Небесный капитан
– Да, – подтвердила Анфиса.
– Значит, сразу после высадки выходим на шоссе А206, – вклинился в разговор Рощин, – захватываем машину и двигаемся общим направлением на северо-запад. Еще час, максимум полтора.
– Девять, полдесятого… – кивнула Лиза.
– Я бы исходил из предположения, что доберемся к десяти, – провел пальцем по карте Бейли. – В это время кое-где могут быть пробки.
– Десять – это нормально, – Лиза тоже изучала карту, пытаясь представить, что и как пойдет в Лондоне. – Нормальные офицеры начнут не раньше восьми и в два часа никак не уложатся. Значит, планируем на завтра, между десятью и одиннадцатью. Как вам, дамы и господа?
– Хорошее время, – согласился Рощин. – И уходить будет легче, по темноте.
«По темноте, – подхватила мысль Лиза. – По темноте… Темные дела творятся под покровом ночи, разве нет? Вопрос, однако, грех или благодеяние избавлять землю от таких, как Седжвик?»
На самом деле, Лизу мало волновали вопросы морали. Елизавета Браге была не религиозна, хотя и носила крестик. Важнее, однако, было то, что она офицер Флота, а не просто пилот. Она истребитель, то есть, по определению, убийца на службе у государства. А Лиза Берг в церковь не ходила вообще и вместо Библии читала избранные работы Маркса и Ленина, в которых морали не было места, потому что революция – это насилие. Государство – это насилие. А убийство английского майора всего лишь санитарная миссия. Однако, если честно, все обстояло не так уж просто. Во всяком случае, для Лизы, иначе она не стала бы размышлять над вопросом, стоит ли Седжвику знать, кто и за что его убил.
* * *Через Па-де-Кале шли, снизившись «по самое не могу». Уж на что Лиза рисковая, но и ей временами хотелось отвести взгляд. Хотя, возможно, все дело в том, что сейчас «рулит» Клара, а она – Лиза – всего лишь пассажир. Пассажиру ничего не остается, кроме как смотреть и терпеть. Не то – пилот. За штурвалом не до нежностей. Не до страха. Не до глупостей.
Лиза отвела взгляд от неспокойной поверхности моря и посмотрела на Рощина. Что бы ни чувствовал сейчас полковник, внешне он оставался монументально спокоен.
«Серьезный мужчина!»
В голове по какой-то странной ассоциации крутился давным-давно забытый стишок из школьной программы советской школы. Что-то про людей и гвозди.
«Гвозди бы делать из этих людей? – попробовала вспомнить Лиза. – Точно! Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей!»
Да уж, железная выдержка. Твердый характер. Одним словом, пластун.
Еще Лизе вспомнился разговор, состоявшийся между ними в тот самый день в Риме. Лиза заикнулась было о том, что с моральной точки зрения ее затея выглядит, возможно, не вполне безупречной. Но Рощин ее остановил, и возражения его Лизе чрезвычайно понравились.
– Видите ли, Лиза, – сказал он ей тогда, – мы с вами люди военные, а на войне как на войне! И в этом конкретном случае не имеет никакого значения, находимся мы с Англией в состоянии войны или нет! Человек, решивший, что может делать на территории Себерии все, что ему заблагорассудится, должен знать, что за все надо платить. И не важно, исполнял ли он приказ вышестоящего начальства или действовал по собственной инициативе. Он напал на себерского офицера. На вас, Лиза, напал. Собирался захватить, в результате чуть вас не убил. И более того, нападение произошло не где-нибудь в Африке, а в столице моей страны. По-моему, тут не о чем рассуждать. Приговор в этом случае может быть только один – смерть. А суд присяжных оставим для мелких жуликов!
«Ну, я где-то так и думала», – согласилась с Рощиным Лиза, хотя она и не была уверена в том, что Седжвик был в этом деле главной фигурой.
Впрочем, полковник не озвучил еще одну причину нынешней акции. Гнев! Лиза про гнев тоже промолчала. Про гнев, ненависть и острое желание грохнуть подлеца, как бешеного пса! И даже не столько за Шлиссельбург, – где черт знает, что произошло на самом деле, – сколько за Африку. Вот за Ярубу Седжвику и в самом деле полагалась секир-башка!
Между тем геликоптер, идущий над водой со скоростью сто двадцать километров в час, пересек пролив по плоской дуге – имевшей в длину порядка восьмидесяти километров – и достиг берегов Соединенного королевства километрах в двадцати к северо-востоку от устья Темзы. К этому времени небо затянуло темными дождевыми облаками, и наступили ранние сумерки. Клара подняла машину на высоту двухсот пятидесяти метров и легла на заранее оговоренный курс к лесному массиву. А еще через несколько минут пошел дождь, и геликоптер стал не только невидим, его и услышать-то теперь было почти невозможно.
И дальше все шло точно по плану. Посадка в лесу, маскировка геликоптера и сооружение «лежки» для Клары в кроне старого дуба, одиноко стоящего на краю крошечной поляны.
– Клара, – напутствовал пилота Рощин, – к машине не подходите. Сидите на дереве и старайтесь не шуметь. Если все-таки кто-нибудь найдет геликоптер, все равно оставайтесь на дереве и в бой не вступайте. Ждите нас.
– А если они тут засаду устроят? – попыталась протестовать пилот.
– Им же хуже! – пожал плечами Рощин. – Но с дерева не слезайте и в это дело не вмешивайтесь, лады?
Клара согласилась. В конце концов, Рощин пластун, а она всего лишь пилот легких машин.
* * *– Вы уверены? – Рощин не пытался ее переубедить, просто спрашивал.
– Считаете, лишнее?
– Не знаю, – покачал он головой.
– Тогда решено! – Лиза осмотрела всех присутствующих и подвела итог: – Нильсен и вы, Вадим, держите главный и служебный входы. Бейли в машине. Работаем мы с Анфисой…
– Может быть, наденете маски? – мрачно поинтересовался Нильсен.
– Зачем? – удивилась Лиза. – Кто в здравом уме и твердой памяти поверит, что майора Седжвика завалила баронесса фон дер Браге в паре с женщиной типичной индейской наружности? Скажут, бред и инсинуации. А спросят лично, так у нас с Анфисой алиби имеется. Мы всю ночь пили и гуляли в вашей, между прочим, компании. Так что нет, работаем мы вдвоем и без масок.
Ну, они и сработали. Вошли шумно. Разговаривая на повышенных тонах и исключительно по-русски. Народу в заведении было немного, но женщины, по-видимости, никого не замечали. Продефилировали к стойке, с воодушевлением вываливая друг на друга такие заряды изощренной брани, что обалдели даже те из присутствующих, кто по-русски не разумел, то есть практически все.
– Два стакана водки! – потребовала Анфиса, когда дамы достигли прилавка.
– И соленый огурец! – добавила Лиза, так же как и Варза, даже не взглянув на бармена.
– Прошу прощения! – Бармен их, разумеется, не понял.
Пришлось перевести.
– Ну, вы тут и дремучие! – удивленно взглянула на него Лиза, переходя на ломаный английский. – Два! – и она показала обалдевшему мужчине два пальца. – Стакана! – указала она пальцем на посуду нужного объема. – Водки! Водки налей! Компреву?
– Два стакана, миз? Таких?
Но Лиза уже отвернулась и смотрела на майора Седжвика, встающего из-за стола, где он, по-видимому, выпивал с друзьями. Собутыльники шпиона – к слову, их было всего двое – продолжали сидеть, глядя на Лизу в немом остолбенении. Совсем другое дело Седжвик.
– А! – сказала Лиза, указав на него пальцем. – Вот и ты, барбос!
– Вы не перестаете меня удивлять! – покачал майор головой.
– Не расстраивайтесь! – усмехнулась в ответ Лиза. – Это в последний раз! – И она выхватила автоматический пистолет из наплечной кобуры. – Прощайте, сэр!
Седжвик такого развития событий не ожидал. Так и умер с маской неподдельного удивления на красивом – можно сказать, породистом – лице.
– Ну, что, отпустило? – спросил Рощин по дороге назад.
– Полегчало! – кивнула Лиза. – Просто гора с плеч.
Глава 3
Что было, что будет, чем сердце успокоится
Август 1932 года
После акции в «Ведерке с кровью» разъехались кто куда. Лиза, например, отправилась кружным путем в Гейдельберг к Штоберлю. Сначала в Амьен своим ходом, то есть все на том же арендованном автожире, но оттуда уже двигалась пассажирскими линиями то по земле, то по воздуху. Из Амьена в Париж, оттуда в Реймс, и через Метц и Карлсруэ в Гейдельберг.
На постоялый двор не поехала, поселилась «назло врагам» в доме номер семь по улице Стейнзейтвег, тем более что по давнему завещанию дом принадлежал ей, как «любимой женщине и наследнице» доктора Тюрдеева.
«Любимая женщина? Серьезно? А завалить меня он решил, как агента потусторонних сил? Умереть не встать!»
По сравнению с прошлым декабрем дом выглядел вполне сносно. Полы и окна вымыты, пыль сметена, и все на ходу, так как Лиза позаботилась об этом заранее. Вода, электричество, телефон, чистое постельное белье и все прочее, что может понадобиться человеку, который вернулся домой.
«Домой? – переспросила она саму себя. – И это мой дом?! Ну, может быть, и дом, но всего лишь на пару дней. Просто чтобы не заселяться в отель».
Лиза позвонила в ресторанчик в конце улицы и заказала ужин. Много мяса, картофеля и тушеной капусты, штрудель и печенье с корицей, ну а вино у нее было свое, из запасов покойного Тюрдеева.
«Ну, хоть на что-то путное сгодился, сука!»
Ужинала долго, вдумчиво, с аппетитом и со вкусом. Наелась, как удав, выпила тоже прилично. Не допьяна, но где-то на полпути. Покончив с ужином, встала из-за стола, задумчиво осмотрела гостиную, в которой устроилась трапезничать, и решила, что время еще не позднее, и, значит, вполне можно заняться делом.
«Что ж, делу время, потехе час!»
Лиза прихватила хрустальный стакан с виноградной водкой, поднялась в кабинет на втором этаже, села за стол, неторопливо и со вкусом – «А куда торопиться-то?» – раскурила сигару и, наконец, придвинув к себе телефонный аппарат, сняла трубку и попросила «барышню» соединить с абонентом 73–95.
– Здравствуйте, Фридрих! Не помешала? – спросила она, когда служанка передала трубку полковнику Штоберлю.
– Ну, что вы, Лиза! Вы мне никогда не мешаете. Здравствуйте! – Штоберль, очевидным образом, обрадовался звонку и не счел нужным это скрывать. – Предполагаю, вы сейчас в Гейдельберге. В гости придете?
«Превратности судьбы. А ведь могли стать врагами!»
Впрочем, не стоило обольщаться, друзьями они не стали тоже. Во всяком случае, пока.
– Завтра, – предложила Лиза.
– На завтрак?
– Я встаю рано.
– Я тоже. Семь утра вас устроит?
– Да, спасибо! – приняла приглашение Лиза. – Каша будет?
У Штоберля была отличная кухарка и готовила она практически все, что никогда не подадут в роскошном ресторане.
– Овсянка подойдет? – Штоберль был сама вежливость. – С изюмом и медом. Молоко, белый хлеб… Что-то еще?
– Разумеется! – удивилась Лиза скудости воображения некоторых мужчин. – Сливочное масло, кайса…
– Кайса? – переспросил полковник.
– Курага, – перевела Лиза. – Жирный сыр, яйца и какие-нибудь сдобные булочки.
– Бриоши или творожное печенье? – деловито поинтересовался ничуть не удивленный Штоберль. – Могу предложить также грецкие орехи.
– Остановимся на бриошах, – решила Лиза. – Орехи само собой. И кофе. Много кофе.
– Договорились. В семь утра!
– В семь, – подтвердила Лиза.
– Тогда до встречи!
– До свидания, полковник!
Она положила трубку и, пыхнув сигарой, открыла дверцу правой тумбы письменного стола. В декабре 1931 года, когда Лиза впервые оказалась в этом доме, ее, прежде всего, интересовал научный архив Тюрдеева. Им она тогда и занялась. Документов было много, и все, что не успела прочесть в немногие дни перед возвращением в Шлиссельбург, Лиза прихватила с собой. Собственно, она забрала домой практически весь архив Кассио Морамарко и Леонтия Тюрдеева и вдумчиво изучала его затем, вплоть до начала войны. Однако ни до чего, кроме архива, руки тогда так и не дошли. Лиза не добралась даже до личных бумаг Леонтия, не говоря уже о прочем. Оттого и о завещании доктора она впервые узнала от Штоберля, хотя в доме наверняка хранилась копия этого важного документа. И вот теперь настала очередь правой тумбы стола.
За украшенной инкрустациями дверцей, как и следовало ожидать, находились три выдвижных ящика.
«Ну что ж! Когда-то этим все равно следовало заняться!»
Лиза начала с нижнего ящика, и оказалось, что здесь находится настоящее сокровище. В ящике лежали папки и альбомы с личными фотографиями Леонтия Тюрдеева, которые Лизе были совершенно не интересны, кроме одной. Той, в которой находились ее собственные фото. Фотографии Елизаветы Браге, ее немногочисленные письма, адресованные «моему Лёве», открытки с видами тех мест, где они бывали вместе – Флоренция, Падуя, Венеция, Авиньон, – их общие фотографии…
«Он сказал, мы познакомились во Флоренции…»
В пору галантных ухаживаний на борту «Звезды Севера» Тюрдеев действительно рассказал Лизе – правда, без подробностей, – что познакомились они в 1928 году во Флоренции. Нынешняя Лиза ничего этого, разумеется, не помнила, ведь это случилось не с ней, а с совершенно другой женщиной. Однако сейчас, рассматривая немногочисленные фотографии и открытки, связанные с той осенью, Лиза неожиданно вспомнила – как часто случалось с ней в последнее время – то, чего не могла знать, не то что помнить.
Она шла вдоль галереи Уфицци в сторону площади Синьории. В колоннадах стояли или медленно прохаживались немногочисленные туристы. Было тепло, но не жарко, и навстречу Лизе шел высокий мужчина со светло-русой бородой и длинными, чуть вьющимися волосами до плеч. Лиза отметила тонкость, пожалуй, даже изысканность черт его лица, ширину груди, обратила внимание на узкие кисти рук с длинными пальцами пианиста и вдруг поняла, что мужчина смотрит прямо на нее, и не абы как, а с известным мужским интересом. И ей это понравилось, как понравился и сам мужчина. Потом она подумала, что незнакомец похож скорее на немца или поляка, чем на итальянца, но в следующую секунду он обратился к ней все-таки по-итальянски. А еще потом – когда выяснилось, что ни итальянского, ни фриульского Лиза не понимает – он предложил ей на выбор немецкий, франкский и русский языки, и они, наконец, познакомились.
«Та осень…»
Вспоминались не слова, а сцены.
Кабачок на берегу Арно, где они с Леонтием пили молодое вино. Масличная роща, библиотека в каком-то старинном палаццо, разгромленная постель в гостиничном номере… И вот еще странность. Едва всплыл в памяти зрительный образ того давнего рассвета – приоткрытое окно, колеблемые ветерком белые тюлевые занавески, смятые шелковые простыни и разбросанные подушки, – как тело откликнулось своими личными воспоминаниями. Как ни странно, оно помнило. Не все и без подробностей, но общее впечатление было однозначно: та ночь прожита не зря.
Тогда он впервые назвал ее Бетой, а она его Левой…
«Ох, Тюрдеев, Тюрдеев! И что тебе не жилось?! Все могло сложиться иначе. Должно было сложиться!»
Лиза убрала папки в ящик, задвинула его. Затем выдвинула снова, достала их с Леонтием папку и отложила в сторону. Теперь это было и ее прошлое, а прошлым не разбрасываются.
* * *В верхнем ящике лежали личные документы Тюрдеева, в том числе и копия пресловутого завещания, но главное открытие ожидало Лизу в среднем ящике. Оказывается, Тюрдеев писал книгу. Возможно, – и даже скорее всего, – публиковать ее он не собирался. Однако со свойственной ему методичностью он свел в этой рукописи воедино весь корпус данных, которыми располагал. И не просто изложил доступные ему сведения, но и подверг их научному анализу и перекрестному сопоставлению, выдвигая по ходу дела гипотезы и строя модели. Лиза просматривала рукопись до двух часов ночи, но, разумеется, смогла лишь поверхностно оценить ее содержание. Подробное изучение этой незаконченной книги потребовало бы куда больше времени, чем жалкие три часа, которые потратила на нее Лиза. Тем не менее, отправляясь утром на завтрак к Штоберлю, Лиза куда лучше представляла себе, что и как она должна спросить у полковника. И какие ответы хотела бы получить.
– Знаете, Фридрих, – сказала она полковнику, покончив с завтраком и переходя к большой кружке черного кофе, – а ведь все признаки указывают на то, что я действительно пришла «с той стороны». Почему же вы не поверили Леонтию? Я тут почитала его заметки, у него была весьма стройная теория. Непротиворечивая. И она хорошо объясняет известные вам и мне факты.
– Дошли руки до дневника? Сигару? – полковник сходил к камину и принес хьюмидор из потемневшего дерева.
– Дневник я прочла еще зимой, – Лиза полагала, что лучшая политика честность. В разумных пределах, разумеется, но тем не менее. – Чем угостите?
– Cuesta-Rey вас устроит?
– Честно сказать, не знаю, – пожала плечами Лиза. – В сигарах я не разбираюсь, не то что в кораблях. И еще я нашла рукопись неопубликованной монографии Тюрдеева.
– Он писал книгу? Любопытно! – Штоберль открыл ящик для сигар и, достав одну, протянул ее Лизе. – Берите, Лиза! Плохого не посоветую.
– Спасибо! – Лиза взяла сигару, поднесла к носу, понюхала. – Пахнет хорошо. Гильотинку не одолжите?
– Все, что пожелаете! Вот вам гильотинка, а вот и спички. Хотите, чтобы я за вами поухаживал?
– Было бы замечательно.
– Итак, рукопись, – полковник обрезал сигару Лизы и дал ей прикурить от сигарной спички. – В ней есть что-то новое?
– Скорее, хорошо систематизированное старое, – слукавила Лиза, пыхнув сигарой.
– Тогда вернемся к вам, – кивнул Штоберль. – Я знаю, о каких признаках идет речь…
– Нет, не знаете!
– Хотите признаться, что вы агент сатаны? – улыбнулся Штоберль.
– Хочу сказать, что начала чувствовать пространство.
– А раньше не чувствовали? – полковник раскурил свою сигару и на мгновение окутался ароматным табачным дымом.
– А вот не знаю! – взмахнула Лиза сигарой, оставив в воздухе дымный след. – Может быть, просто не обращала внимания. Однако не исключено, что это совершенно новая способность.
И Лиза начала рассказывать Штоберлю ту часть правды, которую была готова произнести вслух. Она коротко ознакомила полковника с мнением врачей – включая сюда и доктора Тюрдеева – по поводу ее «живучести». Описала еще два случая своей «преждевременной смерти»: кому, в которую впала после боя над Виндавой, и отравление смертельной дозой ингиберина. Рассказала о своей выносливости и невероятном обмене веществ. И, наконец, описала «полет верхом на паровозе», когда в первый день войны вела крейсер «Вологда» в тумане над самой водой.
– Что ж, – Штоберль выслушал ее рассказ в молчании и заговорил только тогда, когда замолчала Лиза, – действительно, похоже на то, о чем любил порассуждать наш покойный друг. И еще я вижу, что паранойя Тюрдеева заразительна, но вы, Лиза, не с той стороны. Знаете почему?
– Просветите!
– Видите ли, Лиза, те, о ком говорил Лео, все они неадекватны. Там, практически во всех случаях, душа реципиента боролась с разумом донора. При этом перемещенное сознание, судя по всему, было едва ли не смертельно травмировано встречей с незнакомой реальностью. Они все безумцы, Лиза, а вы нет. От смертельных хворей выздоравливали, это так, но даже самые вменяемые из них казались окружающим не от мира сего. Думаете, Морамарко нашел все известные истории случаи «вселения»?
– Тюрдеев знал о ста одиннадцати переходах…
– А я знаю о девятистах с довеском.
– Сколько, сколько?! – не поверила своим ушам Лиза.
– Девятьсот тринадцать случаев, если быть точным.
В прошлый раз Лизу удивил Тюрдеев, сказав, что знает о ста одиннадцати случаях «подселения». Он как раз собирался Лизу убить, вот и разоткровенничался. Врать ему уж точно не было нужды.
«Но тогда, выходит, он не знал про восемьсот два дополнительных случая! Получается…»
– Получается, вы знали об этом много больше Маромарко и Тюрдеева, но Леонтию об этом ничего не сказали!
– Не сказал, – подтвердил полковник. – Я ему много о чем не рассказал, и что с того?
– А мне почему рассказываете?
– Потому что предполагаю в вас того, кто мне действительно нужен.
– То есть вы…
– Не пытайтесь угадать, Лиза! – остановил ее полковник. – Давайте, прежде всего, условимся. Я вам не враг и вреда не причиню. Но насколько далеко я зайду в своей откровенности, зависит от того, пройдете вы испытание или нет.
– Испытание? – нахмурилась Лиза.
– Ничего, что могло бы вам повредить, – успокоил ее Штоберль.
– В чем заключается это испытание? – продолжала сомневаться Лиза.
– В том, как отреагирует на вас один прибор.
– Прибор? Вы хотите сказать, что существуют приборы, которые…
«Которые что?»
Правду сказать, Лиза даже не могла сформулировать вопрос, так как не знала, о чем именно идет речь.
– Ладно, валяйте! – согласилась она после секундного размышления.
«Хуже-то не будет!»
– Спасибо, Лиза! – на полном серьезе поблагодарил ее полковник, вставая из-за стола. – Надеюсь, мы оба не пожалеем об этой встрече. Подождите меня, пожалуйста, здесь. Я сейчас же принесу прибор и проведу замеры. Много времени это у нас не займет, обещаю! – И полковник поспешно вышел из комнаты.
«Н-да… Любопытный поворот!» – Лиза сделала пару глотков кофе, пыхнула сигарой. Вкус дыма, как и его запах, ей понравился. Что-то такое, что ассоциировалось с осенью, но не с холодом и дождем, а скорее, с красками осени, ее настроением, ароматами и вкусом.
«Хорошо сидим! Или нет?»
Полковник не заставил себя долго ждать. Вернулся в комнату, подошел к столу, поставил на него самшитовый ларец, инкрустированный перламутром и серебром, откинул крышку и бережно достал нечто округлое и массивное.
– Вот, собственно.
Прибор был похож на корабельный бронзовый компас или барометр с тремя резными стрелками, надетыми на общую ось. Судя по цвету, стрелки были сделаны из разных металлов. Делений на застекленном циферблате было много, – сколько всего, сразу и не скажешь, – и все они были отмечены какими-то значками (Лиза подумала, что это буквы), – а иногда и целыми «надписями». Такое у нее сложилось впечатление. Но что это за алфавит, если это все-таки алфавит, и что за язык, – если и это предположение верно, – сказать было сложно. У Лизы на этот счет не возникло даже самой фантастической гипотезы. Впрочем, у нее и образование не профильное. Она пилот – в худшем случае инженер-электрик, – но никак не историк или лингвист.
– Санскрит, – словно прочитав ее мысли, пояснил полковник. – Середина второго тысячелетия до нашей эры, бактрианский кхарошткхи… Между прочим, один из ныне покойных потомков арамейского алфавита. Впрочем, это не по вашей части, не правда ли?
– Хотите сказать, что прибор сделан три тысячи лет назад? – не поверила услышанному Лиза.
– Разумеется, нет! – рассмеялся Штоберль. – Это язык древний, а прибор просто старый. Он создан в первой трети семнадцатого века. Точнее не скажу, просто не знаю.
– Семнадцатый век? Тоже ничего, – признала Лиза.
Для нее это была седая древность, что в том мире, что в этом.
– Согласен с вами, – кивнул полковник. – Приступим?
– А чего тянуть? – пожала плечами Лиза. – Время – деньги! Как-то так.
– Мне нравится ваш прагматизм, капитан! – Штоберль поставил свой «компас» на стол и осторожно сдвинул – один за другим – три крошечных рычажка, выглядывавших из узких прорезей в его основании.
«Стопоры стрелок, по всей видимости, – прикинула Лиза. – Сейчас он их освободил. Но что тогда воздействует на стрелки?»
В следующее мгновение стрелки – как-то сразу – дрогнули и двинулись каждая в свою сторону и в своем темпе. Нижняя двигалась в направлении против часовой стрелки, очень быстро наматывая круг за кругом. Средняя – бежала чуть медленнее, но уже по часовой стрелке, а верхняя двигалась толчками, то вправо, то влево, то и дело замирая на месте, словно колебалась в выборе правильного направления. В конце концов, нижняя и средняя стрелки замерли, указывая – та и другая – точно на Лизу, а верхняя… Она еще поколебалась немного и, повернув градусов на сорок пять влево, наконец, замерла.
– Ну, и что это должно означать?
Вопрос напрашивался, не так ли?
– Это означает, что вы именно та, с кем стоит продолжать разговор.
– Приступайте, – выдохнула Лиза сигарный дым, – я вся внимание!
– Что ж, – Штоберль вернул стрелки – одну за другой – в исходное положение, каждый раз сдвигая рычажок соответствующего стопора, и спрятал прибор в ларец. – Что ж, Лиза, давайте поговорим. И для начала вернемся к вопросу, который мы обсуждали с вами в прошлое Рождество. Лео Тюрдеев верил, что афаэр – это такой универсальный ключ, открывающий переходы между мирами, реальностями или что там существует на самом деле. Может быть, это вообще рай и ад, но не один рай и не один ад, а много разных.
– Считаете, что они существуют на самом деле? – Лиза определенно знала, что это так и есть, но, разумеется, никому не могла в этом признаться. Она-то в тех мирах побывала лично. В трех, если быть точным. И в двух из них даже жила. В этом вот, и в том, из которого пришла.