В театре она слегка оторопела от обилия красок и шума. Муж беспрестанно, завидев кого-нибудь из знакомых, представлял ее, испытывая плохо скрываемую гордость. Знакомые же испытывали плохо скрываемое недоумение, каким образом разночинец (или вовсе купец?) Крисницкий умудрился сочетаться узами с девушкой старинного дворянского рода. Она, понятное дело, опутана этим скандалом, связанным с недостойным поведением ее матушки, да и дядюшка, чего греха таить, хорош, хоть и защищал честь семьи… Но ведь не бесприданница, и лицом вышла. Не понять им никогда этого Крисницкого! Умеет опутывать людей, с этим не поспоришь. Впрочем, никто и не собирался. Вечер был слишком хорош, чтобы не наслаждаться им, отдавшись в парализующую волю власть роскоши, сознания собственной значимости и хорошей музыки. Разве не за этим они пожаловали на этот праздник жизни?
Тоня не была тщеславна, но сейчас находилась в опьянении происходящим. В жизни появилось приятное разнообразие, только и всего. Поразительно, что предчувствие события всегда оказывалось ужаснее и сильнее, чем впечатления от реальности.
Крисницкие медленно продвигались к своим местам, давая щедрую возможность всем, кто еще не удосужился взглянуть на них у входа, как следует рассмотреть молодоженов и сделать соответствующие выводы. Вежливо засмеявшись шутке какой-то грузной графини, Крисницкий поднял напомаженную голову с гладко зачесанными назад еще не начинающими редеть волосами и приметил Марианну, неприкаянно стоящую на балконе. Несколько мгновений он стоял в нерешительности, понимая, что не приветствовать хорошую знакомую будет грубо. Лоб его прорезала не по годам глубокая морщина. Тоня вмиг из безобидной девочки превратилась в угрозу. Или Марианна стала опасной? А, впрочем, обе все равно узнают обо всем до мелочей, насплетничают ведь добрые люди! Нет, не стоит сегодня. Слишком мало времени прошло с момента объяснения. Крисницкий сглотнул. Не в силах он назвать это, как должно, «разрывом»! Верит, что ничего не решено.
Декольте Марианны было вырезано слишком низко. Всем своим совершенством она отрешенно и изящно вперилась локтями в перила. Крисницкий не мог отогнать эту картину от мысленного взора.
– Душа моя, надобно нам пожелать доброго здравия еще нескольким людям, – прошептал он, наклонившись к жене и ощущая тонкий и отчего-то знакомый аромат, поднимающийся от ее нагретой кожи. Удивительно, она без шали и с такими открытыми плечами, а не мерзнет!
– Прошу вас, давайте дождемся антракта, я уже утомилась, – умоляюще взглянув на него, в тон ответила Тоня, поеживаясь.
«Нет, все-таки мерзнет, – расстроился Крисницкий. – Убить мало Игната!»
Согласившись, он усадил супругу и приготовился слушать крайне скучное, по его не одинокому мнению, зрелище, и всеми силами пытаться не задремать. Впрочем, иногда певцы поднимают такой рев, что это практически невозможно… И понять бы еще, что они пытаются выразить. Хотя этот вечер соприкосновения с прекрасным, по-видимому, не будет столь же удручающ, как все прочие, поскольку прекрасное сидело в мягком кресле рядом и наивно хлопало темными ресницами, вертясь в разные стороны и сминая поднимающееся пузырем вокруг ножек платье.
Углубившись в сиденье и подперев кулаком подбородок, Крисницкий предался безрадостным мыслям о том, что будет, если рабочие взбунтуются, заболеют или решат вернуться в деревню, к истокам, коли отменят-таки крепостное право. Это сейчас большинство из них – беглые, а если и власть станет на их сторону? Несправедливо потерять все, что годами создавал таким трудом, отказываясь от семьи и дружбы… Впрочем, к чему обманывать себя?
Не к дружбе и семье он беспощадно карабкался эти годы. И вдруг ему стало мучительно дышать, а в желудке, словно тошнота, поднялась волна. Ведь он умрет раньше этой девчонки. Умрет, и что отдаст вечности? Следующие поколения и думать забудут, кто был Крисницкий, самодовольно взирающий на них с мастерски написанного портрета, если им повезет попасть в его особняк. А жена, беззубая старуха, ответит им: «Этот дурак гнался за богатством, а достигнув его, захирел, поскольку не знал, что предпринять дальше и какой смысл во всем его существовании». До сего момента его поддерживала Марианна, но, кто знает, быть может, все в прошлом. Кто был тот представительного вида хлыщ, снующий возле нее на балконе? Он, кажется, принес ей программку?
Крисницкого кольнула ревность. Он нетерпеливо покосился на сцену и фыркнул. Тоня с удивлением и немым укором глянула на него, но рассудила, что узнать причуды и темные стороны мужа времени у нее будет предостаточно, а вот выяснить, мальчик ли исполняет партию Вани (голос так тонок!) иной возможности не представится. Неприятно будет вспоминать этот промах и досадовать на то, что Мишель (в мыслях она звала мужа именно так, а в непосредственном обращении предпочитала вовсе уходить от имени, считая «Мишеля» неподобающим его возрасту и положению, а «Михаила Семеновича» высокомерным) не вовремя начал вести себя глупо. От отца она наслышана была о его странностях и мудро решила не афишировать свою осведомленность, пока не станет невмоготу.
Эта девочка несмотря на свою угловатость во взглядах и полное отсутствие опыта предугадывала последствия того или иного шага и, подозревая, как рассмешила бы собравшихся, чувствовала себя умудренной и всесильной, всерьез полагая, что мужа тревожить по пустякам не стоит. Впрочем, быть может, как раз она, а не все собравшиеся, считающие себя столпами, только и умела жить, получая от каждого дня искреннее удовольствие и без страха, а даже с каким-то сладостным трепетом ожидая от будущего больших свершений. Быть может, кому-то показалось забавным, с каким спокойствием юная девушка (ведь все убеждены, что опыт и мудрость могут прийти только с возрастом, а в молодости вести себя осмысленно неестественно и смешно), держала себя рядом с человеком почти вдвое старше ее. Но, кто знает, не лучше ли на заре жизни проявить благоразумие и, пусть это нелепо при желании открыть мир заново, учиться мудрости, не повторяя ошибок других, чем потом собирать осколки и в немой тоске гадать, где треснуло счастье?
В перерыве Крисницкий, терзаясь не слишком приятными думами, прихватил Тоню за локоть и бросился искать Марианну.
Она, словно статуя в современной интерпретации, стояла у окна и зачарованно смотрела на черную улицу. Временами по пустым мостовым прокатывалась, грохоча, карета, изредка пробегал посыльный мальчишка с поручением. Марианна замедленно размышляла, с какой странностью переплетаются человеческие судьбы и как красочно разгораются огоньки под ловкой рукой фонарщика. В голове ее проносились сумбурные не связанные обрывки мыслей, чувств и фраз, лишая ощущения времени и принося странное, спокойное облегчение натруженным думам. Она не была несчастна, не завидовала, зная, что Он здесь с молодой женой, а та поистине хороша в светлом платье, пусть и выглядит напуганной. Нет, Марианна испытывала недоумение и легкую жалость, граничащую с тоской, потому что нигде не чувствовала себя в кругу любящих друзей. Возможно, она сама препятствовала этому какой-то своей внутренней преградой перед живыми существами, ведь везде и всегда, даже в амплуа нарушающей приличия актрисы возможно отыскать таких же, как сама, вольнодумцев. Но она была слишком пассивна для того, чтобы ревностно звать там, где их, возможно, и не было, и не будет. Не всем везло с окружением… Коллеги по театру считали Веденину заносчивой и медлительной, немало завидуя ее успехам, сама она считала их кричащими, хоть и признавала, что кое-кто из них, наиболее самовлюбленные, талантливы и многое могут сказать языком жеста и мимики. Но… Все не то! Она рвется к идеалу и понимает при этом, что никто никогда не сможет даже приблизиться к нему. Те, кто растворяется в служении людям, теряют личность и становятся безликими орудиями чужих или своих идей. Куда ее занесли раздумья? Марианна невесело усмехнулась и повернулась к лениво бредущему потоку зрителей, обсуждающих творение Глинки и удачно обходя все, что хоть отдаленно походило на анализ или порицание.
Жизнь никогда не казалась Марианне бесконечной чредой меланхолии или безудержной радости. Даже счастье, которое она урывками получала, оказывалось быстротечным. Веденина соглашалась с Пушкиным в том, что это только несколько мгновений, которые придают жизни смысл. Если человек не счастлив ни на йоту, ни на миг, его существование ничем не оправдано. После нескольких дней, проведенных вместе в разъездах или в ограждающих стенах, Марианна, расставаясь с Крисницким, чувствовала едва ли не облегчение. Она не понимала, откуда это возникало и куда в результате уходило, ведь все равно скучала и ликовала, когда Михаил вновь оказывался рядом. Он отравлял ее существование благополучием, безудержностью, легкостью к тому, что так пугало ее – мнению окружающих, хоть она и старалась обуздать это или замаскировать за свободой взглядов, делал ее личный мир неуютным.
Обычно, в лучшие времена, когда не предполагала, что настолько завязнет в чувствах, Марианна смеялась, беспечно приподнимая голову, спорила с мужчинами о назначении женщин в искусстве и жизни, коллекционировала подарки поклонников, никого не обнадеживая, и жила, творила… Что же теперь, неужели она, как и все человечество, заразилась болезнью? Для нее навсегда осталось загадкой, как Крисницкий сумел так глубоко впасть в душу и склонить к тому, что считалось вопиющим в законах знати. И она совсем не могла сказать, что ей это нравилась. С самого начала, как теперь казалось, она знала, что у них нет будущего, почему же еще тогда не распутала узел? Да, ей было отрадно с ним – лучше, чем с любым другим человеком, но разве этого достаточно для того, чтобы испытывать потом всю эту боль?
Она вовремя встряхнула оцепенение, поскольку заметила Сергея Лиговского, неуклюже направляющегося в ее сторону. Марианна была расположена к этому широкому большому человеку, поскольку чувствовала в нем что-то родное, стихийное. Обнаженную искренность, которую он даже не имел лукавства скрывать. Многие, впрочем, путали ее с удальством и едва ли не распутством, но Марианна понимала, насколько опасно мыслить так, как это делает большинство, поддаваясь предубеждению. Зачастую в детстве, наслушавшись мнений матери о господах, посещавших их дом, она недоумевала, отчего все так и почему эти чудесные обходительные люди кажутся матери недостойными. Повзрослев, Веденина поняла, из чего мать составляла свое видение и начала разделять его, ведь ей открылись многие закрытые по молодости двери. Но до сих пор она опасалась судить строго, испытывая при позывах к подобным мнениям почти отвращение. Поэтому никогда не была своей среди тех, чье основное занятие состояло в становлении себя выше окружающих путем завуалированного обсуждения всех, кто по каким-то параметрам не дотягивал до того, чтобы называться равным.
И с Лиговским ее познакомил Крисницкий… Марианна дернулась, пытаясь отогнать неприятную мысль. В последнее время она словно лишена самостоятельности и пространства для поисков себя. Она заточена в прошлом, вспоминая, что любил Михаил, как реагировал на то-то, почему не терпел того-то. А еще говорят, что роман способен принести вдохновение. Вздор! Все, все воспоминания за тот год, что длятся их отношения, связаны с ним. И даже знакомством с этим замечательным человеком она обязана любовнику!
– Марианна Анатольевна, вы божественны! – произнес Лиговской сиплым голосом, засмотревшись на безупречные изгибы ее скул. Без налета изящества и самоуверенности, что всегда веселило Марианну и позволяло в какой-то мере испытывать к Сергею частую у женщин снисходительную привязанность и желание оберегать безнадежного ребенка.
Растерянной и мечущейся она казалась патриархальной натуре Лиговского даже притягательнее, чем во времена былой славы самой очаровательной, пусть и ускользающей актрисы. В воображении Лиговского вообще не уживался факт, что она – актерка. Это, по его мнению, были ущербные создания с непременными ужимками, которые переносили со сцены (какая безвкусица – так кричать и жеманничать, разве в обычной жизни люди ведут себя подобным образом?) грязь и распространяли по земле, как чуму. Но эта женщина стала обнадеживающим исключением, и он восхищался ей, ее пластикой и речами безмерно.
– Сергей Васильевич, поверьте мне, вы первый человек, в устах которого эта фраза не звучит заученно, – с пряной улыбкой ответила Марианна, сдержанно поводя плечами.
Ее всегда удивляло, почему мужчины охотятся на нее, ведь она не кокетничает и не ищет покровителей. Наверное, виной всему репутация актрисы, ведь их считают доступными. А разве не так? Марианна снова подняла плечи для вздоха.
Лиговской заметил печаль, с которой она ответила, и опустил голову. Его щеки с изрядным румянцем, который бывает у молодых людей, когда они только-только входят с холода, сокрушенно опустились.
– Вам нехорошо здесь? – участливо спросил он.
– Мне везде нехорошо… – ответила Марианна, без всякого умысла посмотрев на собеседника жалобно и в то же время независимо, словно прося о помощи, но давая понять, что не допустит унижения.
Почему вдруг разоткровенничалась с ним, что побудило ее, Марианна не понимала. Ее ведь даже не удивило то, что он угадал ее думы. Ей показалось только, что он без снисходительного злорадства, презрения или морализаторства смотрит прямо в глаза, едва заметно кивая в такт ее словам. «Хороший человек, – подумала она, опуская веки, как перед желанным сном. – И почему Миша считает его опасным?» Почему-то она, почти не изучая характер и повадки Лиговского, поняла, что может рассказать ему то, что камнем тянет, и не получит в ответ осуждение и насмешку. Бывает, есть люди, держащие на расстоянии, любезные, но холодные. С ними приятно потолковать об отвлеченном, но души выворачивать и в голову не придет. Бывает же, как сейчас, неуловимая интуитивная тяга.
Лиговскому эта красавица, которую многие золотовладельцы жаждали видеть украшением своих салонов и спален, прежде цветущая и неуловимая, показалась изнуренной. Он догадывался о причине столь резкой перемены, но тактично молчал.
– Марианна Анатольевна, – прервал их знакомый голос, правда, на этот раз без самодовольства, – позвольте представить вам мою жену.
Марианна быстро повернулась и лицом к лицу столкнулась с Антониной.
12
Госпожа Крисницкая едва не охнула, восхищенно исследуя черты нежданной знакомой. Чуть смугловатая чистая кожа с небольшой родинкой на щеке. Волосы цвета меда, вроде бы, почти рыжие (при таком освещении не разберешь) изящно посажены на высокий гордый лоб. Нос вполне приличный для таких пропорций, не маленький и тоненький, но ей подходит. Волевые пухлые, но не огромные губы. Мудрый, даже всезнающий, но не всепоглощающе добрый, как у старых женщин, проделавших достойный путь, а пронзительный свет выразительных голубых глаз. Тонкие плавные линии исполненного достоинства лица, осведомленные, что все это красиво и нравится другим. И в то же время… Как будто она и не счастлива, что родилась такой, или, по крайней мере, не считает это главным достижением жизни! Впрочем, догадки относительно того, что Марианна чем-то недовольна, родились в Тоне намного позже. Пока что она оглядывала актрису с немым одобрением. Профессия Ведениной щекотала фантазию, ведь Тоня пока не видела живых служительниц Мельпомены так близко. Интересно, правда ли, что мужчины из приличных семейств не берут их в жены? Ну, тогда они просто сумасшедшие! Как Марианна изящна, тиха и… Замкнута, к несчастью. Ничем не волнуется ее грудь, как будто ветер недовольства или сомнения не касается совершенства.
В головке Тони не укладывалась жужжащая мысль, почему. Почему все не иначе, почему в окружающих людях столько условностей и ограничений. Почему, если им нравится эта поэтичная молодая женщина, они не спешат записывать ее в круг избранных, но охотно исследуют, точно заморский цветок.
– Поздравляю вас, Михаил Семенович, ваша жена – удачное приобретение, – произнесла Марианна приличествующую случаю фразу, бесстрастно глядя на Крисницкого, беззастенчиво любующегося ей и начисто забывшего о жене, опершейся на его руку и перебрасывающейся общими фразами с Лиговским.
Им было о чем потолковать, ведь Сергей Васильевич знал воспитанницу друга с пеленок, но возрастной рубеж и неразговорчивость Лиговского заставляли Тоню чувствовать себя неловко.
Услышав о «приобретении», Крисницкий нахмурился, но конфликтовать не посчитал возможным и поспешил вставить в нить разговора что-то об опере.
– Глинка не так уж хорош, если отбросить мишуру, связанную с его первооткрывательством.
И прочее в том же оригинальном роде. Уж в чем, а в заезженности формулировок Михаила невозможно было упрекнуть.
Марианна не пыталась, как хищник, зорко следить за каждым промахом соперницы, хотя заметила, что та с интересом слушает мужа, но не открывает восхищенно рот, впитывая и одобряя каждое его слово. Это показалось удивительным и даже похвальным, потому что сама она частенько оказывалась на крючке распространений тех, кого считала мудрецами. «Естественно, по-моему, юной девушке благоговеть перед взрослым мужем, если он хорош собой и самодостаточен», – мелькнуло в голове Марианны. Смутные надежды Ведениной относительно несостоятельности молодой жены рушились, а она лишь апатично взирала на это, не чувствуя даже злости. Да, потом, в одиночестве, она будет передумывать эту сцену, сотни раз возвращаясь к диалогу и досадовать, что не вставила приличествующую случаю реплику. А пока она играла роль.
Тоня обратилась к Марианне и сказала что-то сбивчивое, та улыбнулась и, пробормотав вежливый ответ, вновь отстранилась, стараясь не утерять учтивость.
Антонина, понимая, что в данный момент превыше всего поставила бы возможность ближе сойтись с этой удивительной особой, ни на секунду не задумалась, почему муж не спешит возвращаться на места, хоть и боится простуды. И отчего Лиговской так странно смотрит на всех, и, пытаясь шутить, следит за Крисницким, словно не прочь разорвать его в клочья при малейшем промахе? Он, конечно, старался контролировать себя, но Тоня с женской наблюдательностью уловила еле сдерживаемое, стихийное во взгляде честных русских глаз. Неверное, их дела не идут на лад, вот и злятся друг на друга.
Крисницкий с удивлением ловил на себе взор исподлобья и вернулся к старой мысли, что пора кончать соприкосновения с Лиговским. Он, понятно, делец до мозга костей, талантище, но претят уже эти его буйства и… Что за манера всегда резать правду в глаза?! Он так не одну удачную сделку провалил. Не нравятся, мол, чьи-нибудь лживые глазки или то, как новый заказчик пытается отречься от участия в темной авантюре. Если что-то не по Лиговскому, страдают обычно все вокруг. Несносный человек!
Федотов часто с тайным почтением, прикрываемым благосклонным дружелюбием, именовал Лиговского «мужиком», почитая за единственного друга. Пришло время, Тоня поняла, что имел в виду отец. Да, чистейший мужик, неотесанный, душа нараспашку, мысли бушуют, а не вяло тянутся, как в тех, кто частенько прячет их в бездну подсознания. Не чета выдержанному в цельном стиле Мишелю. Лиговской ведь содействовал ее свадьбе. Тоня не могла сказать, что осталась довольна непрозрачным способом, которым мужчины пришли к удобному для них соглашению. Тайные уловки и сговор открылись ей гораздо позже, чем пришли в голову отцу и его другу. Она просто была поставлена перед фактом!
Тоня махнула головой и, созерцая, как толпа сочится обратно в зал, вежливо напомнила собравшимся, что скоро представление продолжится.
Крисницкий, заметно повеселевший, подал одну руку жене, другую Марианне и прошествовал в зал, осыпая то одну, то другую фонтаном комплементов. Тоня не испытала толчок в сердце, не охнула, не подалась вперед, чересчур рьяно обмахиваясь веером. В общем-то, ее гораздо больше занимал выход в свет и боязнь сделать что-то не по канону. А муж… Что сделаешь, эти мужчины всегда занимаются не тем, чем нужно. Если ему нравится находиться подле прекрасной женщины (кому это может быть неприятно?), это его право.
Марианна не выглядела довольной, покидая Лиговского, свирепо оставшегося у окна, но покорилась. С задумчивым бешенством он смотрел туда, куда несколько минут назад окунулась женщина, вклинившаяся в его разум и бушующая там несколько месяцев.
Крисницкий открыл Марианне любовь во всепоглощающем смысле этого слова, она знала это и была благодарна новому чувственному миру, познанному ей благодаря ему, преисполнялась тайной значимости оттого, что посвящена во все теперь, что нет для нее белых пятен. Теперь она понимала, как естественно, что этот восхитительный мужчина, лучший из лучших, делает то же самое со своей женой, и ревновала совсем безжизненно, отступая перед неизбежным, стихийным, втайне преклоняясь перед естественностью всего сущего. Одних порывов тела было бесконечно мало для достижения гармонии…
С усталой размякшей Тоней Крисницкий вышел на свежесть петербургской ночи и побрел вдоль заставленных светлыми двухэтажными домами улиц. Тоня, утомившись, попросилась в карету после уговоров мужа. Марианна, не помня себя и топоча легковесными туфельками по чистым улицам центра города Петра, догоняла его, то останавливаясь, то воодушевляясь свежестью вечера и оседающим солнцем в переливах рассеявшихся в розовом киселе неба облаков. Задыхаясь от бега и волнения, от неверия, что решилась на это, она догнала его, и, чувствуя что-то отравляюще шевелящееся в желудке, обняла его мощную спину на безликой остывающей улице. Дрожа от возбуждения и страха, она припала к нему, благодарному и размягченному.
***
Тоня сама пришла в спальню Крисницкого в ту ночь. Он выиграл соблазнение собственной жены, не прилагая к этому особенных усилий, не делая ничего, что проворачивал обычно в дворянском кругу. Не учел только, что восприимчивая Тоня все чувствовала острее, чем умудренные и почти поголовно прошедшие через несчастливый брак барыни. Резкость напугала бы ее и откинула еще дальше, чем они были вначале.
Он обнял ее так, как обнимал уже много раз, но было в этом что-то новое. Теплое дыхание исследовало ее кожу, а шершавый подбородок щекотал гладкую щеку. Надвигающееся, необратимое, что нет уже ни сил, ни желания оттолкнуть, охватывало разум. По шее дрожащей волной разливались поцелуи его прикосновений. Она была оглушена тем, что чувствовала, но не думала убегать. Это было сродни игре, где самый стойкий получит вознаграждение.
