Вслед за тенью. Книга третья
– Под впечатлением от чего? – уже с интересом спросил портье.
– Её бросил жених, – вздохнув с печалью поистине вселенского размаха, известила его Виктория и продолжила: – С утра была в жуткой печали, а теперь – под впечатлением от… ммм…
– От открывшихся возмошшшностей, дорогая! – пришла ей на помощь моя заноза.
– Точно. Пойдём уже, дорогая! – велела ей Вика, – иначе твои возможности ограничатся арестом до выяснения…
– Арестом?! – в ужасе округлились глаза подруги, а децибелы в её голосе вынудили Викторию замолчать. – За што?! – не унималась она. – Я ше не шделала ничего плохого! Правда же, шударрь?!
– Правда, – бросил он ей в ответ, и нейтральным тоном распорядился: – Пройдите к гардеробу. Вход в зал в верхней одежде запрещён.
– Конешно-конешно! – воскликнула Марья ему в ответ, – Мы никогда не нарушаем правил!
Сотрудник гардероба, молчаливый мужчина средних лет, принял нашу верхнюю одежду, казалось, ни разу не подняв на нас глаз. Но, вернувшись к нам с номерками, он всё же одарил меня странным взглядом и произнёс, зачем-то склонив голову:
– Добро пожаловать, госпожа.
Я была шокирована этим обращением и тем, что из нас троих он обратился так только ко мне, показательно проигнорировав Вику с Машей. Я была шокирована и благодарна маске за то, что она полностью скрывает моё лицо, оставляя заметными лишь мои новые «полуночные» глаза.
«Что это значит? К чему был такой странный пиетет именно к моей скромной персоне?» – мысленно недоумевала я, с немым вопросом заглянув в глаза Виктории. Та ободряюще взглянула на меня в ответ и чуть коснулась моего локтя, затем подхватила номерки, которые мужчина аккуратно возложил на стойку перед нами, и убрала их в свой клатч.
Марья сегодня была просто «зажигалкой»! Стоило нам отойти от гардеробной стойки – и она снова перетянула всё наше с Викой внимание на себя – любимую!
– Ой, подрушшеньки вы мои золотые! – заголосила она, как только мы отошли от гардеробной стойки на приличное расстояние, – Как же я рада, что вы шоставили мне кампанию в штоль трудный период!
Она сгребла нас с Викой в охапку в самом центре холла и принялась манерно расцеловывать нас в маски, вернее – в те места на них, под которыми подразумевались щёки.
– Зачем ты притянула к себе его внимание? – зашептала ей Виктория.
– Мне нужно было отвлечь его от моего костюма. Ну, и от Катьки, конечно, – ответила ей чуть слышно моя авантюристка.
– Зачем? – шепотом уточнила Виктория.
– Так она еле дышит! Того и гляди – в обморок грохнется!
– От костюма – зачем? – настояла на ответе Вика.
– А, это, – прошептала Марья, ещё крепче сжав нас обеих в кольце своих объятий, – чтобы пронести диктофон. И у меня получилось!
– Теперь ты у него под колпаком. Глянь, как смотрит, – шёпотом заметила Вика.
– Смотрит, говоришь, – лукаво подмигнула ей моя забияка, даже не оглянувшись на сотрудника, – Пусть смотрит! – шёпотом провозгласила она, – Он смотрит на Марьяну Брошкину. Вот пусть Марьяна и останется у него в памяти.
– Ты весь вечер будешь этой самой Брошкиной, – резонно зашептала я, – А значит – весь вечер будешь у него под колпаком.
– А вот и нет! – шепотом воскликнула подруга мне в ответ, – Я переоденусь. Костюм двусторонний, сечёшь? – Машкина маска чуть дёрнулась, как, если бы она под ней задорно вытянула губы трубочкой. – Так что, зайду в эту дверь Брошкиной, а выйду – Барби.
– То есть ты переоденешься в костюм Барби? – не поняла я.
– Угу.
– А почему именно в Барби? – снова не поняла я.
– Потому что с безмозглой куклы – и взятки гладки. Только надо найти местечко, чтоб войти, так сказать, в образ.
– Вряд ли это будет возможно, – прошептала Виктория.
– Ошибаешься. Есть у меня на примете один уголок. Рядом с приват зоной. Главное – туда просочиться. Но это – дело техники.
– Рискуешь, – зашептала Виктория ей в ответ. И заметила, осуждающе качнув головой: – Неоправданный риск может навредить операции.
– Какой ещё операции? – чуть слышно спросила я.
– Нашей, – через паузу проговорила Вика мне в ответ.
– Да не ссы ты! Кассандра ты, или как! Где этот твой малахольный взгляд в будущее, а?
– Он всегда при мне, – чуть слышно ответила она Марье.
– Правда? – не отлипала моя липучка, – И что ж он тебе щас кажет?
– То, что пора прекращать шептаться тут у всех на виду, – резонно заметила шёпотом Харитонова.
– Как же мне нужна ваша поддержка, мои вы куколки! Спасибо вам! – снова заголосила моя актриса и опять принялась нас тискать в объятьях, только теперь – по очереди.
– Завязывай с балаганом, слышь! Или нас всех в обезьянник загребут! Там «подвязок» не будет. – Угрожающе прошептала ей Вика, сымитировав сленг подруги. Видимо, терпение покинуло нашу мисс невозмутимость после того, как Марья загребла её в объятья в третий раз, аккурат после того, как выпустила, наконец, из обхвата своих цепких рук мою многострадальную талию.
– Там не будет, а тут типа есть, да? Значит – прорвёмся! – не «заржавело» за авантюристкой с ответом.
– Не косячь, слышь! Не сорви расклад. Могут пострадать люди, – шёпотом предостерегла её Вика.
– Какие люди? – пришло время удивиться моему конспиратору.
– Тебе что, нас троих мало? – через паузу спросила у неё Вика. И добавила, указав взглядом на меня: – Она – вообще не при делах. Зачем втянула? Перед хирургом лично слово держать будешь, – добавила она с толикой опаски, как мне показалось.
– Ой, не зуди, а! Её задача – всего-то заарканить Новикова, он и так – у неё на поводке. Стало быть, полдела сделано, осталось – ошейничек затянуть!
– Думаешь, выгорит? – прошептала Вика Марье в ответ, – Он может её и не узнать.
– Узнает полюбасу! У него на неё чуйка. Учует – начнёт кошмариться. Начнёт кошмариться – сядет в лужу. А тут я – на подхвате: с удовольствием его притоплю!
– Не сомневаюсь, – не стала спорить с нею Вика.
– Умница! – торжественным шёпотом похвалила её подруга. И чуть слышно проговорила: – К тому же цыпе нужен реальный трабл или как ты его там окрестила?
– Перезагрузка.
– Воот! – нараспев прошептала Машка. И самодовольно добавила: – Она ей здесь – точно обеспечена!
Они обсуждали мою ближайшую участь, будто меня и не было рядом. Слушала я их и давалась диву: как могла я допустить, чтобы со мной обходились как с марионеткой.
– Хорош трепаться! К нам уже идут! – велела подруге Харитонова, словно почувствовав моё недовольство. – Больше никаких финтов, ясно?
– Ясно, не бузи – буду паинькой, – миролюбиво прошептала Марья ей в ответ.
– Какие-то проблемы, дамы? – совсем рядом послышался голос портье, перед которым волчком недавно вертелась Марья.
– Да што вы, шударь! – бойко откликнулась Марья ему в ответ, – просто я никак не могу поверить швоему щаштью! Я ше теперь швободна! Это так волнительно!
– Отлично! – усмехнулся её дотошный собеседник, – Тогда вперёд – на подвиги! Прошу не задерживать других избранных. Извольте пройти прямо, не создавайте пробки. – с холодной учтивостью произнес он и демонстративно указал нам рукой на одну из стен.
А потом… Потом он взглянул на меня, приложил руку к груди и тоже слегка склонил голову, будто я не обычная гостья их заведения, а какая-то важная птица. Я удивлённо взглянула на него с немым вопросом, потом – на стену и заметила, что часть её вдруг слегка вздрогнула и с приглушённым щелчком отъехала в сторону, открыв нашему взору зрелище, показавшееся мне отталкивающим настолько, что я застыла на месте, пряча испуг под маской.
Глава 5 Инсайт
Страх окутал меня вязким туманом неопределенности и осел на коже липким потом. Проник под неё и расползся по венам неприятной, холодящей субстанцией.
Я прикрыла глаза, чтобы сконцентрироваться, собраться с силами и мыслями, но прежде всего – чтобы успокоиться. Надвигающийся приступ паники уже встрепенулся в груди и выпустил свои зловещие коготки. Совсем скоро они скуют мне сердце крепким капканом, а это сейчас – ни к чему.
Я глубоко вдохнула воздух из зала, в который нам предстояло войти. Он наполнил лёгкие странновато-пряным, дурманящим ароматом, и я почувствовала, как ослабшие вмиг ноги стали будто проваливаться сквозь пол. Сам он теперь казался мне неустойчивым, каким-то вязким, будто щедро засыпанным песком из моего последнего сна.
Я распахнула веки, чтобы устоять на ногах и не потерять связи с реальностью, затем с усилием приподняла ногу, словно вытянув стопу из вязкого месива. Но стоило мне снова коснуться ею поверхности пола – и странный эффект увязания повторился. Я применила приём, обычно помогавший справиться с панической атакой: мысленно сосчитала до трёх и сделала ещё один глубокий вдох. Задержала дыхание и выдохнула, отгоняя от себя раздражающе ощущение увязаемости в чем-то мутном, непонятном, устрашающем своей неопределенностью…
В голове вдруг что-то щёлкнуло, и вся моя жизнь стала проноситься перед глазами. Её значимые мгновения принялись показываться мне яркими картинками-светлячками. Каждая из них зависала пред моим взором лишь на пару-тройку мгновений и лишь затем, чтобы юрко смениться следующей. Разыгравшееся воображение уже вовсю делало своё дело: оно компоновало стройный ряд кадров из далёкого, старого, будто пропахшего нафталином фильма.
Вот все сидят за столом в нашей просторной гостиной…. Мы отмечаем майский праздник и отъезд папы в командировку. Отчётливо вижу родителей, дедушку с бабушкой, мамину подругу – тетю Аллу, Кудряшку, сидящую рядом с ней. Все улыбаются мне. Вернее, улыбаются все, за исключением мамы и дедушки. Мама недовольна мной. Почему?
Я опускаю взгляд ниже – на своё красивое платье – и вижу на нём свежие безобразные пятна. Рассматриваю их и вспоминаю, как только что опрокинула на себя суп, который мама велела съесть. Поэтому она и сердится. А папа… Папа смотрит на меня ободряюще и делает ей замечание.
«Не ругай её, Оль. Не лишай девочку праздника», – негромко, но твёрдо говорит он ей.
Я слышу его слова и улыбаюсь ему. Улыбаюсь виновато и одновременно благодарно за его поддержку.
Но моё внимание больше всего привлекает тот, кто сидит прямо напротив меня. Он для меня – самый заметный из всех. Он за столом – выше всех. Да, он очень высок… Кажется, ростом он даже выше дедушки.
Дедушка тоже сидит за столом и строго на меня смотрит, но не ругает. Просто смотрит. Молча. Так же молча, как и тот, кто сидит с ним рядом – тот, кто выше всех.
Я помню этого великана. Как-то я стянула парик с его головы, когда была у мамы на работе. Но это – наш с ним самый секретный секрет, и я ни словечка не сказала об этом маме. Сейчас он сидит без парика. Он сказал мне по секрету, что парик ему больше не нужен. Не нужен потому, что «операция завершена».
Я знаю, что такое «операция». Её делает дедушка, потому что он врач. Он хирург. Но вот что отрезали в этой операции бывшему блондину, я спросить не успеваю. В общем, он больше не блондин. Теперь он – брюнет. Я поняла, что так называется цвет его волос. Он сказал, что это – его родной цвет. Поэтому он таким останется навсегда-навсегда. И таким он мне нравится даже больше.
Сидит он за столом в самом эпицентре всех вкусняшек. Я очень горда тем, что знаю это сложное слово – «эпицентр». Его значение объяснил мне папа. Оно означает что-то важное – нечто, что лежит в центре внимания.
В центре моего внимания сейчас лежат именно вкусняшки, а бывший блондин сидит совсем рядом с теми блюдами, которые мне так хочется попробовать. Очень-очень хочется! Но мама велела сначала съесть суп, ведь суп очень полезен, а я… я опрокинула его на себя.
Я сделала это не специально. Ну, почти не специально. И мне совсем не жаль опрокинутого супа, ведь без него в меня влезет гораздо больше вкусняшек. Так только что сказала моя подружка – Кудряшка.
Только вот будет очень жаль, если мама не разрешит мне «отведать вкусностей». Так всегда говорит Полина: не «покушай», а почему-то «отведай». И не «вкусняшек», а «вкусностей». Она говорит, что так правильнее.
Я перевожусь взгляд на неё. Она – рядом. Шваброй она вытирает суп с пола у меня под ногами. Ловлю на себе её ободряющую улыбку и снова смотрю на брюнета. Он так же спокойно сидит среди вкусняшек, но не набрасывается на них, как это с удовольствием сделала бы я. Я очень голодна, ведь я сегодня не ела каши. Я втихую скормила её Китти. Так было надо, ведь я просто обожаю бабушкины салаты и так хочу скорее их попробовать! Хочу попробовать и холодец, и бутерброды с икрой: красной и чёрной, и мясо, запечённое с картошкой и грибами, и много-много чего ещё. Для всего этого в животе должно быть много места.
Кудряшка одобрила мой план опрокинуть суп. Правда, она предложила сделать это не перед всеми, а вылить его в раковину на кухне. Она сказала, что это – логичнее.
Я ещё не знаю этого слова, поэтому не стала выливать суп в раковину. К тому же: я не хочу обманывать маму. Я хочу, чтобы она увидела, что супа я не ела. Думаю, это – честнее, чем врать ей, что я его съела.
Кудряшка говорит, что логично – значит правильно, и обещает попросить свою маму потом нам всё объяснить подробнее. Да, я часто слышу это слово от её мамы – тети Аллы, поэтому я верю, что она сможет мне его объяснить. Но то, что правильнее было бы вылить суп в раковину – я не согласна. Хотя бы потому, что в супе есть кусочки мяса. Они бы застряли в раковине, и мама всё равно узнала бы, что супа я не съела.
Мама иногда называет тетю Аллу – «Лея», но я не знаю – почему. Мама мне этого не объясняет.
Я снова ловлю на себе взгляд бывшего блондина. Как же его зовут?.. Он абсолютно равнодушен ко всему, что стоит на столе. Он сидит и смотрит только на меня. И смотрит он ободряюще, будто говорит: «Не беда, принцесса! Всё будет хорошо». Я вспомнила! Вспомнила, как его зовут! Это дядя Кирилл. Он работает вместе с мамой и папой. Вернее, – служит.
Перед глазами проявляется мама. Она зачем-то вклинивается между мной и дядей Кириллом, и я теряю с ним зрительный контакт. Теперь я вижу только маму. Смотрю на неё снизу вверх. Смотрю и вижу, что она расстроена. Очень. Я вздыхаю, понимая, чем именно она недовольна. Она недовольна моим поведением «несносного сорванца». Так она иногда меня называет, непременно добавляя, что «девочка должна быть послушной, степенной и возвышенной, как принцесса, а не вот это вот всё…» Она не говорит мне этого перед всеми, но я отчётливо читаю это сейчас по её глазам.
Я не знаю, что значит «быть степенной и возвышенной», но стараюсь быть послушной. Послушной и честной. Я так хочу, чтобы мама была мной довольна, но это не всегда получается. А ещё она не любит, когда я «пререкаюсь». Поэтому я молчу и, кажется, очень послушно стою, расправив плечи и приподняв голову. Стою, вытянувшись стрункой, чтобы быть возвышенной, то есть повыше. Именно так я понимаю значение этого слова. Но мама всё равно недовольна…
Щелчок перед глазами – и вот я сижу за столом в чьём-то большом, но чужом доме и пью горячий шоколад из белой чашки с орнаментом мака на её боковинке. А тётя Алла объясняет нам с Кудряшкой, что значит «логично». Это Кудряшка её попросила. Ведь она дала мне слово, а своё слово она всегда держит.
Картинка перед глазами снова резко сменяется следующей: теперь я вижу, как стою на лужайке нашего дома. Я жду папу. Вокруг меня прыгает Китти – моя любимая кошечка – его подарок мне на семилетие. Но папа всё не приходит.
Ещё щелчок – и перед глазами – я на игрушечной лошадке. Она везёт меня по кругу, а я всё пытаюсь найти глазами маму и Пирата, который меня на неё посадил. Я, наконец, нахожу их взглядом в толпе. Вернее, захватываю им широкую спину дяди Кирилла. Мощная, в чёрном пиджаке, она прячет от меня маму. Ветер треплет его волосы, и чёрная чёлка поднимается на ветру, как у пирата из книжки, которую мы с дедушкой недавно прочитали…
Чья-то невидимая рука снова перематывает кадр – и вот я стою в красивом саду. Вокруг меня – кусты роз – море роз разных цветов. Над бутонами порхают бабочки, но я слышу навязчивое жужжание. Оно приближается и мешает мне уловить, о чём говорят мама и дядя Кирилл. Они о чём-то спорят. Вернее, спорит мама, а он всё больше молчит. Я вижу, что мама недовольна, а он… Он спокоен. Совершенно спокоен.
Ай! Мне в палец вонзается шмель. У него пушистая спинка. Я просто хотела её погладить, но шмель рассердился и укусил. Палец так жжёт, что я вовсю реву. Дядя Кирилл отвлекается от мамы и идёт ко мне. Подходит. Аккуратно осматривает ранку. Прикладывает к ней салфетку. Влажную, жгучую, но я терплю и больше не плачу, хоть слезы всё ещё текут. Чувствую, как они охлаждают щёки. Я разрешаю дяде Кириллу дотронуться до больного пальца, потому что уверена, что он мне поможет. И мне совсем не хочется, чтобы он видел меня «рёвушкой». Так называет меня Полина, когда я падаю, «носясь за Китти сломя голову», или лезу за ней на дерево.
Кадр снова сменяется другим, и я вижу себя взрослой. Вижу, как несусь по парковке. Опаздываю. Катастрофически. Маша давно ждёт меня на своей помолвке. Залетаю в лифт. Он мчит меня вверх – в ресторан. Снова слышу щелчок. Это заколка отлетает на пол. Вижу, как непокорные волосы гривой рассыпаются по плечам. Недовольно хмурю брови, вспоминая о напрасно потраченном на укладку времени. Нагибаюсь за заколкой. Вижу, что она сломана и расстраиваюсь. Эта заколка – подарок, который мне дорог. Ручная работа, резьба по кости… Вторая такая была только у мамы. Поднимаю заколку и забрасываю её в сумочку. Пятерней захватываю пряди волос, упавшие на лицо, пока за ней наклонялась, и привычным жестом откидываю их назад. Расстроенно гляжу в зеркальную стену лифта на свой новый образ «лев ушёл из дома».
Времени расправляться с волосами уже нет: лифт останавливается. Вылетаю из него пулей и на всех парах несусь по коридору. Залетаю в просторный зал ресторана и… Оглушающий звон стекла и сканирующий взгляд зелёных глаз…
– Катя! Что с тобой! – слышу над самым ухом. Слышу и возвращаюсь в свою неспокойную реальность. Возвращаюсь и интуитивно понимаю, что сегодня в моей жизни подведена некая черта: жизнь моя больше никогда не будет прежней.
– Мне страшно, Кудряшка, – признаюсь я. И добавляю: – Я всё вспомнила.
– Умничка! – хвалит она меня.
Качаю головой из стороны в сторону, прикрываю глаза и окончательно прогоняю флёр непрошенных воспоминаний.
– Ты как? – послышался обеспокоенный возглас Марьи.
– В порядке, – ответила я ей, полностью придя в себя. Открыла глаза и увидела перед нами беснующуюся толпу приглашённых. Стойкий флёр чего-то, отчасти напоминающий аромат пряных трав продолжал кружить голову. Я ухватилась за руку Вики и услышала:
– Всё будет ровно, если не ступать в тень, Котёнок.
– В тень чего? – не поняла я.
– В тень сумрака и неопределенности, – стало мне ответом.
– Не понимаю тебя, – расстроенно проговорила я.
– Не ступай туда, где нет света… – ответила она. Яснее не стало.
«Не отступлю ни на шаг от неё самой. Стану её тенью», – успокоила я себя и ухватила Викторию за руку.
Глава 6 «Терра Инкогнита». Монстр в глуши
Мы втроём дружно ступили за порог холла, и как только мы это сделали – раздался очередной щелчок, показавшийся мне не менее зловещим, чем недавний, прозвучавший аккурат перед тем, как серая – в тон стены – дверь бесшумно отъехала вправо, открыв нам путь в это царство хаоса.
Щелчок этот, прозвучавший едва различимо из-за гремевшей повсюду музыки, известил нас о том, что путь назад отрезан. Я догадалась об этом, даже не оборачиваясь – осознала по лучам неяркого тёплого света, переставшего проникать в окутавший нас густой полумрак. Путь наш теперь лежал только вперед – в самое логово неизвестного мне пока зверя: в логово, опутанное липкой паутиной порочности и полнейшей неопределённости.
«Ловушка захлопнулась», – мысленно констатировала я как факт и застыла, словно бабочка в янтаре, которую мне когда-то подарил дедушка из тайги. Роем кусачих ос зажужжали беспокойные мысли:
«Как быть? Что нас здесь ждёт? Как мы отсюда выберемся?»
На помощь Марка и Сергея – нашей хлипенькой группы поддержки, оставшейся за пределами этого монстра в глуши, я уже не рассчитывала. Логика подсказывала, что парням сюда – не пробраться, тогда как покинуть это место самостоятельно помочь нам смогло бы только чудо – не иначе…
Стараясь справиться со страхом пред неизвестностью, я снова глубоко вдохнула и выдохнула, потом – ещё и ещё раз.
Спокойнее мне не стало, но в груди вдруг что-то кольнуло, а живот обдало жаром. Я приложила к нему ладонь, чтобы хоть как-то приглушить это – странно-волнительное ощущение. Оно росло как на дрожжах и, казалось бы, без явной причины окутывало меня непонятной чувственной негой, словно погрузив в горячую ванну, наполненную будоражащими ароматами и блудным грехом.
Вокруг нас теперь навязчиво витал аромат чего-то странного, чуть сладковатого. Он настойчиво забивался в нос и проникали в меня, видимо, даже через поры вмиг повлажневшей кожи. Ткань платья и маска на моём лице, похоже, перестали быть тому преградой. От невидимых паров слегка слезились глаза, и вскоре я ощутила на себе чьи-то, будто живые объятия. Осознавать это было тревожно, ведь весь движ с плясками и гулом голосов происходил в некотором от меня отдалении. В непосредственной близости в эти минуты находилась лишь Вика, но и та смиренно стояла чуть поодаль. Однако горячие ладони на моем теле ощущались, словно наяву.
Иллюзия оказалась настолько правдоподобной, что я в полной мере прочувствовала касание к своему телу длинных, гибких, поистине вездесущих пальцев. Те будто блуждали по коже под платьем, будто снова, как неделю назад, водили по моей, щедро покрывшейся испариной спине, по-хозяйски прижимали к мощному, до боли знакомому телу, требовательно сминали грудь, ставшую вдруг чувствительной настолько, что я инстинктивно повела плечами в желании потереться ею о ткань бюстгальтера.
Следом ладони эти будто спустились вниз и сжали мои разгорячённые ягодицы и тогда я не смогла удержаться от резких вдоха и выдоха. Сквозь сомкнутые зубы выдох вышел натужно шипящим, как масло на перегретой, пышущей жаром сковороде. Моя кожа, оказывается, в мельчайших нюансах запомнила те – недавние прикосновения и я конечно же догадалась, чьими были бы эти руки, если бы интуитивно не осознавала того, что волнующие ощущения были не более, чем плодом моего, не в меру разыгравшегося воображения. Да, руки того человека навечно врезались мне в память, и я не спутала бы их ни с чьими другими…
«Стоп, Катя, – приказала я себе то ли мысленно, то ли вслух и осторожно выдохнула очередную порцию застоявшегося в лёгких воздуха. – Что со мной? Почему я так себя чувствую? Надо взять себя в руки. Я должна успокоиться… Должна успокоиться…» – принялась повторять я как мантру, стремясь не позволить закипающей, уже пульсировавшей в висках, крови окончательно превратиться в огненную лаву, готовую сжечь меня дотла.
«Наверное, так действует этот запах. Да, скорее всего… – постаралась я переключить свои серые клеточки на анализ ситуации, шестым чувством осознавая, что это помогло бы мне остыть. – Этот аромат – неправильный: тяжёлый, терпкий и вязкий, как нуга. Интересно, что это? – изо всех сил пыталась я мыслить. – Нужно выйти на свежий воздух. А, может, лучше присоединиться к ним? Я тоже хочу танцевать!»
Решение это обрушилось на меня спонтанно и по силе могло бы легко сравниться с тайфуном – мощным и, на первый взгляд – совершенно неуправляемым. Внутри меня будто включился некий двигатель. Мне захотелось действовать, не задумываясь о последствиях, проникнуться соблазном полной свободы и вседозволенности, напрочь отключив логику. И, если бы мою ладонь не сжимала бы Викина, я безрассудно ринулась бы в толпу фриков, выплясывающих тарантеллу в самом центре зала. Я точно стала бы одной из них – это не вызывало сомнений! Да, стала бы, потому что во мне вдруг зародилось предвкушение чего-то невиданного, интригующего, ранее не изведанного. Это нечто внутри меня ощущалось настоящим монстром первородного греха: абсолютно диким, неуравновешенным и до жути требовательным.