В военную академию требуется

И я припустила. По коридору, прямо в распахнутое окно. Кепка, державшаяся все это время на мне верой и правдой, слетела, когда я выпрыгнула из проема.

Благо я отлично знала, что там, за подоконником, конек крыши. Приземлилась удачно. Правда, в последний момент черепица под ногами все же решила, что для роли мостовой она не предназначена, и предостерегающе затрещала.

Но и я не была намерена стоять и любоваться небом. Взяв резкий старт, побежала по коньку. Мой заказчик, потрясая огрызком сабли, – за мной.

Что может быть приятнее вечернего бега по крышам? Очень и очень много всего!

Перепрыгнув с двускатной на пологую, я стрелой понеслась дальше и, взяв хороший разбег, сиганула через уличный пролет. В последний момент ухватилась за водосток, едва не сорвавшись на брусчатку, подтянулась и, раскачавшись, запрыгнула на балкончик. Это был один из домов Тунцового квартала, самого богатого в городе.

Я угодила в спальню. На кровати возлежала дородная дама в парчовом халате. Вернее, этим она занималась ровно до моего появления. А потом она завизжала:

– Спасите! Насилуют!

Я выскочила из комнаты и, увидев лестницу, ринулась к ней. Всего пара ударов сердца – и из дома выходил уже не пацан-оборванец, а сгорбленная старушка в плаще, чепце и с клюкой. А то, что бархатной накидкой послужил плед, сдернутый с дивана, клюкой – сложенный зонт, а чепцом с кружавчиками на самом деле были прихваченные панталоны, что небрежно валялись на кровати крикуньи, – дело десятое.

Заказчик так и стоял на крыше, взирая на улицу под собой с видом дозорного, который вот-вот ожидает прорыва.

Я прошла под самым его носом и двинулась вниз по улице, прихрамывая и горбясь, как и положено почтенной старушке, бормоча что-то себе под нос и глядя исключительно под ноги…

Плечо опять жгло. Уже не так сильно, терпимо. Но это не значит, что вопросы к отцу у меня исчезли. Скорее их стало только больше. Он единственный маг, пусть и бывший, который мне мог все объяснить.

Впереди послышались песнопения. Кого-то провожали в последний путь. Впереди процессии шли плакальщицы, то прикладывая платки к глазам и подвывая молельщику, то лузгая семечки.

Я посторонилась. Жизнь идет своим чередом. Смерть, впрочем, тоже. В свои девятнадцать я не раз встречала мертвецов. И не всегда покойники лежали в гробах и держали в руках сосновую ветвь, как заповедовал обычай. Нет. Я видела и растерзанных акулами, изуродованных штормом, выпотрошенных пиратами. Да и боль – с ней я тоже была знакома. Причем близко.

Мне доводилось ломать руки, вывихивать ноги, а уж сколько я получила тумаков, пока не научилась драться… Хотя если бы не отец, преподавший мне немало уроков не только кулачного боя, но и фехтования, то не дожила бы я до своих лет. Славный порт Хорс не терпит слабаков, раззяв и чужаков. И если у последних есть шанс, то у первых двух – никогда.

Мой отец, Вицлав Кархец, бывший аристократ, ныне запечатанный маг и беглый каторжник, которого все здесь знали как Меченого Ви, появился в Хорсе с семьей семь лет назад. Он тоже, придя сюда, напоролся в подворотне на парочку ножей, которыми поприветствовали чужака. Но выжил и доказал, что лучше с ним не связываться…

Впрочем, доказывать пришлось не только ему. Но и матери. И мне.

Сейчас наша семья была на первый взгляд благопристойной. Впрочем, на второй тоже. Матушка заботилась о семейном очаге, отец отправлялся по утрам в море, а их единственная дочь ходила в помощницах у золотошвейки и помогала по хозяйству.

Вот только я-то знала, что на бедре у матушки всегда пристегнуты ножны с кинжалом. У отца, будь он хоть в своей рабочей рубахе и потертом жилете, хоть в пиджаке, в котором ходил на мессу, всегда за пазухой пара метательных звезд.

Но изображать добропорядочных мы научились мастерски. Недаром моя матушка, Ева Кархец, а ныне госпожа Иридия, когда-то была знаменитой актрисой. Ее умение носить маски я унаследовала в полной мере. Как и от отца – печать.

В общем, для соседей по Минтаевому кварталу наша семья была образцово-благочестивой и порядочной. К слову, квартал был прозван так, потому что на столе у здешних жителей часто бывал минтай – рыба недорогая, но и не по медьке за ведро. Бедняки же ютились в квартале Барабульки, а вот местечковая элита одноименного с портом городка – в Тунцовом.

Процессия прошла, и я уже собиралась двинуться дальше, как в мою лодыжку впились чьи-то зубы. Я не заорала лишь по той причине, что почтенную старушку со своего насеста мог увидеть лишившийся двухсот золотых заказчик.

А дамам преклонного возраста не пристало орать, ругаться и резво скакать на одной ноге. Хотя если в ногу впиваются зубы, способные разгрызть металл, сохранить молчание очень тяжело.

Я метко ткнула зонтом в живот крольчихи. Та взвизгнула и, расцепив клыки, злобно глянула на меня.

– Поклянись, что не бросишь меня, и я не буду тебя жрать.

– Тогда взаимная клятва, – мгновенно взвесив все за и против, заявила я, умолчав, что можно же не бросать. Причем не только вниз с балкона… Можно, например, задушить, отравить…

– Хор-р-рошо, – процедила крольчиха.

Я с прищуром посмотрела на пушистую шантажистку. Она своими красными глазками – на меня. Я – на нее. Она – на меня. Это была та ситуация, когда каждый из пройдох прекрасно понимает, что его противник может его обдурить, но верит: у него самого это выйдет удачнее, чем у соперника. Нет, надо было к заказчику тащить эту ушастую не в живом виде, а в трупном. Проще бы в сто раз было.

И почему только удачная мысля приходит опосля? Хотя если учесть, что удачно в моей жизни всегда складывался только зонт. И тот – в ливень…

Но делать нечего. Когда к твоей ноге приставлены зубы, способные перемолоть металл, приходится вступать в переговоры…

Договор скрепляли быстро и на словах. Никакой крови, хотя крольчиха все порывалась мне ее пустить своими резцами. Условились на том, что меня в случае неисполнения будет преследовать невезение (как будто мне вот прямо сейчас крайне везло!). Я же потребовала, чтобы крольчиха мне не мешала и вообще не путалась под ногами. Иначе ходить ей в пушистой белой шкуре до конца своих дней.

В итоге эта паразитка, после того как мы заключили сделку, еще и на руки попросилась. Я бы с большей радостью пнула ее, но именно в тот момент мой бывший клиент как-то подозрительно уставился в нашу сторону. Пришлось брать ее на руки, кряхтя и маскируя под бормотание старушки отборные проклятия.

– Слушай, ведьма, хватит меня проклинать, – не выдержала крольчиха и цапнула за палец. Не больно, но ощутимо. – Я хоть и чистокровный демон, и мне сквернословие что быку комариный писк, но все же ухо вон уже чешется.

И она выразительно поскребла задней лапой по своему лопушку.

– Какая я тебе ведьма! – возмутилась я. – Я честная контрабандистка!

– Честная контрабандистка? Это как целомудренная одалиска? – оскалился комок шерсти, явно стремясь к почетной должности воротника.

– Нет. Это как то, что я – светлая. У меня отец – бывший белый маг. А мама и вовсе человек. И я не ведьма. Это ясно? – Под конец я зашипела и так стиснула крольчиху, которую держала в руках, что та засучила лапами.

– Ага. Светлая. То-то светлые к нам во мрак проваливаются каждый день по дюжине!

– Правда, что ли? – Я приподняла бровь.

– Нет! – не выдержала моя «зая». – Когда я сбегала с брачного капища, думала, что мне подвернется приличный темный маг или ведьма, с которой я смогу сторговаться, чтобы меня перетянули в мир за преградой…

– А случилась я.

Так, слово за слово, по дороге домой я выяснила, зачем этой мечегрызущей твари я нужна была позарез, да и в целом узнала кое-что о быте и нравах демонов.

Моей новой знакомой (век бы ее не знать!) Кардерине, или проще – Каре, вчера стукнуло аж целых семнадцать лет – первое совершеннолетие у демонов, когда им уже можно вступать в брак. Но своего голоса чада еще не имеют, что весьма удобно для их родителей, которые могут отдать свое дитя замуж или женить против его воли, продать или же вызвать на бой, чтобы прикончить. Да-да, именно прикончить!

Такому варианту я поразилась, но для Кары все было логично.

До первого совершеннолетия молодые демоны неприкосновенны для родителей. И дело тут не в тонкой душевной организации юных чад и подобной трепетной дури. Просто не все рогатые любили своих отпрысков. Скорее, наоборот, истинная любовь случалась с обитателями бездны редко, а лелеять свое дитя, рожденное от нелюбимых, тяжело. Демонская натура такова, что многие отцы в порыве гнева могли и удавить своих наследников. Потому-то и существовал закон, который гласил: «Нельзя трогать юного демона до семнадцати лет». А уж как дитя повзрослело, его разрешалось и на бой вызвать. Хотя случалось и обратное: когда наследники вызывали родителей на поединок. И даже побеждали. В общем, теплые семейные отношения царили в бездне. Прямо горячие.

– А тебя твой отец тоже… – заговорила я.

– Мой меня любил, – перебила крольчиха. – По-своему. И счастья мне желал. Тоже по-своему. Просто у нас разные представления о том, какое оно – это самое счастье. Для него – чтобы я была спутницей одного из верховных демонов мрака.

– А для тебя?

– А я не хочу всю оставшуюся жизнь провести рядом со стариком, запертая в четырех стенах. Рашриму больше восьми сотен лет. Он даже своих любовниц – и тех держит взаперти, поскольку жутко ревнив. Да, богат. Да, властен… Но я для него всего лишь способ объединить власть двух родов: моего и своего.

Кара говорила запальчиво. Сначала я подумала, что она преувеличивает… Но демонесса поклялась, что не врет. Когда ее жених сам ей пообещал, что прикует ее браслетом в спальне и не выпустит, пока она не забеременеет… отец лишь посмеялся над страхами дочери, сказав, что Рашрим поступает мудро: собственная жена демона, мать Кары, сбежала от него, едва та родилась. А все потому, что он был неосмотрителен и давал свободу супруге.

В общем, теперь я понимала стремление Кары к свободе. Пусть даже удрать к людям (в мир за преградой, как его называли демоны) и не самая блестящая идея. А не блестящая хотя бы потому, что теперь ей от меня, как от ее проводника в нашем мире, нельзя отдаляться. Тут уж не до путешествий по другим городам. Максимум – пять полетов стрелы или два квартала. Иначе может утянуть обратно. А там – пир, свадьба, радостный отец, ждущий блудную дочь, супруг, кандалы…

– Я вот только одного не пойму: почему твоя шерстка молочного цвета? – не удержалась я.

Вопрос, конечно, глупый. Но кто сказал, что любопытство и рациональное мышление должны быть рядом?

– Потому что я была в свадебном платье! И когда превратилась в эту пакость… – Крольчиха с отвращением зашевелила усами. Видимо, шкура ей не очень нравилась. – …То брачный смысл остался, а вот цвет поменялся… Ну кто же знал, что у вас, светлых, брачный наряд траурного снежного оттенка? – возмущенно сказала она. – А не нормального, черного!

М-да… Такого выверта кроличьей логики я не ожидала. Но у меня самой вообще не было никаких вариантов, почему пушистая шкура у нее оказалась белой, посему… Как говорится, полный бред, подведенный под научную основу, уже не бред, а гипотеза.

Я свернула в один из переулков. Высокие стены из серого камня, затхлый запах сточной канавы, что журчала невдалеке. Зато так, напрямую, было быстрее. Стуча сложенным зонтом, как клюкой, и прижимая к груди крольчиху, я целенаправленно шла к площади. А точнее – к храму.

Не сказать, чтобы жители приморского городка были уж больно набожны. Но лично я мессы любила и старалась не пропускать: у местного храмовника был на редкость усыпляющий монотонный голос, посему во время проповедей я отлично высыпалась. Главное было занять удобную диспозицию, а уж там…

Впрочем, сейчас меня обуяло отнюдь не стремление причаститься. Или поспать. Просто под второй скамейкой с правого края лежала спрятанная одежда. Моя. Я ее часто там оставляла. Это было совершенно безопасно. Храм в приморском городе – не самое посещаемое место. Кабаки в порту пользуются куда большим спросом… К тому же было весьма удобно переодеваться в нише, за статуей богини Паринкры, которая отвечала за плодородие. Она и сама была широка, а уж ее плащ и вовсе закрывал обзор любопытным. Если бы те оказались рядом. Но за все пять лет я таковых ни разу не видела.

Чем ближе подходила я к храму, тем сильнее чесалось плечо. А потом и вовсе начало жечь. Да и мне самой, едва я взошла на мраморные ступени, как-то резко поплохело.

– Я же говорю, что ты ведьма, – убежденно встряла крольчиха. – А ты не веришь!

Я ничего не ответила. Лишь привалилась спиной к одной из колонн. А ведь эта мелкая пакость права: только темным дурно становится в доме светлых богов. Но этого быть не может! И я упрямо, скорее пытаясь убедить себя, чем Кару, прошипела:

– Я не могу быть темной! Я даже писание знаю. Молитвы там. Даже два абзаца из жития святой Иоганны…

– Ну, значит, будешь ведьмой, цитирующей священное писание. – Крольчиха развела лапы в стороны, дескать, что такого-то.

А у меня дрожали руки, подгибались колени, а голова и вовсе готова была разорваться от боли. Пульс стучал набатом, и было ощущение, что череп сейчас затрещит по швам. В мозгу очумелой перепелкой билась одна мысль: как мне достать собственную одежду?!

Сглотнула, выдохнула и отлепилась от колонны. Чуть шершавый, нагретый за день жарким южным солнцем мрамор оставлять не хотелось. И правильно не хотелось. Едва я оказалась без опоры, как тут же пошатнулась. Но стиснула зубы. Как там говорят северяне? «Даже снег, падая, продолжает идти». Чем я хуже снега?

И я пошла. Шаг за шагом. Превозмогая боль и налегая на свою импровизированную трость, словно древняя старуха, я доковыляла до дверей. Еще никогда семь шагов не давались мне так тяжело.

Крольчиха, до этого стригшая ушами на моей руке, вдруг резко сиганула на пол.

– Ты что, ненормальная?! Тебе сюда нельзя! – заверещала она и даже лапой о мраморную плиту ударила.

– Ну, значит, ты сходи, забери мой сверток, – прошипела я.

– Может, мне, чистокровной высшей темной, еще и молебен вместо храмовника отслужить? Да если я сюда войду, то этот сарай развалится.

Словно вторя ее словам, над дверью от косяка и выше начала расползаться трещина.

Да что же у меня все так неудачно? Вчера склад взорвала, сегодня вот храм…

– Не пущу! – оскалилось пушистое недоразумение и попыталось заступить мне дорогу.

Но тут дала о себе знать клятва, ударив ее разрядом в зад. Кара возмущенно взвизгнула, но поняла, что помешать мне не сможет.

– Ладно, суицидница, я тебя у ступеней подожду. Может, у тебя и получится, ты же вроде не полностью инициированная… – С этими словами крольчиха развернулась и, подкидывая зад с пушистым хвостиком, поскакала по ступеням вниз.

Я вдохнула, выдохнула и дрожащей от напряжения рукой взялась за ручку двери.

Как добрела до этой демоновой скамьи – не помню. Голова раскалывалась, из носа начала сочиться кровь. Казалось, все мое естество выворачивает наизнанку. Сграбастав сверток, я устремилась к выходу. Ну как устремилась… Улитки ведь тоже наверняка думают, что они те еще бегуны по сравнению с камнями. И сейчас я искренне надеялась, что я все же быстрее, чем эти слизни с раковинами.

Когда я вновь оказалась на улице, крольчиха сидела на нижней ступени храма и с грустным-прегрустным видом жрала окорок. Где эта прохиндейка добыла явно дорогой кусок свинины – вопрос отдельный. Но то, как Кара это делала – вздыхая, свесив длинные уши…

– Ты чего это? – удивилась я. Голос отчего-то изменил мне и вышел сиплым.

– Поминки, не видишь, что ли, – не оборачиваясь, истинно по-демонски рыкнула Кара. – Иди давай, куда шел…

И она вновь впилась зубами в мясо.

– А кого поминаешь?

– Свою загубленную молодость. Ну и заодно – одну дуру…

Она не успела договорить, как до нее дошло, что, собственно, одна альтернативно одаренная еще вроде как жива и стоит у нее за спиной.

– Ура! Не сдохла! – заголосила Кара так, что редкие прохожие заоборачивались.

Правда, она поумерила свою радость, когда внимательно посмотрела на меня. По ее словам, я отличалась от зомби лишь тем, что могла связно говорить. В остальном – типичный мертвяк с кожей симпатичного зеленоватого оттенка, с холодными руками и бескровными губами.

За комплимент я Кару, конечно же, поблагодарила, показав кулак, который та с энтузиазмом обнюхала. Нахалка!

– Труп познается в еде! – заявила я и затребовала у крольчихи половину ее добычи.

На удивление, она поделилась:

– На, тебе сейчас нужнее.

До ближайшей подворотни мы шли молча. Я несла в одной руке окорок, второй опиралась на зонт. Кара тащила в зубах сверток с моей одеждой.

Скрывшись от людских глаз, я переоделась и поела. Первый раз за сутки. Не сказать, чтобы это сильно помогло восстановить силы, но руки хотя бы уже не тряслись.

Домой я возвращалась, усиленно улыбаясь вечернему небу, раскланиваясь со знакомыми, что встречались по пути, и вообще изображая в меру счастливую благовоспитанную девицу. Но кто бы знал, каких усилий мне это стоило. На дне холщовой сумки, перекинутой через плечо, обретались порванная рубаха, штаны, рыжие ботинки и крольчиха с мослом, оставшимся от окорока.

И лишь когда я переступила порог дома, то смогла выдохнуть и облегченно прислониться спиной к двери.

Отец, вышедший мне навстречу, без слов обнял, будто не чаял уже увидеть живой. Я растерянно обняла в ответ. На глазах неожиданно выступили слезы, и я поспешила проморгаться. Зато матушка, вырулившая в коридор из кухни, была куда речистее. За пару ударов сердца я узнала о себе много нового. И что я негодница, и что паразитка еще та, и что… В общем, матушка выражала свое беспокойство, как могла. А в том, что она переживала за меня и любила, я не сомневалась никогда.

– Ты знаешь, что вчера сгорели три ангара? Полыхало так, что от зарева светло было как днем! А еще этот маг, что прибыл по приказу императора, чтобы бороться с контрабандистами… – сердито начала матушка и потом чуть тише добавила: – Упокой, небеса, его душу… А ты ушла на дело. И тебя все нет… Что я должна была думать? Каким богам или демонам молиться?

– Скорее демонам, – перебила я.

– Что? – тут же напрягся отец.

– Знаете, кажется, я должна вам кое-что рассказать. И показать тоже.

И тут в сумке завозилась крольчиха, а потом и высунулась с ощеренными клыками, державшими мосол. Отец непроизвольно сложил пальцы щепотью, как вчерашний маг, но остановился, вспомнив, что он давно не чародей. Вторая же его рука потянулась за пояс, к метательным звездам.

– Крис, замри, я сейчас его убью…

– Не надо! – устало выдохнула я. – Давайте лучше чаю попьем…

А спустя два удара колокола, когда был уже выпит не только чай, но и бутылка гномьего первача, потому что отцу «не думалось о таком на трезвую голову», я узнала кое-что интересное о себе.

Чуть больше девятнадцати лет назад, когда мой отец сбежал по дороге на каторгу, они с моей мамой скрывались от ищеек Ароса Бранда, верховного инквизитора его величества. И случилось так, что я решила появиться на свет чуть раньше срока.

Приграничье. Лес. Излом зимы – то время, когда, по легенде, идет Дикая Охота и всадники Вечного Холода ищут заплутавшие души. А у моей матери схватки. Как отец, уже будучи запечатанным, без толики магии смог найти дорогу к выселку, он и сам до сих пор не понимал. Ему тогда было все равно, у кого просить помощи для жены, роды которой оказались тяжелыми. Будет повитухой светлая – хорошо. Ведьма – тоже хорошо. Главное, чтобы спасла любимую и ребенка.

Старая ведьма, согласившаяся принять дитя, была темной. Я же никак не желала появляться на свет. А когда все же родилась, то была… мертвой. Душа еще не отлетела далеко, и ведьма смогла вернуть ее в тело ребенка. Но расплатилась за это своим даром, вычерпав его до дна.

– Она вдохнула в тебя тьму, – устало произнес отец. Он сидел за столом и задумчиво разглядывал кружку. – Старая Крисро отдала за твою жизнь самое ценное, что у нее было, – остатки своего угасающего дара.

– Так меня назвали в ее честь?

– Да. Но я не думал, что ее слова, которые она произнесла, провожая нас на пороге своего дома, окажутся пророческими.

– И что она сказала? – Я даже подалась вперед.

– Что она ни о чем не жалеет. И что дар всегда найдет способ сломать преграду, – опередила отца мама, вставая из-за стола.

Она в абсолютной тишине наполнила чайник водой и поставила его на камень. Щелкнула по мордочке ленивую саламандру, что дремала в ближнем углу печи. Та, неохотно переставляя лапы, побрела кипятить воду.

– Лентяйка, – проворчала мать. Она всегда ворчала, когда нервничала. – И за что только я ее держу?

Как по мне, наша саламандра, раскормленная и избалованная мамой до безобразия, просто обнаглела в корень.

– Судя по всему, Крис, та капля тьмы, что досталась тебе при рождении, переплавила твой светлый дар в темный, – задумчиво сказал отец. – А запечатана у меня и у моих потомков была лишь светлая магия. Поэтому мета и смогла сожрать печать.

О метах, точнее, о магических метках я слышала. Отец как-то рассказывал, что такие есть у всех магов. У драконов в человеческом облике – маленькие татуировки в виде символов магической сути. У неинициированных оборотней – щенок. У ведьмы – плющ, у некроманта – ястреб.

– А черное пламя – это чья мета? – Я подняла взгляд на хмурого отца.

Но ответить он не успел. На этот раз его опередил голос из-под стола.

– Пожирателя душ. А точнее – пожирательницы, – радостно сообщила Кара.

Может, и стоило замереть в дверях, чтобы метательные звезды отца пришпилили эту пушистую пакость?

Но крольчиха, словно не чувствуя никакой угрозы, продолжала невозмутимо глодать под столом мосол.

– Плохо. – Отец сжал пустую кружку, что стояла перед ним.

Да так сжал, что она пошла мелкими трещинами и раскрошилась, порезав его ладонь. А он будто и не заметил этого.

– Что именно плохо? – осторожно уточнила я.

– Плохо, что твоя мета сожрала печать. Теперь ты не только дочь осужденного, но и сама преступница. Поскольку взлом печати – одно из страшнейших преступлений в Светлой империи. И неважно, как это произошло. От сломанной печати остается хвост, по которому тебя легко найдут.

– И тогда в Темные земли… – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказала мама, ставя на стол вскипевший чайник.

– Сейчас Черный властелин и Светлый владыка вовсю изображают дружбу. До зубовного скрежета, – мрачно сказал отец. – Если Крис поймают темные, то они с радостью сдадут ее светлым дознавателям. По дружбе…

Последние слова он словно выплюнул.

– А они обязательно поймают. Пожирателю душ тяжело скрыть свой дар, а уж с маяком в виде сломанной меты… – поддакнула крольчиха.

Я не выдержала и, нагнувшись, заглянула под стол.

– Слушай, заинька, а тебе, часом, шкурка не жмет?

Кара опешила. Даже мосол выронила. Впрочем, она быстро пришла в себя и опять невозмутимо захрупала, изображая, что она вовсе не плотоядная, а обычная такая крольчиха, которая грызет морковку. Морковку из трубчатой кости…

– Есть один выход. – Отец побарабанил пальцами по столу. – Но мне он не нравится.

Я и мама с одинаковым выражением лица уставились на него.

– Да вы сейчас во мне дыру прожжете. Четыре дыры, – поправился родитель. – Ладно… Военная магическая академия. Та самая, где готовят порубежников. При поступлении все адепты проходят там испытание. Но не браслетами Дианары, измеряющими уровень дара. Нет. Все маги военной академии, которую возвели на объединенных землях Лавронсов и Райосов, прикасаются к артефакту первородного мрака. А его влияние столь сильно, что меняется не только мета, но и аура мага. Значит, сгорят и остатки печати…

– То есть я войду туда со знаком пожирательницы душ и здоровенным хвостом, а выйду…

– Порубежником. С новой метой и без следа печати, – отчеканил отец. – Я не хочу тебе такой участи. Но оков и рудников для тебя я хочу еще меньше…

И тут раздался настойчивый стук в дверь.

– Именем пресветлой инквизиции! Открывайте!

Глава 2

В жизни всегда есть шанс. На провал – так точно. Вот и сейчас операция «избавиться от сломанной печати» накрылась медным тазом, не успев начаться.

Отец, не говоря ни слова и даже не встав со стула, опрокинул стол. Пушистая не успела возмутиться такому произволу, как была схвачена за уши и запихнута в сумку. Еще бы – она сидела на крышке люка, ведущего в подпол. Ну а то, что в этом самом подполе совершенно случайно находился выход в катакомбы, так спасибо отцу, который в свое время купил наш нынешний милый домик лишь за сию чудесную тайну. Вот только я искренне надеялась, что никогда не придется использовать этот ход. А если все же и станется – то спасая жизнь и свободу отца…