыхание Духов смерти, надо сейчас отсюда уходить.

Но, поскольку все уже было готово к ночлегу, уйти решили утром, переночевав здесь. Впоследствии Ванголу стало ясно, что это была трагическая ошибка. То, что случилось потом, было абсолютно необъяснимо, нереально и страшно. Даже ему. Около полуночи Вангол проснулся от душераздирающего крика. Палатка была открыта, и ветер трепал ее створки, Вангол был один. Нашарив в кармане палатки фонарик, Вангол включил его и, вынырнув наружу, резанул лучом света вокруг себя. То, что он увидел, заставило его похолодеть. Он стоял на краю бездны. Вокруг была полная темнота, в которой просто терялся луч его фонарика, ни от чего не отражаясь. Бездна начиналась у его ног, и он медленно начинал в нее сползать. Он сделал попытку шагнуть назад, отступить и в это мгновение рухнул, потеряв опору под ногами. Дикий крик вырвался из его горла сам по себе, и… он открыл глаза. В палатке, которую рвал шквалистый ветер, был свет от включенного фонарика. Вангол привстал и огляделся. Рядом сидели с бледными и мокрыми от напряжения лицами Степан и охотник Василий.

– Что случилось? – хрипло, от внезапного волнения ему перехватило горло, спросил Вангол.

Макушев смотрел на Вангола и хотел что-то сказать, но не мог. Его губы кривились в попытке, но кроме частого дыхания не выдавали никаких звуков. Василий тоже молча теребил пальцами свою меховую шапку, из его глаз катились градины слез. Он не утирал их, они собирались в его едва проступивших на верхней губе усах и стекали по ним к углам рта, подбородку и шее. Казалось, в этой гнетущей тишине время остановилось.

Вангол молча встал и двинулся к выходу из палатки. Сильные руки Макушева остановили его, буквально пригвоздив к месту.

– Нет! Нельзя! – услышал он его судорожный шепот.

– Что случилось?! Степан! – справившись с собой, уже твердо и требовательно спросил Вангол, силой снимая с себя тяжелые руки Макушева.

Он успокаивающе посмотрел в его глаза и неимоверным усилием воли вернул Степана в реальность. Тот, глубоко вздохнув, расслабил намертво сжатые пальцы.

– Степан, что с тобой? – повторил Вангол.

– Черт знает что! – откинувшись на свой спальник, медленно проговорил Макушев, обеими ладонями он растирал себе виски.

Вангол повернулся к Василию и стал приводить его в чувство. Тот через минуту обессиленно упал на свое ложе.

Вангол достал фляжку со спиртом и налил в кружку Макушеву. Тот, выдохнув, проглотил обжигающую жидкость и наконец вполне осмысленно посмотрел вокруг.

– Вангол, ты прости, но я сейчас так материться буду, палатка треснет, твою мать…

– Ты это потом, на свежем воздухе, пожалуй, а то без палатки нам туго придется, – с облегчением улыбнулся Вангол.

– Представляешь, мне такое привиделось, чуть в штаны, ей-богу, не наделал! Сплю. Вдруг слышу, будто кричал кто, звал на помощь, я вскочил, вас нет, я из палатки, а там нет ничего, вообще ничего, ни неба, ни земли, и пропасть под ногами… Ну и я туда ка-а-а-ак… – Далее Макушев так обозначил свое состояние, что самые блатные зэка позавидовали бы обилию эпитетов и красок в его речи.

Василий, до того лежавший молча, резко сел:

– Начальник, я то же самое делал, только еще страшней… там за палаткой земля провалилась, как теперь будем? Шаманы были правы, я, дурак, им не поверил, сам пошел, вас привел, теперь все погибай будем… – И слезы вновь покатились из его глаз.

– Василий, успокойся, тебе это показалось, приснилось, понимаешь…

– И ему тоже приснилось?

– И ему тоже, такое бывает, – заключил Вангол, прекрасно понимая, что говорит полную ерунду.

Вангол подошел к выходу из палатки и, освободив полог от вязок, откинул его. Яростный ледяной ветер ударил его в лицо, он на мгновение прикрыл глаза и шагнул наружу. То, что представилось взору Вангола, не повергло его в ужас только потому, что он мог управлять собой, как никто другой. Черная бездна окружала их палатку со всех сторон. Они как бы парили в воздухе… Вангол закрыл глаза, удерживая себя в состоянии спокойствия. Его мозг четко работал, анализируя ситуацию. Этого не может быть. Ветер, ему в лицо бил ветер, холодный ветер, ветер зимней тундры с его специфическим запахом и земным шумом. Шорохом секущего по насту мелкого снега. Легкого похрустывания ломающихся снежинок под его ногами… Этого не может быть!

Вангол сосредоточился, вообразил себе тот мир, что должен был предстать перед ним на самом деле, и открыл глаза.

Яркие звезды сияли в черном небе. Ослепительно-яркие после того густого мрака, который был лишь несколько мгновений раньше. Он оглянулся, из палатки высунулся Василий и, облегченно вздохнув, грустно улыбнулся.

– Какой я комсомолец? Совсем плохой, мне приснилось, а я поверил? Начальник, не говори никому про это, над Василием смеяться охотники будут…

– О чем не говорить, Василий?

– Об этом.

– Так ничего же не было.

– Конечно, не было, начальник, ничего не было… – рассмеялся молодой эвенк.

Макушев вышел из палатки и пошел в сторону по малой нужде, чертыхаясь и охая с присказками, от которых даже ветер постепенно утих.

Они разожгли костер и сидели у огня до утра, попивая крепкий чай с сухарями, вглядываясь в изумительно красивое, бездонное, бесконечно глубокое и одновременно близкое, вбирающее, впитывающее в себя целиком, нависающее над ними, живое, трепетно дышащее сиянием миллиардов светил небо.

Еще неделя поиска не принесла никаких плодов, и Ванголом было принято решение возвращаться. В условленное время связались с подводной лодкой, она ждала их. Через два дня немецкие аэросани были разобраны по винтикам и упакованы. Инструмент был доставлен с подводного корабля. Рама саней оказалась слишком массивной, конструкция не могла быть разобрана, после тщательного описания и составления чертежей она была оставлена на ответственное хранение охотникам, обязавшимся доставить ее и передать в органы НКВД с подготовленной Ванголом служебной запиской.

Подробный доклад о выполнении задания лег на стол Лаврентия Павловича уже на второй день по возвращении группы на базу. Времени для составления его у Вангола было предостаточно. Он весь обратный путь совершенствовался в гидроакустике и писал доклад. Кратко, но содержательно. Он хорошо знал, кто будет его читать. Вангол, кроме всего, отразил в нем и свое мнение о том, что обследованная группой территория представляет реальную опасность для жизни и здоровья: она своеобразно и надежно защищена от людей, от ее тщательного изучения и исследования некими энергиями, о существовании и свойствах которых нет сведений в научном мире.

Внимательно прочитав все изложенное, Берия задумался.

– Что ж, не зря время потрачено, не зря. Факт существования немецкой экспедиции достоверно подтвержден. Рассчитывать на прямой контакт не приходится, я это предполагал. Что ж, будем внедряться в это сатанинское «Аненербе». Через него, и только через него возможно реальное противодействие немцам в освоении ими тех технологий, которые катастрофически опасны не только для нас в этой войне, но и для всего человечества. А эту территорию действительно надо как-то обезопасить для населения, впрочем, какое там к черту может быть население. Ладно, сделать что-то все равно надо. Но не сейчас. А сейчас срочно подготовить и реализовать операцию внедрения.

Он снял трубку и, когда услышал ответ, произнес только одну фразу:

– Завтра в двадцать ноль-ноль.

– Есть! – ответил ему на другом конце провода полковник Красков.

Иван Иванович бережно положил трубку на аппарат и облегченно вздохнул. Последние месяцы он жил как на вулкане. Его не беспокоили, но он чувствовал, что «шеф» ждет ответы на поставленные им вопросы, и это ожидание затягивалось. Сам он тоже волновался за судьбу группы. Он понимал: если результат экспедиции будет нулевой, все может закончиться печально для всех. Легче похоронить эту информацию и забыть о ней, естественно, вместе со всеми, в нее посвященными, чем «искать черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет». Но все произошло как надо. Вангол не подвел старого разведчика. Берия назначил встречу, значит, все пойдет по плану, разработанному им и уже утвержденному на самом верху. Красков отдал в отдел шифровку с приказом группе «Северный ветер» и открыл перед собой папку, на обложке которой было только одно слово «Аненербе», перекрытое штампом «Особо секретно».

– Оль, ты понимаешь, что нам предстоит?

– Да, понимаю.

– Ты уверена, что выдержишь?

– Уверена. А ты выдержишь?

– Пока не представляю, как я смогу доверить тебя этому… эсэсовцу.

– Если Красков узнает, что мы вместе, будет плохо.

– Он знает, я сказал ему вчера, что мы поженились.

– Зачем?

– Чтобы он об этом знал. Понимаешь, Оль, я не умею иначе.

– Я люблю тебя.

– Я тоже.

– Что теперь будет?

– Ничего плохого не будет.

– И что Красков сказал?

– Поздравил и обиделся, что его не позвали на свадьбу.

– Врешь…

– Вру… то есть не вру, а просто шучу. Он сказал, что, конечно, рад за нас, но изменить что-либо, а уж тем более отменить операцию не может. Если честно, то он несколько растерялся.

– И не надо отменять, мы же все выдержим, правда?

– Правда. Я убедил его в том, что наши отношения не повлияют на работу.

– А сам говоришь…

– Да ничего я не говорю, я люблю тебя, Ольга, я хочу, чтобы ты была всегда рядом со мной, вот и все. Так будет, когда мы победим, а пока…

– А пока обними меня покрепче, дорогой…

Оба Владимира, Осокин и Арефьев, получили задание – в максимально короткий срок освоить немецкий язык, все их время было посвящено только этому. Опытнейшие преподаватели немецкого сменяли друг друга. Практически обучение велось круглосуточно, в нем активно участвовали Вангол и Ольга. Им тоже важно было шлифовать и доводить до совершенства немецкий. Все складывалось удачно, за исключением одного – заболел Макушев. Он вообще не знал раньше, что такое болеть. Ранения – это единственное, что валило его с ног. А тут случилось нечто непонятное…

Степан еще в подводной лодке на пути обратно почувствовал себя плохо и уже в Москве слег окончательно. В госпитале, куда он был помещен, никто не мог поставить диагноз. Вангол через Краскова настоял на встрече с главным врачом госпиталя, мужчиной пожилым, но, несмотря на видимую усталость, очень энергичным.

– Да, озадачили вы меня, молодой человек, озадачили, – после некоторого молчания сказал врач, выслушав рассказ Вангола о том, что он считает причиной болезненного состояния своего друга. – Вы знаете, это, конечно, все интересно и, может быть, имеются основания полагать, что… – Доктор закашлялся. – Однако нам абсолютно неизвестны методы лечения болезней такого характера. Тем более такого рода диагностика не имеет никакого отношения к науке, к современной медицине… Хотя скажу откровенно, нечто подобное наблюдалось уже в мировой практике и описано. Однако результат всех попыток лечения был один. Летальный исход.

Доктор, увидев, что Вангол не понял термин, пояснил:

– Простите, пациенты всегда умирали.

– Да, спасибо, я понял, но само по себе определение «летальный исход» интересно.

В усталых глазах доктора появился некий огонек, он внимательно вгляделся в Вангола.

– Вы редкий человек, в наше время очень мало кто вдумывается в смысл произносимых слов. Да, смысловое значение этих слов прямо свидетельствует о том, что при наступлении смерти физического тела человека, что характеризуется остановкой сердца, душа исходит из него, то есть улетает. Это явно антинаучный тезис, но, увы, подавляющее большинство ученых спокойно употребляют данную терминологию, при этом напрочь отрицая наличие у человека души.