S-T-I-K-S. Адская Сотня Стикса
Дальнейшая служба тоже не была простой, чего только Батя не навидался на ней. Тут были и ужасы бесконечных войн по всему земному шару, и потери боевых товарищей, зачастую настолько жестокие и тяжёлые, что психика неподготовленного человека быстро дала бы течь, и задачи, которые все, кроме бойцов «Сотни», считали невыполнимыми. Так что нынешняя ситуация была для комвзвода почти что ординарной – если не брать в расчёт туман, после которого люди стали превращаться в зомби, и кошмарных тварей.
Кое-как отыскав несколько целых сухпайков и аптечку, Батя стал готовиться к марш-броску. Первым делом поел, чтоб набраться сил – аппетит был просто зверский. Потом сходил в другую хижину за водой и, притащив две пятилитровые баклажки и ободранное прямоугольное зеркало, приступил к обработке ран. Нос, хоть и хрустнул вчера, похоже, всё-таки не был сломан и даже не опух, так что о нём Батя тут же перестал беспокоиться. Грудина, как ни странно, тоже не болела, несмотря на то, что пуля вроде как всё ещё оставалась внутри.
А вот рана на боку, хоть и довольно слабо напоминала о себе, всё равно требовала немедленного вмешательства – мало ли какая грязь и зараза могли оказаться на когтях того монстра.
Размочив водой присохшую вместе с кровью футболку, командир, чертыхаясь и матерясь, стянул её с себя. Обтёрся, стирая с торса пыль и грязь. Вколол себе обезболивающее, подготовил антисептик и хирургическую иглу, установил зеркало так, чтоб хорошо видеть рану… и долго смотрел на собственное отражение, не веря глазам.
Там, где должно было быть входное отверстие от пули, красовалась плотная корочка, вокруг которой не было даже воспаления от инородного тела и кусочков ткани, наверняка оказавшихся в ране. Разодранный бок тоже сильно не соответствовал тому, как должен был выглядеть спустя сутки. Батя ведь вчера чуть копыта не отбросил от кровопотери, подозревал, что вообще до сегодняшнего дня не доживёт. Да и дожив, готовился увидеть вполне соответствующую вчерашнему самочувствию картину – оголённые рёбра, рваные мышцы и сосуды, всё ещё сочащиеся кровью…
Кровотечение благополучно прекратилось, края разорванной кожи уже успели прирасти к мясу. Мышцы ещё виднелись, но вот были они, вопреки ожиданиям, целые, а не разорванные, и тоже успели частично обрасти коростой.
Что за чертовщина, итить её за ногу? Так рана должна была выглядеть примерно через неделю активного лечения в госпитале, но уж точно не спустя всего сутки после её появления.
А может, неделю он и провалялся на спине той твари?
Батя хмыкнул. Неделю, как же! Да за неделю туша твари уже так бы завонялась на жаре, что он бы от одного только запаха тухлятины копыта отбросил! Но другого логичного объяснения столь быстрому заживлению не было. Хотя, если подумать, то, может, дело в той янтарной паутине, которой комвзвода наглотался под галлюцинациями?
Проверить гипотезу возможности не было, так что Батя по здравом размышлении просто забил болт на неё и всё-таки занялся ранами. Пытаться вытащить пулю не стал – ещё чего, в антисанитарных условиях расковыривать уже наросшую корку! Зашивать тоже оказалось нечего, но антисептик, заживляющая мазь и стерильная повязка лишними командиру не показались. Да и кто бы в здравом уме стал ими брезговать в жарком и душном африканском климате?
Закончив перевязку и проглотив пару таблеток антибиотика, Батя осторожно натянул на себя рваную футболку цвета «хаки», накинул камуфляжную куртку. Распихал по карманам сухпайки, медикаменты, запас бинтов. Найденную в дальнем углу пузатую фляжку наполнил её водой из бутыли. Повесил на ремень. Не забыл и о телефоне, ведь рано или поздно сигнал от спутников должен появиться.
Гораздо сложнее оказалось отыскать хоть какое-нибудь оружие. Нож, подобранный Батей, находился в таком состоянии, что его безопаснее было просто выбросить. А с автоматами, винтовками и прочими огнестрелами дело вообще было полнейшей трубой – все они оказались либо переломаны, либо скручены в причудливые загогулины.
Вскоре выяснилась ещё одна интересная особенность – твари ломали исключительно огнестрельное оружие, полностью игнорируя холодное. Это командир взвода, правда, понял чуть позже, когда в другой постройке нашёл несколько уцелевших ножей с выгравированной на рукоятях эмблемой «Сотни».
Ладно, и на том спасибо. Пристроив один из ножей в пустующие ножны на голени, а второй повесив на пояс, Батя вернулся в хижину. Вытряхнул из аптечки все не понадобившиеся ему лекарства и отправился обратно к твари, на туше которой провёл ночь.
Ему не давала покоя та субстанция, похожая на паутину. Если он прав, и именно она помогла ускорить заживление раны, да ещё и обеспечила отсутствие разного рода инфекций и нагноений, которые в жарком и влажном африканском климате просто обязаны были дать о себе знать, то оставлять её здесь точно не стоило. Мало ли, вдруг ещё пригодится.
Взобравшись на тушу, уже начавшую слегка пованивать тухлятиной, Батя не без брезгливости запустил руку внутрь нароста на затылке твари и принялся выгребать содержимое в чехол от аптечки. Вопреки ожиданиям, начавшееся разложение паутину не затронуло. По крайней мере, на вид. Да и в лёгком запахе сырых грибов чувствительный нос Бати не уловил ни малейшей нотки гниения.
В процессе выгребания паутины из нароста пальцы комвзвода вдруг нащупали нечто круглое и гладкое, тут же напомнившее о шарике, который он почувствовал во рту во время галлюцинаций. С некоторым содроганием Батя вытащил это нечто и принялся разглядывать.
Больше всего предмет походил на жемчужину необычного чёрного цвета. На ощупь она оказалась холодная, но быстро нагрелась от тепла державшей её ладони. Перламутровые переливы завораживали, появилось настойчивое желание положить псевдо-жемчужину в рот и проглотить…
«Ну нет, – волевым усилием остановил себя Батя. – Хватит с меня пока чужеродной, мля, органики».
Но выбрасывать жемчужину не стал, решив передать её командованию – пусть подключат учёных или ещё каких-нибудь спецов и изучат, что это за хренотень.
Помимо чёрной жемчужины среди янтарных нитей с узелками обнаружилось ещё две, на этот раз красных. И дополнительно – ещё две разновидности «шариков». Одни напоминали по виду серо-зелёные виноградины, вторые были похожи на слегка сморщенные горошины с ноготь мизинца размером. Батя без раздумий ссыпал их в чехол от походной аптечки вместе с жемчужинами.
Полностью содержимое нароста в чехол не влезло. Покопавшись ещё и убедившись, что собрал все возможные разновидности шариков, Батя вжикнул молнией, застёгивая чехол. Вернулся в хижину, надолго приложился к бутыли с водой – жажда вновь решила напомнить о себе пересохшим горлом. Присел на дорожку, заодно проверив, всё ли взял с собой. И отправился в сторону аэродрома.
Пройти Бате предстояло порядка тридцати километров. Сначала по редкому лесу, состоящему из опутанных лианами раскидистых деревьев, потом по саванне, заросшей чахлыми кустарниками. Затем придётся миновать холмистую гряду, за которой расположен совсем уж жалкий по меркам русского человека лесок. За ним пойдут, наконец, обитаемые места. А там уже и до аэродрома будет рукой подать.
Батя, несмотря на рану, твёрдо намеревался большую часть пути миновать по свету и к темноте выйти к одному из окруживших аэродром поселений. Это Африка. Тут живёт огромное количество крупных и весьма опасных для слабовооружённого человека хищников. Днём они обычно лениво прячутся в тени или, наоборот, нежатся на солнце. А вот ночь – это всегда время охоты.
Не хищники тоже могут представлять из себя ощутимую угрозу, если посчитают, что человек зашёл на их территорию. Какая-нибудь антилопа мила и беззащитна только в одиночку. Если же нарваться на стадо, да ещё с детёнышами, то могут и на рога поднять, с них станется. Да и тех огромных тварей, за какие-то жалкие полчаса уничтоживших взвод Бати, противостоящих ему америкосов и негров-ополченцев, сбрасывать со счетов не стоит – раз они так внезапно появились возле крепости, то могут так же неожиданно встретится и по пути.
…Собственные силы комвзвода всё-таки переоценил. Через пару километров он уже чувствовал себя выжатым, как лимон. Солнце жарило, пот лился градом по груди и спине, разъедая раны, колени подкашивались, руки тряслись. Воды во фляге оставалась только половина, да и та стала приторно-тёплой и приобрела тухлый привкус. Снова проснулся зверский аппетит.
Помимо этого, Батю тревожило ещё кое-что – до сих пор ему не встретились животные. Ни хищные, ни травоядные. Испугались человека? Исключено – во время марш-броска вместе со взводом, насчитывавшим целых двадцать человек, они присутствовали и не больно-то спешили убраться подальше. Батя видел огромные стаи птиц, стада антилоп, зебр и жирафов и даже два расположившихся на отдых львиных прайда, которые только лениво повернули головы в сторону бойцов, но даже и не подумали хотя бы подняться с места.
А теперь вокруг только тишина и покой.
Кстати, возле крепости животные тоже так и не появились, что странно – ведь сколько халявного мяса там осталось. И ладно бы львы, но уж как минимум такие падальщики, как гиены, точно не могли пропустить подобное пиршество. И всё же пропустили.
Это обстоятельство заставило Батю, во-первых, матюгнуться на самого себя за из рук вон отвратную наблюдательность, а во-вторых, сильно насторожиться. Потому что единственный вывод, который он мог сделать из всего этого – животные боятся тех тварей больше, чем огня. И держаться от них предпочитают на о-о-очень большом расстоянии. Примерно таком, чтоб их невозможно было унюхать. А это, в свою очередь, означало, что, раз животные ушли, то твари всё ещё где-то поблизости. И, возможно, уже исходят слюной, топая по батиному следу.
Пройдя ещё примерно километр, комвзвода понял, что ошибся. Животные не ушли. Наверное, они попытались, но не смогли потягаться в скорости с тварями. Наверняка поборолись за свою жизнь, но силы оказались неравны, и их постигла та же участь, что и людей возле крепости.
Присев над обнаруженной кучкой костяков, Батя жадно допил остатки воды и принялся изучать следы на растрескавшейся от жары земле.
Да, твари тут точно побывали. По крайней мере те, огромные – их огромные когтистые лапы продавили землю так, что пробежавшие следом босые человеческие и не только ноги не смогли стереть отпечаток. Но теперь эти твари ушли куда-то на восток, в то время как Бате надо было строго на север. Что ж, хоть какое-то облегчение.
То, что направления движения комвзвода и тварей не совпали, не означало, что можно расслабиться. Зато позволяло идти чуть быстрее, не выискивая на каждом шагу потенциальные укрытия. Но Батя всё равно это делал – просто на всякий случай.
Почти до самого вечера он упорно шагал к аэродрому, старательно игнорируя усталость, голод, жажду и вернувшуюся головную боль. Скорость передвижения оказалась сильно ниже, чем он рассчитывал, так что к закату он только-только добрался до гряды, расположенной всего-то километрах в семи от крепости. Вскарабкался на вершину длинного пологого холма.
И похолодел, потому что куцего лесочка, который должен был начаться на другой стороне, не было. Да и самой другой стороны тоже не было. Вместо неё красовался ровный, словно гигантским ножом обрезанный обрыв высотой около пятнадцати метров, а за ним…
Батя долго тёр глаза и массировал виски, не в силах поверить в то, что видел перед собой, и истово надеясь, что это просто ещё одна галлюцинация, вызванная жаждой и, возможно, отравлением той паутиной. Потому что ничем иным он не мог объяснить, откуда посреди африканской саванны, освещённый лучами заходящего солнца, вдруг оказался вполне себе среднерусского вида ПГТ с характерной пятиконечной звездой на торцах двухэтажных кирпичных бараков.
Глава 3
На то, чтоб заставить себя хоть немного поверить, что это не очередная галлюцинация, ушло приличное количество времени. Солнце зашло, и всё вокруг погрузилось в плотную темноту африканской ночи. Или уже не совсем африканской? А может, и вовсе не африканской?
А-а, к чёрту эти бесполезные вопросы! Батя всегда был человеком действия и умел останавливать поток мыслей, когда это было нужно. Вот и сейчас он усилием воли прекратил задаваться вопросами без ответов и решительно отправился искать спуск к ПГТ, чтоб своими руками потрогать бараки и либо убедиться в том, что они реальны, либо найти хоть какие-то странности по аналогии с тем наростом, который его воспалённый разум принял за озерцо с живительной влагой.
Спуска не было, а прыгать с двадцатиметровой высоты не хотелось. Побродив вдоль обрыва, Батя понял, что иного пути, кроме как повернуть либо на восток, либо на запад, и идти до конца гряды, а потом шагать в обратном направлении, нет. Совершать ночью такую прогулку категорически не хочется – слишком легко нарваться на неприятности. Но ночевать на вершине гряды, где нет ни малейшего намёка на укрытие, ещё опаснее. Вот что он, спрашивается, станет делать, если на него выйдет какой-нибудь зверь или одна из тварей? Прыгать вниз, чтоб переломать ноги и стать лёгкой добычей? Да хрен там! Зря, что ли, после принятия в состав «Адской Сотни» его в течение полугода непрерывно ставили в ситуации, где из двух зол приходилось выбирать не меньшее, а самое практичное? Определённо – нет! Так что лучше уж пройтись, ведь здесь шансов на спасение у него в случае чего не останется. А там, в стороне, они могут и появиться.
Приняв решение, Батя повернулся на девяносто градусов и зашагал на запад. Почему туда? Да потому что следы тварей, которые он видел днём, уходили на восток.
Пройдя всего ничего, комвзвода понял, что его что-то беспокоит. Замер, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Нет, вроде бы всё спокойно. Но откуда тогда это острое, сосущее под ложечкой чувство… нет, не опасности, а, скорее, неправильности происходящего? Вот чёрт его поймёт, если честно.
Вздохнув, Батя поднял глаза к небу и сразу всё понял. Снова подкрались подозрения, что он видит очередную галлюцинацию, и на этот раз уверенно отмести их не вышло.
Потому что как бы не отличалось небо над Африканским континентом от родного, это было не оно. Совсем другие звёзды, сияющая полоса над горизонтом, похожая на Млечный Путь, но совершенно точно им не являющаяся.
Звёзды Батя знал хорошо. Увлекался астрономией со школы, ещё до службы в ЧВК прекрасно умел ориентироваться по ночному небу. А когда стал бойцом «Сотни», попросту взял и выучил все созвездия и места земного шара, над которым они располагаются.
Но на этом небе ни одного знакомого ему созвездия не было. А вдобавок отсутствовала и луна – при том, что ещё вчера было самое что ни на есть полнолуние.
«Одно из двух, – с неуместной самоиронией подумал Батя. – Или я действительно брежу, или это место – не центральный регион Африки. И вообще – не Земля. Второе, мать его, намного вероятнее».
Что со всем этим делать, Батя понятия не имел, поэтому просто решил следовать намеченному плану и снова двинулся вдоль обрыва. Но буквально через сотню метров остановился. Не потому, что почуял опасность, нет. Просто и с этой стороны гряды обнаружился обрыв. А за ним…
За ним возвышался город. Обычный современный мегаполис с небоскрёбами, широкими проспектами и тянущимися вдоль них фонарями.
Единственной причиной, почему Батя не увидел город издалека, было отсутствие света. Нет, не от звёзд, а того, к которому городские жители привыкли настолько, что перестали замечать – искусственного, электрического, манящего то уютным жёлтым теплом квартир с мягкими диванами, современными огромными телевизорами, горячей водой и безлимитным выходом во всемирную паутину, то прохладной белизной настраивающих на деловой лад офисов.
Света в мегаполисе не было от слова «совсем». Безжизненно чернели окна небоскрёбов, сиротливо возвышались над дорогами обесточенные и от того бесполезные уличные фонари. На самих дорогах просматривались силуэты машин, но и они тонули во мраке ночи. Странно, очень странно. Если бы света не было только в домах, то Батя бы первым делом подумал о том, что его, возможно, отключили из-за какой-нибудь аварии. Но машины, они ведь только от собственных аккумуляторов и залитого в баки бензина зависят, они-то должны ехать и светить фарами, а не замереть посреди дороги так, словно владельцы разом остановились и покинули свои транспортные средства.
А может, и покинули? Может, те твари добрались до этого города, и автовладельцы, застрявшие в вечной пробке, решили, что бежать на своих двоих надёжнее? Если так, то дела у Бати совсем плохи. Твари где-то рядом, а ему кровь из носа как надо найти способ безопасно спуститься с гряды и продолжить свой путь к аэродрому.
Хотя какой, к чертям собачьим, аэродром?! Ни мегаполиса, ни того ПГТ на пути батиного взвода не было. Они попросту не существовали в этой местности! И из ниоткуда появиться тоже не могли!
Глюки, вот как есть, мать их, глюки! Твою ж налево да через колено! Интересно, какую чёртову возвышенность его мозг принимает за небоскрёбы?
Во время первого своего боевого задания в «Сотне» Батя неожиданно для самого себя получил в личное дело такую интересную отметку, как «умеет находить нестандартные подходы к выполнению боевых задач». Характеристика была заслуженной – комвзвода действительно умел мыслить не так, как все. А в дополнение к этому был до мозга костей практичен. Вот и сейчас вместо того, чтоб досадовать из-за донимающих его галлюцинаций, он решил, что чем бы эти «небоскрёбы» ни были на самом деле, их высотой однозначно стоит воспользоваться. Несколько раз по дороге командир вытаскивал из кармана спутниковый телефон, включал его и пытался поймать сигнал, но всякий раз вынужден был снова отключать и убирать. Может, если взобраться повыше, удастся поймать хотя бы один спутник и сделать столь важный звонок?
Обрыв со стороны города с небоскрёбами был высотой раза в два ниже, чем рядом с ПГТ. Присев у края, Батя, как смог, изучил место, куда ему предстояло приземлиться, и, признав его достаточно ровным, решился на прыжок. Будучи только курсантом «Адской Сотни», он прыгал и с большей высоты. Но тогда он был здоров, полон сил и прекрасно себя чувствовал. Сейчас же вместо того, чтоб просто шагнуть с обрыва, Батя предпочёл лечь на него и грузно съехать ногами вниз.
Приземление вышло относительно нормальным. Едва ноги коснулись твёрдой поверхности, тело на рефлексах скоординировалось и ушло в перекат, гася инерцию. Бок, конечно, всё равно среагировал на это болью, но вполне терпимой, хотя действие анестетика давно закончилось. Голова тоже посчитала нужным продемонстрировать Бате своё недовольство, но, в общем и целом, всё прошло как по маслу.
Встав и отряхнувшись, Батя мысленно выругался, обнаружив, что по неосторожности разодрал куртку на локте, и огляделся. Вроде бы всё было спокойно. Безжизненный город чернел на фоне лишь чуть более светлого неба и был окутан тишиной.
Постояв минут пять, двинулся к небоскрёбам. Несмотря на то, что постарался ступать как можно тише, под подошвами армейских ботинок едва слышно зашуршал асфальт. Комвзвода остановился, обернулся. В принципе, он увидел именно то, что ожидал, но всё равно не удержался от крепкого словца – уж больно неестественно это выглядело. Асфальт заканчивался впритык к обрыву, словно его кто-то обрезал по идеально ровной линии. Точно такое же ощущение обрезанности огромным ножом производил и сам обрыв – его стена, состоящая из спрессованной сухой земли, была гладкой и разве что не блестела, как зеркало.
Вообще складывалось впечатление рукотворности этого странного сочетания – природа, она ведь прямых линий и резких переходов не любит. Но и человеческой эстетики тут тоже не наблюдалось – человек, создав линию, обязательно попытался бы её облагородить. По краю асфальта уложил бы бордюрный камень, по срезу обрыва, возможно, пустил бы растения с длинными, висячими ветвями.
Так чей тогда разум так резко соединил два столь непохожих друг на друга куска земли? И, главное, как – ведь эти куски земли, похожие на лоскуты стёганого одеяла, явно относятся к местностям, никогда не находившимся рядом?
Размышления ничуть не мешали Бате продвигаться вперёд, к ближайшему небоскрёбу. Тело работало само по себе, на рефлексах, настороженные инстинкты тщательно анализировали окружающую обстановку без вмешательства мозга. Но, подойдя к дороге с застывшими на ней машинами, командир насторожился.
Нет, никакой опасности вроде бы не наблюдалось, но вблизи стало понятно, что автомобили не просто были покинуты своими владельцами. Все они стали участниками массовой аварии. Одни стояли, уткнувшись друг в друга бамперами или зацепившись бортами, другие валялись на боку или на крыше, а третьи и вовсе превратились в невосстановимый хлам, где-то смятый, а где-то вскрытый наподобие консервных банок.
Картина укладывалась в теорию о том, что и тут похозяйничали твари, но с некоторыми дополнениями. Похоже, местные жители сначала пытались всё-таки спастись при помощи своих транспортных средств и только потом решили бежать, бросив их. Но не смогли.
На первый обглоданный костяк Батя наткнулся, обойдя уткнувшуюся капотом в отбойник ярко-красную малолитражку с выломанной водительской дверцей и оторванной крышей. Рядом валялась женская сумочка, и на её лаковом боку виднелись три глубоких царапины. Содержимое, однако, никого не заинтересовало – это Батя проверил первым делом.
Дальше костяки стали попадаться чаще. Целые, разобранные, растоптанные, обглоданные добела и с остатками начавшего протухать мяса. Снова появился едва слышный запах разложения, от которого командир успел отвыкнуть за то время, что шёл по саванне и гряде.
Уже почти перейдя дорогу, Батя уловил едва слышное урчание. Тут же присел, прячась за бортом здоровенного пикапа, и замер. Звук шёл из подозрительно целого серебристого седана, припаркованного у входа в ближайший небоскрёб. Убедившись, что он не удаляется, но и не приближается, командир сам двинулся на сближение, укрываясь за другими машинами.
По мере того, как расстояние сокращалось, урчание меняло свою тональность. Из жалобного и жалкого оно становилось голодным и требовательным.
«Что, человечинки охота? – продолжая сближение, оскалился Батя и на ходу вытащил из чехла нож. – Сейчас придёт, ты только дождись».
Добравшись до машины, откуда доносился звук, командир обошёл её по кругу, заглянул в окно и остолбенел. Да уж, действительно, дождалась.
За рулём, пристёгнутая ремнём безопасности, бесновалась хрупкая миловидная блондинка. Вернее, она была когда-то миловидной, а сейчас лицо её было искажено злобой, из прокушенных губ струилась по подбородку кровь, стекая на платье с низким вырезом. В глазах, полностью чёрных, без малейшего признака белка, не было и проблеска разума, лишь бездумная ярость и голод.
Почуяв Батю в непосредственной близости, блондинка задёргалась, замолотила руками по дверце, рулю и приборной панели. Случайно нажала на сигнал, и тишину огласил протяжный, визгливый и очень громкий звук.
– Да ты ж мне так всю конспирацию сейчас к хренам собачьим отправишь, дура! – возмутился Батя и бросился к водительской двери.
Рванул на себя, открывая, и едва смог увернуться от удара изящной рукой с покрытыми ярко-красным лаком ногтями.
– Вылазь, мля!
К женщинам Батя всегда относился со свойственной хорошо воспитанному мужчине бережностью. Старался придерживать перед ними двери, подавал руку, уступал места. Но сейчас ему было не до галантности. Да и женщиной эту мегеру язык не поворачивался назвать.
Поймав руки блондинки, командир сжал оба её запястья в своей лопатообразной ладони, одним движением перерезал удерживавший женщину в машине ремень безопасности и выволок её на улицу. Уложил лицом на асфальт, поудобнее перехватил запястья, прижал коленом между лопаток.
– Кто ты? Откуда? Что тут произошло?
Блондинка вместо ответа попыталась извернуться и укусить Батю. Она оказалась неожиданно сильной, особенно для её комплекции. Комвзвода, пребывавший пусть не в лучшей по собственным меркам, но определённо отличной в сравнении с любым гражданским лицом одного с ним пола форме, с трудом удерживал разбушевавшуюся хрупкую бабёнку и одновременно пытался сообразить, что ему с ней делать. Блондинка была явно не в себе и очень напоминала Бате его бойцов, потерявших разум и возжелавших плоти своих пока ещё нормальных сослуживцев.
Убивать её не хотелось – женщина же. И в то же время Батя прекрасно осознавал, хоть и не хотел в это верить, что блондинка действительно уже превратилась в зомби, и вряд ли он сможет ей хоть чем-нибудь помочь. А она вполне может осложнить Бате и без того ни разу не простую жизнь – а ну как привлечёт своим урчанием других таких же, как она. А то и кого похуже!
Стиснув зубы, Батя сильнее надавил коленом, отпустил руки женщины, схватил в кулак длинные, спутанные волосы и потянул, заставляя её поднять голову и открыть горло. Приложил к нежной шее нож и, поколебавшись мгновение, провёл им по коже.