Спящий мир

А ещё Лиле читала: библиотека замка сгорела, но в комнатах сохранилось немало книжных шкафов с самой разной литературой. Лиле обнаружила научные книги, теории братства, труды по исследованию предсказаний духов о мире грёз и Живой земле. Научные книги написаны были сложно, и Лиле больше притягивали сказки и выдуманные романы о героях и приключениях.

Здесь, вдали от войны и цивилизации, времена года ещё сменяли друг друга, и осень наряжала сухонькие рябины в расшитые красным золотом варежки, а листву карликовых берёз – в цыплячьи перья. Это было ярко, но Лиле удручал конец лета. Последний вздох природы – так она чувствовала приход осени, прекрасный, но всё равно последний. Всё чаще серые ветра приносили тучи с дождями, пахнущими металлом и ртутью, заставлявшие жителей замка прятаться под крышей.

Не желая поддаваться тоске, Лиле воображала себя отважным рыцарем Ронселаром, про которого на днях прочитала сказку, и сражалась с его противником, вооружившись копьём, которое некогда было остриём кованого забора. Сэр Ронселар храбро бился с пришедшим за принцессой Эленией наёмным убийцей Фергюсом, который уворачивался от него и легко взлетал вверх едва ли не по стенам. Хитрым и ловкий Фергюс нравился Лиле чуть ли не больше самого Ронселара, но вообразить себя злодеем девочка не решилась, поэтому воевала с Фергюсом по всем правилам благородного рыцарства.

– Сдавайся, Фергюс, – потребовала она, обнаружив противника за шторой, но Фергюс не показался.

Тогда сэр Ронселар поразил наёмника прямо сквозь ткань. Копьё зацепилось за штору, и когда Лиле дёрнула его на себя, потащило за собой всю конструкцию вместе с прогнившей гардиной. Торжественно, словно в театре, занавес обрушился на Лиле, взметнув столетнюю пыль. Хохоча и размахивая копьём, девочка выбралась из-под штор и обнаружила, что Фергюс потешался над ней, прячась за занавесью соседнего стрельчатого окна.

Сэр Ронселар, разгневанный дерзостью врага, накинул на плечи багряный плащ-гардину и взобрался на окно вслед за Фергюсом. Одним прицельным ударом Ронселар пришпилил Фергюса к стене и, обессиленный, рухнул на подоконник.

Прислонившись лбом к стеклу, Лиле заметила, как некое насекомое пикирует сверху на тоненькой ниточке. Название насекомого отдавалось какими-то болезненными воспоминаниями, связанными с войной, боевыми машинами-роботами и принадлежавшими Лиэлетар, а не Лиле. Поэтому, не желая вспоминать имя этого создания, девочка мигом позвала его Вэнси. Но Вэнси не захотел знакомиться и, перебирая восьмью ножками, устремился в угол, где располагались его хитросплетённые сети.

Странные звуки привлекли внимание Лиле, и она насторожилась в своём укрытии на окне, за шторой.

– Нет, брат Вальди. – Лиле узнала насмешливый голос Азовки.

– Да почему? Сколько можно играться со мной? Мы могли бы пожениться и…

Азовка засмеялась как-то злорадно:

– Не могли бы! К чему мне это?

– Но зачем ты продолжаешь встречи? Не хочешь быть моей, тогда к чему всё?

Лиле почудилось, что она услышала звуки борьбы, затем хлёсткий шлепок, и потянулась приоткрыть край занавеса. От движения тяжёлый плащ, надетый ещё сэром Ронселаром, соскользнул с плеча и потянул её вниз. Чтобы не упасть, Лиле схватилась за висящую штору, но и та оказалась не крепче предыдущей, и девочка обрушилась с подоконника вместе со шторой и тяжелым плащом.

Под ругань и звук чьих-то поспешно удаляющихся шагов ошеломленная Лиле выбралась из завалов и поняла, что левая кисть её неестественно вывернулась.

– Подглядываешь, окаянная, вот тебе и наказание, – прошипела Азовка, присаживаясь перед ней и морща по-кошачьи широкий нос.

Лиле предпочла бы компанию брата Вальди, но смолчала, покачиваясь и баюкая руку. Испуг от падения прошёл, и постепенно начала ощущаться боль.

– Что, подвернула? – презрительно спросила Азовка. – Жаль, что не шею.

И рванула Лиле за воротник, поднимая на ноги. Девочка тихо хныкала и жалела свою руку, которая, верно, никогда уже не будет выглядеть, как прежде, но ей ничего не оставалось, кроме как тащиться за Азовкой, которая всей напряжённой спиной и опущенными рогами выражала раздражение.

Замок принадлежал одному из членов братства и, наполовину разрушенный, выглядел нежилым, что защищало его от обоих государств: властям овейн и людей неинтересны были старые развалины на далёких приграничных территориях. Тем временем замок служил миротворцам уже больше двадцати лет; многие коридоры его превратились в руины, и идти по ним было довольно тяжело. Азовка перешагивала через обрушившиеся потолочные балки, под которыми Лиле приходилось переползать, и делать это без помощи рук было гораздо сложнее. Однако боль притупилась, и, едва почувствовав облегчение, девочка спросила:

– Куда ведёшь меня?

– К Море. – Азовка дёрнула Лиле за непострадавшую руку, вынуждая ускориться.

Лиле стиснула зубы, сетуя лишь на то, что свалилась именно на сестру Азовку. Почему бы ей не рухнуть хотя бы на ту же Мору? Однако представить, чтобы сестра Мора целовалась с кем-нибудь по углам замка, было невозможно.

– А почему ты его отвергла? Кажется, брат Вальди влюблён в тебя.

– И? За каждого влюблённого теперь замуж, что ли? Меня и так всё устраивает. – Но тут сестра оглянулась на Лиле и с сочувствием добавила: – Хотя не слушай меня, если в тебя влюбится какой-то сумасшедший, не упускай свой шанс, другого уже не будет.

– Это ещё почему?

– Ты же ненормальная, удивлюсь, если хоть кто-то на тебя поведётся.

Лиле втянула ноздрями воздух и, вырвав правую руку из пальцев Азовки, бросилась бежать по коридору в противоположную сторону.

***

Качаться с одной рукой оказалась неудобно, и Лиле училась вовсе не держаться за цепи. Девочке из рода людей нельзя было лечиться в больницах овейн, а к людям её никто не повёз, поэтому понадеявшись на медицинские познания Моры, ей вправили руку и наложили тугую повязку, которую подвесили на шею.

– О чём мечтаешь? – Елена вышла из-за кустов, сбросивших после кислотного дождя последние листья.

– Сестра! – взвизгнула Лиле и неловко попыталась сползти с качелей, тормозя одной ногой и локтями цепляясь за цепи.

– Не спеши. – Елена придержала качели.

– Наконец-то ты вернулась! – Лиле бросилась в объятия сестры. – Без тебя и осень скучная, и дожди заливают, а я руку вывихнула, представляешь?

– Мне уже рассказали, – улыбнулась Елена. – Переговоры с людьми-учёными затянулись, но всё-таки некоторые из них заинтересовались нашей целью.

– Кто-то согласился приехать?

– Да, возможно, нас ждёт пополнение.

Лиле забралась обратно на качели и позвала Елену сесть рядом:

– А они приедут с семьями? У них есть дети?

Ухватившись за цепь, Елена запрыгнула на качели и, усмехнувшись, спросила:

– Одиноко тебе здесь без подружек?

Слова «одиноко» и «подруга» оказались неожиданно пустыми для Лиле, и она задумалась о том, что они значат.

Если постараться и как следует вспомнить, то оказывалось, что у Лиэлетар когда-то была подруга. С ней они могли болтать часами, исследовать потайные места и играть в любую игру, но кроме подруги, у Лиэлетар ещё были погибшие родители, запах гари захваченного города и механические роботы-пауки, которые разрушили её дом, а ещё всадники-овейн, запихивающие её и других детей на баржу, вместе с ящиками, в которых хранились боеприпасы…

– Ты загрустила? Прости, я напомнила тебе о чём-то? Улыбнись, дитя. – Тень тревоги исказила красивое лицо Елены.

Вот поэтому Лиэлетар больше нет! Есть только беззаботная Лиле здесь и сейчас, в тихом саду, в старинном замке, словно принцесса. Лиле встряхнула головой, покрепче схватившись за сиденье качелей.

– Мне не одиноко, пока у меня есть ты, ведь с тобой можно поговорить о чём угодно, значит, ты моя подруга, – улыбнулась она.

– Да? Тогда скажи, о чём ты так серьёзно думала?

– О том, что я хоть и в замке, но никакая ни принцесса.

– Отчего же? Чем ты не принцесса?

– Принцессы в своём замке полы не моют, а ещё читать не умеют.

Глаза Елены засмеялись, и, обрадовавшись, Лиле продолжила:

– Но самая проблема с принцем: если он умный, красивый и богатый, то такая принцесса, как я, ему точно не понравится. Азовка говорит: таких странных никто не любит.

– А я люблю.

– Но тебе на мне и не жениться.

Сестра ласково и понимающе приобняла Лиле, положив её голову к себе на плечо. Хаава3 Елены пахала пылью дороги и сырыми осенними листьями.

– Найдёшь такого же странного как ты. К чему тебе принц?

– Ни к чему. – Лиле пожала плечами и закашлялась. – Тем более, когда я вместе с тобой уйду на Живую землю. Ты ведь возьмёшь меня с собой?

Рука Елены, гладившая её по затылку, замерла, а тело вмиг сделалось твёрдым, словно все мышцы сестры сжались. Лиле зажмурилась, ожидая отказа, оправданий, и отговорок, но Елена спросила:

– А если мы откроем проход, а там динозавры, пустошь или ядовитый газ, ты пойдёшь за мной?

Лиле счастливо закивала:

– С тобой хоть к динозаврам!

Взрослая Лиле, стоявшая на борту корабля, едва не заплакала, вспоминая, как счастлива она была в тот день. Тогда она впервые поверила, что её больше не бросят, что больше она не останется одна, как это случилось с Лиэлетар, когда погиб её город. Лиле сжала руку Матери, но тут заметила, с каким выражением лица та смотрела в воду. В море отражалась одинокая фигура женщины-овейн, засунувшая руку в костёр, разведённый на дикой безлюдной скале.

– Елена, что это? – прошептала Лиле.

Мать даже не заметила, что её взяли за руку, в сухих глазах её отражались боль и ужас.

– Елена?

– День, когда я стала Матерью.

Ингвар. Мир грёз

Мир грёз был радушен и заставлял миротворцев улыбаться, глядя в иллюзии, появляющиеся за бортом. Однако самого Ингвара не тянуло к воде. Умиротворение чар Ихтара обволакивало и звало к светлому небу, в котором до сих пор виднелась гигантская пуповина. Ингвар понял, что снова может влиять на мир грёз, и корабль неспешно качнулся, воспарив над волнами вслед за его мыслями. Море неохотно разжало ладони, но Ингвар смотрел только вверх, не зная, замечают ли полёт его спутники.

Корабль тяжело набирал высоту и казался каким-то нелепым в прозрачном воздухе, как будто деревянную доску подвесили на облако, и Ингвар неожиданно понял, что для полёта к небу эта доска ему вовсе не нужна. Он оттолкнулся от палубы и полетел выше, вперёд, навстречу свету. Тучи беспорядочно заклубились, приветствуя его, и собрались, изображая чьё-то лицо.

– Мама?

Ветер менял форму облаков, как ему вздумается, и вот уже рука матери потянулась навстречу Ингвару. Голова её неуловимо менялась и вдруг отвернулась так, будто мама легла на подушку, спиной к нему.

– Мамочка, что с тобой? – Его детский голос отразился от туч и раскатился по небу.

Но мама застыла, рука её неестественно вывернулась, а грудь прекратила вздыматься. Мальчик понял, что-то не так, и заплакал:

– Мама, что они сделали?

– Спрячься, уходи, Ингвар, – ответила она, поворачивая лицо, изуродованное свежим ожогом от раскалённой кочерги.

Внизу заскрипела невидимая лестница под чьими-то тяжёлыми шагами…

И взрослый Ингвар понял, что будет дальше. Комок тошноты поднялся в горле, и он шарахнулся от этого далеко запрятанного воспоминания. Оглянулся на корабль миротворцев, оставленный внизу, и ставший невольным свидетелем тайн его души. Они не могли не заметить картины, развернувшейся в небе.

– Вот дерьмо, – вырвалось у Ингвара, и он, вмиг растеряв всю летучесть, головой вниз сверзился с небес.

Огромная пасть рыбы-эспирита разверзлась перед ним и проглотила добычу в полёте.

Лиле. Мир грёз

Едва змей-эспирит проглотил Ингвара, палуба ушла у Лиле из-под ног, её прижало к полу и все они: корабль, десять братьев и сёстры – рухнули вниз. Судно ударилось о волны и просело в потемневшую пучину. Могучий вал захлестнул палубу, и Лиле вскочила, держась за фальшборт. Змей нырнул в море, плеснув хвостом на прощание, а вода густела и наливалась сливовой чернотой, переваливаясь за борт и топя их корабль.

– Ихтар, прекрати это! – закричала Елена.

Чёрная жидкость бурлила уже у пояса, и Лиле, задохнувшись от предчувствия гибели, задёргалась, желая забраться выше, но густая вода не давала сделать и шагу.

– Не могу! – взвыл Ихтар, забившись в чёрной жиже, словно муха, прилипшая крыльями к клейкой ловушке.

– Это же твой мир грёз! Прикажи ему!

– Как?! – чуть не плача, вскричал Ихтар. – Он переполнился эмоцией и больше меня не слушает.

Чернота прибывала, и брат Беер подхватил подмышки едва не захлебнувшегося Ясеня и усадил себе на загривок.

– Надо успокоить не мир грёз, а Ингвара, – буднично сообщил Сива, словно речь шла об очередном исследовании в научной лаборатории.

– Успокойся, Ингвар! – завопил Ихтар, но ничего не поменялось.

– Но разве его не съела рыба? – пискнула Лиле.

Ихтар лишь отмахнулся, не вдаваясь в объяснения. Грудь его судорожно вздымалась, а шляпа сбилась на затылок. Он зажмурился, и от усилий, с которыми пытался внушить миру грёз успокоение, и на лбу у него вздулась вена.

– Что это за эмоция, как думаете? – продолжил мысль Сива, вытаскивая бороду из жижи.

Ихтар грязно выругался, и Лиле даже удивилась: откуда такой милый юноша знает подобные слова.

– Какая-то гадость! – проорал Ярра, вцепившийся в канаты.

Чернота плескалась уже возле локтей.

– Не хочу умирать в его дерьме! – взревела Азовка, не сдерживая слёз отчаяния, и рванулась вперёд в попытке заползти на мачту, однако тягучая слизь не выпускала её, липкими щупальцами вцепившись в хааву.

– Надо понять, что это, – сказал Сива, поднося к глазам заляпанные жижей пальцы.

– Страх? По-моему, очень похоже! – крикнул кто-то за спиной Лиле.

– Отвращение, – сказала Мора, застывшая, как статуя посреди суматохи.

– На ощупь что-то очень омерзительное, – согласился Айлель, – как будто самобичевание.

Сива покивал, жижа плескалась выше его груди:

– А вы поняли, что было там в небе? Что он увидел, когда всё так переменилось? Это дало бы отгадку.

– Что-то, чего нам не хотел показывать.

– Он думает, что мы видели, – подала голос Лиле, поднимаясь на цыпочки и чувствуя, как чернота поглощает каждый дюйм тела.

Волосы потяжелели и потянули её назад, а дыхание и сердцебиение ускорились. Хотелось немедленно вырваться, освободиться, вздохнуть полной грудью. Тошнота подкатила к горлу, в глазах поплыло, а Сива всё продолжал рассуждения:

– Хм … что же это?

– Стыд, мать твою, – простонал Ярра.

– Бред, от стыда горят! – крикнула Азовка.

– Ну а мы тонем.

– Ингвар! – заорал Ихтар. – Мы ничего не видели, кроме света! Ничего не видели и не слышали!

Чёрная жидкость коснулась губ Лиле. Ингвар возник на носу корабля и одним росчерком руки растянул просвет, заставляя всё судно провалиться в него. Лиле, до этого момента сдерживаемая клейкой жидкостью, вдруг ощутила свободу и кубарем покатилась по твёрдой почве.

Под правой щекой холодная земля, под грудью – острый булыжник. Не поднимаясь, она блаженно помахала в воздухе кистью, ставшей легче пуха.

Рядом в исковерканных позах друг на друге валялись миротворцы, не спеша подниматься.

– Идём, не сходи с ума, – сказал кому-то Ихтар, таща его за руку из просвета.

Недолгая борьба – и оба оказались на Живой земле. Лиле вскочила на ноги, отбросила с лица ненужную тряпичную маску и подлетела к Ихтару с Ингваром. Она повисла на них обоих, впившись ногтями им в плечи, чтобы они не посмели и шевельнуться:

– Это было великолепно! Волшебно! Невероятно! – заверещала она.

– Тебе понравилось? – У Ингвара как-то нервно дёрнулось нижнее веко.

– Да! Я думала твой эмоциональный диапазон меньше, чем у придорожного камня, но нет! Твои чувства – это нечто! Это лучшее, что со мной случалось за последние годы! Давайте повторим. – Она умоляюще подняла брови, заглядывая в лица то одному, то другому. – Ну, пожалуйста! Может, завтра?

– Нет, Лиле, – оборвал её строгий голос Матери, – мы больше не будем играть с миром грёз. Это путешествие показало, насколько он опасен и бесконтролен. Мы не вернёмся туда, нам там не место. Духи привели нас на Живую землю, значит, отгадку нужно искать здесь.

– Но…– Лиле выпустила Ингвара и Ихтара, обернувшись к Елене.

– Нет, – отрезала та и пошла в сторону дома.

***

Леле не могла нарадоваться тому, как все оживились после путешествия в мир грёз. Впервые за долгое время братья смеялись и болтали, вспоминая пережитое у веселящегося на поленьях костра. Айлель с Яррой пели «Мантареллу», а Трик-трак подыгрывал им на губной гармошке.

– А вот и он! – завопил Ярра, обрывая песню на полуслове. – Герой дня, пытавшийся нас утопить.

Ингвар едва не передумал идти к костру, но Беер, потеснившись сам и пододвинув сидящего рядом Сиву, рыкнул:

– Садись, парень. Ярра не всерьёз. Ему нравятся, когда его топят. Да, Ярра?

– Конечно, но в следующий раз лучше залей нас вином, а не дерь…

Ингвар насупил брови.

– А мне понравилось. – Айлель по-доброму улыбнулся. – Море и стихия были точно летний дождь после долгой засухи.

Братья закивали, сейчас пережитый страх казался нелепым, точно всё произошло в кошмарном сне.

– Да, хотелось бы выяснить, как устроен этот мир, – задумчиво пробормотал Сива. – Как ему удаётся менять пространство и показывать наши воспоминания.

– Вот бы и Живая земля так умела…– вздохнул Айлель.

– Зачем? – спросил Ингвар.

Елена, молчаливая и задумчивая, присела на край дальней скамьи. Она одна не встряхнулась от путешествия в мир грёз и явно была чем-то опечалена. Лиле хотела уже подсесть к ней и выведать, что так расстроило Мать, но не успела, потому как разговор среди братьев потек в рискованную сторону.

– Мы хотим создать новое общество овейн и людей, где нет места злу, и если бы чувства каждого человека были видны всем, никто не смог бы скрыть тайный умысел или обман, – объяснил Айлель.

– Вы в самом деле в это верите?

– Да.

Ингвар словно весь покрылся панцирем и в мгновение превратился в улитку вот-вот готовую захлопнуть свою крышку, и, почувствовав это, Лиле поспешила задать вопрос:

– Почему ты так уверен, что у нас не получится? С нами Мать, а её избрал сам Древний дух.

Глаза их встретилась. У Ингвара они были зелёные, что болотная трясина, и смотрели с усталым безразличием.

– Не может один человек ничего поменять в сложившемся обществе. В людях и овейн… Даже Мать, даже избранная.

– Не веришь ты в наших собратьев.

– После того, как они совместными усилиями уничтожили два народа на Тетре, а потом вцепились друг другу в глотки, я сильно сомневаюсь, что на Живой земле овейн и люди вдруг помирятся. Война кончится, когда останется один победитель. Это закон эволюции: делить мир на своих и чужих.

Лиле поджала губы. Она знала, что Ингвар не прав, но слов, чтобы объяснить свою веру, не находила и оглянулась на Елену. Слышала ли она? Есть ли ей, что ответить Ингвару? Но Мать молчала, опустив голову, то ли не замечая разговоров вокруг, то ли не слыша.

– Не считай нас за дураков. Это не слепая вера – это последняя надежда, – сказал брат Мтори. – Мы все пришли сюда не случайно, у меня на Тетре осталась старуха-мать, она просила меня не лезть во всё это, но у неё кожа облазит от воздуха Тетры, и я хочу хотя бы попытаться создать новый мир, чтобы у неё был шанс на спасение. Мы знаем, что будет тяжело, но без нас человечество уничтожит себя в ближайшее столетие.

– А что, братья, не думали баню построить? – Ихтар попытался увести разговор в другое русло.

– Начинали даже, – отмахнулся Ярра. – Потом, как поняли, что из источника вода по три капли так и будет течь, бросили затею.

– Может, достроим, когда колодец докапаем до вод подземных, – с робкой надеждой пробормотал Айлель.

– Не дождёмся вод, нет их в этой земле. – Ярра отчего-то бросил осуждающий взгляд на Елену.

– Как так? Вы же должны верить, что Живая земля проснётся и реки потекут. К чему остановились из-за такой мелочи? – спросил Ингвар, не скрывая горькой иронии.

Братья притихли.

– Он прав, – неожиданно подал голос Беер, – надо баню строить и колодец рыть, а то без дела засиделись. И не верить мы должны, что мир пробудится, а знать.

Ярра досадливо простонал, а Ингвар, разочарованный тем, что невольно подкинул хорошую идею миротворцам, насупился. Из-за деревьев донёсся чей-то оклик. Лиле повернулась на звук. Сквозь тьму различались слова.

– «Во времена былой любви» поёт, – протянул Ясень.

Распахнув глаза, Лиле прижала кулаки к щекам и заворожённо зашептала:

– Она пришла мстить за свою неупокоенную душу. Она поочередно выманит нас от костра, выдавит всем глаза, а тела развесит по деревьям.

– Не выдумывай, – бросил Ингвар, поворачиваясь на звук и ища невидимую Соль, которая то отделялась, то приближалась, дразня их.

– «И плавали лилии в чёрной реке»…– пропела она так громко, будто была уже за их спинами.

Лиле развернулась и завизжала: выжженные глаза Соль оказались прямо перед ней и тут же исчезли.

– Совсем обнаглела! Я прикончу её! – азартно вскричала Азовка и метнулась в дом за луком и стрелами.

– Останови её! – крикнул Ингвар Елене.

Но Мать не пошевелилась: миг – и Соль с Азовской двумя белёсыми молниями замелькали между деревьями и растворились в беззвёздной ночи.

– Ваш хвалёный мир без убийств трещит по швам, – объявил Ингвар и поднялся.

– Но она мертва! – Лиле схватила его за руку. – Соль мертва! Ты не видишь, что она призрак? Лишь зло, оставшееся в ней. Его нужно уничтожить, тогда душа её очистится.

Он вырвал руку и молча покинул поляну.

– Ясень, Сива, мне кажется, или у нас перед Ингваром должок? – Лиле обернулась к братьям.

– О чём ты? – забеспокоилась Мора.

Ясень и Сива непонимающе переглянулись.

– Ведь это мы помешали ему в прошлый раз отправить Соль в мир грёз. Надо идти и помочь ему спасти её от Азовки.

– Но ты только что сказала, что она злой дух и надо её умертвить, – растерялся Сива, тем не менее, поджигая от костра факел.

– Так и есть. Но сейчас эта проблема возникла из-за нас.

– Не ходите, – хрипло, после длительного молчания произнесла Мать.

Оглянувшись, Лиле не увидела в выражении её лица категорического приказа, и рискнула ослушаться:

– Честные люди вернули бы долг.

– Вы заблудитесь, Лиле, – сказала Мора.

Сива и Ясень помялись, но всё же собрались в путь, вооружившись факелами, а Лиле, довольная, уселась обратно к костру.

– Ты не идёшь? – Ясень поднял брови.

Лиле захлопала ресницами:

– Не девичье это дело – за мужиком по лесу носиться.

– Но …– начал Ясень, а Сива, махнув рукой, потянул его в сторону деревьев.

Елена. Живая земля

Тихий вдох и медленный выдох. Глаза прикрыты, мысли задвинуты прочь, тело расслаблено, спина вытянулась к небу. Она одна в тишине леса. Вдох-выдох.

Дождь немилосердно стучал по капюшону и плечам Елены, она спрятала руки под плащ, но они всё равно мёрзли. Казалось, сырость земли поднималась все выше и забиралась под одежду, вытягивая последнее тепло.

– Спи, дитя моё усни, буду я беречь твой сон, от заката до зари, – напевала Елена, покачиваясь вперёд-назад.

Здесь, в тишине, под кривыми иссохшими деревьями её дети будут спокойно спать, и раз они вдвоём, значит, им не будет одиноко. Но, наверняка, им ужасно холодно. Даже у неё, у взрослой овейн, дрожат руки и зубы, что уж говорить о годовалых малышах.

Елена нагнулась и расправила плащ, пытаясь прикрыть им детей.

– Потерпите немножко, мама вас согреет, – шептала она, сквозь дождь слыша детский плач.

Весь день она просидела с Лиле в больничном отсеке замка. Под локоть девочке ввели иглу, и через неё в кровь неспешно вливалось лекарство, которое Елена про себя называла ядом. Процедура шла неторопливо, и у Елены, читавшей ей вслух романтическую книжку, смысла которой она не замечала, устал язык. Лиле, казалось, заснула. Тогда Елена, отложив книгу, потянулась за графином с водой. Стакана от чего-то не было, и она, покосившись, нет ли кого из братьев поблизости, глотнула прямо из горлышка.