Дети Эдема
Уже ночь, но на улице еще довольно много народа: кто просто болтает с соседями, кто возвращается домой из ресторанов. Некоторых я здесь узнаю, хоть и видела их лишь на закате или на рассвете, выглядывая из своего «гнезда». Куда бы они ни сворачивали, мягкие всполохи бегут чуть впереди, освещая пространство на несколько шагов, и сразу гаснут за их спинами. А вот меня эти огоньки не сопровождают – город словно закрывает на меня глаза, исторгает из себя.
Всю жизнь я провела в уверенности: стоит выбраться за пределы двора, как все тут же сбегутся меня хватать. Но вот выбралась, и странное дело: прохожие (пусть довольно редкие) не обращают на мою персону никакого внимания. Это, конечно, приносит облегчение, но и слегка уязвляет…
Внезапно открывается какая-то дверь, и оттуда, нашаривая на ходу по карманам ключ-карту, выходит мужчина. В свете огней, льющихся от его дома, он видит мою тень, на долю секунды поднимает взгляд, наскоро улыбнувшись, кивает мне с улыбкой и поворачивается обратно – закрыть замковый механизм. Раньше, чем мужчина успевает это сделать, я уже прохожу мимо его порога. Потом выясняется, что ему в другую сторону.
А я остаюсь ликовать и дрожать. Первый контакт с незнакомцем!
Однако если забыть об осторожности, моя инакость очень скоро раскроется! Надо надвинуть кепку поглубже на нестандартные «калейдоскопические» глаза, теснее запахнуться в бледно-золотого цвета куртку и, пожалуй, еще ссутулиться немного на ходу. Какая досада, что дорожное освещение на меня не реагирует. Так-то никто, возможно, прямо в глаза мне смотреть не станет и, значит, не заметит, что линз нету, но то, что я тут единственная расхаживаю в облаке тьмы, рано или поздно вызовет интерес. Есть только два выхода: либо поскорее добраться до более людных районов, где мое «облако» растворится в свечении всех остальных, либо отправляться прямиком домой.
Естественно, лучше домой. Интересно, мама уже заметила мое отсутствие? Или, полагая, что я дуюсь себе в подушку, решила оставить меня наедине с тяжелыми думами? Во всяком случае, если она поняла, куда я делась, то теперь наверняка в панике.
Надо, надо идти домой. Но я сворачиваю в сторону ближайшего квартала развлечений.
Радиальные трассы, лучами разбегающиеся от Центра, в Эдеме, как правило, более оживленные – тут больше работают и торгуют, чем живут. Та улица, по которой топаю сейчас я, – пешеходная, но только здесь, на этом участке: посередине протекает канал, а по краям – дорожки для прогулок. Многие магазины – большей частью ювелирные, а также одежды и домашнего декора – уже закрыты, но по глади канала лодочник, отталкиваясь шестом от дна, еще катает пару сидящих в обнимку влюбленных. Водная гладь мерцает, как ртуть, серебристо и покойно – до тех пор, пока нос суденышка не рассекает ее. Тогда она вдруг вспенивается, разлетается брызгами – словно резвящимися рыбешками, которые тут же превращаются в змейки легкой ряби.
Здесь, хотя рабочий день и закончен, все еще куда больше народа, чем на нашей улице, и весь этот народ движется в одном направлении – к кварталу развлечений, расположенному на очередной кольцевой магистрали. Тут, вблизи от Центра, эти окружности коротки, так что ряды ресторанов, клубов, баров, театров и всякого такого занимают их целиком. Дальше в сторону окраины они разрастаются до огромных размеров. Слишком много места, чтобы отдать его на откуп увеселениям, да и населению тамошнему по бедности не на что расхаживать по заведениям. Впрочем, помнится, мама говорила, что и там чего-чего, а баров предостаточно.
Я сливаюсь с толпой так, что отсутствие у меня собственного света незаметно в чужом, и тут вдруг понимаю, что все это время не перестаю по-идиотски ухмыляться – от волнения и нервного возбуждения. А между тем меня по-прежнему никто не замечает. Никто не видит во мне никаких коренных отличий от себя, для всех я такая же, одна из многих – спешу по своим делам, к своим друзьям, веселиться в своей компании…
Меня окружают предметы незнакомые, виденные только украдкой и издали, с моей заветной ограды. Слева, например, – спираль одной из биоразводных станций. Башни таких станций вздымаются гораздо выше остальных, даже самых высоких зданий в Эдеме – им ведь надо «ловить солнце». Внутри там, как мне хорошо известно, по сложной системе труб и шлангов течет жидкая суспензия из генно-модифицированных водорослей – она активно питается солнечным светом и превращается в питательное вещество, которое удовлетворяет все потребности современного человека. Его развозят по производственным комплексам, где превращают в искусственную еду, ничем (так, во всяком случае, меня уверяют) не отличимую по вкусу и виду от настоящих, выращенных в грунте овощей и фруктов, которые человечество вкушало до Гибели Природы. Поэтому можно сказать, что я пробовала клубнику, хотя последняя подлинная клубничина на Земле засохла двести лет назад.
Биоразводные станции строятся сугубо ради пользы, но сегодня ночью это еще и так красиво выглядит! Лихо закрученные в спирали полузавитки внешних труб напоминают какую-то скульптуру, созданную исключительно для услады глаз. Я вдруг останавливаюсь как вкопанная и глазею, глазею в восхищении на это грандиозное сооружение – естественно, тут же кто-то на всем ходу врезается в меня сзади.
– О, привет! – жизнерадостно восклицает парень возраста примерно нашего с Эшем, и в глазах его как будто мелькает проблеск узнавания. Быстро опускаю взгляд и отворачиваюсь. Боковым зрением успеваю заметить, как он пожимает плечами и продолжает свой путь.
Это мимолетное столкновение меня пугает. Можно ли мне идти на такой контакт? Не знаю. Стоило незнакомцу поздороваться со мной, и мне захотелось бежать без оглядки. Или наброситься на него с кулаками. Или свиться в клубок. А как реагировать на «привет» правильно? Сердце отчаянно трепыхается у меня в груди, дыхание – учащенное и неглубокое. А толпа по мере приближения к кварталу развлечений все разрастается и густеет. «Пожалуйста, пожалуйста, – мысленно молю я это людское море, – только не смотрите на меня. Дайте мне на вас посмотреть, не обращайте внимания, сделайте вид, что я – часть потока». Ясно чувствую: если со мной заговорит кто-нибудь еще, я просто не выдержу. Распадусь на атомы.
Но несмотря на захлестывающую тревогу, ноги продолжают тащить меня вперед.
В моем родном районе ночные огоньки сверкают красиво и скромно, даже застенчиво, бледно-зеленым ртутным цветом, они словно кружатся в нежном танце, поддерживая в тебе ощущение покоя и безопасности. Так, наверное, и задумано в элитном жилом массиве. Здесь – не так, здесь свет создает пышные узоры, говорит, кричит сам за себя ослепительным, динамичным, пульсирующим блеском.
На домашних занятиях по экоистории мне доводилось видеть в учебных фильмах кадры с великолепными коврами полевых цветов, с лесами, которые окрашивались осенью в багряно-золотые тона, с ярко-голубыми океанами, отороченными по краям пенисто-белыми волнами. Но сияние самого шикарного развлекательного комплекса в Эдеме затмевает всё, уж поверьте мне. Художники-конструкторы нашего города создали такую панораму, такой калейдоскоп оттенков и красок, что у меня от них просто в глазах рябит и режет. Интересно, у всех остальных тоже? Наверное, нет. Наверное, они привыкли и, по большому счету, уже ничего такого не замечают.
А красиво – хотя красота эта и холодна. Заставляет снова вспомнить о естественных красотах природы, обо всем том, чего никто из живущих никогда не увидит. Пока же – вот нам всем дикий пейзаж Эдема, лучшая человеческая среда из возможных до тех пор, пока планета не исцелится.
Дикий пейзаж, и в дебрях его – я. Справа – открытый вход в какой-то клуб. Изнутри доносится странная, но завлекательная музыка, и разлетаются пульсирующие лучики всех цветов радуги. Я прохожу мимо, украдкой стараясь заглянуть внутрь, – там, подняв руки над головами, в зажигательном танце вращаются люди. Дальше – театр, заведение более чинное. Неоновая бегущая строка зазывает публику на какую-то утонченную интеллектуальную комедию. Завидев у дверей капельдинера в униформе, я невольно вздрагиваю… но нет, его мундир – ярко-зеленый с желтоватым отливом и медными пуговицами – только отдаленно напоминает форму зеленорубашечника, а на самом деле – совсем другой.
Тут прямо над ухом у меня раздается перекличка громких голосов, я едва удерживаюсь от стремительного бегства – и опять напрасно: это всего лишь компания молодежи спорит о чем-то оживленно и весело. Юнцы запальчиво кричат, но при этом улыбаются, а я опять глазею, глазею, оторваться не могу… пока не вспоминаю, какие у меня необычные радужные оболочки. Едва успеваю отвернуться…
Так. Надо взять паузу. Нужна хотя бы коротенькая передышка от всех этих внешних факторов. Нет ли тут места, откуда меня видно не будет, а я смогу продолжать осмотр?
Вот как раз между двумя зданиями открывается узкая подворотня. Эш рассказывал, что такие оставляют специально для уборкоботов и транспортоботов – вездесущих помощников человека, которые деятельно снуют по всему Эдему.
Вот как раз впереди посреди улицы перекатывается приземистый подвижный кусок металла – уборкобот. Перекатывается, втягивает особым пылесосом все, что ему попадется, от крупного мусора до мельчайших клочков волос и даже чешуек отшелушившейся человеческой кожи. Все это будет потом отправлено в пункты утилизации и тем или иным способом переработано для дальнейшего использования.
А вот – изящной формы серебристый транспортобот, гудком предупреждая гуляющих о своем приближении, стремительно поспешает куда-то с доставкой из «Смачных чапати[4] с пылу с жару» – самого популярного (по словам Эша) ресторана, торгующего навынос.
Однако в «мою» подворотню ни тот, ни другой сейчас вроде бы нырять не собирается, так что здесь я буду в безопасности. Какое-то время.
Как все-таки велик наш Эдем, как необъятен. Он подавляет, но отсюда, из кстати подвернувшегося укромного уголка, можно слегка разобрать его «по щепочкам». Так проще погрузиться в его атмосферу. Люди скользят бесконечным потоком, и за секунду, в течение которой каждый из них остается на виду, я пытаюсь подсмотреть что-нибудь из его жизни. Так, на пробу, для первого раза – вполне достаточно…
Идет пара. Мужчина и женщина, держатся за руки, голова склонена к голове. Он что-то шепчет ей на ухо. Оба исчезают из поля зрения, но смех их продолжает еще несколько мгновений звенеть у меня в ушах. Затем появляется целая группа мужчин в абсолютно одинаковых майках – наверное, игроки какой-нибудь спортивной команды. До меня доносится странный, непривычный мужской аромат их разгоряченных тел, и я даже делаю полшажка вперед, чтобы получше унюхать его, но тут же, опомнившись, прилипаю спиной обратно к стене. За мужчинами следует хихикающая стайка девчонок – и все они, конечно, наперебой обсуждают то, что видят перед собой. «Классный тизак!» – прыскает одна, плотоядно облизываясь. Другая свистит – утробно и одобрительно. В мою сторону ни одна не смотрит – я мысленно благодарна девчонкам за это. И в то же время мне становится грустно.
5
Какой толк здесь находиться, – мысленно ругаюсь я, – если все время торчать в темной подворотне? Давай, девочка, шагай туда, куда хотела, – навстречу огням и ярким краскам! Неужели ты затеяла все это, рискнула своей безопасностью, а скорее всего и жизнью, решилась на такое головокружительное приключение только затем, чтобы тут же снова забиться в тень, спрятаться от людей?
«Возможно, что и так», – отвечаю я себе на этот вопрос. Меня разрывает на части, тянет в противоположные стороны, я чувствую одновременно робость и отвагу. Отчаянно хочется вступить в общение с людьми. С одной стороны. С другой – колотит нервная дрожь, а на языке словно гири повисли. Не сомневаюсь: открой я рот – тут же сморожу какую-нибудь глупость.
И главное: ну не безумие ли с моей стороны больше бояться унижения или осмеяния от посторонних, чем поимки блюстителями порядка? Определенно что-то со мной не так.
В конце концов злость, как всегда, побеждает страх – она все еще кипит во мне из-за обиды, из-за великой несправедливости: меня, перворожденную, безжалостно обрекли на заточение! Ну же, приказываю я себе, наверстывай упущенное, ступай смело вперед.
Я вылезаю из подворотни, сворачиваю за угол… и тут же впечатываюсь прямо в широкую грудь зеленорубашечника.
Я понимаю, что реагирую на это чрезвычайное происшествие неправильно, понимаю уже в процессе реакции. Надо вести себя спокойно. Нормально. Но мне неизвестно, что значит «нормально». Как это выглядит на практике? У меня перехватывает дыхание, я в панике поднимаю голову и вперяюсь прямо в него расширенными от ужаса глазами. То есть – моментально выдаю себя с потрохами.
Но он, наверное, зеленый новобранец, – мелькает у меня в голове, – поскольку ничего не понимает и не предпринимает, просто таращится на меня в ответ. Этот парень намного выше меня и шире в плечах, но выглядит совсем молодым, лет на двадцать с хвостиком, не больше; из-под шлема выбивается челка тонких белокурых волос. На груди вышито имя: Рук. Рук делает глубокий вдох, его губы приходят в движение, словно он вот-вот начнет говорить, но никак не решится. Ясное дело: смотрит в мои глаза и не верит своим. Их ведь там к этому готовили (я буквально слышу, как шестеренки скрипят в его мозгу)… Но он наверняка и представить себе не мог, что когда-нибудь в реальной обстановке столкнется со вторым ребенком.
Рука зеленорубашечника взлетает к радиомикрофону, закрепленному на плече, но кнопку вызова он не нажимает и подкрепления не вызывает, а вместо этого просто командует:
– Ни с места! – очень низким голосом.
Ага, черта с два – «ни с места»! В неразберихе моих эмоций все еще главенствует ярость. Я устремляю на парня злой недоверчивый взгляд.
– Правда? Стоять смирненько, значит? – говорю я и обеими руками (сама от себя в шоке) отталкиваю его изо всех сил в сторону.
Представьте, он слегка пошатнулся. Я, конечно, вихрем пускаюсь наутек… только чтобы через несколько шагов опять налететь на опасность – теперь в виде охработа.
Эти конструкты совсем не похожи на маленьких, компактных и безобидных помощников человека – уборкоботов и транспортоботов. Охработы – длинные, угловатые, на шарнирах, а в их движениях и осанке проскальзывает даже что-то от приматов. То есть, не то чтобы они напоминали людей, нет – они из металла, напичканы микросхемами, у них отсутствуют кожа и выражение «лица». Но все же нечто зловеще-человеческое им свойственно. Как бы это объяснить? Словно машина задалась целью создать полноценного человека – и вот какое чудовище у нее получилось.
Такие роботы неустанно патрулируют Эдем и выискивают любые признаки нарушения приказов Экопана. Большей частью им приходится заниматься рутиной: нарушением правил обращения с отходами. Порочным поведением отдельных граждан, чреватым порчей генофонда. Уничтожением государственного имущества. Но это ничего не значит – охработы всегда начеку, всегда готовы и к более серьезным делам: к борьбе с организованной преступностью, например. Или с сектами еретиков, которые, по слухам, распространяют древние народные верования в право человека господствовать над всеми остальными существами. Ну, и со второрожденными тоже – можно не сомневаться.
Но на сей раз я действую более разумно и осмысленно: просто отскакиваю в сторону, как только охработ начинает меня сканировать. Надеюсь, у меня это получилось достаточно быстро, чтобы лишить его возможности завершить процесс. До лица моего он наверняка не успел добраться. А вот тот зеленорубашечник – точно успел. Вон он, уже приближается сзади, орет: «Стоять!», бросается наперерез и – промахивается. Я ловким кульбитом увертываюсь, Рук вместо меня хватает робота, и оба валятся на землю в каком-то безумном, фантасмагорическом слиянии горячей плоти с холодным металлом. Впрочем, мне некогда любоваться этим зрелищем или благодарить за спасение счастливую звезду – надо скорее нырять опять в толпу. Неподалеку как раз только что закончился концерт, и я с легкостью теряюсь в гуще тел, вываливающихся из театра.
Всю жизнь я чувствовала себя потенциальной добычей – это верно. Но на меня еще никто не охотился. В отсутствие опыта и развитого инстинкта самосохранения мне просто необходимо хорошенько продумать варианты спасения от погони. На первых порах все просто: ты бежишь, прорезаешь собой толпу, и она милостиво расступается перед тобой. Все ведут себя вежливо, мягко, покладисто – ведь у них нет повода думать, что ты тут – чужая. Перед моими глазами мелькают десятки улыбок, а какая-то пожилая женщина кричит вслед:
– Полегче, полегче, деточка, не волнуйся, без тебя не начнут!
Но рано или поздно – точнее, очень скоро, это вопрос секунд, – зеленорубашечник очухается, кое-как встанет на ноги и снова погонится за мной. А охработ суммирует все, что смог с меня считать. Разошлет ориентировки по всему Эдему. Вот тогда-то начнется настоящая травля зверя. И каждый из этих улыбчивых горожан превратится в моего личного врага.
Однако, кажется, я уже достаточно далеко оторвалась от преследования, чтобы слегка замедлить шаг. Стремительно бегущий человек слишком обращает на себя внимание. Лучше, очевидно, не придумаешь, чем сделать ставку на простую тактику слияния с толпой – не высовываться из нее. Половина народа здесь – примерно моих лет: чуть младше или чуть старше двадцати. Многие примерно так же, как я, одеты – в школьную форму. Это – «пробирное клеймо» и отличительный признак каждого молодого гражданина Эдема, как в стенах учебных заведений, так и за их пределами. Фасон стандартный: мешковатые брюки, аккуратные облегающие эластичные майки, ну и, если погода, как сегодня, прохладная, еще и куртки с широкими накладками на плечах, а вот цвет формы у каждой школы свой, так что можно сразу определить, из какого парень или девушка примерно района и с кем водят дружбу. В наши дни эдемские ученики – что разноцветные рыбки в аквариуме. У Эша, к примеру, форма (я как раз сейчас в ней) – красивого, даже изысканного оттенка – переливчато-золотого, как песок пустыни. Под стать самому названию школы: «Калахари». В «Макао» она бордовая, ученики «Ириса» носят яркую сине-фиолетовую, «Цветущая вишня» выбрала интенсивный лососево-розовый цвет. Хорошо, что цвет одежки Эша не из самых кричащих, в ней я не выделяюсь из потока прохожих.
С опаской, украдкой бросаю взгляд назад и к удивлению своему не замечаю ничего особенного. Никаких признаков погони, волнения или суматохи. Никто не кричит, не видно мигалок. А ведь «мой» зеленорубашечник уже должен был давно связаться со своими товарищами.
В общем, я продолжаю свой путь вдоль окружности района развлечений, торопливо, но без суеты. По-хорошему надо бы выскользнуть из него, свернуть на какую-нибудь сквозную улицу и перейти на другое кольцо. Направляться сейчас прямо домой кажется слишком опасным. Без глазных имплантов им никак не установить, кто я, собственно, такая и где моя семья. Значит, надо опасаться только одного: тупо на собственном хвосте привести неприятеля прямо к воротам своего дома.
Еще можно направить стопы в другую сторону от Центра, к Внешним кварталам. У меня было время досконально изучить карту Эдема, и я практически уверена, что не заблужусь в паутине колец и радиусов огромного города. Другое дело, что даже в этой толпе нервы у меня натянуты, как струны, – а здесь, во Внутреннем округе, заметьте, я среди людей с достатком, воспитанных, образованных и культурных. А по мере увеличения дистанции от Центра ухоженные личные особнячки на одну семью и ярко освещенные магазины все явственнее будут уступать место переполненным многоэтажкам, где обосновался средний класс, и тесным тротуарам, где задерганные работой пешеходы за милую душу растопчут тебя в спешке и ухом не поведут. Ну, так, во всяком случае, уверяет Эш, хотя он редко бывал дальше, чем за два Кольца от дома.
Ну, а за эти ужасы, на самую Периферию у границы с Бесплодной пустыней – я уж точно не посмела бы сунуться.
Вот и остается вертеться в этом бесконечном Кругу увеселений, никуда не сворачивая и как бы невзначай прибиваясь то к одной группе прохожих, то к другой – маскировки ради. Дескать, я тут в своей естественной среде. Как могло случиться, что за мной нет погони? Может, я настолько проворно отпрыгнула от охработа, что он вообще не успел меня «срисовать»? Или скан повредился в электронных мозгах, когда на него свалился зеленорубашечник? Или сам этот бедняга Рук в падении потерял сознание и потому не дал сигнал тревоги?
Короче, я очень устала – от долгой беготни, от стресса, и в особенности, думаю, от собственной злости. Ярость, как выясняется, страшно выматывает.
Впереди, у краешка плавно изгибающегося по окружности тротуара, словно по моему заказу возникает металлическая двухместная скамейка в форме тигра. Отлита она в такой позе, будто роскошный зверь с оранжевой «шкурой» в черную полоску готов покровительственно обнять каждого садящегося своим мощным туловищем и лапами. Я плюхаюсь на одно из мест, и меня сразу начинает беспокоить второе, пустующее. Надо бы сделать вид, что я кого-то очень жду. Что я вообще не одинока в этом людском океане. Улыбка у меня получается (по собственным ощущениям) явно натянутой, но я вполне правдоподобно вглядываюсь в толпу, как бы высматривая в ней кого-то конкретного. А что, если кто-нибудь примет мою игру и улыбнется в ответ? А потом еще «отколется» от своей компании – тут, похоже, почти все отрядами ходят – и захочет составить ее мне? Присядет рядом, скажет «привет», заглянет в глаза…
Я поспешно щурюсь и опускаю взгляд на свои руки, намертво зажатые между колен. Сейчас определенно неподходящий момент для новых знакомств.
Тем временем, рассматривая собственные руки и колени, я проворонила приближающуюся опасность. Впрочем, кажется, это дела не меняет. Получается даже лучше. Заметь я ее заранее, запаниковала бы, вскочила с места, понеслась прочь и этим себя бы выдала. А так – сижу спокойно и невинно, как ни в чем не бывало на скамеечке, а опасность в буквальном смысле нависает надо мной. Я ее уже в этой позиции и обнаруживаю.
По пешеходной дорожке прямо ко мне медленно направляются двое зеленорубашечников. Я снова быстро опускаю голову, но на долю мгновения все-таки пересекаюсь взглядом с одним из них. И им оказывается тот самый. Сердце мое пускается галопом вскачь, а остальные органы, наоборот, окаменевают. Я прекрасно понимаю, что сейчас произойдет. Он крикнет: «Держи ее, вот она!», оба на меня навалятся, потащат в Центр, ну а потом…
Но ничего не происходит. Ровно ничего.
Стражи порядка спокойно продолжают приближаться.
Решаюсь метнуть на них еще один молниеносный взор. Молодой, со светлой челкой, смотрит в прямо противоположную сторону. Что это значит? Он не мог меня не опознать.
Второй зеленорубашечник – постарше, с золотыми нашивками на рукавах – замедляет шаг прямо напротив моей скамьи.
– Получается, Рук, тот робот подал ложный сигнал?
– Получается так, сэр, – слышен голос молодого. – Я находился в непосредственной близости и ничего необычного не заметил.
Не верю своим ушам. Почему этот парень солгал? Почему не рассказывает, что там у нас случилось на самом деле?
– Ну, значит, это был глюк, – заключает сержант. – В памяти не сохранилось никаких данных. Вероятно, он вообще никого не сканировал. Но все равно не теряй бдительности. Всматривайся в лица. Не упускай ни единой мелочи.
Старший демонстративно впивается глазами в толпу. Они стоят ко мне так близко, что при желании я могла бы протянуть руку и стремительным движением разоружить обоих. Любые огнестрельные устройства смертельного действия запрещены еще с момента основания Эдема, но несмертельные, плазменные, в распоряжении блюстителей закона остались, и боевой мощи такого оружия вполне достаточно, чтобы лишить объект способности сопротивляться.
С уверенностью не скажу, но мне показалось, что младший зеленорубашечник опять чиркнул по мне взглядом. Еще немного – и я грохнусь в обморок. Сержант медленно, на каблуках поворачивается в мою сторону…
– Ну и ну! – вдруг восклицает Рук таким тоном, словно его поразила неожиданная мысль. – Стало быть, глюк? Но все охработы управляются непосредственно Экопаном. Неужели у Экопана случаются глюки?!
И тут же я инстинктивно ахаю, поскольку мой спаситель получает от непосредственного начальника мощный тычок в солнечное сплетение – такой силы, что сгибается пополам, как подкошенный.
– Еще раз брякнешь своим поганым ртом подобную мерзость, вылетишь из органов.
И сержант подкрепляет свою угрозу жестом, знакомым мне по учебным фильмам из курса обществоведения: кулак сжимается на уровне пояса, затем разжимается ладонью вовнутрь, и уже открытая ладонь поднимается на уровень лица. Символ зерна, прорастающего к новой жизни. Изображая его, сержант слегка наклоняет голову в знак благоговения.