Хочу быть живым 2

Вы заметили, что к мужу никто…

Однажды с моим другом Тихоном из Сиреченска, героем книжки «Тихон», случилась история. Это когда он был еще молод и удивительно благообразен.

Погугливал Тихон с одной… э-э, вот же зараза дигитальная… погуливал Тихон с одной дамочкой. Будем называть её просто «она».

Не то, чтобы очень сильно погуливал, но кое-что бывало, причем регулярно. И вот, однажды, пришла она к Тихону, сделала свое дело и решила оправиться восвояси – к мужу. Дело было вечером, и она заходила после работы, вроде как «задержалась». Ну, Тихону-то чего, он мужик холостой, более того – разведенный. С него спросу ровно ноль, на совести его ну ни пятнышка, на душе ни соринки! Все знают, что у нас на Руси практически матриархат, дама сама решает, где и с кем задержаться после работы.

И вот, пришла пора и честь знать, домой надо ехать после задержки на тяжёлой работе. Дама была на машине, а он, Тихон, был пешком, по своему обыкновению. И вызвалась она Тихона подвезти к центру города, по его, глубоко-тихоновским делам. Вот, едут, довольные оба, особенно она – вдруг муж ввечеру тоже облагодетельствует, так вроде как двойная корысть вполне может нынче выплыть. Едут, болтают… она болтает, он «слушает», музыка играет по радио, мотор урчит, как старый, но добрый, кошак, и вдруг телефон у неё – дзынь-дзынь-дзынь.

Она трубку берёт – звонит подруга. Она слушает, слушает, слушает, потом переспрашивает, нервничать начинает прямо за рулем, и Тихон понимает вдруг, что не то что-то у нас происходит: она вся с лица спала, рука на руле затряслась, того и гляди собьём кого-нибудь на дороге.

Трубку бросила, покраснела – и в слёзы!

– Вот же гад! Убью! – и как бросит машину влево, через улицу.

Тихон проверил – вроде пристегнут, слава Богу.

– Что случилось? – спрашивает, поправляя на всякий случай застёжку ремня.

– Что-что! Лариса, подруга моя, позвонила! Сказала, что моего мужа видела в компании какой-то девицы – шлюхи! Они вместе заходят прямо сейчас в «Колосок»!

Тихон хотел было переспросить: «почему шлюхи?», но промолчал, потому что умный. В «Колосок» все в этом городе шлюх сперва заводили, прежде чем домой отвезти, это правда.

По городу неслись под сотню, как Путин. Только Путин с кортежем и по государственным делам, а Тихон мужа ловить со шлюхой. И без кортежа.

– Убью! Как ему не стыдно какую-то шалаву в кабак вести! Если узнаю, что он с ней спит – убью!

Конечно, слова другими были, я текст малость пообкультурил.

Тут Тихон снова решил было вмешаться, выяснить, кого убивать будут – мужа или какую-то шалаву? Вопрос, зачем вести в кабак шалаву, с которой не спишь, Тихон решил не задавать.

Но она так убивалась от горя, пока рулила, что Тихон снова смолчал. Он молчит, она рулит, плачет, слёзы текут по щекам. Вдруг повернулась к Тихону, и спрашивает:

– Ты мне поможешь?

Причем, таким голосом, что скорее не спрашивает, а приказывает.

– Конечно, – говорит Тихон.

А сам думает: «Интересно, а как я тебе помогу. Выйду из машины, поймаю мужа, и начну его пристыжать: и чего это ты, подлец, при живой жене шалав пучкаешь? Нехорошо-с».

А вдоль дороги всё светофоры, светофоры, столбы, люди шарахаются, разметка так и норовит из-под колес ускользнуть. Тихон едет и паникует – как ему ей помогать-то! Мужа держать, пока она ему бубенчики отбивать будет ручкой от домкрата? У неё в багажнике точно есть, Тихон видел, когда они с ней за продуктами заезжали… как муж и жена.

Или шалаву догонять придётся – она же наверняка попробует улизнуть, когда всё начнется. Тихон представил себе шалаву: в юбочке выше колен, чтобы трусы видно было издалека, а губы рта яркие, как у обезьяны в зоопарке задняя часть туловища. Идёт шалава, кормой виляет, и речь такая же вихлястая, «типа ну чё, мальчики». Тонкая сигаретка, бижутерия, сумочка через плечо. Шалава, одним словом. И такое создание Тихону придётся догнать, скрутить и приволочь на расправу. «Упущу», решил Тихон, «старательно не поймаю, дворами уйдет».

А если всё прямо в «Колоске» развернётся, так вообще жесть, как сейчас говорят. Официант деньги начнёт вымогать за недоеденное, зато неоплаченное. Вдобавок, может случиться еще и разбитое там всякое, уроненное, разорванное.

«Жесть»! Хорошее слово, многозначное. Так и видится старая консервная банка, пинаемая хулиганской ногой. Тихон решил, что он постарается не быть этой банкой, хотя бы сегодня. Короче говоря, действуем по обстоятельствам. Самым страшным обстоятельством будет, коль придётся дамочку сзади держать, пока она будет хотеть всех убить.

Классе у восьмом нравилась Тихону одна девочка в классе. Однажды на уроке физкультуры стал он в строй позади неё, а она скакала от избытка энергии на месте, подпрыгивала, как все девчонки, ножками дрыгала, и ненароком врезала Тихону подпрыгнутой пяткой по бубенцам. Тихон вскрикнул, согнулся, а она даже не заметила. Но Тихон с той поры зарёкся позади дамы стоять: лягается хуже коня, у которого и научилась, когда на скаку останавливала.

А тут вам не физкультура, тут человека убивать будут. Мужа. Хватит ли сил у Тихона кобылицу сдержать?

Подлетели к «Колоску», Тихон напрягся весь. Честное слово, даже подумал на миг малодушно – не сбежать ли через боковое стекло, как заложник в кинофильме?

Тут снова звонок.

– Уже подъехала! Что, Лара, не они? Ошиблась? Я всё равно проверю!

Трубку бросила через плечо, потом Тихону резко:

– Посиди, я щас! Я должна проверить!

Да кто ж против «посидеть» в таком случае, уж точно не Тихон.

Пока Тихон «сидел», она в кабак метнулась, и вот уже обратно бежит. Одна бежит, без трупа подмышкой. Физиономия довольная, да что там довольная – счастливая. Обозналась подруга Лариса, понял Тихон.

Подошла спокойно и грациозно, Тихону улыбнулась, села за руль:

– Где мой телефон?

Тихон назад перегнулся, отыскал на полу аппарат, подал.

– Да, его здесь не было, Лара. Но спасибо тебе! – положила телефон аккуратно.

Действительно, классная подруга, всем бы такую. Бдительная, как старый чекист. С такой подругой в разведку – как на праздник.

Посидела за рулем, успокоилась, рассказала даже, как в «Колосок» влетела, а там никого.

– Представляешь, вообще никого. Ни одного человека, только официанты. Ой, чего это мы, как три тополя на Плющихе, поехали отсюда подальше. Увидит ещё кто.

Она завела машину, и поехала подальше, пока Тихон размышлял: почему они три тополя, а не два? Решил, что муж тоже тополь, и успокоился. Ум у Тихона мощный, обожает шарады и всякие сложные задачи, но пока не решит – не успокоится. А Тихон любит быть успокоенным, это его зона комфорта.

– Спасибо тебе, что помог, Тиша.

«Интересно, как», подумал Тихон.

– Пожалуйста, – скромно отозвался Тихон.

– Знаешь, я так разволновалась… Может, снова к тебе? Я позвоню, скажу, что ещё на работе задерживаюсь. А?

– Нет, – сказал Тихон, – Я сегодня в ночную, извини. Мне надо спать лечь пораньше.

Так Тихон научился врать женщинам. Но речь вообще не об этом.

Вы заметили, что к мужу никто не ревнует? Под словом «никто» я в данном случае подразумеваю Тихона. Тихон ни разу не ревновал, что муж её спит с ней. И, насколько известно, никакой любовник вообще никогда к мужу не ревнует. А заведи она себе ещё одного мужика – непременно возревновал бы к нему.

Кстати, насчет «ещё одного мужика». Британские ученые выяснили, что изменяют сорок процентов замужних женщин и шестьдесят процентов женатых мужчин. Уж не знаю, как они это выяснили, опрос проводили, или ещё как. Скорее всего, среди своих же б/у мерили. Психологическое сообщество с этими цифрами согласно, это главное. И отсюда можно сделать несколько выводов, кому какой понравится – в соответствии с его, или её, взглядами. Первый вывод – мужчины вроде как чуть-чуть больше кобели, чем женщины развратницы. Второй вывод – сорок и шестьдесят не сильно-то и отличаются, не «в разы», так что развратничают все примерно одинаково.

Но можно сделать и третий вывод: шестьдесят больше, чем сорок. Стало быть, какому-то количеству изменяющих мужиков не хватает женщин – они же к человеческим женщинам ходят, я надеюсь. Иными словами – количество незаконных половых актов одинаково с женской и с мужской стороны. Стало быть, некоторые женщины имеют больше, чем одного любовника. Делаем вывод: суммарно женщины всё-таки больше распутницы, чем мужчины кобели.

Это не я так со своей колокольни думаю, это Тихон до меня свои рассуждения довёл, когда мы с ним на кухне сидели. Я про это вообще не думаю, не моя тема. Меня больше волнует, правильно ли я облепиху посадил. Две мужские особи посадил, и шесть женских, вроде бы правильно. Напишите, если кто хорошо в этом разбирается, лады? В интернете меня легко найти можно.

За что я люблю Ротшильда

Не его самого, а одно его откровение. Я прочитал это в книжке «Духовная экономика», так что, смею надеться, это не брехня… ой, простите, не фейк. Фейк – это же не брехня, верно? Это очень интеллигентное ненашенское слово. Вы можете представить, что правительство издает «Указ по борьбе с брехнёй»? И я не могу. А вот какой-нибудь «План антифейк» запросто представляю, и даже по центральному телевизору это могут сказать.

Так, о чем это я. Брехня… телевизор… ага, вспомнил! Так вот, Ротшильд однажды сказал: «Белые рабы лучше чёрных. Они сами себя кормят, сами одевают, сами охраняют и, самое главное, думают, что свободны».

А вы что, действительно думаете, что вы свободные люди в свободной стране? Отнюдь. Если бы это было так, не кружился бы сейчас над моей колокольней соответствующий шаблан, прикормленный и холёный. Он же для того кружит, чтобы его заметили… и убили. Воистину, странная птица.

Итак, свобода. Можно, конечно, поговорить о разных степенях несвободы: начав со свободы от бессознательного реагирования до свободы от представлений о себе, как о человеке на планете Земля.

Попробую пояснить. Вспомните сейчас о том, что вам дорого. Родина, жизнь, дети… А теперь вообразите, как злобный некто начал при вас это хаять, на флаг плевать, и вы едва ему в физиономию не вцепились – это потому, что у вас рефлексы, и вы не свободны от них. Если так – то вас не возьмут в разведчики-нелегалы. Мы не свободны от своих программ, они заставляют нас автоматически реагировать – но мы продолжаем считать себя свободным. Если мы не управляем бессознательными реакциями – свободны ли мы? Впрочем, не думаю, что Ротшильд именно это имел в виду. Он же не психолог, надеюсь.

А разве вы не считаете себя человеком? Наверняка считаете – и напрасно. Это тоже лишь программа, живущая в вас. Вы не человек, вы сознание, чистая осознанность, и так далее. Ну, это я уже вперёд забежал, потому что с моей колокольни видно, как какие-то люди на поляне суетятся, кричат, что они не люди. Они продвинутые, как тапки под диваном, чтобы кошка не доставала. Им хорошо, они уже ощутили себя безбрежным космическим разумом, а мы пока только поначитались. Но вы не стесняйтесь, если по старинке ощущаете себя человеком. Человеком быть тоже можно.

Э-э, так мы, пожалуй, слишком далеко зайдём. И сами переругаемся, и Ротшильда не покритикуем. А ведь ему, старику, жизненно необходимо, чтобы мы о нем помнили. Как говорится: всё, что не некролог – пиар.

Давайте поговорим о чем-нибудь попроще. Например, об образе нашей жизни. Разве мы придумали ту жизнь, которой живём? Отнюдь. Мы скопировали свою жизнь, впитали её, как губка.

Вы утром встаете с кровати. Чистите зубы, ходите в туалет… наоборот – сначала в туалет, а потом зубы. Полагаю, что даже самые истовые верующие сначала идут утром в туалет, а потом читают утренние молитвы. Если всё правильно с утра читать, так там на полчаса выходит запросто. И что, терпеть?

Потом вы делаете себе завтрак, яичницу с кофе, или наоборот – смути с круассаном. Однажды в России я купил в кафе булочку с капучино (да, грамотно именно так, с одной «п» и одной «ч»). Это было ещё до того, как я написал первую часть «Хочу быть живым». Смотрю на булочку – а она такая же, как в Таллине.

– А другая булочка у вас есть? – спрашиваю, имея в виду вообще другой сорт пшеницы.

– Есть, – счастливая от возможности сделать людям в моём лице добро, отвечает тётенька из-за прилавка, и даёт мне точно такую же булочку.

Даже не спросила, что с конкретной булочкой не так, потому что у неё запас булочек на витрине. Была бы предпоследняя у неё булочка, я бы не такой ответ мог получить.

– Я имею в виду, – поясняю, – что местную булочку хочу, не из-за границы. Они же не очень свежими доезжают, если прямо из Таллина.

– Они вообще не булочками доезжают, – пожала плечами тётенька, – Они в виде полуфабриката доезжают, в Питере булочковый завод построили.

Такой же завод и у нас стоит, они по всему миру стоят, лепят одну и ту же булку. В дикой глубинке, в махоньком ларьке с тысячей мелочей, я однажды обнаружил и опознал всемирно известный шоколадный батончик. Полагаю, глобализация для того и задумана, чтобы в каждую дыру можно было засунуть вредный химический батончик, и получить за это деньги.

Кафешки не наши по сути своей, булочки не наши, батончики тоже. Мы всё это переняли у других. Надеюсь, я только что Америку не открыл, вы и так это знаете.

Итак, скушали вы свой стандартный европейский завтрак. Потом вы идете на работу, что-то там делаете, в соцсетях сидите (сеть для того и сеть, чтобы ловить и не отпускать), и так далее. Работа у вас такая же, как в Нью-Йорке, потому что экономика скопирована вплоть до мелочей, вроде клеящихся разноцветных квадратиков. У меня на мониторе такие были наклеены, я их потом на специальную пробковую доску перенёс, потому что картинку на экране перестал из-за квадратиков видеть.

После работы мы идём домой. Дома всё, как у всех, включая сам дом. Включая уже сам хеллоуин без кавычек, который приблудился, как вшивый кот с помойки.

Короче говоря, у нас есть какой-то образ жизни.

Сейчас автор вас ошарашит – мы все живём в условиях гуманитарной оккупации. Не мы придумали наш образ жизни, он нам навязан. Навязан с момента нашего рождения, и до конца дней наших в этой реальности. Мы надели чужой пиджак, срослись с ним, и даже не думаем о том, что можно было бы жить как-то иначе. Или надеть чужой пиджак – это тоже свобода?

В то же время, я не славянофил. Я всего лишь за паневропейское славянское государство со столицей в Житомире. Шутка. Я в эти дебри вообще не стремлюсь, я же не камышовый кот. Я против узости, я против специализации. Я за то, чтобы человек был собой, а не винтиком. Правда, это я оригинально придумал – что человек винтик? Не знаю, почему винтик. Тогда уж скорее спичка в коробке.

Ошо говорил, что рыба не ощущает воду, а птица ничего не знает о воздухе. Точно так же, свободный человек не говорит о свободе, потому что он её не замечает. Она для него органична, как небо для птицы.

Да, свобода какая-то есть. Напрямую поведением не управляют, вроде бы. Но если управляют твоими желаниями, твоими потребностями – можно ли говорить о свободе? Говорить-то можно. Как говорится – «пусть говорят».

Если кто сам не догадался, о чём идёт речь, то пусть говорит и забирается ко мне на колокольню. Отсюда прекрасно видны шабланы, и «свобода» один из них. «Свобода» – это отличный шаблан, жирненький такой, прекрасно оформленный. Он всем обещан, и у всех есть – когда в кавычках. Безкавычковый шаблан почти не встречается.

Отстрел этого шаблана желателен, но люди боятся, потому что не знают, чем шаблана заменить. Лучше «свобода» в кавычках, чем полное её отсутствие. Что же делать? На мой не героический взгляд – бежать. Но это только на мой, с моей колокольни. Я уже вижу отсюда, как народ потянулся из города, и это неплохой первый шаг.

Мне нравится движение родовых поместий, хотя я не могу понять, что эти ребята собираются делать на своём гектаре. Гектар на земле – это мало. Это не мало, если ты программист, и мало, если ты хочешь завести себе лошадь, корову и пару овец. Но если ты не хочешь завести корову – что ты делаешь на земле? Программы пишешь?

Представь себе инопланетянина, которого галактическим ветром занесло на планету Земля, и ему здесь сказали, что быть программистом – это круто. Инопланетянин включил режим невидимости, свесил ножки с летающей тарелки и всматривается в земную жизнь. Видит, сидят существа-программисты, целый день на одном месте сидят. И если бы восемь часов, так они же все там фанатики – они и по десять сидят, и по четырнадцать! Сидит такой, пальчиками на что-то нажимает, иногда одной рукой двигает мелкими движениями коробочку по коврику, клики клацает, потом снова всматривается в экран. Раз в час встаёт, наливает себе в большую чашку вредный напиток, и снова садится в кресло, принимается стучать пальчиками… и это жизнь? Со стороны выглядит, будто раба приковали к галере.

Так не нам, так бесшабланному парню с тарелки видится. Нам, любителям одомашненных шабланов, программирование нравится.

Это было лирическое отступление про тех, кто на галерах, а сейчас вернёмся к свободе.

Так что же теперь – не брать из других мест лучшее, что там придумали? Почему не брать – брать. Вернёмся в кафтанно-бородатую Русь, откажемся от гаджетов и капучино? Да не про это здесь написано, совсем не про это. Эта книга написана для орнитологов, и представляет собой практическое руководство по отлову шабланов. А что вы с шабланом сделаете – не моя забота. Можете оставить на племя, если хотите. Можете шлёпнуть, как контру, вам ничего за это не будет. Да и «гринпис» шабланами не интересуется, он сам по себе тоже шаблан.

О, вот и мой шаблан «свобода» вновь показался. Ишь, бродяга, всё кружит и кружит над колокольней. Исхудал в последнее время, но всё равно далеко не улетает. Ждёт, когда я поманю его с верхнего яруса, предложу крошек с ладони.

– Ротшильд, Ротшильд, ко мне, – зову я дивную птицу, протягивая ладонь с пищей.

Шаблан пикирует с высоты, ловко тормозит, присаживается на ладонь. Воркует, клекочет, топчется, задирая крючковатые лапы. Глядит мне в глаза, вопрошая – ты как, всё еще настаиваешь на своём? Я делаю вид, что не понимаю по-шабланьи. Тогда он клюёт эти крохи с ладони, которые Бог послал, и улетает, подмигнув мне задорно – нас, шабланов, ещё много, на твой век хватит.

– До свиданья, Ротшильд, – машу я рукой в небо, – Слишком часто не прилетай, камнем брошу.

Прошивка радости

Только одного шаблана отгонишь, глядь – ещё один на подлёте. Они тут у вас что, роями летают, как дроны-самоубийцы?

Есть у Сергея Лукьяненко книга про будущее, даже несколько книг. В этом будущем люди глубоко специализированы при помощи генетики. Есть люди-бойцы, люди-пилоты, люди-врачи. Как я понял, родители выбирают специализацию ребёнка до его рождения (на самом деле это не столь важно) и человек модифицируется под конкретную задачу. Очень интересно написано у Лукьяненко – человек-спец модифицируется таким образом, чтобы получать радость от своей специализации! Это просто замечательно придумано, как очень многое у писателя. Человек-пилот кайфует от пилотирования космического корабля, а человек-боец дико счастлив в бою. Не так, как гопник отечественного производства: дзынь кого-нибудь в репу – и хохочет, как ребёнок. Нет, там эмоции наружу не вылетают (если это не гопник-спец, конечно).

У Лукьяненко человек-пилот срастается со своим космическим кораблём, и любит его похлеще, чем Ромео любил Джульетту. Человек-боец оснащён (иначе не скажешь) великолепной реакций, стальными мускулами и хладнокровием. Он движется быстрее ветра и спит в вакууме голый, как бройлер в упаковке. Человек-моряк снабжён жабрами и встроенной морзянкой. Когда он стучит зубами, по радио слышен его сигнал SOS.

Вы смотрели советский художественный фильм «Бархатный сезон»? Посмотрите. Там тоже были человек-математик, человек-моряк… Питательный бобовый суп, а вечером женщина – ели хорошо работал. Только у Лукьяненко это не так страшно, как в кино.

Представленное в книге будущее то ли будет, то ли нет – нам всё равно. Мы уже переплюнули будущее, у нас оно давно наступило. Мы получаем от специализации куда более полный кайф – деньги. И имя нашей специализации – карьера. Вместо жизненного пути человеку предлагают выбрать карьеру. Карьера – это всегда рамки, выбор без выбора.

Кстати, в этой книге есть глава про поиск призвания. Там описан один способ поиска, но он требует, чтобы ты был воином. Не все вокруг воины. Для многих более правильным будет делать то, от чего получаешь радость. Только не встроенную в момент рождения генетически модифицированную радость, и не обусловленную деньгами или карьерой – а настоящую, для души.

Дай Бог, чтобы не всякое будущее наступило.

Врагов нет

Чем дальше в лес, тем больше я убеждаюсь, что врагов никаких не существует. Есть только дорожные знаки – туда не ходи, сюда не ходи, там не твоё, а там вообще ничего нет. И так далее. «Плохие» люди, или враги, или не такие, как ты – это всего лишь указатели на пути. Если где-то тебя не хотят видеть, так чего ты там торчишь, как Пизанская башня? Такой кривой, что все ходят на тебя посмотреть.

Но разве Бог не разговаривает с человеком на языке обстоятельств? Разговаривает, только не со мной. Я ведь лучше, чем Он, знаю, что для меня лучше. Разве не так?

Никто не обзывает популярный дорожный знак «кирпич», он же «стоп», неприличными словами, не зовет его «врагом», или там «супостатом». А вот человека, через которого Бог даёт что-то понять, мы объявляем врагом.

Разумеется, можно и с другой стороны зайти. Вся вселенная разворачивается в уме, и даже тот Бог (нет, тут правильнее с маленькой буквы)… тот антропоморфный бог, о котором мы говорим, он тоже разворачивается в уме. Просветлённые товарищи сообщают, что наш ум проецирует эту вселенную, и сам же ее рассматривает в качестве объекта. Это каждый по-своему понимает. Я по-своему понимаю, вы по-своему, нет смысла сейчас ругаться. Но если этот мир и есть наш ум, то в этом случае так называемый «враг» в еще большей степени является полезным «кирпичом», не так ли? Тогда зачем игнорировать знак, который твой же ум сам и выставил для себя?

Я раньше думал, что у меня есть враги. Теперь, когда вижу «врага», благодарю Бога за то, что он посылает знак.

Помните картину про трёх богатырей? Один из парней вглядывается в горизонт, врага ищет. Два других уже нашли, похоже. Помолчите над этими образами, не спешите со мною спорить. Я вам не враг. А что, если это ваш ум сейчас показывает, куда не идти?

Сдаётся мне, что среди «врагов», обычных шабланов куда больше, чем настоящих врагов.

Вместе

Очень хочется написать про отцов. Ко мне обращаются родители по поводу детей, мол, растут они как-то не так. Начинаю потихоньку расспрашивать, оказывается, что "мы всё для него делаем". Это как всегда. И теннис, и плаванье, и английский, и так далее. Особенно, почему-то, английский, будто без курсов они его не выучат, это в сегодняшнем-то мире. Плаванье сейчас прикрыли немного (пишу эти слова в разгар пандемии), освободилось время, так что придётся родителям прихватить и китайский. Не сомневаюсь, прихватят.

Я вспоминаю своего отца, уже давно его нет здесь. Помню, как он приходил домой со службы (был он военным) и давал мне разобрать пистолет. Собирал потом сам, слава Богу. Ещё помню, как он учил меня варить суп. Правда, потом… а вот и нет, кушали оба. Помню, как мы с ним рыбу ловили на Кубани, тоже вдвоём.