По ту сторону друг друга

Человек просто исчез. Растворился в воздухе. Естественно, первым подозреваемым оказался муж. Его задержали, но вскоре за отсутствием улик и мотива, отпустили под подписку о невыезде. Однако, потом целый год после этого все СМИ так и поливали его грязью, не давали прохода. Я помню, как газетчики следили за ним и любое его действие пытались выставить в черном свете, вырвать из контекста любое его неверно подобранное слово…

Говоря "год таскался по следователям", Влад сильно приукрасил весь тот ад, через который ему пришлось пройти. Может быть, не хочет просто говорить о плохом, а может , боится, что я посчитаю: дыма без огня не бывает. Уверена, уже множество людей думали о нём так же и обрывали знакомство, не дав человеку возможность показать своё истинное лицо. Наверняка, эта история повлекла за собой и проблемы с работой, и с обитанием в социуме. Сказать, что мне было жаль его – ничего не сказать. Мужчина верил в своё скорое счастье: любимая жена, новорожденная дочь. Уверена, он даже уже представлял, какого цвета будут у нее глаза. А в один прекрасный день это счастье просто исчезло. И самое страшное не то, что его заплевала общественность. Самое страшное то, что этот человек не понимал, куда ушло это счастье?! Или кто его забрал?

Когда твой любимый человек умирает от рака, или погибает в автокатастрофе – это больно, невыносимо больно… Но, простившись с близким, ты прощаешься и со всеми надеждами – человека больше нет, он умер. Он больше никогда не разбудит тебя среди ночи, чтобы обнять. Больше никогда не поцелует твои мокрые ресницы, когда ты плачешь… Его больше не будет. Никогда. Ты не сразу примиряешься с этим, но хотя бы осознаёшь. А Влад… у него не было возможности проститься со своей любовью. Не было возможности похоронить и отпустить её. У него даже не было возможности узнать, когда и при каких обстоятельствах она пропала. Куда и с кем. Человек исчез, и отчаявшийся муж мог только лезть на стены и выть волком от безысходности и неизвестности.

– Я к тебе вернулся, – его голос выдернул меня из раздумий, – можно?

Он улыбался мне, стоя в проходе, и в тот момент я отчётливо поняла, что проститься с ним в аэропорту не смогу.

– Конечно, проходи. – я встала и пропустила его. Он, пробираясь к своему месту, коснулся моей руки, вроде бы вскользь, но на самом деле он сделал то, чего очень хотелось нам обоим – прикоснуться.

Моё желание остаться с ним не было связано с чувством жалости, напротив, я увидела в нём такую силу, какую не увидишь во многих накачанных бруталах, на деле оказывающихся чаще всего маменькиными сынками. Влад скрывал свой сильнейший дух за худощавым, поджарым телосложением и этими забавными кудряшками. Он был так похож на энергичного подростка, что никому бы точно не пришло в голову связать его и жизненные трудности.

– Хочешь поговорить об этом? – я положила свою ладонь поверх его и постаралась спросить это как можно мягче, чтобы не спугнуть его.

– Знаешь, – он грустно усмехнулся, – за все эти десять лет я не обратился ни к одному мозгоправу, да и, если честно, вообще ни с кем не обсуждал своих чувств. Думаешь, сейчас стоит?

– Думаю, ты имеешь право выговориться, если тебе это требуется. Повествователь из меня посредственный, а вот слушать я умею.

– Так странно, – он улыбался, глядя куда-то поверх моего плеча, – разговоры  о душевных терзаниях в самолете. Хотя, я слышал, что откровения в купе поезда снимают груз с плеч помощнее, чем дорогостоящие сеансы психологов…

– … Ну а здесь, в небе, просто сам Бог велел, – хмыкнула я.

– Не боишься, что меня прорвет, и тебе придется слушать меня оставшиеся восемь часов?

– Если потребуется, я готова слушать и дольше, –  я подняла глаза, и наши взгляды встретились. Он хотел говорить, я это видела. Он хотел не то, что говорить – выть! Раненым зверем. Но для этого дела самолет уж точно не подошел бы.

– Ты сама напросилась, – пошутил он, и это было последним намеком на юмор в его голосе, – Женька работала в местной газете, вела женскую колонку. Правила ухода за кожей, последние тенденции моды, новости известных поп-див. Она часто называла свою работу скучной, но я видел, как она её любила. Даже когда ей было положено уходить в декрет, она договорилась со старшим редактором поработать еще месяц, а то и другой. Мы шутили, что в роддом её увезут скорее оттуда, чем из дома. Она была такая красивая в эти последние месяцы..  С припухшими губками и носиком. Её глаза светились от счастья, а голос стал таким мягким… Она постоянно говорила "Поцелуй свою кабаниху", но это было чушью. Она была самой красивой женщиной на свете. Я с уверенностью могу отнести себя к той категории чудаков, которые скандируют: «Беременность красит женщину». Мою – уж точно..

Каждое утро она готовила свои фирменные панкейки, а каждый вечер я возвращался в дом, наполненный ароматами вкусного ужина, чистого постельного белья  и её духов… Это какое-то киношное счастье, я правда никогда не верил, что в жизни так бывает. Все устают на работе. В наше время большинство семей не брезгует пару раз в неделю полуфабрикатами, но Женя… Она была идеалом женщины, сошедшей с обложки американских журналов семидесятых годов, идеализирующих семейные ценности. Она была настоящим хранителем нашего очага. Даже, не побоюсь этого слова, Ангелом-хранителем. Моим талисманом. Мне стало по-настоящему фартить с того самого дня, как мы поженились. Мы обожали тихие семейные вечера у телевизора. Только мы вдвоем. Я и Она.

Я сходил с ума от счастья, когда ночью, обняв её, чувствовал шевеление нашей малышки. Они обе отзывались на мои прикосновения: Женька моментально, даже не просыпаясь, разворачивалась ко мне и зарывалась носом в шею, а малышка начинала ворочаться и шевелиться. Но не пиналась, наверно, чтобы не разбудить маму....

Прости, кажется, я углубился в воспоминания о нашем счастье. Сейчас не об этом.

В общем, беременность  у нее протекала без всяких осложнений, гормоны тоже не особо беспокоили. Женька почти не капризничала, не доставала запросами "арбуз в три часа ночи, в декабре". Поэтому мы жили мирно и без душевного трепета просто готовились стать родителями. Восьмого декабря она позвонила мне на мобильный и сбросила. Всё.. Я перезвонил, она не ответила, у меня тогда был очень загруженный день на работе. Видимо, мой начальник считал, что раз уж беременная жена не выедает мне мозг чайной ложечкой, это непременно должен сделать он. Я мотался между расследованием хищения государственных средств и банальной статьей о новом директоре музея, и подумал, что перезванивать сто раз не стоит. Наверно, Женя нечаянно нажала вызов, и уже спокойно занимается своими делами.

После обеда я снова набрал ее номер, но она не ответила. Я тогда тоже не придал значения, был уверен, что она сейчас занимается какой нибудь статьей. Да и ближе к вечеру, когда она в очередной раз пропустила мой звонок, я даже не забеспокоился, потому что у нас действительно бывают такие загруженные дни, что даже в туалет некогда отойти, не то, что созвониться.

Вот когда у меня действительно пробежал холодок по спине, так это у подъезда. Ее машина стояла на месте. На том же самом месте, где она оставила ее вечером, даже колесо было вывернуто так же, как вчера. Женя с самого первого дня беременности отказалась от метро и даже в самые пиковые дни пробок не спускалась туда, потому что переживала за ребенка. Поднимаясь бегом по лестнице, я отгонял мысли о том, что раз уж моя жена осталась дома, она должна была как минимум услышать мои звонки. И как минимум перезвонить. Параллельно с этими мыслями я себя успокаивал, что в период беременности женщины жутко сонливы, моя Женька могла просто вырубиться, да так и лежать мишкой в спячке. Но чем ближе я был к дверям нашей квартиры, тем беспокойнее мне становилось.

Не увидев ее дома, я отчаянно запаниковал. Признаюсь, на минуту меня даже охватил ужас, я был в ступоре и не мог пошевелиться, решить, что делать. Или хотя бы просто поразмыслить, куда могла деться моя жена на таком сроке беременности.

Я позвонил ей на работу, где только подтвердили мои сомнения: она там сегодня не появлялась и на звонки не отвечает. После этого я сразу же набрал ее номер… Телефон лежал дома, на тумбочке у кровати. Сорок пропущенных… Я, Лара Игнатьева – ее начальница, Ира Савельева – ее коллега, и какой-то незнакомый номер. Двадцать восемь пропущенных. Когда я дозвонился, меня словно током ударили. Мужчина представился психологом. Психологом! Ватафак? Моя жена ходила к психологу? Этот хмырь не пожелал отвечать на мои вопросы, о чем они разговаривали, сославшись на врачебную этику и положил трубку. Марина, уже тогда я был в прострации, для меня открывался новый мир, в котором, как оказывается, жила моя супруга, и в который меня даже не приглашала. В этом мире было место тайнам от меня, ее мужа. Словно в бреду я прошелся по квартире и отметил, что все ее вещи на месте: одежда, пальто, сапоги, телефон, даже очки. У нее, на секундочку, минус шесть, она не видит без очков абсолютно ничего. Не видела…

Я снова позвонил этому психологу, чтобы все таки добиться от него ответа: почему он так настойчиво и много сегодня звонил? Был повод? У нее был настолько тяжелый случай, что психолог, не увидев ее на сеансе, двадцать восемь раз пытался ей дозвониться? Но он не отвечал. Черт знает что тогда происходило в моей голове. Я попытался успокоить себя, наверняка он сейчас с пациентом и ему не до телефона. Нужно было сосредоточиться на поисках жены…

В полиции тогда не особо охотно разговаривали с людьми, желавшими написать заявление о пропаже человека, если прошло менее трех суток. Их даже не подстегнул тот факт, что "пропажа" была на восьмом месяце и это крайне беспокоило её мужа. Я обзвонил все больницы, роддома и пренатальные центры. Мало ли… Приспичило раньше срока. Это было бы, кстати, единственным разумным объяснением, куда она так неожиданно и буквально в одной пижаме, исчезла. И до сих пор ей некогда мне позвонить, чтобы я не сходил с ума. Но моей жены нигде не было. Абсолютно. Я обзвонил даже морги.

Через три дня тогдашняя МИЛИЦИЯ все таки зашевелилась, развернули поиски. Начали с психолога, так как их тоже заинтересовал тот факт, что женщина, у которой в доме "по словам супруга" (да-да, они тогда особенно выделили то, что пока все только по моим словам) была полная идиллия, посещала психолога. И вот тут началось самое интересное, веселое и новое для меня. Тот урод оказался совершенно не психологом, а просто знакомым Женьки. Знакомство это длилось около полугода и, по его словам, было близким. Я рвал и метал, готов был убить этого ублюдка. Только не за тот факт, что он спал с моей женой, а за тот, что врал! Мои доводы и мысли могут показаться банальным самоубеждением мужа, который отказывается верить в то, что ему наставили рога, но… Я знал Женю, как свои пять пальцев. Она была преданным человеком. Она потому и друзьями не обзаводилась, что жила под девизом "или всё, или ничего!". Ей не нужна была дружба, которая не до гроба.  И не нужна была любовь, которая не моногамна. Если бы она заинтересовалась кем-то другим, она бы разлюбила меня. Вернее, нет, не так! Она бы заинтересовалась кем-то другим, если  бы разлюбила меня! Но предварительно она собрала бы чемоданы, и всё мне честно сказав, ушла. Она не умела быть "наполовину". Она жила своей любовью и презирала предательство. И тем более не совершила бы это, будучи беременной, нося под сердцем ребенка.

Я пришел в себя, когда лежал на полу в наручниках. Меня бросили в камеру, и только ближе к вечеру выяснилось, что узнав подробности, я бросился на эту тварь с кулаками, начал крушить мебель в кабинете следователя и орал, что убью его. Само собой разумеется, я автоматически записал себя в первые подозреваемые. Неуравновешенный рогоносец. Скорее всего пришил женушку, закопал в лесочке, и теперь строит из себя убитого горем мужа.  Или еще, как вариант, сам не помнит, как убил в приступе ярости, и куда дел труп. Вот теперь на стены и лезет. Честно говоря, я и сам тогда об этом подумал – ведь я совершенно не помнил момента нападения на этого ублюдка.

Для меня начался ад. Мой разум всячески рвался из этой клетки, мне нужно было куда-то бежать, что-то делать. Пусть мои действия ни на йоту не приблизили бы следствие к разгадке, но я не мог просто сидеть и изводить себя мыслями: где же моя жена, что с ней могло случиться? Вдруг какой нибудь маньяк сейчас издевается над ней? Или ее убили. Или она в роддоме уже кормит нашу малышку и просто не может до меня дозвониться… А я просто сижу здесь! Сижу! И ни хера не делаю!

Через неделю не изменилось ничего. Её не нашли, я продолжал сидеть в СИЗО потому что мне все таки выдвинули обвинения. Я видел ее последним, мотив у меня был (в виде любовника), возможность тоже. Адвокат не особо чесался и я ещё месяц провел в этом аду, пока мои коллеги не скинулись и не прислали мне нормального защитника. Он быстро меня вытащил, и я сменил ад в клетке на ад в мире без неё.

Абсолютно никакие поиски не давали абсолютно ничего. Я бился как рыба головой об лёд. Ноль. Безрезультатно. Она просто исчезла. Ни следов, ни контактов. Мудила, который представился ее любовником, куда-то пропал, номер недоступен, дома его нет. Где ещё его искать я не представлял, а ведь он по сути был единственной ниточкой.

Тошнило от одной мысли, что Женька могла сбежать с ним. Ведь выходило, что весь наш мир, вся наша жизнь, в которой я был абсолютно уверен, оказалась не более, чем замком из песка. А мой разум отказывался с этим мириться.

Через месяц тоже ничего не изменилось…  Я доставал следователя ежедневными звонками, но всегда получал один и тот же ответ:

– Мы занимаемся Вашим делом, Владислав Игоревич, наберитесь терпения. Я понимаю, как Вам тяжело…

И бла… бла… бла…

Прошёл год. Всё оставалось без изменений. Следствие застопорилось, следователь сменился. Потом сменился ещё один. Потом ещё один год сменил другой.

Бурая листва за окном сменялась снегом, а я медленно, день за днём, умирал. Я опустил руки. Я больше не хотел её искать. Я её похоронил. Через год её "похоронил"  и суд. Её признали умершей по истечении пяти лет, и я умер окончательно. Уволился с работы, просто лежал и пялился в потолок целыми сутками. В запой уходить не было моральных сил, физических тоже. Моё тело совершенно меня не слушалось и отказывалось порой подняться даже в туалет. Я ненавидел себя. Я себя презирал.

Я потерял любовь всей своей жизни, я дал еще не рожденному ребенку умереть. Я действительно уже не сомневался в том, что Женьки и малышки нет в живых. Я это чувствовал. И еще чувствовал, что всё это моя вина. Что я за мужчина? Муж? Отец? Который не уберег своих девочек…

***

Дамы и господа, наш самолет заходит на посадку. Просим вас занять свои места и пристегнуть ремни безопасности. В Санкт-Петербурге сегодня солнечно и удивительно тепло для конца марта! Семь градусов выше нуля. Спасибо, что воспользовались услугами наших авиалиний.

 Красивые, длинные смуглые пальцы с ярким маникюром неподвижно лежали поверх мужской ладони. На их кончики капали слёзы. Вернее было бы сказать "лились", и лились они с моего лица. На мои пальцы. Я пришла в себя и поняла, что держу за руку Влада, мы в самолете, только что приземлились в Петербурге и только что мужчина, сидящий рядом, вывернул мою душу наизнанку и хорошенько её выбил. Вытрусил всю лишнюю пыль, оседающую годами: безразличие к чужой боли, пафос, показуху. Всё это, присущее  бОльшей части нашего общества и мне в частности, было сейчас мне настолько противно.. Хотелось отмыться, забыться и больше никогда не возвращаться к своим старым мировоззрениям.

Чего стоят квадратные метры на Невском или Вилла в Испании, когда пропадает бесследно часть твоей жизни? Какое место можно подтереть выпиской из банковского счета, когда год за годом ни за какие деньги никто не может тебе сказать, где твой ребенок? За каким хером тебе Iphone последней модели , если на его экране больше никогда не высветится входящий вызов от единственного важного контакта? Ответ верный. Всё – пыль.

Для Влада пылью уже стали и воспоминания о Жене.

– Я не помню её голос, – он смотрел мне в глаза и забивал последний гвоздь на крышке моего гроба. Это становилось невыносимым.

– Слушай сейчас мой,  – я поднялась и потянула его за руку, заставляя встать тоже. – Сейчас ты поможешь мне вытащить ручную кладь, затем мы заберем багаж и едем ко мне домой. Там мы вместе напьемся и поедем гулять, неважно куда, мы просто проведем самую веселую ночь за последние несколько лет что в твоей, что в моей жизни. Как тебе такое предложение?

– Я обеими руками "за"! – он лучисто улыбнулся и вмиг преобразился. Превратился снова в того самого мальчонку, которого я встретила несколько часов назад в зоне вылета.

Бим встретил радостными воплями и страстными поцелуями. Меня. Моего гостя он наградил подозрительным взглядом, как мне показалось, в котором читался даже намёк на ревность. Правда, его настороженности хватило на сотую долю секунды. Стоило Владу взять его на руки, как Бим принялся яростно и не без удовольствия лизать его щёки.

– Тише, парень, я – гетеросексуал, – новый друг отпустил Бима и эта продажная пушистая тушка помчалась в кухню,  то и дело оборачиваясь, явно зазывая за собой. Естественно, чтобы покормили.

– Что же, моей собаке ты понравился, будем считать, что пить с тобой можно.

Я бросила рюкзак на банкетку, чемодан определила рядом, переобулась в тапочки, дала мужскую пару Владу, и пригласила в кухню. По тому, с какой подозрительностью он рассматривал свои ноги в чужих тапках, я поняла, какой вопрос вертится у него на языке.

– Нет, мужчины у меня гостят не часто. Но тапочки для гостей в доме должны быть обязательно, и мужские, и женские. Это с самого детства мне прививала еще мама. У меня в шкафу еще пара-тройка пар, так что не изумляйся так.

– Вы с родителями часто принимали гостей?

– Мои мама и папа были очень компанейскими людьми,  – я жестом пригласила Влада в кухню и по пути продолжила рассказ, –  в нашем доме постоянно собиралась тусовка профессоров. Мама преподавала экономику в вузе, папа – английский язык. Можешь себе представить, какие баталии частенько звучали на нашей кухне. Мне всегда было жутко скучно, но, английский язык я выучила уже в детстве благодаря тому, что папины коллеги любили поболтать между собой, переходя именно на иностранный язык, намеренно ставя маминых друзей в неловкое положение. А еще говорят, педагоги – интеллигенты. Вино, коньяк, текила?

– Текила.

– Я, пожалуй, выпью вина.

– Твои родители живы? – он поднялся и помог открыть мне бутылку.

– Нет, –  я покачала головой и достала бокалы. – Они летели на том злосчастном рейсе из Шарм-Эль-Шейха  в  Санкт-Петербург в 2015-м.

– Прости…

– Никогда не была в Египте. И никогда в жизни туда не полечу. Прошло два года, а у меня до сих пор перед глазами последнее смс от мамы "Через час вылетаем. Очень тебя любим. Мы так счастливы! Спасибо тебе, родная, за этот подарок". Подарок, мать твою, – я разлила напитки и нервно поставила бутылки на стол, – Я подарила им путевки на сорок вторую годовщину свадьбы. Они каждый день звонили мне и хихикали, как молодожены от радости, им было там так весело. Они, как и вся советская интеллигенция, никогда не были за границей. И,  ты удивишься, эта страна на них так положительно повлияла. Они на две недели отпуска забыли про всю свою серьезность, деловитость. Веселились, как дети, знакомились с молодежью, ходили на дискотеки, летали на параплане. Мне казалось, что они проводят не сорок второй совместный отпуск, а медовый месяц – так звенели их голоса.

Влад махом выпил текилу, закусив лаймом.

Спасибо соседке, забила холодильник до отказа перед моим приездом, можно пить сколько влезет и не задумываться о закусках.

Я нарезала сыр и салат, а Влад задумчиво рассуждал:

– Твои родители сейчас в лучшем мире, Марина. Тем более, ты говоришь, они так любили друг друга. Они теперь навсегда вместе… Они венчались?

– Нет. – Я поставила перед ним тарелку с нарезками, – Они не венчались и, как и я, были атеистами. Нет никакого "лучшего мира", Бога и жизни после смерти. После смерти есть только надгробная плита и воспоминания о человеке. Это точка зрения моей семьи.

– Ты никогда не верила в Бога? – спросил он, наливая себе еще.

– Верила. Давно, в детстве. А потом умер мой семимесячный брат, и  вся вера улетучилась. Он тяжело болел, врожденное заболевание, дети с таким не доживают до года, как правило. Соседские бабульки много говорили о кресте, что достался нашей семье, что Сережка – ангел, который сейчас в другом мире, где ему лучше. Что этот ребенок был послан нам Богом, чтобы ценой своей жизни открыть многим глаза и сердце. Я ради приличия кивала головой, но даже в свои пять лет я прекрасно понимала, что всё это – ересь. Нет никакого Бога.  А если и есть… Если и есть тот Бог, который заставляет взрослых бухариков что-то там понять ценой жизни и адских страданий маленького, ни в чём не повинного создания, тот этот ваш Бог просто чёртов извращенец. Не должна мать выть волком, держа на руках бездыханное тело своего младенца. Не должен отец умирать морально, каждый раз смотря в несчастные глаза своей женщины, осознавая собственное бессилие перед болезнью их малыша, ведь от неё он не может уберечь. Это просто жизнь. Сраная жизнь, в которой умирают младенцы, а преступники разгуливают на свободе, насилуя и убивая. Сраная жизнь, в которой ребенок семь месяцев своей маленькой жизни провел привязанным к кроватке, чтобы не сбить катетер с капельницами. А после этого все равно умер, хоть так мужественно и сражался за свою жизнь. Он просто умер. Его больше нет. Ни в этом мире, ни в каком-то другом, "лучшем". Он не стал ангелом. Он стал просто воспоминанием своей семьи. И от этого просто тошно. А чтобы было не так тошно, люди придумали и Бога, и Рай, и глупые оправдания в виде миссии страдающих детей и то, что после смерти мы все будем вместе.

– Сильно… – Влад смотрел в мои глаза не отрываясь и вроде над чем-то размышлял, – Только с чего ты вообще взяла, что это это от Бога? Ты забыла о противоположной силе? Войны, голод, болезни.. Это всё явные козни другого парня, того ещё извращенца. Знаешь, меня спасла только вера. Если бы тогда, десять лет назад, я был бы настолько пропитан цинизмом и думал так, как ты сейчас, … Я бы просто сошел с ума. Может быть, я не достаточно силён, как твои родители, и не смог пережить потерю своего ребенка, смотря на мир… Рационально…

– Ты не слабее, Влад. Просто у моих родителей была я, и они были друг у друга. А ты потерял в один день абсолютно всё… И мои родители имели возможность похоронить своё дитя. А ты до сих пор не знаешь, живы ли твоя жена и дочь? Масштабы трагедии в каждой семье свои. Даже любовь. Любовь людей друг к другу всегда имеет разную силу, разную гамму красок. Никто не знает, что помогло бы моей семье пережить горе утраты твоих масштабов. И ещё, я искренне уважаю чужую веру. Если людям легче с ней жить –  почему нет? Почему не верить? Просто я не верю. Это моя точка зрения, я никому её не навязываю, да и не имею на это права.

– Религия, как и политика. Говорить, рассуждать и спорить можно долго… Только зачем? Давай лучше напьёмся, как и планировали.

– Аминь.

***

Ближе к десяти часам вечера мы были уже так пьяны и веселы, что оставаться дома было просто недопустимо. Наши души требовали простора, наши задницы – приключений, и мы отправились гулять по Петербургу.

Мы шатались от бара к бару, забредая внутрь, чтобы выпить ещё и ни в коем случае не отрезветь. Почему-то сегодня мы оба категорически не хотели сохранять светлость ума, и потому накидывались, как те же школьники на выпускном – не зная меры, или просто её игнорируя. Как результат, мы сами не помня, как, оказались у какого-то ночного клуба.

– Пойдем, встряхнём свой песочек! – подталкивая меня к дверям, кричал мне на ухо Влад. Кричал, потому что даже на улице стоял дикий грохот.

– А наш песочек после двух литров текилы и четырёх литров вина не взбунтуется?

– Трусиха! – он обошёл меня, открыл дверь и настойчивым жестом потребовал, чтобы я вошла… Да и к чёрту всё. У меня ещё есть пара дней перед работой, чтобы прийти в себя после этой ночки.

Мы так отчаянно танцевали до четырех утра, что я подвернула ногу. Из клуба я выползала, прихрамывая и опираясь на Влада. Как умудрялся ползти он после лошадиной дозы алкоголя и такой хромой ношей, даже не догадываюсь. Мой пьяный кавалер вызвал такси, причём так искусно, что оператор даже поняла, какой адрес он ей диктовал. Я не разобрала ни слова. То ли он лыка не вязал, то ли я уже ничего не соображала. Так или иначе, но через пятнадцать минут нас забрала машина и доставила к моему подъезду. Влад помахал мне ручкой.

– А я к себе. Если ты не против, чемодан заберу завтра.

– Не против, я завтра еще дома.