Песчаный вихрь

Глава 2. Вихрь начинается

Взошло солнце, и его лучи хлынули розоватым светом на пустые поля, тоскующие в ожидании разлива Нила, пышные сады и ровную, широкую дорогу. Последняя пользовалась большой популярностью и у торговцев, и у чиновников, и у путешествующих по личным делам, ибо вела к главному городу нома – Арсиное. Однако сегодня по ней брели только двое – худощавый господин с длинным носом, восседающий на одногорбом верблюде, и пожилой вольноотпущенник, шагающий рядом.

– Далеко еще до города, Охим? – капризно вопросил господин, неловко покачиваясь на округлой спине дромедара.

Старик задрал голову, прикрыв ладонью глаза, и проворчал:

– Тебе-то сверху, небось, виднее.

Хозяин поджал губы и уже собрался напомнить вольноотпущеннику о недопустимости такого обращения с потомком почтенного рода римских плебеев, но потом вспомнил, что кроме старика у него никого не осталось. Волею судеб они очутились в чужой стране без гроша в кармане (последние деньги ушли на покупку верблюда), а в дорожном узелке одиноко перекатывался малюсенький кусочек черствого сыра.

– Посмотри-ка, Охим, какая богатая земля у египтян! – сменил тему господин. – Тут все растет, что только можно представить! И виноград, и финики, и гранат, и яблоки и даже греческие оливки. Прискорбно, что такое богатство принадлежит разнеженным и бестолковым эллинам да необразованным краснокожим египтянам. Но однажды Рим завладеет всем, попомни мои слова, или я не Гай Фуфий.

– Чтоб твой Рим подавился, – процедил сквозь зубы старик, понизив голос так, что его расслышал только верблюд. – И ты вместе с ним.

– Загляни в путеводитель, долго ли еще ехать? – не успокаивался Гай Фуфий. – Нет, ну подумай, они и путеводители завели, как будто в их стране есть, на что посмотреть! Другое дело Греция – там и храмы, и древности.

– Много ты понимаешь, болван, – прошипел Охим, а вслух сказал. – Мы в одном стадии от вилл. Еще чуточку пройдем по южной дороге, и как раз попадем во владения Лидии.

– Нет, сначала заглянем в город.

– Но зачем? – удивился старик. – Ведь твой дядюшка отправил нас с поручением к вдове владельца ткацких мануфактур.

– Это подождет. Надо все про нее выяснить: кто она и чем живет, слухи, сплетни, проблемы с торговцами, ссоры с соседями.

– Для чего? – взревел вольноотпущенник. – Тебе мало досталось от Манилия? Он чуть не утопил нас, как котят! Просто счастье, что моряки выловили и оставили на своем корабле. Боги, да у меня по сей день ноет раненое плечо! А ты хочешь затеять здесь то же, что в Риме?

– Доверься мне, – Гай Фуфий самодовольно стукнул себя в грудь сухоньким кулаком. – Мы вернемся домой с деньгами и влиянием.

– Ага, – буркнул Охим. – Или нас похоронят где-нибудь в жирной египетской земле, которая тебе так приглянулась.

***

– …мала …ернемся …ас …етит …уря!

– Что? – Ксантия с трудом удерживала поводья перепуганного ферганского скакуна и старалась перекричать свистящий ветер, поднявший миллиарды песчинок.

Глафира догнала ее, повисла на плече и заорала прямо в ухо:

– Не думала, что когда мы вернемся домой, нас встретит буря!

Да уж, великая неожиданность: каждый год с месяца дистрос по месяц ксандикос египетские города атакуют песчаные вихри, периодически давая о себе знать и в даисиос. Вот и сейчас над Арсиноей висит рыжеватое подвижное облако, сквозь которое почти ничего не видно. Люди оказываются запертыми в своих домах: путешествовать опасно – можно забрести невесть куда, песок забивается в рот, нос и глаза, а монотонный свист буквально сводит с ума. Ветер достигает скорости, сбивающей с ног не только несчастных путников, но и крупных животных, иногда по улицам пролетают обломанные ветви деревьев, посуда и мусор.

Подруги брели вдоль частных вилл, пытаясь найти дом, принадлежащей бабушке Глафиры. Ксантию не радовала перспектива встречи с Лидией, выставившей вон собственную внучку из-за какой-то ерунды, суть которой девушка до сих пор не поняла. То ли Глафира пригласила на обед людей, не понравившихся старухе, то ли сама пришла в гости к кому-то, кто не пользовался в городе особенным уважением.

А вдруг Лидия их прогонит? Придется искать укрытие на несколько дней, но где? Если соседи не пустят их к себе, останется только улечься на землю, укрыться одеялами и ждать улучшения погоды, но и это не гарантирует спасения.

– Аристофан уперся! – голос Глафиры звучал испуганно.

– Дай ему морковку и погладь. Он наш единственный шанс – животные помнят дорогу, особенно если находятся неподалеку от дома. Сами мы ничего не разглядим.

Черный ослик словно сообразив, чего от него требуют, перестал упрямиться, навострил длинные уши и уверенно зашагал вперед. «Вот ведь наглец, – подумала Ксантия, невольно улыбаясь. Она любила животных, но четко давала им понять, кто главный. Ее коню Берзу и в голову бы не пришло сопротивляться командам. Отношения Глафиры и Аристофана, наоборот, состояли из бесконечных уговоров, препирательств и саботажа со стороны осла. Он редко позволял навьючивать на себя узлы и отказывался везти хозяйку на собственной спине. Чаще всего Глафира шла пешком, перекинув тяжелую сумку через плечо, да еще умоляла любимца ускориться и оставить в покое приглянувшиеся одуванчики.

Аристофан снова замер у резных деревянных ворот.

– Кажется, он ошибся, – громко сказала Глафира, стараясь перекричать ветер. – Это не наши ворота.

Ослик презрительно фыркнул и стукнул лбом в створку.

– Кто там? – спросил удивленный голос из домика привратника.

– Это Глафира.

– Этеллу! – теперь в голосе звучал невероятный восторг. – Боги милостивые! Ты вернулась!

– Энлиль! – девушка тоже обрадовалась. – Какое счастье, что ты здесь!

Ксантия нетерпеливо прервала обмен любезностями:

– Открой ворота и доложи Лидии, что мы пришли.

– Сию минуту!

Скрипнула дверь, послышался приглушенный топот удаляющихся шагов.

– Надеюсь, он поторопится, – проворчала Ксантия. – Еще немного, и мы превратимся в четыре песчаных бархана.

– Ты совершенно напрасно так грубо с ним говорила, – слегка обиженно ответила Глафира. – Он очень славный и умный. Мы дружили в детстве.

– Почему он называет тебя «этеллу»?

– Не знаю, так повелось издавна. Кажется, на аккадском это значит «госпожа».

– На аккадском это значит «господин», «герой» и «повелитель». Немного странно, правда? Твою бабушку он зовет госпожой по-гречески.

Глафира пожала плечами, и Ксантия умолкла. Конечно, подруга права: она зря прицепилась к рабу. Завывающий ветер и набивающийся в глаза песок кого угодно сделают агрессивным. Но где же Энлиль, разорви его Цербер?

Ворота распахнулись. Симпатичный юноша лет восемнадцати изо всех сил пытался удержать их, но безумный поток воздуха рванул створки из его рук. Глафира с радостным возгласом бросилась вперед, чтобы обнять Энлиля, но он упал перед ней на колени и склонил голову. Девушка смущенно отступила.

– Госпожа Лидия ждет вас. А о животных я позабочусь.

В доме их приветствовала нервная рабыня, все время оглядывающаяся в направлении большого обеденного зала. Ксантия насторожилась и инстинктивно положила ладонь на рукоять меча.

– Где бабушка? – нахмурилась Глафира.

– Она просила проводить вас в комнаты, чтобы вы могли принять ванну и переодеться, уклончиво ответила нубийка. – А позднее госпожа тебя навестит.

Они повернули налево и почти вошли в широкий коридор, когда Ксантия услышала насмешливый мужской голос:

– Ну что же вы? Пейте и ешьте, у Лидии отменная повариха, когда еще удастся так полакомиться?

Тон девушке не понравился. Таким обычно говорят со знатными пленниками, желая поглумиться над их безвыходным положением. Она отстала от спутниц и потихоньку прокралась к приоткрытой двери.

В главном зале, украшенном гобеленами в красно-бело-голубых тонах, широкий стол ломился от разных кушаний, источавших дивный аромат. Тут была и печеная говядина, посыпанная перцем, и сладкий зеленый горох, и тыква, политая медом, и пироги со всевозможными начинками. В краснофигурном кратере, по правую руку от хозяйки, плескалось вино, смешанное с водой. Однако застолье проходило в мрачном молчании: Лидия рассеянно барабанила пальцами по столешнице, гости беспокойно озирались, не смея расслабленно опуститься на подушки. Пухлый лысеющий мужчина лет пятидесяти бросал жалобные взгляды на гордого брюнета в зеленом хитоне, но тот не реагировал, проявляя преувеличенный интерес к узору на кувшине. Худощавый римлянин в белой тоге неприятно ухмылялся старухе с седыми и мягкими, как пух, волосами. Пожилой еврей скрючился на раскладной скамеечке подольше от стола. Юный стражник явно чувствовал себя не в своей тарелке: он тщетно искал в каждом лице хоть искорку дружелюбия, но отчаялся и стал тихонько подбрасывать яблоко на ладони. Оно взлетало выше и выше, пока не шлепнулось на пирог – начинка брызнула в разные стороны, и люди, наконец, оживились. Они повскакали с лавок и, бранясь, принялись утирать фруктовые потеки с кожи и одежды.

Глафира тихо подошла к подруге и удивленно спросила:

– Что тут творится?

– Пока не знаю. Хочу понаблюдать.

– Смотри, это же Солоний и Агерлик! – обрадовалась ученица лекаря, и во внезапно повисшей тишине ее голос прозвучал достаточно громко, чтобы вся честная компания обратила взоры на них.

Ксантия быстро переводила взгляд с одного на другого. Лысеющий коротышка и брюнет с необычными – тонкими и подкрученными вверх – усами, не сговариваясь, стекли под стол в надежде, что их не заметят. Еврей поднял руки ладонями вверх и что-то забормотал, как будто молился. Юный стражник радостно улыбался. Худощавая старуха смотрела равнодушно и холодно, а римлянин – хищно. В глазах Лидии плескался ужас. Она отмерла первой и спросила резким, неприязненным тоном:

– Что ты тут делаешь? Я думала, вы все еще в Аполлонополе.

– Ты же сама написала, что я должна немедленно вернуться и поговорить с дядей, – голос Глафиры дрогнул. Она явно не ожидала настолько холодного приема.

– Верно, – с досадой согласилась Лидия. – Я и забыла.

– Любезная Лидия! – вклинился римлянин. – Ну кто же так встречает дорогих гостей? Их путь был долгим и изнурительным, они наверняка проголодались. Прошу за стол.

– А ты кто такой? – буркнула девушка.

– Меня зовут Гай Фуфий. Я привез твоей бабушке несколько книг на латыни, – он широко улыбнулся и от этого превратился в злобного хорька. – А твоя спутница, наверное, Ксантия?

Никто не удостоил его ответом, но римлянина это совершенно не смутило. Он продолжал вести себя по-хозяйски, приказал рабам привести еще две клинии и широким жестом предложил вновь прибывшим угощаться.

– Не спорь с ним, – почти не разжимая губ, предупредила Ксантия подругу, уже готовую осадить наглеца. – Ешь и слушай.

Глафира пожала плечами и принялась за еду. После полуголодной недели, в течение которой они питались лишь жареным луком, сыром и сухарями, мясо и мягкие пироги казались божественными. Она уплетала все, что видела на столе, не заботясь об очередности блюд: сладкое, кислое, соленое и перченое, запивая чистой водой.

Ксантия взяла килик с вином, попросила Агерлика передать пшеничную лепешку и поймала его умоляющий взгляд. «Сделай вид, что мы незнакомы», – говорил он. Добряк Солоний вообще чуть не плакал.

Оба были известными мошенниками из Гермополя. Чтобы избежать неминуемой ссылки на рудники, они пообещали стратегу озолотить город за несколько месяцев. Тот согласился, и не пожалел. Благодаря Солонию и Агерлику местный театр приобрел невиданную популярность, путешественники застревали в городе надолго, ожидая финала очередной остросюжетной постановки. Что заставило друзей бросить дела и отправиться в Арсиною через бесконечную пустыню?

А еврей Менаим? Каким образом он завел знакомство с богатой и заносчивой Лидией?

– Я велела привратнику впускать всех, кто постучиться в ворота во время бури, – словно прочитав ее мысли, заявила хозяйка и попыталась изобразить теплую улыбку, но вместо этого вышла кислая гримаса. – Даже царский дворец не закрывается в такую непогоду и привечает путников.

Ксантия хмыкнула. В гостеприимство Лидии верилось еще труднее, чем в отзывчивость Птолемея XII. Единственным человеком, подходящим на роль ее подруги, была старушка с поджатыми губами, подозрительно обнюхивающая персик.

– Это Олимпия, – шепотом пояснила Глафира. – Владелица садов и виноградников. Ее вино считается одним из лучших в Египте.

– Ее управляющего убили заговорщики три месяца назад, верно?

– Да.

– А кто вон тот тип с идиотской улыбкой? – Ксантия кивнула в сторону виновника инцидента с пирогом.

– Джосер-Са.

Стражник походил на могущественного фараона, как верблюжья колючка на лавровый венок. Его глуповатая физиономия искрилась добротой и стремлением угодить, а руки и ноги вели собственную жизнь, плюнув на команды головы. Он то и дело что-нибудь ронял, спотыкался, путал лево и право, толкал стоящих рядом и не попадал в дверные проемы.

– Бедняге постоянно не везло на службе, – продолжала Глафира. – Он успел поработать и писцом, и начальником пожарной команды, и помощником судьи, но его отовсюду выгнали. Тогда дядя взял его к себе в полицию. Сказал, что ему умники не нужны – он сам способен думать за всех.

Краем глаза Ксантия заметила, что римлянин смотрит на них. Он вертел в пальцах золотой перстень и явно подыскивал благоприятный момент или подходящие фразы, чтобы заговорить.

– Лидия сказала, любезные гостьи, – наконец начал он. – Что вы вместе путешествуете по Египту.

– Это так, – кивнула Ксантия.

– И что вы неразлучны, как Лелий и Сципион.

– Тоже верно.

– Что ж, – Гай Фуфий выдавил полуулыбку. – Женщинам простительна такая слабость. Но самодостаточному мужчине дружба ни к чему. Среди нас витает дух соперничества: каждый борется за лучшее место в мире и употребляет для этой великой цели все доступные средства.

Глафира медленно подняла на него глаза, презрительно изучила объект, словно он был шелушащимся пятном на здоровом теле, и изрекла, игнорируя упреждающий тычок в спину:

– «Я же могу вам только посоветовать предпочитать дружбу всем делам, ведь нет ничего до такой степени свойственного человеческой природе, до такой степени подобающего как в счастье, так и в несчастье» – не ваш ли Цицерон так сказал?

Римлянин злобно зыркнул на нее и не сразу нашелся с ответом, но спустя мгновение устало махнул рукой и лениво обронил:

– Не люблю философию. Она запутывает самые простые вещи. Признаться, я даже не дочитал Платоново «Государство» – меня клонит в сон с первых строк, где Сократ спорит о справедливости и, в конце концов, вообще заявляет, что она не нужна. Я готов повторить вслед за Фрисимахом: «Говори ясно и точно, я и слушать не стану, если ты будешь болтать такой вздор».

Глафира, кажется, не могла поверить, что видит перед собой образец столь чистейшей глупости: ее лицо удивленно вытянулось, голубые глаза округлились.

– Но ведь это же просто литературный прием! Если бы ты дочитал первую книгу – а она не такая уж большая – то знал бы, что вопрос справедливости полностью решен, и ей дано самое четкое определение.

– Я и без Платона обойдусь, – самодовольно провозгласил Фуфий. – Греки привыкли во всем полагаться на философов, но я римлянин. А вы двое и вовсе варварки, не так ли? Вам должны помогать инстинкты, а не ум.

Гости за столом притихли. Ксантия поняла, что римлянин хотел направить беседу в какое-то полезное для себя русло, но из-за природной злобности и непомерного самомнения завел ее в тупик и опустился до оскорблений.

– Я иду спать, – громко объявила Глафира, вставая из-за стола и вымывая руки в тазу. – Бабушка, тебе стоило пригласить путешественников греков. Римляне невозможно скучны.

Ксантия тоже поднялась и направилась вслед за подругой, но потом щелкнула пальцами, будто что-то вспомнила, обернулась и сказала:

– Прими совет, Гай Фуфий. Охотник не должен гоняться за всей дичью сразу, если не хочет остаться на краю леса со вспоротым брюхом.

Глава 3. Утопленник

Как приятно вновь оказаться дома после долгого путешествия! Глафира распахнула дверь своей спальни и с удовлетворением отметила, что она осталась прежней: кровать застелена тонким покрывалом из голубой шерсти, на маленьком столике уютно горит лампа, на глиняных полках выстроились статуэтки – десять разноцветных керамических овечек с умильными мордочками и одна белая лошадь, взвившаяся на дыбы.

Игрушки делал почтенный Теол из гончарного квартала – добрейший старик, оставшийся в душе ребенком. Он всегда знал, что нравится детям, и предлагал настоящие сокровища: эмалевых куколок, обитающих в собственных домах, целые армии солдат, вооруженных мечами и копьями, маленькую посуду и животных. Глафире запомнилось семейство верблюдов: превосходные фигурки, покрытые нежно-песочной глазурью, а вместо глаз вставлены камешки темной яшмы. Она целую неделю уговаривала бабушку их купить, а когда, наконец, убедила, верблюдов не оказалось в лавке – они достались девочке с более сговорчивыми родителями.

Зато овечек, которых Теол выставлял на продажу раз в год в честь фестиваля бога Себека, неизменно получала Глафира. Все они были разными: одна держала во рту цветок клевера, другая щипала травку на амазонитовом лугу, третья дремала, подогнув под себя ножки. Девушка осторожно провела пальцем по гладкому бочку с нарисованной шерстью и улыбнулась.

– Я протирала их от пыли каждый день, – гордо заявила рабыня, материализуясь на пороге с длинной хлопковой простыней в руке. – Ни одной не разбила!

– Спасибо. Они много значат для меня.

Глафира прошла в ванную, сбросила на пол грязную одежду и с наслаждением погрузилась в горячую воду. Две рабыни прислуживали ей – одна скребла спину пастой из меда и воска, другая поливала волосы из глиняного кувшина.

– Только посмотри, во что превратились твои прекрасные локоны! – поцокала языком сирийка. – Путешествия слишком изнурительны для юных девушек.

– Какой синяк на плече! – подхватила нубийка. – Если бы у меня была такая тонкая и нежная кожа, я бы ее берегла.

Глафира прикрыла глаза и пробормотала:

– Некоторые философы утверждают, что лишения закаляют характер.

– Ой, в нашем городе недавно такой появился! – вспомнила сирийка. – Книсс Залийский. Каждый день болтает на рыночной площади: говорит, что бедность – это благословение. Пока я покупаю специи в лавке, он успевает набрать у прохожих две пригоршни серебра и медяков без счета.

Глафира хихикнула, но поддерживать разговор у нее не хватило сил. Она почти задремала под мерный плеск воды и жужжание рабынь, и вдруг откуда-то сверху раздался нечеловеческий крик:

– На помощь!

***

Ксантию поселили в комнате Согена – младшего сына Лидии. Он не успел добраться домой до бури и остался в канцелярии. Взору девушки предстала узкая кровать, заваленная подушками, медная подставка в виде павлина, весь хвост которого утыкан свитками, напольный светильник, широкий письменный стол и запертый римский сундук из темного дерева. Окна по случаю вихря затянули плотными гобеленами, но ветер все равно проникал сквозь ткань, вопя, как рог перед битвой:

– У-о-о-о! У-о-о-о!

Ксантия положила на крышку сундука ножны с мечом, села на пол, застланный львиной шкурой, и расшнуровала обувь. В сапоги набился песок, но ноги не пострадали – большая удача, если учесть, какой путь они сегодня проделали.

Она встала и принялась снимать кожаную кирасу, когда дверь тихо приоткрылась, и в щель просунулась чья-то голова.

– Чего тебе? – рявкнула Ксантия, не успев рассмотреть, кто ее побеспокоил.

– Я пришла помочь госпоже искупаться, – пискнул тонкий голосок.

– Спасибо, – смягчилась брюнетка. – Не нужно, я сама справлюсь.

Рабыня нерешительно помялась на пороге, потом все-таки протиснулась внутрь, держа на вытянутых руках тонкий синий хитон из мягкого хлопка.

– Зачем это? – подняла бровь Ксантия.

– Чтобы ты могла переодеться, пока я постираю твои вещи, – пояснила служанка. – Ванна уже готова, идем, я покажу.

Она почтительно поклонилась и распахнула вторую дверь. За ней стояла вместительная терракотовая купель, к которой вела узкая труба, заткнутая странной пробкой с шарообразным кончиком. Рабыня толкнула его – полилась вода, отпустила – поток прекратился.

– Наверху у нас бассейн, там вода собирается, прогревается и спускается сюда. Покойный хозяин, когда строил дом, позвал лучших архитекторов и мастеров. Ты уверена, что я не нужна тебе? Такие длинные волосы сложно отмыть в одиночку.

– Я справлюсь, – повторила Ксантия, и служанка удалилась, заботливо оставив горшочек с медовой пастой.

Девушка разделась и села в ванну, чувствуя, как расслабляются усталые мышцы. Неплохо, наверное, иметь собственное жилище и вести размеренный образ жизни: завтрак с утра, прогулка по саду в полдень, мелкие дела, купание, ужин и сон в уютной, привычной постели. Она усмехнулась: не прошло бы и недели, как ей бы все это осточертело.

До того, как меня заманили в ловушку и казнили, я собиралась в Египет: хотела посмотреть пирамиды и Мусейон, отдохнуть от приключений и опасностей. И вот, я здесь. Благодаря Немиру. Он не просто вывел меня из царства мертвых, но и позаботился о моих желаниях. Почему? И можно ли ему доверять?

Она нахмурилась. Владыка мечей был существом эгоистичным и бездушным. Когда он говорил, что ценит ее, как лучшего из своих воинов, это было чистейшей правдой. Но потом… Ксантия вспомнила его лицо в бело-голубой вспышке молнии: растерянное и бледное.

– Я люблю тебя, – сказал он почти шепотом, а потом громче и увереннее. – Да, я люблю тебя.

Девушка раздраженно мотнула головой, отгоняя видение. Спас ее Владыка мечей или нет – не имеет значения. Он не из тех, кто способен испытывать чувства, хоть отдаленно похожие на любовь.

В трубе загудела вода, издалека послышался плеск, бульканье, а потом крик:

– На помощь! Умоляю, кто-нибудь!

***

Джосер-Са высунул голову в коридор и тревожно огляделся по сторонам – никого. Он видел, как римлянин прошлепал к ванной (на втором этаже, предназначенном для гостей, она была одна) и кликнул вольноотпущенника, но все равно боялся, как бы Гай Фуфий не вернулся за чем-нибудь. Стражник вздохнул, собираясь с мыслями, и храбро шагнул вперед. На стук никто не открыл, он приободрился и юркнул в спальню.

Бросив быстрый взгляд на письменный стол, он заметил на нем несколько чистых свитков и письменные принадлежности.

– Господин Соген говорил, что поиски надо начинать с сундуков и кровати – самое важное прячут там, – пробормотал Джосер-Са и взялся потрошить дорожные узлы.

В них он обнаружил новенькие хитоны из тонкого хлопка, кожаные сандалии, украшенные серебром, баночки с притираниями и розовое масло. А где же письма? Стражник залез под кровать и пошарил в пыли – пусто. Он подался назад и понял, что голова застряла, придавленная боковой планкой.

– Да что же это такое!

Джосер дернулся изо всех сил и чуть не зарыдал от боли – ухо свернулось трубочкой и оказалось между твердым черепом и не менее жесткой деревяшкой. Кровать относительно легкая, к полу не прибита, ее можно перевернуть, но тогда грохот соберет здесь всех обитателей дома, включая Гая Фуфия. Ох, не зря тетушка говорила, что боги невзлюбили Джосера с колыбели: вечно с ним приключается какое-то несчастье.