Лыжник
Саша достал дневник и подал ей. Брови на мамином лице взлетели вверх, когда она увидела жирную пятерку по истории и пятерку по английскому. Она вдруг села на табуретку и заплакала.
– Неужели за ум взялся? Лодырь ты мой! – между всхлипываниями говорила она.
– Так все-таки, чем помочь? – терпеливо повторил Саша.
Мать перестала плакать и, улыбнувшись, сказала:
– Почисти картошку для начала, а там посмотрим.
Вскоре она с недоумением наблюдала, как сын ловко, как будто делал это каждый день, подправил нож на бруске, затем из-под его рук начала выползать ажурная картофельная кожура, а почищенная картошка, одна за другой, падала в кастрюлю с водой.
– Займись чем-нибудь, – посоветовал Саша, продолжая порученное дело. – А я сварю картошку и сосиски поджарю с лучком.
– Может, уроки делать начнешь? – несмело спросила мама. – А я уж с ужином закончу.
Было странно слышать в ее голосе такую робость.
«Однако я маман заинтриговал, – подумал сын. – Что-то такой нерешительности у нее не припомню. Нас с отцом в ежовых рукавицах всю дорогу держала. Не исключено, что батя от этих рукавиц и дал деру. Ленка-то его ни в чем не ограничивала, пока сама любовника не нашла».
Понаблюдав еще несколько минут и удостоверившись, что сын вполне справляется, мама ушла к себе и, что-то напевая, принялась за штопку носков.
Отец ввалился домой в хорошем настроении, тоже с песнями. Пропев слова «эх, тачанка, ростовчанка», принялся раздеваться. Раздевшись, он зашел в кухню и воскликнул:
– Лучком попахивает! Что там у нас сегодня на ужин?
– Иди мойся! – скомандовала мама. – Нечего грязными руками по кастрюлям шарить. Сегодня сын ужин готовил, так что у него все и спрашивай.
Петр Александрович с удивленной физиономией молча проследовал в ванную комнату.
Сашину стряпню съели очень быстро. А отец даже протер сковородку куском хлеба.
– Для первого раза неплохо, – одобрительно сказал он.
«Еще бы! Сосиски сейчас из мяса делаются, – подумал Саша, – поэтому и вкусно».
За чаем мама, улыбаясь, сообщила мужу:
– Петя, ты представляешь, Саша сегодня две пятерки принес, по английскому языку и истории.
Глаза Петра Александровича полезли из орбит. Он фыркнул и чуть не подавился кексом. Прокашлявшись после того, как его похлопали по спине, он пробурчал:
– Смотрю, сегодня день сюрпризов.
Он внимательно посмотрел на Сашу.
– Ничего не хочешь мне рассказать?
К его удивлению, сын не задергался, спокойно глядя на него, сообщил:
– Вообще-то Леонид Сергеевич хотел с тобой поговорить. Я думал тебе после ужина сказать, но вижу, ты уже в курсе, наверняка вы уже пообщались?
От того, что Саша ответил так по-взрослому, Петр Александрович растерялся и даже не знал, что дальше говорить. Инициативу перехватила жена, сразу набросившаяся с упреками на сына.
– Так вот ты чего сегодня такой ласковый, ужин приготовил, вокруг меня вился, как змий. Быстро выкладывай, что опять натворил!
Тот глянул на отца. Петр Александрович отрицательно покачал головой. Клавдия Васильевна не заметила этого сговора и продолжала наседать.
– Да ерунда, – махнув рукой, ответил он. – Всего-навсего вторую обувь сегодня не взял. Там таких, как я, человек десять не пропускали.
– Из-за этого родителей к директору не вызывают, – недоверчиво сказала мама.
– Так и не вызывали, – подтвердил Сашка. – Просто на шум вышел директор, меня увидел и попросил передать, чтобы папа к нему зашел.
– А что, телефона у нас дома нет? – не сдавалась мама.
– Ну, я не знаю, чего ему в голову взбрело, – сообщил Саша и встал из-за стола. – Спасибо за ужин, пойду делать уроки.
– Чего тебя Харитонов искал? – тихо прошипела Клавдия Васильевна. – Небось, опять баб своих обсуждали. Смотри, Петров, доиграешься! Я видела, как ты на своих прошмандовок поглядываешь. А уж как они на тебя смотрят – роман можно писать! Сослуживец твой – кобель известный, даром что замполит! Как в школе работает, не понимаю? Всех баб от завуча до сторожихи, наверное, опробовал. Кончится мое терпение, сама в РОНО пойду, пусть там узнают, как коммунисты женам изменяют.
– Ну что ты несешь! – разбушевался муж. – От ревности совсем крыша съехала!
У Клавдии Васильевны крыша никуда не ехала, просто она начинала своим женским нюхом чувствовать, что муж отдаляется от нее и близится день, когда он может уйти из семьи. Работая главным врачом детской поликлиники, она выслушала не одну такую историю, поэтому излишнее внимание Петра Александровича к своим ученицам не одобряла, и ее беспокойство росло по мере их взросления.
К сожалению, она не знала о том, что ее сын тоже озабочен этой проблемой. И, скорее всего, она даже бы согласилась с методом ее решения. Пока же она ничего не могла придумать лучше, чем зарыдать.
Петр Александрович вскочил, охлопал себя по карманам и тут вспомнил, что он не курит уже год. Выматерившись про себя, он пошел в туалет, где за канализационным стояком у него была припрятана пачка «Памира». Вытащив пару сигарет, он вышел на лестничную клетку и закурил, стараясь, чтобы дым уносило в раскрытый чердачный люк.
– Довела ведь до трясучки, – беззлобно ругал он жену. – Такое настроение испоганила!
Саша в это время сидел над учебниками и тетрадками. Неведомая сила, перенесшая его в этот мир, дала ему отличную память, и сейчас он поглощал страницы учебника с небывалой скоростью.
Его сосредоточение было нарушено приходом Сашки Матвеева. Беловолосый крепыш из параллельного класса подружился с ним в прошлом году, когда они вместе начали паять транзисторные приемники. Ничего особого они пока не напаяли и не напаяют, поэтому Петров, зная будущее, решил завязать с этим делом.
Мама с недовольным лицом проводила позднего гостя в комнату сына и, сказав, чтобы долго не засиживались, ушла к телевизору.
– Ну ты дал шороху сегодня, – первым делом сказал Матвеев. – Я тебе давно говорил, что надо этих уродов отпинать. Жаль, меня не было, а то Филе я бы с удовольствием настучал по роже.
Он действительно мог это сделать и не раз предлагал свою помощь, но Петров гордо отказывался, не желая, чтобы про него говорили, что он прячется за чужую спину.
На этом тема драки была закрыта, и Матвеев решил ознакомиться с успехами приятеля. Однако Саше похвастаться было нечем.
– Знаешь, Мотя, недосуг все было, да и, честно говоря, не хочется мне больше этим делом заниматься, – откровенно признался он.
Матвеев удивленно смотрел на друга и никак не мог понять, как можно бросить такое интереснейшее дело, как радиотехника. Ему даже слегка взгрустнулось, но грусть моментально прошла, когда друг отдал ему пакет с радиодеталями.
Петров, совершив такой поступок, мысленно вспомнил себя в этом возрасте и подумал, что тогда он с такой легкостью ни за что не отдал бы все эти триоды, диоды, конденсаторы. Ведь купить в магазине это было практически невозможно. А сейчас ему было нисколько не жалко этого барахла.
Матвеев дрожащими руками перебирал драгоценности, лежащие в пакете. Ему доставать радиодетали было гораздо сложней, чем Петрову, его семья жила от получки до получки, и лишних денег у них не было.
После этого беседа у них не пошла. Матвеев, боясь, что Сашка осознает свою потерю и потребует вернуть назад свое добро, стал прощаться. Петрову было смешно и грустно. Грустно, потому что разговор с другом был ему нисколько не интересен.
«Как дальше жить? – уныло думал он. – А ведь еще год в школе мучиться, да и в училище будет не лучше. Черт! Что же такого придумать?»
Однако в голову пока ничего не приходило.
Он проводил друга и, закрыв за ним дверь, пошел к родителям. Те в это время увлеченно смотрели концерт по телевидению.
– Бери стул, – тихо сказала мама. – Садись и не мешай, Тарапуньку со Штепселем показывают.
Сашка с тоской смотрел, как на черно-белом маленьком экране разговаривают два украинских комика. Притом один говорит на мове, а второй, который Штепсель, на русском языке.
Понять, что там говорит Тарапунька, было почти невозможно, но видимо, что-то смешное, потому что зрители в зале, где они выступали, громко хохотали, как и родители сейчас. А Саше было не смешно.
Посидев минут пять, он поднялся и отправился к себе, прихватив с этажерки стопку журналов «Физкультура и спорт». Когда он вышел, отец с матерью переглянулись, Клавдия Васильевна вздохнула и сказала:
– Ничего не понимаю, что с парнем произошло. Со вчерашнего дня сам не свой ходит. Он там, на соревнованиях, не перенапрягся случайно? Ты видел, что он читать начал? Когда такое было? Раньше от своей фантастики отстать не мог. «Искатели» до дырок зачитал.
Петр Александрович нахмурился.
– Ты, мать, не дело говоришь! И на спорт не кивай. Парень не курит, тренируется, по вечерам в подъездах портвейн не пьет, чем ты недовольна?
Клавдия Васильевна понимала доводы мужа, но из чисто женской вредности не могла с ними согласиться. Однако следующим после хохлов выступал Аркадий Райкин, поэтому вечерней ссоры удалось избежать.
А Сашка в это время увлеченно чиркал карандашом схемы тренировок в журнале, мысленно разнося в пух и прах теоретиков лыжного спорта. Сейчас он сожалел только об одном – о своем возрасте, из-за которого его рекомендаций никто не будет слушать.
Глава четвертая
Потянулись тоскливые дни. Хождение в осточертевшую за неделю школу надоело чуть ли не до рвоты. К Петрову в классе уже никто не приставал и даже ни о чем не спрашивал. Хотя девочки в его сторону начали поглядывать с большим интересом, чем раньше. Сам он с нетерпением ждал зимних каникул, чтобы отдохнуть от школьного шума.
Ребята, не понимая причин перемены в поведении мрачно глядящего на всех одноклассника, начали инстинктивно сторониться его. Зато в глазах учителей Саша поднялся на недосягаемую высоту. Он не бегал по партам, не приставал к девчонкам. На уроках не болтал и внимательно слушал преподавателя.
В классном журнале напротив его фамилии двойки и тройки сменились пятерками. Короче, в канун Нового года в классе появился новый отличник.
Сам Петров тоже себя не узнавал. Переселение сознания в тело четырнадцатилетнего мальчишки принесло множество сюрпризов. И сейчас ему приходилось принимать значительные усилия, чтобы те не мешали жизни.
По воспоминаниям, в этом возрасте он уже начинал интересоваться девочками, по-ребячьи пытался флиртовать с ними и даже мог пощупать особо симпатичную подружку в раздевалке. Сейчас ему хотелось совсем другого, но, увы, сверстницы этого другого предоставить не могли, а десятиклассницы смотрели на Саню как на пустое место.
Из-за этого он возвращался домой в отвратительном настроении, а иногда с болями в промежности. И только интенсивные тренировки помогали держать себя в руках. А по ночам приходилось убирать скопившееся напряжение руками.
С тренировками также не все получалось. Константин Федорович первые два-три дня только посмеивался, глядя на внезапную старательность своего воспитанника. Однако через неделю он забеспокоился.
– Как бы пацан сердечко не запорол, – озадачился он. – Надо с Санычем поговорить, может, это он парня напрягает. Хочет из него чемпиона слепить.
Однако Петр Александрович сам был удивлен, услышав слова тренера.
– Костя, поверь, я ему ничего не говорил. Ты думаешь, я потенциал сына не вижу? Увы, чемпионом ему не быть. Кондиции не те. Может, на нашем уровне до кандидата в мастера доберется, – в раздумьях сообщил он. – С другой стороны, хорошо, что парень старается, взрослеет, видимо. Ты его уж придержи чуток. А я сегодня с ним сам потолкую.
Вечером отец зашел в комнату сына и в который раз удивился ее полному преображению.
Стены, заклеенные еще неделю назад вырезками с изображением культуристов и прочим хламом, были освобождены от них. На письменном столе, за которым сейчас сидел Саша, не было ничего лишнего. По-армейски заправленная кровать с разглаженным покрывалом вызвала в душе профессионального военного ностальгические нотки.
Сын, увидев отца, закрыл журнал «Физкультура и спорт» и встал, вопросительно глядя на того.
– Пап, что случилось? – спросил он спокойно.
Отец ухмыльнулся.
«Хе-хе, парень-то взрослеет на глазах, еще на той неделе подскочил бы, как резиновый, от волнения. А сейчас, гляди-ка ты, спокойный, как мамонт», – подумал он.
– Чего уроки не делаем? – для начала строго спросил отец. Сын неожиданно улыбнулся.
– Действительно, что-то случилось, – сказал он. – Ты хоть помнишь, когда последний раз этим интересовался?
Для этого вопроса Сашке не надо было шарить в памяти мальчишки. Он сам прекрасно помнил, что батя по своей инициативе никогда не проверял, как сын готовится к занятиям. Этим занималась мама, добровольно тянувшая на себе эту ношу. Петр Александрович от этого дела самоустранился сразу, как сын пошел в школу.
– Ты что, Клава! Как я буду у него уроки проверять! – возмущался он. – Я же его ненароком пришибить могу за двойку. Потом плакать поздно будет. Так что Сашкина учеба полностью на тебе.
Клавдия Васильевна прониклась этими речами и больше не привлекала мужа к отслеживанию успеваемости сына.
– Не помню, – смущенно улыбаясь, сообщил отец. – Я хотел о другом поговорить.
– Давай, поговорим, – охотно согласился Саша, ему внезапно стало интересно, что такого хочет сказать ему родитель. – Присаживайся.
Он пересел на табурет, стоявший у аквариума, предоставив отцу стул у письменного стола.
Отец присел на него и машинально взял в руки перечирканный журнал. Разглядывая измаранные страницы, он начал говорить.
– Знаешь, Сашкец, мне Лукин рассказал, что у тебя трудолюбие разыгралось немеренно. Говорит, впечатление такое создается, будто ты тренерские советы ни во что не ставишь. Так не пойдет. Ты, салага, не понимаешь ничего, надорвешься по дурости, что потом мы матери будем говорить? Нельзя в твоем возрасте так напрягаться.
Петров слушал размеренную отцовскую речь, отработанную годами практики, и мысленно улыбался.
«Ох, батя, отстаете вы от жизни, – думал он. – Для тебя идеал – финский фермер, все лето работающий в поле, а зимой встающий на лыжи».
Закончились эти времена. Сейчас начнет побеждать тот, кто забудет, что такое межсезонье, и будет пахать постоянно, подводя себя к пику формы на главные соревнования. Притом с соответствующей медицинской поддержкой. То бишь допингом. А ты мне сказки рассказываешь про кусок докторской колбасы. Тьфу!
Вслух он этого, конечно, не сказал и продолжал внимательно слушать отца. Тот, однако, быстро закруглился и выжидательно поглядывал на сына.
– Понимаешь, папа, – начал говорить Саша, внимательно подбирая слова. – Я много думал, кем стать, и решил для начала попробовать себя в лыжных гонках.
– А до этого четыре года чем занимался? – усмехнулся батя.
– Ну, папа, перестань, ты сам знаешь, что несерьезно все это было. Я хорошо помню, как мама просила у тебя, чтобы меня взяли в группу, надеялась, что я там здоровье поправлю. А ты кричал, что толку с меня все равно не будет, пусть лучше учится крестиком вышивать, – сообщил в ответ сын.
– Кгхм! – смущенно кашлянул отец. – Ну, был такой разговор, не отрицаю, но с того времени многое изменилось, ты в последний год неплохо себя показал.
– В чем? – печально спросил Саша. – В том, что наконец начал наравне со всеми бегать. Нет, папа, чтобы выйти на союзный уровень, этого маловато будет.
– Ого! – воскликнул Петр Александрович. – Хочешь сразу всего и много.
– Ну, почему сразу, – спокойно возразил сын. – Далеко не сразу. Думаю, что уложусь лет в пять.
– Ишь ты! – оживился батя. – Расскажи, что за мысли в твоей голове бродят.
В этот вечер Клавдия Васильевна никак не могла уложить спать своих мужчин. Из комнаты сына доносился невнятный бубнеж, прерываемый смехом мужа, потом наступала тишина, вновь прерываемая разговорами. Ближе к двенадцати часам Петр Александрович все же добрался до кровати. Клавдия Васильевна уже засыпала, когда рука мужа привычно легла ей на грудь.
– Ну что, провел беседу? – сонно пробормотала она. – Что на вас, полуночников, нашло?
– Завтра расскажу, – буркнул муж, пристраиваясь удобней к теплому боку супруги.
Тридцатого декабря время в школе тянулось бесконечно.
На последнем уроке Наталья Юрьевна, их классная руководительница, раздала табели с оценками. В короткой речи она поздравила учеников с успешным окончанием второй четверти и наступающим Новым годом. Особо она отметила успехи Александра Петрова, сумевшего всего за несколько дней достичь заметных успехов в учебе.
Одноклассники встретили эти слова равнодушным молчанием. Этим успехам они сами являлись свидетелями, все проходило на их глазах и сенсацией для них не было. Внезапное взросление Петрова и отдаление его от жизни класса ему простить не могли, поэтому объявили негласный бойкот.
«Да и хрен с вами, – думал Сашка. – Я все про вас знаю. Кто на ком женится, кто сопьется, кто когда помрет. Общаться с вами все равно что время терять. Если только с Иркой Серовой загулять, помню, она ко мне в десятом классе неровно дышала. Только неизвестно, что из этого выйдет. Уболтать-то я её уболтаю, а вот дальше проблема на проблеме. Нет, на фиг нужно. Пока по ночам продолжу пользовать правую руку, а дальше будем посмотреть».
Он негромко засмеялся, Наталья Юрьевна удивленно посмотрела на него, от этого взгляда Петров засмеялся сильней.
«Знала бы она, о чем я сейчас думал», – он спрятал голову от учительницы за спиной сидящего впереди ученика.
После звонка расходиться ребята не торопились, все были в курсе, что завтра у них будет новогодний вечер. На школьные вечера старшеклассников седьмые классы не приглашали, но директор не возражал, если в дневное время по классам они устроят что-то вроде встречи Нового года. Вообще-то для учеников с первого по четвертый класс и с пятого по седьмой были отдельные вечера, но «гордые» семиклашки не желали общаться с «мелкотой» типа шестиклассников.
Поэтому завтра в кабинете домоводства, имевшем отдельный выход, в четыре часа у седьмого «б» класса планировался вечер встречи Нового, 1965, года.
Петров проталкивался через толпу галдящих одноклассников, когда перед ним появилась девичья фигура. Он остановился и, оглядев Ирку Серову с ног до головы, вежливо спросил:
– Чем обязан?
Ирка хихикнула.
– Саша, ты последнее время так странно говоришь, как будто в старики записался. Девочки тебя в пример мальчишкам ставят, те ругаются, как сапожники, а ты почти как Владислав Николаевич начал разговаривать.
«Ого, – мысленно воскликнул Петров, – меня уже с учителем литературы сравнивают. Хм, может, удастся Миронову и без чемпионства на кое-что уболтать».
– Ира, ближе к делу, – слегка раздраженно сказал он девушке. – Я тороплюсь, прости!
Девочка вздохнула.
– Саша, я знаю, что ты не хочешь идти на вечер, а если я тебя очень попрошу, ты придешь? – сказав эти слова, она залилась ярким румянцем.
«Ничего не понимаю, – удивился про себя Петров. – Ирка точно на меня западала, но в десятом классе, там я хоть что-то собой представлял, а сейчас-то что случилось?»
– Понимаешь, я узнала, что мальчишки собираются завтра пить вино, – продолжила Ирка. – А тебя они теперь побаиваются, поэтому если и выпьют, то немного. Там Филя – главный заводила, если он узнает, что ты придешь, может, и вообще никто пить не будет.
Порывшись в памяти, Саша вспомнил этот злополучный вечер. Только в тот раз никто не приглашал его в качестве охранника. Тогда он сам принимал активное участие в распитии красного вермута по рупь восемь копеек за бутылку. А потом блевал за углом у школьной кочегарки. Кочегар в это время заволакивал в котельную бессознательное тело Сережки Филимонова, повторяя:
– Что же вы, деточки, творите!
– Ты серьезно думаешь, что из-за меня ребята трезвыми придут? – насмешливо спросил Петров. – Серова, у тебя с головой все в порядке? Говори честно, зачем я нужен? Если для выступления, то я и самодеятельность – понятия несовместимые.
Ирка на секунду задумалась, затем покачала головой.
– Зря не веришь, я правду сказала, ладно, не хочешь – не приходи.
Она резко повернулась и, размахивая портфелем, пошла к дверям.
«Вот попал в детские разборки, – ругался про себя Саша. – Черт! Что же делать, сходить, что ли, завтра на вечер? Так не хотелось! Одну тренировку придется пропустить. Батя точняк посмеется. А Ирка какова? Надо же такой повод придумать для приглашения!»
Вчера он поспорил с отцом, что выполнит до весны норматив второго взрослого разряда, но заявил, что сможет сделать это, если будет тренироваться два раза в день.
Отец почесал лысеющую голову и неожиданно согласился.
– Хорошо, тренируйся, только вторую тренировку будешь под моим контролем. Заодно погляжу, насколько тебе упорства хватит. Кстати, в январе планируется пара соревнований на уровне города. Мы подали заявку на участие в них юношей пятидесятого года рождения, так что у тебя появится шанс выполнить свое обещание.
– Папа! – возмутился Саша. – Смеешься, что ли! Хочешь, чтобы я за две недели общую физическую подготовку подтянул? Так не получится. Хотя бы пару месяцев дай на тренировки. В марте все будет реальней.
Отец явно успокоился. Но все же не преминул съехидничать:
– Хе-хе, я-то грешным делом подумал, что ты так просто воздух сотрясаешь. Оказывается, у тебя все продумано.
Он потряс исчирканным журналом.
– Смотрю, ты журналы до дырок зачитал, умней отца хочешь стать, – добродушно посмеялся он.
– Так и есть, – подтвердил сын. – Недаром говорят, дети должны быть умней родителей.
– Хорошо бы если так, – задумчиво сказал отец, неловко погладив его по голове, пожелал спокойной ночи и пошел в спальню.
Оставшись один, Саша снова и снова проходился по разговору с отцом. Как ему показалось, тот не особо удивился неожиданному желанию стать чемпионом, вот только энтузиазмом не засветился. И это было понятно. Тренер должен хорошо представлять потенциал своего сына.
Александр Петрович сам прекрасно знал свои физические данные и понимал, что ему потребуется намного больше терпения и труда, чем тому же Витьке Васильеву, чтобы добиться своей цели.
Вот только всякие Ирки Серовы появляются на горизонте, чтобы своими грудками, попками и улыбками оторвать такого положительного попаданца в самого себя от задуманного пути.
Удивившись, что мысли о симпатичной девчонке не выходят из головы, он тоже вышел из класса и отправился в раздевалку.
Когда он вышел на улицу, там шел снег. Огромные снежинки плавно планировали на сугробы. Вокруг царила тишина. Ветра не было вообще. Последние школьники весело разбегались по домам.
Саша глубоко вдохнул морозный воздух и медленно зашагал в сторону дома. Он все еще не свыкся с новым телом, его возможности казались безграничными. Он издал дикий вопль и высоко подпрыгнул. А после приземления запустил вверх портфель. После этого смущенно огляделся по сторонам и, поймав портфель, продолжил свой путь.
Сейчас в теле мальчишки находилось сознание прожившего жизнь человека, и, в отличие от настоящих детей, старому тренеру предстоящая жизнь не казалась бесконечностью, окутанной розовой дымкой надежд.
Он прекрасно знал, как короток этот миг между мгновением осознания себя и якобы очень далекой смертью. Поэтому и хотел прожить это мгновение так, чтобы получить от него все что можно. Но еще требуется не забыть о близких, чтобы встреча с перестройкой не оказалась для них страшным ударом, как это было когда-то практически для всех.
Машин на улице практически не появлялось. Множество прохожих, идущих навстречу, тащили елки, сетки с продуктами.
«А ведь ни одного нищего не видел за эти дни», – непонятно по какой ассоциации влезла в голову непрошеная мысль. Но он тут же понял, откуда та взялась. Год назад, тридцатого декабря, он сунул сто рублей сидящему в инвалидной коляске парню. Тот устроился у входа в супермаркет и смотрел требовательным взглядом на идущих мимо людей.
Александр Петрович понимал, что, скорее всего, деньги у инвалида отберут хозяева, посадившие его на это место, или полицаи. Но рука сама опустилась в кошелек. А сейчас, идя по заснеженной улице, он ощущал внутреннее удовлетворение, оттого что у магазина его не встретят нищие и ему не надо проходить мимо них, опустив голову.
Вновь в голове настойчиво застучала мысль, что впереди всего двадцать лет, а затем начнется бардак перестройки. К чему тогда все его чемпионские титулы, если в будущем нужны деньги, а не звания и кубки. Он вспомнил тренерскую работу в Штатах. Он там проработал не один год. Однако миллионером не стал, а вот тоска по родине не пропадала. В конце концов он решился и уехал в Россию. Никто его тут не ждал. Валюта, привезенная с собой, позволила купить скромное жилье. Петров мог бы сидеть дома на пенсии, но беспокойный характер не позволил этого сделать. Однако из-за усиливающихся болей ему оставалось работать тренером последний сезон. И тут приключилась невероятная удача – новая жизнь в юном теле.