Быть войне! Русы против гуннов
– Ну наконец-то отдых, – облегченно говорит белокурый молодчик с рубцом во всю щеку. – В тенечке прикорнуть – милое дело! Да водицы свежей испить, моя теплая, до рвоты противная…
– И пыль смыть не помешает.
– Да пожрать бы чего…
– Эй, вы не очень-то губу раскатывайте, – бурчит ветеран. – Купца ваш отдых не очень-то заботит. А этот так вообще гад редкостный. Так что час отдыха – считай, расщедрился, милостью нас одарил.
– Вечно ты, Смык, жути нагоняешь! – недовольно произнес парень со шрамом. – Наш купчина-толстопуз и сам под солнцем спекся. Гляди на него – красный как сваренный рак! Да и кони у него не железные. Еле тянут, пеной захлебываются. Думаю, часа два-три, не меньше…
– Твои б слова да богам в уши…
Караван встал рядом с родником. Радостная весть вихрем облетела купеческий стан – встали на постой до утра. Обрадованные наемники бегают взад-вперед как сумасшедшие. Одни отстегивают уставшую скотину, другие тащат к прохладной водной полоске бадьи, жбаны, ведра. Третьи раскладывают купеческий шатер, ломая голову над диковинной конструкцией, спорят, иные друг другу раздают оплеухи.
Йошт зазевался, получил увесистый удар древком копья по шее, тотчас подключился к работе. Но ноги не слушаются, заплетаются, от усталости и жары вновь перед глазами темнеет. Окованный стальными полосами жбан с водой не раз выскальзывал из трясущихся от усталости рук, приходилось идти обратно к реке. Венед чертыхается, бросается гадами, бормочет в сторону купца ругательства. Несколько раз для бодрости окунался головой в прохладную воду, но облегчения – на пару минут, не больше.
Все же Йошту удалось незаметно ускользнуть от строгого глаза воеводы. В неприметном углу от поставленных боками телег устроился, в полудреме грызет былинку, тень шелковым покрывалом окутала рыжеволосого паренька.
Неподалеку княжьи посыльные от Треполья о чем-то переговариваются с дружинниками, кланяются заморскому купцу, спорят, кивают в сторону города.
Купец в повозке сидит без движения, глаза сквозь узкие щели кажутся закрытыми, дремлет. На него уставились несколько пар глаз, ждут решения. Наконец он крякнул, махнул рукой, коротко кивнул посыльным, кряхтит, переминается с боку на бок. Раб с готовностью поправляет помятые толстым задом подушки, разминает затекшую спину купца.
Посыльные радостно гикнули, пришпорили коней, едва не врезались в людской поток у поднимающегося к воротам раскатанного телегами тракта.
– Вот ведь как. Даже в отдых прибыль не упустит, – сквозь сладкую дрему услышал Йошт.
– А на то он и купец, чтоб о прибытке заботиться.
Кнут всадника рассек воздух, плеть звонко щелкнула возле широкой спины рослого детины, тот отскочил в сторону, копыта звонко выбивают дорожную пыль. За всадником неспешно едет воевода, глядит поверх голов. За ним раскачиваясь ползет купеческий фургон, слышны щелчки погонщиков. Крестьяне и ремесленный люд уступает дорогу к воротам, с почтением клонят головы, глаза скользят по материи заморского фургона. На алом полотне застыли птицы без перьев с большими головами, свирепые драконы с длиннющими усами. За купчиной тяжело ползет груженная доверху повозка, поскрипывает, считает ухабы.
В град Треполь велено никого не пускать. Назначенный вместо воеводы старшина словно огрел огромной грязной палкой меж ушей – из лагеря ни ногой! – завтра на рассвете в путь, воевода обещал всех пересчитать по головам. Кого не досчитается, высечет прилюдно. Воеводу знали как облупленного – слово сдержит.
Наемники разбрелись кто куда, лица злые, недовольные. Один за одним в долине зажигаются костры, в нос бьет вкусный запах жареного мяса.
Йошт оторвался от палочки, внимательно рассматривает – свистулька не выходит, – недовольно цокнул, костер с жадностью поглотил деревяшку.
Венед окинул взором утонувшую в темноте поляну: яркими точками горят костры, волы заботливо накрыты рогожей, громко посапывают, слышится тихое ржание пасущихся у реки коней. Но взгляд как заговоренный косится на стены Треполья, на высокие поверхи боярских теремов. От городских улочек вкусно несет хлебным духом, острый запах дубилен вперемешку с кисловатой гарью кузниц приятно щекочет ноздри.
Седобородый ветеран долго перемешивает обереги в кожаном мешочке, достает по одному, бросает на землю. Третий раз кряду выпадает одно и то же: сокол, меч, огонь. Ждет впереди сеча страшная…
– Смык, да брось ты эти деревяшки! Давай лучше кости перекинем, – предложил долговязый. На него зашикали.
– Я вот и бросаю… Недобрые знаки, недобрые… – задумчиво произнес ветеран, бросил еще раз. Вместо сокола выпала змея. Рядом в ухо цыкнул парень со шрамом во всю щеку. – А что до костей – как бы свои не сложить.
– Типун тебе, Смык!
– Чего под руку говоришь? – буркнул недовольно ветеран. – Надо еще разок бросить…
Все замерли, не дыша следят за рукой ветерана, смотрят вслед брошенным на траву дощечкам, те крутятся, вертятся. Воины шлепают губами, заговаривают на удачу. Но вновь «птица», «меч» и «пламя». Все разочарованно выдохнули, кто-то сплюнул, ругнулся.
– Ты давеча хотел удаль показать? – обратился парень со шрамом на лице к долговязому, кивнул на обереги. – Как видим, случай представится…
– Да уж, заговорил на путь-дорогу… Плесни-ка лучше кваску.
Йошт и сам хмурится, смотрит на палочки. В гадания хоть и не особо верует, но холодок при каждом броске гадальных палочек покусывает низ живота. А может, и вправду впереди сеча? Да ну его, в сердцах махнул рукой Йошт, тоже мне, ведун-кудесник!
Из-за трепольских ворот послышался протяжный звук дудочки, ей вторят нестройные голоса, хлопки в ладоши, смех.
Наемники умолкли. По лицам пробежала тень.
– Веселятся! – буркнул парень с рубцом на щеке. – А мы тут землю задницами полируем!
– Это купец виноват! – раздраженно гаркнул долговязый. – И воины его – все как один морды степняцкие. А все одно – им дорога открыта в град любой. Потому как гости, мать их, заморские.
– Да враки это, – сморщил гримасу седобородый. – Дело в другом. Вот, други, только представьте – с полсотни таких, как мы, пустить в город, ясное дело, с дороги кто брагой, кто молодым вином, пивом пенным жажду станут утолят. Э-э-эх! – бросил ветеран в сердцах, махнул рукой. – Такое, браты, начнется…
– Это ты верно заметил, Смык, – довольно лыбится парень со шрамом. – Весь город с ума сойдет – так гулеванить начнем!
– Ага, а там и кулак почесать захочется о чью-нибудь хмельную голову. И поводы найдутся враз…
– И не говори!
– Никак боятся нас?
– А чего нас бояться – мы ж не враги какие, свои…
– Свои… Свои разные бывают! – замечает седобородый ветеран. – У нас в деревне как-то почти все куры пропали, так тоже говорили – свои…
– Да зачем нам их куры-то, щас бы пива пенного, холодненького глотнуть… – мечтательно, аж зажмурившись, говорит долговязый. – А там и потешиться можно, девиц в граде видимо-невидимо.
– Ох, раздразнил! Мне уже не терпится шмыгнуть за изгородь, напиться и дивчину какую на сеновал, – захохотал парень со шрамом. – И чтоб обязательно с косами, их хорошо на кулак наматывать…
Опять воздух содрогается смехом.
– Я недавно одну приметил: коса до пояса, глаза большие, как золотые монеты ромеев, щеки румяные, как спелые яблоки, и вообще девка самый цвет – кровь с молоком.
– Эй, хватит дразнить!
Долговязый заговорщицки подмигнул.
– А ежели рискнуть? Ночью через стену перемахнуть – плевое дело! – предложил долговязый, а сам косится на ветерана. – Помню, как в прошлый раз стояли мы возле…
– Это кто там под покровом ночи куда собрался? – обрубил седобородый. – Кто осмелел?!
Все хихикают. Долговязый и парень со шрамом картинно смотрят в небо, посвистывают, мол, я не я и корова моя с краю.
– Нишкни! Наказ старшины не слышали? Я вам щас каждому огрею по уху, прочищу – чтоб слышали в следующий раз!
Все недовольно сморщились, они, конечно, помнят про воеводин наказ.
– Так что советую заняться чем-нибудь полезным, а в сторону града даже косо не смотреть! Ослушников воеводе самолично на аркане притащу.
– Ну что ты, Смык, даже в мыслях не было.
– Ни к чему нам туда.
– Разве что девок молодых пощупать маненько.
Наемники развеселились, глаза в отблесках пламени смеются, кто-то бросает колкие шуточки. Слышится хохоток. Седобородый ветеран мотнул головой, рявкнул, но сталь в голосе куда-то улетучилась:
– Ладно-ладно! Разгалделись! Вы мое слово знаете.
4
Тени заметно удлинились. Солнце уже царапает краешком горные пики вдали, разноцветьем переливается снег на вершинах. Вокруг застрекотали сверчки, им вторят жабы из окрестных болот.
Массивные, оббитые стальными полосами, трепольские ворота с грохотом захлопнулись за рыжеволосым венедом.
Йошт вжал голову в плечи, нервно сглотнул – впереди истуканами стоят суровые воины. И без доспехов видно – богатыри могучие, мышцы бугрятся, кольчужные кольца едва не лопаются, руки словно мощные дубовые ветви, двумя ладонями не обхватишь.
Венед неуверенно шагнул вперед. Один из привратников коротко глянул на него, Йошт ощутил твердый как камень, взор на себе, руки похолодели, ноги сделались будто ватными. Воин хмыкнул, равнодушно отвел глаза, взор устремился куда-то вдаль. Карпенец с облегчением выдохнул, ноги шагнули вперед.
Сзади тяжело бухнуло. Венед обернулся – с десяток мускулистых детин бросили огромный дубовый засов на петли ворот. Охранник-исполин деловито прохаживается вдоль них, толкает кондовое дерево, проверяет железные петли, кивает – такие врата не каждый таран возьмет.
Йошт ощутил холод в животе, в голову ударило: обратно вернуться-то не выйдет. Карпенец озабоченно вздохнул. В раздумьях сделал шаг, другой. И не приметил, как его мгновенно подхватила суетная жизнь вечернего города и понесла вперед.
Голова ошалело вертится в разные стороны – высокие деревянные башни, по каждой доске взбираются вверх причудливые узоры, на верхушке блестят островерхие шлемы лучников, под ногами поскрипывает деревянный настил, крестьяне с мешками и ведрами устало топают рядом, под ногами путается весело галдящая ребятня.
Дальше дорога упирается в городскую площадь. Йошт ахнул: в центре стоит высокий идол Перуна из чистого золота, глаза горят крупными – с куриное яйцо – рубинами, у подножия несколько стрел, обоюдоострая секира. На жертвенном камне жарко полыхает огонь, рядом лежит пара обезглавленных петухов.
Недалеко слышится веселая мелодия дудки-жалейки, кто-то подпевает звонким голосом, по краям площади несколько крытых повозок, возле них толпятся люди, ребятня проталкивается между телами, их выталкивают обратно, показывают кулак, шикают, а молодняк смеется, кружится, путается между ног.
Йошт подошел поближе, услышал нарочито игривые голоса – пискливые мышиные голоски вперемешку с медвежьим ревом. Толпа то взрывается смехом, то источает ругань и проклятья.
– …Урус! Урус! Гадкий урус! Землю вашу захватим, пожжем ваши деревни! Убивать, крушить! – пропищал противный голосок.
– Прочь, шакалы степные! – прогремел голос из повозки. Люди одобрительно загалдели, кивают, тычут пальцами. – Руки прочь от земли славянской!
Йошт бесполезно и тщетно пытается протолкнуться, просочиться сквозь людскую стену обступивших актерскую повозку. Венед получил под дых, сплюнул и встал на цыпочки. Поверх голов с трудом различимы миниатюрный деревянный помост, накрытый оранжево-красной материей, зато никто не пихает. По матерчатому полю скачет деревянная фигурка богатыря, меч обнажен, плащ развевается на ветру.
– …Да узрите вы мощь оружия русского! – громыхает голос богатыря из повозки. – Да поразит вас гнев Перунов!
От витязя улепетывают раскрашенные в черное фигурки на коротконогих лошаденках, скорее похожих на собак, чем на благородных скакунов. Вдруг послышался непристойный звук – это черные фигурки, улепетывая со всех ног, от страха портят воздух. Толпа взорвалась смехом, Йошт тоже растягивает рот в улыбке.
Еще чуть-чуть и убегут трусливые степняки, но богатырь догоняет их и разит мечом. Они с воплями падают, барахтаются в дорожной пыли, пищат, жалобно поскуливают, будто собака, которую спровадили пинком подальше от курятника, просят пощады. Витязь медленно подъезжает к ним, держит меч наготове, говорит:
– Получите свое, степные шакалы! И знайте: кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибель свою найдет!
Фигурки замерли, начал опускаться сшитый из разных лоскутков материи занавес.
Народ благодарно хлопает, улюлюкает.
– Еще! Давай еще!
Занавес, будто услышал просьбу, пошел вверх, но когда поднялся – в повозке там стоит низенький безусый паренек в цветной, расшитой цветами и деревцами рубахе, подпоясан красным кушаком, кланяется. Невинные мальчишеские голубые глаза рассматривают довольных, хлопающих в ладоши зрителей. Потом занавес вновь опустился и больше не поднимался.
Довольные зрители неохотно расходятся, только мальчишки все еще вертятся под ногами взрослых, смеются, улюлюкают, изображают богатыря на коне, смешно подражают его голосу.
Йошт с неохотой идет дальше. Площадь осталась позади, дорога вновь сужается до неширокой улочки. Она ныряет между деревянными постройками, небольших огородов, садиков. Вынырнув из густо расписанного красным и синим очередного боярского терема, дорога опять расширяется и вливается точно река в большое озеро, именуемое торговой площадью. В центре возвышается каменное изваяние Велеса, у подножия пучки трав, колосья пшеницы, горстки овса, корзиночки с изумрудным хмелем.
По краям округлой площади смирно стоят ремесленные мастерские, крытые лавки торговцев, глаза разбегаются от обилия товара.
Печные трубы мастерских, пекарен и кузниц дымят. По сторонам застыли стражники, в руках щит и длинное копье с закорючкой на конце – попадется вор, тут же этим багром и сцапают, выволокут из толпы. Суровые глаза скользят по разношерстной толпе, высматривают нерадивых. Люди толкутся возле лавок, прицениваются, спорят.
– Яблоки наливные, бока румяные!..
– Не проходи мимо! Подари платок любимой!
– Эй, народ честной! Покупай каравай золотой!
У венеда голова идет кругом. Со всех сторон слышно то звонкое постукивание кузнецкого молота, то режущее ухо шварканье плотницких пил, звучные голоса торговцев-зазывал, скрип и скрежет дубильни. В воздухе повисла смесь хлебного духа, свежевыструганного дерева, благоухание диковинных заморских благовоний и масел, горьковатый привкус угля и жженого железа.
Йошт остановился возле хлебной лавки, глотает слюну, глаза бегают по сладкой сдобе, пахучим булкам. Пекарь веткой отгоняет назойливых мух.
Рядом бухнуло словно молотом:
– Сталь булатная! Топоры каленые!
Возле кузнечной лавки крутится ребятня, громогласно выражает восторг. Венед глазам своим не верит – кроме привычных мечей и кинжалов, дразнят взор замысловато извилистые клинки, тонкие, с самоцветами в рукояти и заморскими письменами на блестящих лезвиях. Рядышком наконечники копий замысловатых форм – ползущие ящерицы, змеи, голова ястреба, оса с выставленным вперед жалом.
Йошт нехотя оторвался от такого богатства оружейного дела, как вдруг согнулся пополам, сердце ухнуло куда-то в желудок, по спине побежали крупные, размером с воробья, мурашки. Его взгляд споткнулся о стоящую неподалеку повозку синьского купца, рядом возле лотка с тканями застыли его желтолицые воины, узкие щелки глаз окатывают округу.
Венед нервно сглотнул, вспомнил наказ воеводы и незаметно шмыгнул с площади.
В нос бьет пьянящий запах жареного мяса, Йошт от удовольствия аж зажмурился, рот наполняется слюной, живот сводит от голода. Йошт огляделся и совсем рядом приметил корчму в два поверха, на входе стоит прочная коновязь, прямо над входом горят два крупных масляных фонаря.
Йошт быстро юркнул к корчме, высунулся через порог. Внутри рядами стоят дубовые столы и лавки, на них устроились купцы, что-то тихо обсуждают, чумазые ремесленники торопливо лопают щи из глиняных горшков, воины громко стукаются чарками, размахивают во все стороны чубы, смеются, довольно чавкают.
Между столами снуют безусые отроки в белых фартуках, в руках чарки пахучей медовухи, бутыли ароматного вина, горшки с кашей на медных подносах. В дальнем углу рядом со стойкой корчмаря на открытом огне жарится тушка кабанчика, капли жира срываются на уголья, те грозно шипят, бросаются струйками пара, воздух в корчме наполнен разными запахами, но этот перебивает все и ползет на улицу, лучше всякого зазывалы завлекает под своды корчмы новых клиентов. Йошт облизнулся.
Вдруг Йошт взглядом напоролся на высокого воина в дорогой кольчуге, в центре блестит железное солнце. Шлема нет, тускловатый свет падает на покрытую испариной бритую голову, белокурый чуб лисьим хвостом ниспадает на плечо.
Взгляды их встретились. Несколько мгновений они смотрят друг другу в глаза. Внутри венеда жутко похолодело, губы сжались, стали белыми, глаза страшно вытаращил. Один из их старших дружинников тоже узнал рыжеволосого карпенца, глаза – в недоверчивом прищуре. Он поднялся со скамьи и медленной походкой направляется к выходу, сапоги звонко чеканят по дощатому полу.
Йошт стрелой вылетел из корчмы, устремился вниз по улице, обернулся. Дружинник медленно идет за ним, след вслед. Венед, бросаясь проклятиями, бестолково озирается по сторонам. На его спасение рядом возле колодца толчется народ, громыхает ведрами. Йошт шмыгнул в пеструю группу людей, едва не столкнулся лбом с каким-то хмурым детиной, тот грозит кулаком, больше походившим на бочку. Дернулся в другую сторону, случайно подтолкнул какого-то седоволосого старика в выцветшей рубахе, но вовремя ухватил его за шиворот, не дал упасть. Мужик состроил недовольную гримасу, отчего его изборожденное морщинами лицо превратилось в сморщенную грушу, брошенную на жаркие уголья, зло сверкает глазами. Йошт неуверенно улыбнулся, будто извиняясь, и тут же исчез в толпе.
Венед обернулся, дружинник застыл посреди дороги, руки в бока, жадно вглядывается в стороны.
Йошт облегченно вздыхает, но тут же дрожь ударила волной – дружинник приметил венеда и, ускорив шаг, направляется к нему. Венед воротит голову по сторонам, по лбу скользит соленая струйка. В голове молотом бьет строгий голос воеводы.
Йошту опять повезло – недалеко ползет вниз по дороге крытый фургон кукольника – того самого, с площади. Йошт со всего маху влетает внутрь фургона, под ногой что-то с треском лопнуло. Венед вжал голову в плечи, старается не дышать, всматривается в темноту. Вроде никого.
– Ну погоди, сволота!.. – услышал Йошт гневный вскрик. – На глаза попадешься – пожалеешь, что родился!
Дорога пошла вниз, колеса скрипят, легонько подпрыгивают на камешках.
Рыжеволосый венед прильнул к грубой материи фургонного навеса, осторожно отодвигает край, сквозь крохотную щель глаза жадно вонзаются вдаль. Точно – никого.
– Уф! Пронесло… – облегченно выдохнул беглец, пальцы размазывают по лбу капельки пота.
Вдруг из переулка выныривают два высоченных стража, с усилием за шкирку тащат двоих – один длинный и худой как жердь, другой с большим уродливым рубцом во всю щеку.
Долговязый упирается ногами, его волокут за шкирку, орет похабщину и огрызается, тут же получает пинок. Паренек со шрамом не сопротивляется, идет смирно, угрюмо смотрит под ноги.
– Попались, голубчики! Вот потеха-то на сон грядущий будет. – С издевкой хихикнул про себя Йошт.
Он довольно цокнул, представляет как этих двоих поднимут вверх голыми задницами и на смех другим будут сечь наотмашь, те будут корчить рожи от боли и стыда. Но потом осекся:
– А мне с утреца… Дернул бес залезть в эти Три поля!
И с головой зарылся в пахнущем мышами и краской тряпье.
5
Острая боль ножом вонзилась в затылок – повозка споткнулась о камень. Венед, прогоняя остатки дремоты, осторожно щупает быстро набухающую шишку, кривит губы.
Фургон наклоняется вбок, поворачивает. Молодой воин из Карпени отодвинул краешек навеса, выглядывает наружу, дорога узкой колеей уползает вниз, петляет между берез, плетеных заборов, обходит стороной огороды и цветники.
Йошт в один прыжок очутился на пыльной тверди, оглядывается по сторонам. Вокруг невысокие деревянные срубы вперемешку с глинобитными избами, соломенные крыши горят оранжевым пламенем в свете заходящего солнца. За постройками тянутся огороды, яркими пятнами вспыхивают садики цветами, в глазах рябит от разноцветья. Пахнет скошенной травой и конским навозом.
На улочке пустынно, несколько полусогнутых фигур чернеют в овинах, подкидывают пуки сена коровам, другие закрывают на ночь курятники, третьи гремят ведрами, таскают воду в дом. До уха доносится повизгивание поросенка, ленивый лай одинокой собаки.
Уже темно – хоть глаз коли, а Йошт в нерешительности переминается с ноги на ногу. Обратной дорогой идти боязно, обязательно сцапают не свои, так городские, никому не понравится шастающий в ночи чужак.
Венед быстрым шагом топает по разбитой телегами тропе, она сползает вниз, исчезает в темнеющей рощице. Рыжеволосый карпенец силится вспомнить, с какой стороны городского холма бьет тот самый родник, что ведет прямо к купеческому лагерю.
Березовые стволы вперемешку с молодым дубняком молчаливо провожают венеда, с каждым шагом он ощущает вопросительные взгляды на затылке, не деревьев ли? Йошт часто оборачивается, но позади лишь утопающие во мраке безмолвные стволы да кустарник.
Тропа под ногами так и норовит убежать куда-то в сторону – то исчезает, то вновь неожиданно выпрыгивает из кустов орешника. Воздух в роще как будто загустел – хоть руками разгоняй! – однако в груди приятно щекочет, словно глотаешь морозный дух.
Тишина вокруг пугает, даже трава под ногами не шуршит.
Йошта клонит в сон, отяжелевшие ноги едва слушаются, будто к ним приковали пудовую гирю, цепляют корневища.
Венед трясет головой, пару раз звонко щелкнула пощечина, на мгновение в голове прояснялось, но потом вновь сонливость накатила мощной волной. Йошт с трудом сделал пару шагов и без сил рухнул в траву, земля показалась мягкой, как пуховая перина.
Перед глазами колыхнулся воздух, пошел кругами, как от брошенного в воду булыжника. Дымка перед глазами вновь дернулась, и теперь Йошт с удивлением видит родную избу, на крылечке старший брат чинит орало, рядом крутятся малолетние сестры, разлетаются во все стороны длиннющие косы. Из окошка плывет сытный дух, матушка печет пироги с клюквой.
Картинка содрогнулась, почернела, стала сворачиваться, будто кусок бересты от сильного жара. Вспыхнула бескрайняя степь, к небу столбом поднимается пыль от тысяч конских копыт, крики, гиканье, протяжно заревела походная труба.
Ей вторит еще одна, потом еще и еще… Внезапно перед глазами всплыло добродушное мужское лицо. Отец? Йошт глядит на кивающее лицо, оно сдержанно улыбнулось, подмигивает.
Впереди шагают ровным строем воины. Бесконечной колонной тянутся вперед, туда, где кружатся в дикой пляске кони, ослепительно ярко взрываются всполохи огня, к небу тугими жгутами поднимается жирный дым.
Йошт сбросил оцепенение и бросился в толпу. Распихивает впереди идущих солдат, те молчат, даже не смотрят в его сторону, лица пугающе спокойные. Они лишь двигаются вперед, в руках копья, густо покрытые выщербинами и сколами мечи, боевые топоры. Йошт кричит, срывает глотку, зовет отца, но тот как сквозь землю провалился. Он в бессилии дергает кого-то за рукав, но тот лишь невидящим взором смотрит вперед. Воздух пошел рябью, почернел.
Йошт открыл глаза, резко хватанул воздуха. Сердце очумело бьется о ребра, холодная струйка скользит по виску. Перед глазами все еще стоит улыбающееся отцовское лицо и этот строй солдат, упрямо шагающий вперед, в темноту, иногда вспыхивающую ослепительными вспышками.
«Неужто отец попал в пекельное царство?» – как вихрь пронеслось в голове венеда. И теперь Чернобог огромной палкой вращает по кругу, выжигает его кости, мучает, отбирает самое лучшее, что осталось у папаши.
Во рту пересохло. Йошт облизнул сухие губы, приподнялся на локтях, глаза пробежались по поляне.
Тихо. Йошт глубоко вздохнул, ночная свежесть бодрит. Он смотрит на черное небо, рисует замысловатые фигурки от звезды к звезде. Голова вновь приятно отяжелела, глаза сомкнулись.
Венед брезгливо поморщился – что-то мокрое и теплое слюнявит щеку. Йошт, не открывая глаз, недовольно отмахнулся, что-то взвизгнуло, но вскоре щеку Йошта опять упорно мусолят. Он выругался, подскочил, кулаки наготове.
Глаза привыкают к темноте, перед ним стоит огромный лохматый пес, язык лопатой, часто дышит. На морде, похожей на медвежью, ликующе горят черные пуговки глаз, псина радостно поскуливает, машет из стороны в сторону обрубком хвоста.
– Ого! Ты чей такой? Я таких раньше не видел, – произнес Йошт, кулаки сами собой разжались, губы растянулись в улыбке.