Zoom. Карантинная история
Иногда такое бывает – и словами не объяснить, где они, точки сближения, в каких таких особенных словах. Букв всего тридцать три, совершенно непостижимо, как они складываются в таинственный код, понятный только соулмейтам.
Больше года. Женя сама удивилась – больше года прошло с того дня, как она открыла страничку неизвестного тогда фикрайтера. И сделала фан-арт к первой главе.
А потом Флегматичный Огрызок – так он (или она) значился на «Фикбуке» – ждал уже иллюстрацию к новой главе. И Женя вливалась в проду смелыми штрихами, обмирая, читала восхищённые комментарии к их тандему и чувствовала себя настоящим художником.
Пожалуй, это уже можно назвать отношениями.
Соулмейт, правда, не особенно баловал комментариями, а в сообщениях осторожничал, так что Женя ничего не знала о его личной жизни. Может, так и лучше: ведь от неё тоже никто не требовал откровенности.
Соулмейт, несомненно, личность выдающаяся, возможно даже, это взрослый человек с солидным бэкграундом и уж точно с богатой и смелой фантазией. И что могла ему рассказать о себе старшеклассница Женя Кудрявцева, девочка-невидимка?
Приходится, однако, оторваться от любимых буковок. Через полчаса дистанционный урок, а ещё успеть бы сделать пару заданий.
Женя вздыхает и раскладывает тетрадки.
И тут звонит мобильник.
Она слышит настойчивое пение, мечется в поисках, но ответить не может. Телефон спрятался где-то в книжных завалах.
Женя с досадой пинает кучу книг, сложенных на кровати, и они друг за дружкой скользят на пол – как в аттракционе.
Телефон затихает. Женя, чуть не плача, продолжает поиски. Если это мама, то вечером не миновать выяснения отношений.
Мама звонит в редкие свободные моменты, и это надо понимать. Необходимо взять трубку и ответить. Потому что в следующую секунду мама снова помчится работать, и перезванивать ей бесполезно.
Вот он, телефон.
Женя торопливо включает экран, но не успевает ничего увидеть. Телефон будто взрывается в её руках.
– Ты чего трубку не берёшь?
Женя слышит голос Милы, и её отпускает. Настолько, что она не сразу понимает, что ей говорят.
– Чего ты молчишь, тормоз юный?
Мила орёт и, видимо, злится. Но звук тихий. Как будто издалека.
– Я тебе же… мать… не слышишь…
Теперь ещё и паузы. Что-то со связью?
– Мил, давай позже! – Женя тоже кричит в трубку. Словно нестабильную связь только так и можно компенсировать, таким вот громким голосом. – Мне сейчас некогда!
Молчание. То ли Мила вняла просьбе, то ли связь вообще пропала.
Женя смотрит на часы. И правда некогда. До урока пятнадцать минут, задания так и не сделаны, ещё и в комнате теперь бардак. Пока искала телефон, всё перевернула вверх дном!
– Простите, Мариночка Петровна. Одну минутку, Мариночка Петровна, – бормочет Женя, выхватывая из шелестящей кучи нужное, собирая в горсть разбросанные карандаши, пинком отправляя под кровать запасной рюкзак и краем глаза поглядывая на монитор.
Она спешно пытается навести порядок, хотя, наверное, стоило бы заняться задачками по биологии. Комната что? Повернул камеру в другую сторону – и груда книг на полу, и клубок из одежды и скомканные покрывала остались вне зоны видимости.
До Жени это наконец доходит. Да, она и правда тормоз, Мила не преувеличивает.
Она надеется, что Марина Петровна опоздает минут на пять.
Но звук вызова раздаётся даже раньше времени.
Женя кидается к ноутбуку и обмирает.
Это не Марина Петровна.
– Ну что, деточка, поговорим про вирусы. Актуальная сегодня тема, не так ли?
Так начала Бронислава их последнее очное занятие.
Женя кивнула. Она, как всегда, жутко смущалась. Из-за «деточки», которая, впрочем, в устах Брониславы звучала совсем не ласково, а скорее с жалостью; из-за того, что ей, как всегда, хотелось чихнуть от Брониславиного парфюма – наверное, изысканного, но для Жени совершенно непереносимого.
А ещё она думала о том, что под ногами у неё рюкзак и надо бы с ним поосторожнее. Там спрятался нарядный пакет. Мама настояла: дорогие конфеты, кофе и орехи макадамия – скоро Восьмое марта, репетшу надо поздравить. Женя пыталась сопротивляться, но маму разве переспоришь?
Бронислава наверняка выше всего этого.
Пани Збаражская Бронислава Казимировна. Потомственный биолог, доктор наук, преподаватель университета и старая аристократка. Вот какой у Жени репетитор по профильному предмету!
Хотя «старая» – это не про неё. Бронислава, конечно, пожилая. Сильно пожилая даже. Но она так держится и разговаривает, что никому в голову не придёт вспомнить в её присутствии о каком-то там возрасте. Женя чувствует себя маленькой тростиночкой рядом с красивым вековым деревом.
Они занимались в просторной аудитории университета. Женя всё время думала, как она будет вручать подарок, не явится ли в этот момент кто посторонний, мучительно краснела и оттого была совсем рассеянной. Бронислава в ответ на промахи ничего не говорила, только вздёргивала свои аристократические брови.
Точно так же она их вздёрнула, когда Женя протянула ей пакет.
– Что это?
– Подарок. Вам. К Восьмому марта.
– Сегодня не Восьмое марта, – заметила Бронислава. – И вообще, деточка, это лишнее.
– Нет, возьмите, возьмите, пожалуйста! – взмолилась Женя.
И тут дно пакета провалилось, банка грохнулась, а круглые орехи бодро запрыгали по глянцевому полу в разные стороны.
– Ой, простите! Я сейчас всё уберу!
Женя чуть не плакала. Она попыталась прямо руками сгрести оставшиеся орехи в пакет, совершенно забыв, что он теперь негодный.
– Не надо, оставь уборщикам, – брезгливо произнесла Бронислава. – Я же сказала, что это лишнее.
И тут произошло то, чего Женя больше всего боялась. Кто-то открыл дверь и остановился на пороге. Чувствуя себя как в огне, не смея взглянуть в лицо вошедшему, Женя выскочила из аудитории.
Короче, потом она плелась домой с этим пакетом и с конфетами, которые в панике не заметила, как уволокла с собой. Её всё ещё преследовал ванильный запах макадамии, а Женя ненавидела себя и думала, что же она скажет маме.
Вон она, коробка конфет, спряталась на полке, в пространстве между книгами и задней стенкой шкафа. Можно их съесть, конечно, но Женя не смеет.
Так вот, это Бронислава звонит.
После того занятия Женя её больше не видела. Перестала ходить к ней. Родителям она об этом сказать не решилась. Но мама, видимо, перечислила оплату за месяц – как он так быстро пролетел-то! – и у пани Збаражской возникли вопросы.
Тут в третий раз подаёт голос телефон. Как нарочно!
– Женя, что с мамой? – неожиданно отчётливо произносит Мила.
– А что с мамой? – переспрашивает Женя.
У её уха телефон, перед глазами ноут. Она слушает Милу, но смотрит на экран. Отклоняет вызов Брониславы. Всё равно она не знает, что ответить.
– Алло! Алло!
Это уже Миле. Но на этот раз в трубке застыла тишина настолько плотная и основательная, что уши закладывает.
Мама у Жени врач. Главный пульмонолог центральной больницы. Она спасает людей. Сейчас тех, кому нужно спасение, стало в сотни раз больше.
Женя тоже будет врачом. Так мама решила.
Когда пришло время определяться, она так и заявила:
– Пойдёшь в мед!
Женя немножко удивилась. Она вспомнила, как мама всегда ругала свою работу, как приходила домой полумёртвая от усталости, даже ещё до наступления пандемии. Как проклинала уродскую систему здравоохранения, вековую бюрократию, нынешних недоучек-врачей, бестолковых интернов, а главное – тот день, когда она выбрала профессию…
– А ты думаешь, жизнь состоит из удовольствий? – удивилась мама. – Легко только кошки рожают. И то не всегда. Привыкай.
И Женя стала привыкать. К ежедневным дополнительным занятиям – готовиться надо как можно раньше, чего тянуть? К мысли о том, что по окончании школы её ждёт медицинский вуз. Один из медицинских – мама ещё не определилась какой. Хорошо бы тот самый, что окончила она сама, но он был в другом городе, а мама боялась отпускать Женю далеко. Она её даже в Петербург в поездку с классом не пускала. Хотя в итоге поездка сорвалась из-за пандемии, но всё равно обидно – Женя очень хотела! Что уж говорить про учёбу!
Можно побороться, конечно. Но проблема в том, что Женя и возразить-то не может ничего конкретного. Мама так и спросила бы:
– Ну хорошо, и что ты предлагаешь?
И Женя ничего не предложила бы. Как объяснить, что, кроме комиксов, артов и аниме, тебе в принципе ничего не интересно?
В жизни действительно оказалось мало радости. Сплошное преодоление, испытание и чувство долга. Только так можно стать взрослым ответственным человеком.
Женя зубрила математику, химию и биологию. И заполняла тетрадные поля изображениями чумного доктора, безумного психиатра и других экзотических персонажей истории медицины. Однажды, забывшись, даже в тетради для контрольных работ нарисовала. Хорошо ещё, не совсем треш, что-то безобидное.
Когда совсем уж уставала от формул и задач, отправлялась на любимый «Фикбук».
К Гермесу.
Ужасный перс на самом деле! Женя не уставала поражаться его цинизму, осуждала за то, что он никого не любит и думает только о себе – а так разве можно?
Но продолжала неутомимо множить эскизы в школьных тетрадках. Вот он похищает Пояс Силы из-под носа циклопа Бергамота. Отчаянно рискует, добровольно становясь приманкой для Искристого Дракона. Между прочим, в результате спасает целое племя северных людей, больше тысячи человек! Случайно, конечно. Все его добрые поступки вызваны случайностью.
Женя с грустью думала о том, что в её жизни ничего подобного не будет никогда! Да и не заслуживала она такой жизни, прямо говоря.
Экран ноута снова мерцает – ответственная Бронислава настаивает на общении. Звук вызова предусмотрительно отключён, но Женя слышит его у себя в голове. Вызов длится долго – как только у Брониславы терпения хватает!
Женя думает про репетшу почти с ненавистью.
Всё. Отключилась. Скорее всего, больше не позвонит.
Пани Збаражская не из тех, кто навязывает своё общество другим.
Женя не выдерживает, набирает маму. Сама. Мама не отвечает, но Женя и не ожидала, что ответит. Она начитывает голосовое сообщение, говорит, что бросила занятия с Брониславой и вообще не хочет связывать своё будущее с медициной. Сколько можно решать за неё!
Закончить. Отправить. Всё.
Потом набирает Милу. После такого отчаянного поступка она ещё не в себе. Пальцы не слушаются, правильный контакт высвечивается с третьего раза. Но абонент не отвечает. Ни занят, ни вне зоны, ничего. Прежняя разрывающая уши тишина.
И снова звонок. На этот раз от Марины Петровны. Урок-то давно закончен!
– Женя! С тобой всё в порядке?
– Да. Извините, что пропустила. У меня тут…
– Я знаю, знаю! И тоже волнуюсь. Мы все волнуемся, – перебивает Марина Петровна. – С мамой всё хорошо?
– Да, – растерянно откликается Женя.
– Ну, я рада. А вообще, конец света! Совсем озверел народ. Береги себя!
И Марина Петровна облегчённо вздыхает.
После звонка Женя несколько минут сидит неподвижно.
Потом идёт смотреть сайт новостей.
Марина Петровна тоже преподаёт биологию. Но не в университете, а в обыкновенной школе, где учится Женя. С ней Женя не чувствует себя моллюском и ничтожной «деточкой». Ошиблась? Ничего. Забыла? Вспоминай, не страшно. И Женя исправляется, вспоминает, догадывается, находит ответ.
Она бы и дополнительно занималась с Мариной Петровной, но мама упёрлась в Брониславу, считает, что она лучше.
Про Марину Петровну и слышать не хочет. Поджимает губы, когда Женя о ней заговаривает, даже случайно.
Женя учится в одиннадцатом «У». У – значит «универсальный» Это профиль такой, у них в старших классах разделение: «Г» – гуманитарный, «М» – математический, «И» – иностранный. И вот универсальный. Вроде как разносторонний, но на самом деле – никакой. Сюда попали в основном те, у кого нет талантов ни в «И», ни в «М», ни даже в «Г». Или те, кто в своё время не смог определиться, что хотел бы изучать в старших классах. Вот и Женя тоже. Мама, когда узнала, ох и ругала Женю!
– Ну и будешь всю жизнь с отбросами общаться! – сказала она, когда вернулась из школы – ходила туда, чтобы перевести её на другой профиль, но сделать ничего уже было нельзя.
Но это ведь неправда! У них есть очень даже способные ребята! Ирина Егорова, например: такие пишет сочинения и статьи, гэшки обзавидуются! Или Игорь, он же артист прирождённый!
Но мама не верит. Она вообще относится с подозрением ко всем, кого Женя хвалит. Стоит о ком-нибудь сказать хорошо, мама тут же отыщет изъян. Или придумает.
Женя раньше спорила, доказывала что-то. Потом перестала. Себе дороже. Теперь она просто не рассказывает маме про тех, кто ей по-настоящему нравится.
Но про Марину Петровну молчать не получается. Она же у них не только преподаватель биологии, но ещё и классный руководитель.
Вот, кстати, мама считает, что никуда не годная классная. Дисциплину держать не умеет. За успеваемостью не следит. Рассеянная – даже электронный журнал вовремя заполнить не может.
Это неправда.
Всего один раз, в каком-то допотопном десятом классе, Марина Петровна забыла вовремя выложить ДЗ. Мама до сих пор вспоминает.
Хотя с дисциплиной у них и правда беда. Марина Петровна просто такая… Не умеет быть жёсткой.
Так нельзя. Это даже Женя понимает. Марина Петровна, даже когда учеников отчитывает, будто не требует, а просит. И видно, что ей ужасно неудобно ругать человека.
Вот поэтому все думают, что могут Марине Петровне указывать. И родители, и другие учителя.
Однажды Женя слышала, как её отчитывает завуч.
Марина Петровна трубку рукой закрыла и отошла подальше, но завуч так орала, что Женя почти всё слышала.
Она ругала Марину Петровну за то, что та допустила всех желающих выпускников до экзамена по биологии. Даже тех, кто на пробниках набирает балл ниже среднего.
– Но как же я могу им запретить? – возражала Марина Петровна. – Они же готовятся, у них же планы…
– У них планы, а у нас показатели! – настаивала завуч. – Низкие, ниже, чем в области! Готовятся, говорите? Разве так надо готовиться? Да что это за врачи будущие, с такими баллами!
– Они же не только в мед собираются. На психологов… – И психологи такие же! – отрезала завуч. – В общем, Марина Петровна, делайте что хотите, убеждайте, запугивайте, гипнотизируйте, но чтобы в списке на экзамен я этих неудачников не видела!
Женя изо всех сил делала вид, что ничего не слышит.
А Марина Петровна отошла к окну и украдкой смахивала слёзы.
Ничего она никому запрещать не будет, это ясно. И одиннадцатый класс отстоит, даже с их низкими показателями. И ничего она не слабая. Просто вот… теряется перед грубостью.
Женя её понимает.
Это шутка какая-то. Такого не бывает. Они же не в книге и не в кино!
Жене холодно, она тянет на себя покрывало, набрасывает на плечи как придётся.
В центральной больнице какой-то сумасшедший в ярости ударил по аварийному щиту с электропроводкой и обесточил часть больницы. Электричество быстро восстановили, психа обезвредили, но что-то там произошло с системой. В результате вся медицинская техника сбоила, в том числе жизненно важные сейчас аппараты ИВЛ. А ещё оказались заблокированными двери герметичных боксов. И коридора тоже.
Четвёртый этаж. Мамина пульмонология.
Женя столько раз бывала у мамы на работе! Но теперь больница кажется ей каким-то страшным местом, эпицентром техноапокалипсиса. Женя отгоняет фантастические видения, старается мыслить по-взрослому. И ей представляется, как люди, запертые в коробке, страдают от нехватки воздуха, от жажды и тесноты, криками сводят друг друга с ума. А вдруг там не только двери заклинило, а ещё и приборы под напряжением, и кто-то неосторожно касается, скажем, дверной ручки…
Нет, так ещё страшнее!
И вдруг её словно молотом бьёт.
Сообщение!
Она представляет, как мама берёт телефон, отходит в сторону, чтобы прослушать голосовое без помех, подносит телефон к уху…
Нет, то, что она услышит, ну никак не годится в качестве слов поддержки!
Женя лихорадочно листает ленту… Не прочитано ещё!
На секунду она замирает. С горечью думает о том, что красиво и решительно повернуться спиной к судьбе не получилось. Судьба придавила её лапой и выпустила когти, демонстрируя, что Женя – пленница, заложница. Таким, как она, нельзя бунтовать. Мир держится на таких, как она.
Несправедливый, прямо скажем, мир.
Женя, по обыкновению, закусывает большой палец – и бьёт пальцами по экрану.
Вы хотите удалить данное сообщение?
Ок.
Ок второй раз.
Женя успевает заметить: что-то не так. Но пальцы оказываются быстрее, и, только когда злосчастное голосовое уничтожено, до неё доходит, что именно.
Удалить для всех?
Проклятая привычка чистить чат! У неё на автомате стоит команда просто «Удалить».
Женя скулит и сползает по стенке.
Она не боялась ночевать одна во время маминых дежурств. Зато не могла заставить себя в одиночку прийти в школьный буфет и купить какой-нибудь пирожок или бутылку воды.
Однажды она почти час простояла в холле маминой больницы, подглядывая за теми, кто подходил к кофемашине, потому что очень хотела купить себе кофе, но не знала, как работает аппарат.
Потом наконец решилась, подошла. И у неё, может быть, всё бы получилось. Но прямо за её плечом пристроился какой-то парень, который тоже, видимо, соскучился по кофе.
Парень был смешной, кудрявый и ушастенький, одет в белый халат с криво висящим бейджиком. Интерн, кажется. Он беспрерывно зевал. Поймал Женин взгляд, улыбнулся. Так хорошо, приветливо, без всякой насмешки.
А Женя занервничала, отвернулась, потянула из стопки стаканчик, вытянула сразу три.
– Помочь? – спросил парень.
Женя затрясла головой, устроила стаканчик в нужное место, ткнула в какую-то кнопку, забыла закинуть монетку, закинула монетку…
Дальше она помнила плохо. Кажется, все три стаканчика покатились по полу, дымящаяся карамельная струя полилась мимо, а Женя рухнула на пол прямо возле ненавистного аппарата.
Смешной интерн перепугался. Он больше не улыбался и не зевал. Опустился на колени рядом и что-то кричал, и ещё подбегали люди и тоже что-то кричали, Женя не разбирала.
А потом она сидела рядом с мамой, и мама обнимала её за плечи и укачивала как маленькую. Пахло ванилью и лекарством. Ванилью – от стаканчика с горячим шоколадом, мама держала его в руках и время от времени давала Жене отхлебнуть.
– Ты просто устала. Бывает, – повторяла она.
Шоколад остыл и был невкусным, но кофе вреден девочке Жениного возраста, да ещё такой легковозбудимой.
– Что делать, бельчонок, привыкай. Всё достаётся тяжким трудом. Только так. Ты ведь не хочешь стать такой, как наша Мила?
Женя глотала отвратно-тёплый шоколад. У неё не было сил сказать, что она, может быть, как раз этого и хочет.
Быть как Мила.
Мила – Женина тётка, младшая мамина сестра.
Когда-то она тоже поступила в медицинский институт. И даже проучилась там полтора года. А потом заскучала, заявила: «Это не моё!» – и забрала документы накануне сессии.
Фразочка Милы. Она повторяла её в решающие моменты своей бурной и непутёвой жизни.
– Это не моё! – произнесла она, покидая тёплое кресло референта одной солидной фирмы, куда её устроила подруга.
– Это не моё! – сказала как отрезала, уходя от мужа с чемоданом в одной руке и хнычущим свёртком – в другой. – Он зануда, – объяснила она, сидя на кухне у сестры.
Она ела абрикосовое варенье столовой ложкой, кормила грудью пятимесячную дочь Елизавету и абсолютно не чувствовала себя виноватой.
– Тебе ребёнка растить! Одной! – выговаривала Женина мама.
– Ты же растишь, – Мила облизала ложку и улыбнулась. – Тоже без мужа. И ничего.
– Это другое! – возразила мама. – Я не смогла жить рядом с ленивым и безвольным человеком. А ты?
Мила осторожно переложила засопевшую дочку на другой локоть. Застегнула блузку.
– По сравнению с тобой все ленивые и безвольные, – заметила она.
С тех пор её дочь Лизка выросла. Мила зарабатывала изготовлением тортов на заказ. Получалось здорово, но не то чтобы очень доходно.
Мама вроде бы махнула рукой на убогую сестру – пусть живёт как хочет! Но время от времени принималась её ругать. Или приводила Жене как дурной пример.
Но Женя не проникалась. Втайне она завидовала всему, что мама считала непростительно легкомысленным. Тому, что Мила способна, например, предложить Лизке прогулять школу – потому что «погода хорошая» и «пятый класс – не выпускной». Тому, что она может уволиться из своей кондитерской и мотануть на всё лето в какой-нибудь Кисловодск. Что в любой момент способна сказать «Это не моё» и решительно повернуть свою жизнь в другую сторону.
Наплакавшись, Женя подходит к окну.
Снаружи темнеет. Она провожает взглядом тонкие облачка, тающие над крышами многоэтажек. Звонит Миле (с тем же успехом), думает, что надо бы извиниться перед Брониславой, решает, что пока обойдётся, и отправляется к последним новостям.
Теперь все говорят – крайним. Женю это раздражает. «Крайний герой». «Крайний из могикан», ага! Но сейчас она и сама боится слова «последний». Даже когда оно звучит только в голове.
Сердце стучит так, что хочется достать его, сжать руками и утихомирить.
Человека, раскурочившего проводку, отпустили на поруки родственников. Он оказался не таким уж психом. Просто неделю провёл в больничных коридорах, почти не спал, ждал, когда жену переведут из реанимации в общую палату.
И не дождался. Вирус косит не только пожилых.
Вообще-то псих, конечно. При чём здесь остальные? Ни врачи, ни другие больные не виноваты. Каждый день кто-то умирает, кто-то выздоравливает.
Но Женя почему-то не осуждает этого человека. Злится на него, но не осуждает, нет.
В комнате уже совсем темно. Только экран ноутбука светится. Как портал.
Стук в дверь отзывается грохотом лавины. Женя вскакивает с места и мчится в коридор, но перед самой дверью замирает.
Стук повторяется снова, на этот раз из-за двери подают голос:
– Открывай, чудище!
Женя бросается навстречу Миле так стремительно, что не даёт войти, и обе стоят на пороге: Мила – растопырив руки и придерживая дверь, Женя – уткнувшись ей в плечо.
– Ну хватит уже. Чего ты! – Мила отрывает Женю от себя, и они наконец ступают из тёмного подъезда в квартиру.
– Ты почему не перезвонила? – набрасывается на тётку Женя.
– Телефон сдох, – отзывается Мила уже из кухни, где гремит кастрюлями и что-то роняет на пол. – Есть что-нибудь глотнуть? В горле пересохло. И засвети уже фонарик какой-нибудь, сколько можно в темноте.
Женя щёлкает выключателем. Кухню заливает светом.
– Опа! – Мила зажмуривается. – А я думала, здесь тоже электричество отключили.
– Здесь не отключили, – произносит Женя.
Они смотрят друг на друга и думают об одном и том же.
Мила не выдерживает.
– Идём! – командует она.
– Куда?
– В больницу, конечно!
– Что мы там будем делать?
– Не знаю. Что-нибудь. Двигаться легче, чем ждать. Женя всхлипывает.
– Это из-за меня…
И вываливает на Милу сразу всё: про банку кофе и орехи, про Брониславу, про Марину Петровну, про то, что не хочет поступать в медицинский, но чего именно хочет, сказать не может.
Про сообщение и неудачную попытку его удалить тоже рассказывает.
– Вот балда! – вздыхает Мила.
Она намешивает в кувшине воду с вареньем – ни сока, ни компота в доме нет, а чай греть долго и лень. Наливает себе в стакан, кивает Жене:
– Будешь?
Женя качает головой. Наблюдает, как в прозрачном кувшине мечутся по кругу ягоды смородины.
Потом они вместе шарят по новостям. Жертв пока нет. Профессионалы устраняют последствия. Вот список врачей, что оказались в блокаде. Мамы среди них нет.
– Уже хорошо, – говорит Мила.
Женя закусывает палец. Теперь, когда она перестала бояться за маму, её волнует другое. Мила легонько шлёпает её по руке – тут она солидарна с сестрой-медиком, которой тоже не нравится эта Женина привычка.
– То есть ты бы хотела, чтобы мать этого не слышала, так?
Мила не успокаивает, ничего. Просто уточняет.
Ну конечно, Женя хотела бы! Она бы с радостью вернула всё назад. Она бы даже перед Брониславой повинилась. И стала бы опять покорно ходить на занятия.
Мила отрывисто кивает. И не смотрит на Женю. Она, кажется, чем-то недовольна.
– Идём, – повторяет Мила. – Матери всё равно сейчас не до звонков. Заберём её аппарат и сотрём лишнее. Если ты уверена, что оно лишнее, конечно.
Последние слова она произносит вполголоса.