Стреляй! Бог войны

Ворота городка распахнулись, и толпа народа вышла навстречу. Встретились, боярин легко спрыгнул с коня, поклонился народу:

– Здравы будьте, други мои. Рад вас видеть живыми!

Толпа радостно приветствовала боярина. Я заподозрил, что больше радуются возвращению воинства, без малого городок едва удержали. Боярин отломил хлеб-соль, и колонна, сопровождаемая женщинами и детьми, медленно втянулась в город. Большого интереса к начальству я не испытывал никогда, поэтому отправился к себе. Сегодня должны были хоронить погибших, число их было велико – три дюжины из дружины и больше полусотни ополченцев. В каких-то избах радовались победе, где-то оплакивали павших.

Вместе с челядью во главе с Игнатом Лукичом мы пошли на погост, располагавшийся на высоком речном берегу, в полуверсте от города. Собраться проводить в последний путь павших пришло очень много, наверное, полгорода. Священник нараспев начал читать молебен, служки замахали кадилами. Под плач и крики вдов и сирот, горькие рыдания ближней родни погибших похоронили. Для многих, если не для всех, это обозначало конец сытой жизни, ведь мужчина в доме – добытчик, кормилец. Женщина не может рубить деревья, пахать пашню, охотиться на зверя. Многие занятия требуют мужской силы, ловкости, умения обращаться с оружием и инструментами. В чисто патриархальном обществе быт женщины был строго ограничен рамками церковных и общинных устоев.

После молчаливого возвращения домой Игнат Лукич устроил поминки по павшим. Все молча выпили – кто стоялого меда, кто хлебного вина, помянули тех, кого знали. Игнат Лукич произнес заупокойную речь:

– Вы не побоялись сильного и злого врага. Не пожалели живот свой за веру русскую, детей и жен, охраняли город от басурман. Спите спокойно, други!

Пили степенно, пьяных не было.

Я еще раз подивился про себя – в моем мире от военкомата бегают, на похоронах после … дцатой рюмки начинают петь и плясать, забывая причину.

В середине застолья в трапезную вошел отрок и молвил:

– Кто здесь лекарь Юрий, Григорьев сын?

Я поднялся из-за стола.

– Боярин к себе приглашает.

– Иди, иди, – подтолкнул в спину Игнат Лукич.

Чувствуя некоторую слабость в коленях и легкое покачивание от выпитого, я пошел за посыльным. Меня провели в огромный боярский дом. Здесь тоже отмечали то ли тризну, то ли возвращение. За огромным длинным столом восседали воины, знатные люди, коих можно было узнать по богатым одеждам и тяжелым драгоценностям. Около стола сновали с кувшинами и подносами юноши и девушки. На столах стояла серебряная и золотая посуда, ярко пылали факелы на стенах. Чего только на столах не было: жареный поросенок, копченый осетр, запеченные фазаны, фаршированные утки, заливная уха из щуки, печеный бараний бок, гусиная печенка, нежные цыплята, да много еще чего, что я просто не успел рассмотреть, пока меня вели к голове стола. Там, в высоком кресле, восседал боярин, лицо его раскраснелось, руки были в блестевшем жиру – в левой он держал куриную ногу, в правой кубок с вином.

– Ну-ка, покажись, герой. Мне про тебя воевода много что порассказывал.

Я был смущен вниманием стольких людей. Гомон в зале затих, все с любопытством смотрели на меня.

– Молодец! Выпей с нами чашу! – И протянул ко мне кубок.

– Здрав будь, боярин, – ляпнул я и осушил протянутый кубок.

Какие тосты здесь к лицу, я просто не знал. Воины и знатные люди так же дружно осушили кубки, принялись заедать.

– Кто таков, почему я тебя не знаю?

В зале опять установилась тишина.

– Кожин Юрий, Григорьев сын, лекарь, – по-военному доложил я.

– Имя-то у тебя византийское, откуда будешь?

Пришлось изворачиваться:

– Отца и мать свою не помню, путешествовал из дальних краев, да вот осел пока у тебя, дозволяешь ли?

– Дозволяю, – благосклонно кивнул боярин. – Такие люди нам нужны. А пушкарскому делу где обучен, зело ловко, – сказывал воевода, – ты татар из тюфяка посек, кабы не ты – большой урон городу был бы.

– Так в заморских краях и обучился.

– Становись под мое крыло, вступай в дружину! Говорят, ты и лекарь изрядный.

Ратники дружно закивали, велик ли город, все новости расходятся быстро. Я задумался.

– Прости, боярин, невместно мне в дружине, там убивать надо, я лечить хочу, от смерти спасать.

Боярин засмеялся, через мгновение захохотали все. Лица многих, красные от выпитого, стали просто пунцовыми, кто-то подавился и стал кашлять.

Боярин отсмеялся и молвил:

– Убивать не можешь? Да ты один из пушки людей больше убил, чем все мои люди!

Зал вновь захохотал, тут уж и я заулыбался. А действительно!

– Шутник ты, братец! Ладно, проси чего хочешь.

Я пожал плечами:

– Все у меня вроде есть.

Зал снова захохотал. Утирая выступившие слезы, боярин что-то сказал холопу, тот исчез и быстро появился, вновь неся в руках шубу. В мехах я пока разбирался слабо, если сказать, и не разбирался вовсе. Конечно, заячью шапку отличить от лисьей я мог, ну норку еще, и все.

– Носи, заслужил с честью. Что в дружину вступать не хочешь – так вольному воля, а теперь посиди с нами, выпей за победу.