– Ну что вы, это просто совпадение, вы тоже заставили меня немало подумать, – ответил польщённый и смущённый Александр Иванович.
– Неужели наш талантливый гроссмейстер изволил проиграть армейскому юноше, – с усмешкой сказал Карл Феликсович, отвлекаясь от преферанса.
– Да, друг мой, – ответил Павел Егорович, ничуть не смущаясь, – ведь в отличие от некоторых карточных игроков, он выигрывает абсолютно честно.
– Поостерегитесь так говорить, Павел Егорович, ведь я могу и обидеться на вас, – пригрозил ему Карл Феликсович, заметно помрачнев.
– Шахматы без сомнения глупая игра, – в один голос заявили супруги Симпли.
Однако поручику более не хотелось находиться в душной гостиной в компании родственников. Он откланялся и покинул заседавших господ, проводивших его равнодушными взглядами. Зайдя в свою комнату, он накинул шинель, надел тёплые сапоги и, заперев дверь на замок, направился к выходу из замка. В колонном зале всё ещё не был убран деревянный стол для гроба, накрытый бардовым покрывалом. Поручик постоял немного рядом с этим столом, жалея, что так и не увидел в последний раз своего деда, потом отворил дверь и вышел из замка. Снаружи было сыро, кое-где блестели лужи, в которых отражались лучи тусклого заходящего солнца, проглянувшего сквозь брешь в облаках. Ветер гудел между стволов вековых дубов, росших вблизи замка, который как будто нависал над окрестностями неприступной громадой. Александр Иванович медленно спустился по ступеням, ведшим в сторону от главного входа, и побрёл вдоль южной стены по неширокой дорожке, выложенной булыжником. Всё кругом покрывали опавшие листья. На чёрных ветвях переговаривались меж собой вороны и галки. С высокого холма всё было видно на многие мили окрест. Скошенные поля, редкие голые лиственные деревья и покрытые инеем хвойные леса расстилались перед ним, как на ладони. Этим живописным ковром можно было любоваться бесконечно долго. Повернув за угол, он прошёл к кованой калитке, за которой начинался пейзажный парк. Впереди показались скамейки, стоявшие напротив друг друга. На одной из них сидела Наталья Всеволодовна в чёрном платье и чепчике. Она смотрела в покрытую лёгкой дымкой даль. Рядом с ней стоял белый мраморный стол, сплошь усыпанный листьями. Александр подошёл ближе и встал рядом со столом, разглядывая эти листья. Наталья заметила его, но поспешила опустить взгляд своих прекрасных глаз.
– Как вы себя чувствуете? – спросил молодой человек, посчитав молчанье неловким.
– Благодарю вас, мне уже лучше, это место всегда успокаивало меня, – ответила Наталья Всеволодовна.
– Давно ли вы здесь сидите, – поинтересовался Александр.
– Я пришла сюда минут десять назад, хотя тут не замечаешь времени, так что я могла просидеть здесь и целый час, – ответила она, снова поднимая глаза и улыбаясь так мило и нежно, как могла улыбаться лишь она одна в этом унылом мире.
– Я тоже помню это место, – сказал Александр Иванович, немного помолчав.
Он ещё раз огляделся. Вниз уходил пологий спуск, усеянный вросшими в землю валунами. Ивы склонились к земле, касаясь своими серебристыми ветвями скамеек. Высоко в небе парил кречет.
– Здесь ничего не изменилось, тут так же тихо и безлюдно, как и было когда-то, – сказала Наталья Всеволодовна.
– Интересно, знает ли кто из наших родственников об этом месте? – спросил Александр.
– Я уверена, что нет. И прошу вас, не стоит им говорить о нём. Пусть это место останется нашим с вами маленьким секретом, – сказала Наталья.
– Хорошо, – ответил он, садясь рядом, – пусть это будет нашей тайной.
Начинало понемногу темнеть. Ветер играл одинокими листочками, не успевшими облететь с тонких ветвей. Умолкла синица, громко щебетавшая в ветвях ивы, улетели воробьи, чирикавшие возле одной из скамеек, с ветвей дуба снялись и полетели к лесу четыре чёрных вороны. Вскоре широкая тень замка накрыла и скамейки, и деревья, и весь склон. Но он и она сидели рядом, не проронив ни слова, ещё долгое время, пока темнота совсем не сгустилась.
– Прошу вас, будьте здесь завтра утром в одиннадцать часов, – прошептала она.
Александр Иванович кивнул, поцеловал её руку, а потом они молча встали и пошли в замок. Не встретив никого из слуг или родственников, они разошлись по комнатам. Обоим нужен был отдых после бессонной ночи и тяжёлого дня.
Глава III
Ночью небо над Уилсон Холлом тучи покрыли особенно плотно, вися так низко, что чуть не касались шпилей башен. Когда часы пробили полночь, начался дождь. Сначала он мягко, словно бы стесняясь, постукивал одинокими каплями по черепице замка, затем окреп и уже без всякого смущения забарабанил в окна, ну а потом стал совсем злым и словно с цепи сорвался, превратившись в чудовищный ураган. Сучья, листья, солома и щепки летели, поднятые мощными порывами ветра, ударяясь о плотно закрытые ставни. Ветер словно бы штурмовал пристанище наследников господина Уилсона, стараясь вывести, выкинуть их из этого дома, забросив их куда-нибудь подальше, чтобы даже духу их не осталось в Уилсон Холле. Но все старания стихии были тщетны. Твердыня замка не склонилась перед её грозной силой, ибо переживала и куда более страшные бури.
Все в эту непогожую ночь спали спокойно, кроме одного человека. Павел Егорович никак не мог заснуть. Он вслушивался в шум ветра за окном, его вой в каминных трубах, постукивание ставней, скрип вековых сосен во дворе, и многие другие звуки отвлекали его ото сна. Но непогода отнюдь не была причиной его бессонницы, и не поражение в шахматной партии занимало его мысли, он размышлял о своей жизни в целом. Задумавшись, он пришёл к выводу, что в последние годы стал просто жалок. Прежде он был твёрд, умел принимать и отстаивать свои решения, но теперь… Теперь он обмяк, стал безвольным, рыхлым, все начали помыкать им, в доме поселилось бесчисленное множество приживалок и нахлебников, которые пили и ели за его счёт без всякого стеснения. И Алексей Николаевич тоже в своё время запустил в его карман свои загребущие ручонки, да так запустил, что в этом кармане образовалась изрядная дыра. Павел Егорович обеднел, растерял друзей и уважение окружающих, да и сам переслал улыбаться себе. Руки опустились, и лишь в книгах находил он утешение. Он хотел быть добрым, а прослыл на всю округу человеком глупым и бесхозяйственным, так что даже те, кого он когда-то щедро угощал у себя дома, теперь не очень охотно принимали его в своём обществе. Павел Егорович сам не понимал, как с ним могло такое случиться. Он ругал себя за безволие и слабохарактерность, из-за которых даже не был женат. Все, к кому он сватался, отвечали отказом, и каждый такой отказ причинял невыносимую боль и душевные муки. Однажды он влюбился, горячо и страстно, но дама его сердца уехала от него, обещав «хорошенько подумать над его предложением». А бедный Павел Егорович поверил словам ветреной актрисы и почти ежедневно писал ей трогательные письма, но ответа всё не было и не было. Некоторые письма, не дойдя до адресата, возвращались обратно отправителю. И тогда этот несчастный человек с головой ушёл в чтение сентиментальных романов, ибо на страницах книг видел ту жизнь, которую он упустил навсегда.
Ветер гнал мысли, как пастух гонит стадо коров, щёлкая своим тугим хлыстом, каждый щелчок которого раздаётся на многие мили кругом, точно выстрел. Мысли всё шли бесконечной лавиной, становясь невнятными и размазанными, и, наконец, Павел Егорович заснул тревожным сном под грустную симфонию утихающей бури.
Спустя несколько часов за далёкими холмами, покрытыми лесом, что величественно подпирали горизонт, появилась узкая светлая полоса, постепенно становившаяся всё шире и шире. Но солнечных лучей по-прежнему не было видно, так как облака всё ещё покрывали небо исполинским ватным одеялом. По земле стелился густой туман, иней покрыл ступени и перила парадного входа, посеребрил стволы дубов и зелёную траву перед замком. Тихонько скрипнув, открылась тяжёлая дубовая дверь, из которой вышел Александр Иванович. Не в первый раз он встал, едва занялась зоря, но прежде его будили полковые трубы, теперь же он поднялся по велению сердца. Конечно, ожидать Наталью Всеволодовну в столь ранний час в заветном месте было неразумно, но он пока и не собирался идти туда, хотя ждал свидания с величайшим нетерпением.
Александр Иванович спустился вниз и начал обходить замок почти на ощупь. В густом тумане нельзя было различить даже того, куда ступаешь. Словно в дыму шёл он, держась одной рукой за сырую каменную стену замка, чтобы не потерять направления. Зайдя за угол, он отсчитал полсотни шагов и, повернувшись, направился в сторону. Вскоре увидел он пробивавшуюся сквозь густой туман тёмную стену. Вот она, конюшня, куда он ещё мальчиком бегал смотреть на лошадей. Он ползал у них под самыми копытами, не страшась быть раздавленным, и лошади стояли смирно, не смея шелохнуться. Эти прекрасные животные полюбили его, точно своего близкого родственника. В три года совершил он свою первую самостоятельную поездку на неосёдланном отцовском жеребце. Как только отец посадил его на конскую спину, Александр вцепился в гриву мёртвой хваткой, и конь понёс его по кругу.
Конюшня осталась всё той же, хотя и прошло уже много лет. Она сохранила свой величественный вид, не смотря на то, что брёвна и доски давно посерели от времени и дождей, смывших следы краски. Александр Иванович открыл двери, прошёлся между стойлами, в которых переминались с ноги на ногу племенные жеребцы, страсть и гордость покойного господина Уилсона. Александр оседлал белоснежного испанского жеребца по кличке Вихрь. Этот конь был сколь красив, столь и норовист, так что не каждый мог позволить себе сесть на него верхом. Однако на этот раз Вихрь смирно стоял, позволяя драгунскому поручику оседлать себя, и он даже не подумал о том, чтобы начать дёргаться и скидывать седока, когда Александр оказался в седле.
Конь понюхал воздух и рысью помчался к лесу сквозь рассеивающийся туман. Ветер обжигал лицо молодого офицера, конь нёс его всё быстрее и быстрее, благородно вскидывая ноги, серебряная грива парусом развевалась по воздуху, сливаясь с редеющими клочьями тумана. Александр привстал в стременах, и Вихрь галопом понёсся по равнине, устланной ковром из янтарных листьев. И конь, и всадник слились в одно целое. Их полёт, точно песнь ветра, чарует и завораживает зрителя своей красотой и грацией, и уже нельзя их представить друг без друга. И нет у кавалериста более верного и надёжного товарища, чем его конь.
Доскакав до небольшой дубовой рощи, через которую протекал, журча по камушкам, ручей, Александр повёл коня шагом. Пройдя так с четверть мили, он увидел на холме развалины заброшенной часовни, рядом с которой возвышались остатки массивной каменной стены, свидетельствовавшие о былом богатстве и могуществе здешних аристократов. Внезапно раздался волчий вой, где-то неподалёку рыскала целая стая. Конь испуганно заржал и встал на дыбы. Немного успокоив Вихря, Александр стал вглядываться в лесную даль, но всё казалось тихим и спокойным. Спустя ещё минуту кусты у подножья холма зашевелились, и из них вышла одинокая волчица. Деловито озираясь, она пробежала в сорока шагах от Александра и скрылась между стволами высоких елей. Поручик не двигался, прислушиваясь к устрашающей тишине леса. Неожиданно прямо над ним раздался треск, и Александр успел заметить боковым зрением крупную тень, скользнувшую на вершине холма между развалин. Конь громко заржал, не в силах стоять на месте, снова встал на дыбы, чуть не сбросив всадника. После этого Александр Иванович решил больше не испытывать судьбу и, развернув Вихря, помчался обратно к замку. Конечно, любопытство было велико, страшно ему хотелось узнать, что за зверь бродит в здешних краях, но его ещё ожидало свидание с самой прекрасной девушкой в мире. Однако он решил до поры до времени не рассказывать никому о том, что видел у развалин и о своих предположениях по этому поводу.
Заводя Вихря в стойло, Александр не мог не заметить, что в яслях появился свежий овёс. Кто-то прибрал и запер все денники, покуда он разъезжал по Уилсон Холлу. Расседлав взмыленного коня, поручик прошёлся по конюшне. Внезапно за его спиной доска зловеще скрипнула, и, обернувшись, он увидел в дальнем конце прохода сгорбленную фигуру небольшого роста.
– Постой, – крикнул Александр Иванович вслед торопливо уходившему незнакомцу, – прошу, не беги от меня.
Подойдя ближе, Александр увидел небольшого, горбатого и совершенно лысого человечка в грязном кожаном фартуке, высоких сапогах и белой льняной сорочке с закатанными рукавами.
– Прости, любезнейший, я не знаю твоего имени, ты, должно быть, служил конюхом у господина Уилсона? – спросил Александр.
– Конюх… – проворчал тот в ответ, хмуря густые чёрные брови. – Ваша милость, не знают, что я служу господину Уилсону уже без малого полвека. Моё имя Игорь, ваша милость. Почти никто со мной здесь не общается, а не будь меня, тут всё бы развалилось и пришло в страшное запустение. Но что вам угодно, сударь?
– Я думал, что помню всех, кто служил здесь прежде… Я лишь хотел поблагодарить тебя за твою честную работу, – сказал Александр.
– Благодарю, ваша милость, но кому нынче нужен мой труд? Я не верю, что вы или кто другой будет столь же добро держать замок, сколь держал мой господин, – сказал Игорь и мрачно улыбнулся.
– Да, к сожалению, он умер, – грустно добавил Александр Иванович, опуская голову.
– Кто умер? – вдруг спросил Игорь, словно удивившись словам Александра.
– Как же, Михаил Эдуардович Уилсон, его вчера похоронили, – ответил озадаченный Александр.
– А, ну да, ну да, – улыбнувшись беззубым ртом, пробормотал Игорь, – как странно, был ведь и умер. Вот так вот просто умер, а Игорь… – тут человечек повернулся и сделал несколько шагов к выходу из конюшни, затем вдруг остановился и сказал каким-то мрачным голосом: – А к развалинам вы зря ездили, там гиблое местечко. Не показывайтесь там, а то вы, ваша милость, рискуете и вовсе не вернуться.
После этого он повернулся лицом к Александру и как-то загадочно улыбнулся, глядя прямо ему в глаза. Александру Ивановичу стало не по себе от этого полоумного взгляда.
– Игорь должен удалиться, ваша милость, – сказал он, пятясь к выходу. – Туман рассеивается.
– Но откуда тебе известно, где я был? – изумлённо спросил поручик.
– Волчица рассказала, – прохрипел Игорь, – теперь простите, ваша милость, много дел. Не забудьте запереть конюшню.
С этими словами он развернулся и, прихрамывая, вышел прочь, изредка всё же озираясь и бросая на поручика суровый взгляд. Но Александру было странно слышать из уст слуги такие слова. Откуда он мог знать про волчицу у развалин? Однако Александр Иванович недолго размышлял над словами конюха. Он сразу догадался, что тот просто с годами подвинулся рассудком. Конечно, он ничего не мог знать про встречу Александра с волчицей, а фраза, брошенная конюхом, простое совпадение, ну а уж догадаться, где он был для человека, хорошо знавшего местность, не стоило ни малейшего труда. У Александра отлегло от сердца, он запер конюшню и, замирая в предвкушении долгожданного свидания, направился к заветному месту.
Его сердце радостно билось, а взор становился светел, едва он только вспоминал Наталью. Эта прелестная девушка навеки поселилась в его душе, преобразив молодого человека до неузнаваемости. Он буквально парил от счастья, думая о ней и только о ней. Ещё несколько шагов, и он заметил стройную фигурку, сидевшую на одной из скамеек. Сердце буквально рвалось из груди от восторга. Радость всё сильнее и сильнее охватывала его, заставляя оставить все страхи и сомнения, когда-либо терзавшие его молодой разум. Чуть дыша, Александр приблизился к Наталье и замер как вкопанный, не смея заговорить с ней. Он лишь любовался её стройным станом, облачённым в чёрное траурное платье, её темно-русыми волосами, бойкая прядь которых кокетливо выглядывали из-под изящной, но, в то же время, скромной траурной шляпки. Белоснежную кожу нежной девичьей шеи укутывала чёрная шерстяная шаль. Александр старался уловить тонкий аромат её духов, сводивший его с ума. И так стоял он довольно долго, не в силах сказать ни слова, любуясь ей одной, а она не замечала его присутствия, любуясь тем фантастическим пейзажем, что лежал у её ног, олицетворяя всю гармонию космоса. Не в силах более продлевать молчание, Александр Иванович принуждённо кашлянул.
– Ах, это вы, – сказала Наталья Всеволодовна, повернувшись к нему лицом и одарив нежным взглядом из-под кружев траурной вуали.
– Простите, что заставил вас, сударыня, ожидать моего прихода. Как вы почивали? – спросил он, стараясь скрыть волнение.
– Благодарю вас, Александр Иванович, мне спалось недурно, хотя говорили, что ночью была страшная буря. И винить вас за то, что вы пришли лишь немного позже меня, я, право, не смею. К тому же, признаюсь, я люблю немного помечтать в одиночестве, но с радостью предпочту уединение вашему обществу, – отвечала она с улыбкой, слегка потупив взор.
Александр не в силах был произнести ни слова, он лишь прижал к губам её нежную бледную руку, и замер так на некоторое время.
– Ну, полно вам, – улыбнувшись, сказала Наталья Всеволодовна, – имейте совесть, сударь, я ведь сирота, и некому позаботиться обо мне.
