– Я так не могу. После того, что было… я хочу смыть это всё с себя и потом… мы так и не поговорили со вчерашнего дня…
Он меня не удерживает и я выскальзываю из его объятий. Мы должны уже всё выяснить. Я забегаю в душ и долго стою под горячей водой, не в силах выбраться. На сердце тревожно, но под водой хорошо и очень не хочется идти туда, где меня ждёт куча непростых вопросов.
Когда я выхожу из ванной, чувствую запах еды и сразу осознаю, насколько проголодалась. Завязываю пояс на тонком шёлковом халате и иду на кухню.
– Яйца остыли, – с укором говорит Роман.
– Что?
– Яичница. Сделал нам перекусить. У тебя тут полная кастрюля пельменей, но решил, что лучше не рисковать.
– Это да. Они вчерашние. Варила для Вадечки.
– Для Вадечки… Какого хрена ты пустила сюда этого…
– Слушай, не начинай, а…
– Сама ищешь приключения на свою… Ну-ка подойди… смотри, я тут мазь нашёл гепариновую, вон там лежала.
– Да, это бабушкина. Надо, кстати, в больницу позвонить. Не знаешь, когда мне телефон вернут?
– Новый купим. Иди сюда, дай синяк помажу.
Он аккуратно и, на удивление, нежно наносит крем мне на лицо.
– Потерпи, потерпи… вот так…
– Если бы не Вадечка, как я понимаю, никто бы сейчас не знал, где я нахожусь.
– Нашли бы, не сомневайся. Но вот если бы ты не попёрлась к Лозману, то и Вадечка твой нам бы не пригодился. Какого… хера ты вообще потащилась в эту кафешку?!
– Ну а что мне оставалось? Обложил меня своими жёнами со всех сторон!
– Яснее изъясняйся, а то как брат-олень, ничего не понять.
– Да вот, сейчас… где моя сумка?
– Вон на стуле у окна.
Я достаю из сумки жёлтый конверт.
– Посмотри сам.
Он бросает быстрый взгляд на копии газетных статей.
– Вот урод. Я, блядь, его считай с руки кормил столько лет, а он мало того что за моей спиной мутил свои схемы, так на тебе. Это всё херня, что тут написано. Неужели ты поверила?
– Честно говоря, не поверила, подумала, эти статьи заказуха, но осадочек-то остался…
– Какой, нахер, осадочек, издеваешься, что ли. Это всё яйца выеденного не стоит. Ну Лозман, ну тварь. Это он тебе на встрече дал?
– Нет, раньше. Это была приманка, а на встрече должен был предстать ужасный полицейский документ.
– Ну а почему ты у меня не спросила? Лозману, значит, поверила, а мне нет? Это уж вообще пиздец какой-то!
– Во-первых, ты был у губернатора, а во-вторых, я пошла, чтобы узнать про вторую жену. Про неё ты ведь и слова не сказал.
– Да откуда ты вяла вообще эту жену вторую?
– В журнале «Успешная женщина» прочитала. Знаешь такой?
– Да, я читал статью.
– Этого мало что ли?!
– Мало ли что пишут. Там могут такую ахинею написать, всему верить теперь?
– Не знаю, чему верить, но она мне позвонила.
– Кто? – меняется в лице Рыков.
– Да Куприянова твоя.
– Зачем?!
– Ну, чтобы сообщить, что она твоя жена, а я шлюшка, которых у тебя миллион и чтобы я не забывала об этом.
– Вот же сука! Не жена она мне никакая. Аферистка! Сука! Покупает она, блядь, сеть кофеен. Купи мне кафешки, а то всем буду говорить, что я твоя жена!
– Ну это, если честно, как-то неубедительно звучит. А что ж она тебя выбрала, а не премьер-министра сразу?
– У меня денег больше!
– Да ладно! Ну давай я сейчас позвоню какому-нибудь крутому челу и скажу такую же ерунду, и что со мной будет? Не бывает так.
– Много ты знаешь, что бывает, а что нет… Да, мы были женаты. Но очень коротко! Поженились и сразу разбежались. Даже в паспорте отметки не было никогда. Это ошибка была. Сраная ошибка! Всё, мы развелись! Ясно тебе?!
– Ясно-ясно. Зачем на меня-то кричать? Это же не я ей звонила, правда? И не я ей сказала, что я мол шлюшка, а ты жена законная.
– Я с ней разберусь. Вот же тварь… Как она твой номер узнала? Может, Лозмана работа?
– Вряд ли. Он сказал, что первый раз её видит. Я ему статью показывала. Похоже было на правду. Ещё добавил, что знал бы, будь у тебя жена.
– Он бы знал. Он бы всё сука знал! Он ведь во все щели залез. Блядь, одни уроды окружают всю жизнь! Слетаются, как мухи на дерьмо. Сю-сю-сю, а сами только и норовят, что обчистить, освежевать, в грязь втоптать! Подлое племя, блядь! Хоть бы один нормальный человек, одни, сука, кровососы!
Эти слова звучат как пощёчина и причиняют гораздо больше боли, чем настоящая оплеуха, влепленная Сургановым. Я краснею так, как ещё никогда в жизни не краснела, и даже Рыков, ослеплённый негодованием, замечает это.
– К тебе это не относится, – бросает он.
