Вандал (сборник)
Ага… вот, кажется, пришли… Какая-то деревня. Глинобитный забор, хижины… непонятного назначения строения, низенькие, с плоскими крышами… сараи, что ли?
Пленника затащили во двор, осветили факелами. Из дома вышел какой-то важный толстяк в длинной хламиде и с бородой, все набившиеся во двор придурки принялись ему кланяться и – по очереди – что-то говорить. Лепетали быстро-быстро, языка Саша не понял, но это точно был не французский и не английский, не арабский даже. Берберы? Люди пустыни? Явились в город промышлять? Что, вот так нагло? Под носом у полиции? Или – полиция в доле?
Все эти мысли табунами коней пронеслись в голове Александра, еще не оправившейся от полученного удара. Толстяк подошел ближе. Выкрутив руки, пленника поставили на колени прямо в теплую пыль, кто-то схватил его за волосы, вздернув голову, так, чтоб толстомясый бородач мог видеть лицо.
– Я – иностранец! Ай эм форинэ, же суи этранже! – на всех языках выкрикнул каскадер. – Я – русский! Рашен. Рюс! Гражданин России!
Никакого эффекта. Лишь толстяк внимательно смотрел на висящую на Сашкиной шее цепь. Ту самую, реквизитную, из позолоченной меди.
– Ишшь!!! – рванув с шеи цепь – хорошо, поддалась! – злобно прошипел толстомясый. – Аурум! Ишшь!
Все вокруг почтительно молчали. Потрескивали факелы, и полная луна висела над головой тусклой перезрелой грушей.
Как видно, что-то заподозрив, толстяк подкинул цепь на руке и, попробовав не зуб, с презрением сплюнул:
– Купрум? Хо? Купрум!
Ну да, медь, не золото, что ты хотел-то? Александр же не браток какой-нибудь, на всю голову отмороженный, а можно сказать – артист!
– Купрум!!! Ишшь!!!
Недовольно оскалившись, толстомясый хлестнул по лицу пленника цепью… Александр рванулся, и, выдернув руку из чьих то цепких лапищ, хлестанул обидчику в морду!
– На, гад! Получи, беспредельщик чертов!
И тут понеслось!
Воспользовавшись внезапно возникшим замешательством, пленник отнюдь не терял времени даром – вырвавшись окончательно, ударил с ноги одного, другого… перепрыгнул через упавшее наземь тело, нагнулся, подхватив выпавший у кого-то из руку факел – махнул перед чьей-то оскаленной рожей:
– Ну? Давай, подходи, кто смелый!
Странно, но смельчаки здесь нашлись, и даже в большом количестве! Они кинулись на Сашу, словно крысы, с разных сторон, молодой человек ударил одного, второго… факел выкинул – ну, в самом-то деле, не жечь же им живых-то людей!
А те не стеснялись – в ход уже пошли палки и камни, одна увесистая каменюка угодила пленнику в грудь… черт…
Александр упал и почувствовал, как в грудь уперлось что-то острое… острога, что ли? Да, похоже на гарпун… Неужели убьют, сволочи?
Нет, все же не решились.
Тот самый толстяк – ага, скула-то опухла, погоди, старая сволочь, что-то еще с нею утром будет! – снова подошел ближе, опустился на корточки… и неожиданно осклабился, казалось, и вовсе без всякой злобы. Просто потрогал мускулы на руке Саши и снова прошипел:
– Ишшь! Ишшь!
Покивал, ухмыльнулся и, махнув рукой, отправился в дом.
А пленника тут же связали, рывком вздернули на ноги и, проволочив по двору, впихнули в сарай. Дверь позади со скрипом закрылась.
– Ну, вот, – упав на глинобитный пол, с некоторым оттенком удовлетворенности прошептал Александр. – Наконец-то хоть какая-то определенность. Можно полежать, отдохнуть, подумать. Эй! Есть здесь кто живой?
Он повторил вопрос на двух языках – французском и английском. Кажется, в дальнем углу кто-то зашевелился… Ну да, так и есть! Вот уже и спросили:
– Асдинг? Силинг? Ромей?
– Русский я, Сашкой звать. Александр – можно. А ты-то кто будешь, брат? И кто эти сволочи? Ну, нароют они на свой хребет, псины!
– Германикус эго сум… эго сум германикус, номес – Ингульф.
– Ингульф? Красивое имя. Ингульф Германикус… почти по латыни.
– Латинус – нон! Германикус сум!
Голос казался подростковым, звонким, только каким-то усталым. Да уж, станешь тут усталым.
– Ингульф эго сум… Ки эс ту?
Гляди-ка, по-испански он говорит, что ли? Очень походе на французский.
– Ки э тю? – кто ты?
– Я Александр… Же суи Александр… Рюс. Рашен.
– Александер Рюс… Карфагеньенсис?
– Говорю тебе – русский я. А ты, значит, испанец… эспаньол?
– Ингульф. Ингульф эго сум.
– Да понятно, что Ингульф, понятно. Ты как здесь оказался, парень? Тоже эти сволочуги схватили?
Дальнейшая беседа, однако, не заладилась – мало было понятных для общения слов, да и голова у Саши гудела, словно церковный колокол в какой-нибудь престольный праздник. Плюс ко всему – темно. И – вопрос – стоит ли еще этому соседу доверять? Может, он-то как раз и есть – вор. Может, его-то и за дело схватили. Да и вообще – утро вечера мудренее.
– Ну, Ингульф, не знаю, как ты, а я пока спать… Судя по голосам – нас во дворе караулят, да и стены тут вроде бы без щелей. Ладно, завтра посмотрим, поглядим – что к чему?
Он готовил куша. Так называлось это, вне всяких сомнений, одно из самых изысканных блюд тунисской кухни. Готовилось оно очень непросто, – но то было Александру только в радость, именно от этой изысканной сложности он и получал наслаждение – как в процессе готовки, так и потом – при, так сказать, поедании – не один, конечно же, а в компании красивой девушки или – черт с ними! – друзей.
Взяв нежную лопатку специально выбранного на местном рынке ягненка, Саша тщательно натер ее оливковым маслом, смешанным с солью, розмарином, мятой и кайенским перцем, положил все в глиняный казан и, плотно закрыв крышкой, поставил на медленный огонь. Теперь осталось приготовить хариссу – для этого понадобится жгучий перец-чили, тмин, чеснок, кориандр… если еще осталась и мята, то можно и ее пустить в дело – в оливковое масло – тщательно все перемешать, пока не получится этакая густая паста, вот ее-то потом и добавить в кускус – гарнир из пшеницы или варенной на пару манки.
Ну вот, пока возился с приправами, кажется, подоспело и основное блюдо! Вытерев руки о фартук, Александр приоткрыл крышку… понюхал, смежив от удовольствия веки…
Пахло каким-то дерьмом!
Выругавшись, молодой человек открыл глаза… Откуда-то сверху, из узенькой щели в двери, в сарай, где он все так и валялся связанным, проникал тусклый дневной свет. Голова трещала, прямо раскалывалась, саднила грудь…
– Ммм… – застонав, Саша попытался сесть… С третьей попытки – получилось, прислонился к глинобитной стенке спиною, осмотрелся: в углу, прижав коленки к груди, спал какой-то парень… ну да – вчерашний собеседник. Боже, какой же он грязный! И одет… соответствующе – какие-то узкие, оборванные – до грязных исцарапанных коленок – штаны, похоже, что их козлиной шкуры, точно такая же грязная жилетка, надетая прямо на голове тело, никакой обуви – босиком. Волосы длинные, спутанные, непонятно какого цвета… Клошар, настоящий клошар, бродяга!
Однако черты лица явно европейские – это было видно даже при таком тусклом свете. Совсем еще молодой парень… подросток… лет, может, пятнадцать, или где-то около. Да-а-а… такой явно мог украсть что-нибудь, под это дело наверняка замели и его, Александра, хотя он-то тут не при делах – Бог свидетель.
Застонав во сне, парень перевернулся на другой бок, спиной к Саше. Руки у юного клошара вовсе не были связаны, а вот запястья каскадера туго стягивали веревки… или какие-то кожаные ремни. Ну, конечно… после вчерашней-то драки!
Снаружи быстро светлело, вот уже послышались чьи-то голоса, ругань… потом, кажется, кто-то кого-то побил…
Кое-как поднявшись на ноги, Александр внимательно осмотрел дверь, довольно-таки массивную, такую с ноги не выбьешь, особенно если и засов снаружи так же хорош. Да, наверное, засов здесь хороший, стали бы они использовать плохой засов? Если б так – то этот парнишка-клошар давно сбежал бы…
Черт… жалко, щель высоко, под самым косяком – не рассмотреть, что там во дворе делается, остается только слушать. Саша приложил к теплой доске ухо – все то же: ругань, крики, ага – смех! Довольный такой, можно даже сказать – заливистый. Девичий или детский. Похоже, не все так грустно, товарищи!
Молодой человек обернулся – показалось, будто тот парень, в углу, снова зашевелился… Нет, спит… Разбудить? А зачем? Ну, можно попросить его развязать руки… у него-то они не связаны!
Саша подошел ближе, наклонился… Глинобитная стена над спящим была вся испещрена различного рода похабными рисунками и надписями, в большинстве своем – непонятными, скорее всего арабскими… хотя, нет, вот тут, кажется, по-французски – «Ж, этэ иси – я был здесь – Луи Боттака. Нигерия». Нигериец… Ну, ясно – наверняка тоже ворюга, в хорошую же компанию он, Александр Иваныч, попал! Надо бы поменьше якшаться с этим соседом, не дай Бог, примут за сообщника, ведь теперь, конечно же, обоих потянут в полицию, или, на худой конец, к старосте отведут, или кто тут у них в деревне за главного? Нет, скорее всего – без полиции уж точно не обойдутся. И это – хорошо, тунисские полицейские – хоть тот же давешний инспектор – произвели на Сашу приятное впечатление – все, как один, вежливые, все говорят по-французски… ну, по-французски в Тунисе вообще все говорят, а вот что касается вежливости… то это, может, они с туристами такие вежливые, а с обычными-то местными ворюгами у-у-у… Показания выбивают, не хуже чем в России-матушке, а может быть даже еще и получше.
Александр пожалел уже о том, что вчера распустил кулаки. Хотя, с другой стороны – а как было не распустить? Сами же, козлики, и спровоцировали. И все же, все же, уж теперь-то надо бы вести себя осторожнее – с официальными лицами, упаси боже, не собачиться, упирать на то, что он – Александр Иванович Петров – добропорядочный иностранец, так сказать – гость.
Вообще-то интересно, где он сейчас находится? Суденышко уж никак не могло отнести далеко, ну, не в Бизерту же! И сама столица – город Тунис, и пригород ее, Карфаген – где-то совсем рядом, километрах, может, в пяти – десяти. Цивилизация! Поскорей только встретиться бы с официальными лицами… попросить позвонить… нет, даже пусть сами позвонят… а с этим вонючим пацаном – ни в коем случае не общаться, не дай бог, снаружи разговоры услышат, скажут – уж точно, сообщнички! Поди, потом, доказывай, что ты не верблюд.
Неприязненно покосившись на спящего, Александр уселся на корточки у двери, дожидаясь… чего – было пока не очень понятно. Хотя нет – ну ведь хоть кто-то да должен же был прийти!
Снаружи кто-то утробно закричал – ишак, что ли? – и спящий в углу оборванец, наконец, проснулся, уселся, скрестив ноги и, смачно зевнув, сказал:
– Сальве!
– Бонжур, – ухмыльнулся Саша. – Эт ву дорми бьен?
– Бене? – хлопнув ресницами, удивленно переспросил пацан. – Нон бене, нон!
Каскадер лишь рукой махнул:
– Да не знаю я твоего дурацкого языка, парень! – и, спохватившись, добавил: – Лучше давай помолчим.
Оборванец, видно, не понял – все пытался заговорить, даже подошел, дотронулся до руки Александра, до веревок… или ремней… нет, скорее, все же это были ремни. Предлагает развязать? Ну, нет уж – тогда точно решат, что они оба – сообщники.
– Не надо меня развязывать! Нон, нихт, ноу!
В этот момент за спиной у молодого человека скрипнул засов, дверь распахнулась… и обоих узников бесцеремонно вытолкнули во двор. Жмурясь от солнечного света, белого и неудержимо яркого, Александр попытался построить в уме французскую фразу – «Пожалуйста, позовите российского консула», – но сделать этого ему не дали, с силой пнув в бок. Потом, приставив к груди острогу, развязали руки… даже позволили оправиться, и уже больше не связывали, наоборот, взвалили на плечи какой-то тяжелый мешок – тащи!
Каскадер счел за лучшее не спорить – пожалуй, не следовало нарываться на неприятности. Такой же мешок получил и его грязноногий спутник, для парня ноша оказалась явно не по плечам, выхода со двора он споткнулся, упал… и шедший позади громила с кулаками, размером с капустный качан, выхватив из-за пояса плеть, несколько раз с силой ударил несчастного. Бил умело, с оттягом… Александр поспешно отвернулся – не его это дело. Может, за дело били этого гавроша, может, у них, в этой деревне, именно так и принято…
Закусив губу, парнишка вскочил на ноги, взвалил на плечи мешок и, пошатываясь, зашагал к морю. Да-да, именно туда они сейчас и шли – узники с мешками, верзила с кнутом, двое парней с острогами и тот самый важный толстяк, которому вчера вечером Саша от души смазал по морде. А и поделом!
Толстячина, похоже, зла не держал, наоборот, посматривая на пленника, улыбался, время от времени даже пробовал на ощупь мускулы и довольно приговаривал:
– Ишшь!
И что он шипит, как змея? Неужели никакого нормального языка не знает? Ладно английский, но уж французский-то – должен.
Глаза постепенно привыкали к яркому солнечному свету, и Александр исподволь осматривался, надеясь увидеть невдалеке какой-нибудь псевдонебоскреб или жилой квартал, да на худой конец римские развалины. Впрочем, развалины-то как раз и были… но не совсем развалины. Даже – совсем не развалины! Охренительных размеров амфитеатр белел мрамором в паре километров от узкой, спускающейся к морю тропинки! А ведь здорово отреставрировали, сволочи, прямо зависть берет – вот бы у нас в России так, и почаще!
Оставшаяся позади деревенька – скопище самых убогих хижин! – не шла ни в какое сравнение с… гм-гм… памятником древнеримской архитектуры, мало того, низенькие глинобитные строения словно бы прятались за деревьями и густыми кустами.
– Ишь! Ишь! – оглядываясь, шипел толстомясый.
Одет он был как-то странно – в длинную ярко-зеленую тунику, тюрбан и сандалии. На остальных же парнях не было ничего, кроме длинных набедренных повязок, их смуглые до черноты тела, похоже, давно уже привыкли к яркому жгучему солнцу. Ну, еще б не привыкнуть, они ж местные. А с одежкой у парняг, судя по всему, была напрягуха – пара молодых людей, закинув на плечи свои гарпуны, пару раз уже пробовали пальцами тунику Александра и вполголоса переругивались. Делили, что ли? И на кой черт им эта грязная тряпица?
Наконец, один из парняг не выдержал, забежав вперед, поклонился толстому и что-то угодливо сказал, показывая на Сашу.
Толстяк задумался, почесал бороду… кивнул.
Радостный парняга с воплем подбросил высоко вверх острогу, ловко ее поймал и, как только процессия подошла к лодкам, вприпрыжку подскочил к Александру, делая недвусмысленные знаки – скидавай, мол, рубашечку, поносил – хватит, дай и другим поносить.
– Да бери, жалко, что ли! – стащив через голову тунику – рваную и грязную – каскадер швырнул ее парню, и тот живенько надел ее на себя и важно приосанился. Двое его напарников – такой же тощий, с острогою, и здоровенная оглоедина с кнутом – восхищенно зацокали. Оглоедина даже хлопнул новоявленного модника по плечу – мол, классный прикид, чего уж!
Вообще-то, не очень-то это было характерно для относительно процветающего Туниса – такие вот выходки! Нет, если б рваную одежку отняли где-нибудь в Буркина-Фасо или Руанде – то нет вопросов, удивления бы это никакого не вызвало, но здесь… Все же как-то странно.
Положив мешки в большую, привязанную к черному камню лодку, конвоиры уселись туда же, пленникам же велели лечь на дно. В воду… ну, по такой жаре это было даже приятно.
Кстати, шагах в двухстах от местной пристани, на камнях, Александр заприметил остатки своей ладейки… именно остатки – не было уже ни мачты, ни весел. Да и обшивки в большинстве своем – не было. Что тут сказать? Молодцы, ребята – управились быстро. Впрочем, черт с ней с ладьей, не особенно-то Саша по ее поводу и расстраивался – это пускай уж потом киностудия с местными судится, его-то какие проблемы? То-то, что никаких.
Оглоед сноровисто поднял парус, кто-то из парней оттолкнулся веслом – поплыли. Погодка стояла прекрасная – дул легонький ветерок, мягко покачивая на волнах лодку. Брошенные у кормы мешки оказались у самых ног толстяка, тот жмурился от солнца, словно обожравшийся халявной сметаной кот, и время от времени, зачерпывая ладонью воду, лил ее себе на потную шею.
Плыли хорошо, ходко, оглоед управлялся с парусом довольно умело… как, впрочем, и с плетью – по пути доходяга гаврош несколько раз ронял пресловутый мешок – соответственно, за это и получал на орехи, довольно стойко, словно само собой разумеется, перенося все удары. Даже не пикнул, хотя здоровяк бил от души – Александр краем глаза это видел, хотел даже вмешаться, но… В конце концов – кто ему этот косматый ворюга? Может, он уже такого успел натворить, что его и убить мало. А что? Подростки – они уж по жизни такие, на всякую гнусную пакость более чем способные!
Судя по тени от паруса, лодка, выйдя в открытое море, резко свернула… потом – еще раз, и все так же круто. Огибали мыс, и Саша невольно залюбовался, как ловко менял галс оглоедина. Профессионал – видно сразу. Низко сидящая в воде посудина не только не черпанула бортом волну – а ведь вполне могла бы, – но даже и брызг подняла очень мало. На шверботных гонках этот склонный к легкому садизму здоровяк наверняка отхватил бы приз.
Минут через двадцать, после того как свернули, парус был снят, и парни, побросав свои остроги, схватились за весла. Сверху над лодкою нависали высоченные мачты, почему-то казавшиеся аспидно-черными на светло-голубом фоне неба. Послышались чьи-то громкие голоса, резко запахло свежевыловленной рыбой, тающей на жарком солнце смолой, еще какой-то хренью…
Вот, наконец, суденышко со стуком ткнулось бортом в причал. Понукаемые гарпунами и плетью, пленники выбрались на горячие от солнышка камни, черные, с белыми солеными проплешинами испарившихся волн. Саша поудобнее примостил на правом плече мешок… и ахнул, едва только поднял голову.
Ослепительно-белый город вырастал, казалось, прямо из моря! Город из волшебной сказки. Белые, с красными крышами, дома, утопающие в густой зелени садов, беломраморные храмы с портиками, серовато-желтые зубчатые стены. Город-крепость! Боже, ну и красотища…
Получив чувствительный тычок в спину тупым концом гарпуна, Александр и вовсе не обратил на него внимания – когда тут такое! Горячие мраморные плиты мощеной площади нещадно припекали пятки – Саша был босиком, его ботфорты давно уже прихватизировали «гостеприимные» деревенские жители.
Вокруг растекалась разноязыкая, пестро одетая толпа, такая, какой и следовало быть в любом восточном городе, высокие крыши портиков отбрасывали благодатную тень, по краям улиц горделиво возвышались прекрасные статуи, изваянные в классическом римском и греческом стиле. Часть пьедесталов почему-то пустовала, кое-где виднелись остатки беломраморных женских ножек… А остальная часть где? Туристы, что ли, разобрали на сувениры? Да-да, именно – это какой-то туристский центр, даже автомобильное движение запрещено – ни одной машины Александр так пока и не видел. И скутеров не было, даже велосипедистов – и тех. Сплошная пешеходная зона!
А вот, прямо впереди, на овальной небольшой площади, высокое, песочного цвета, здание. Отель? Полицейский участок? Хорошо бы…
И вся эта красота – в нескольких десятках миль от Туниса!
Вообще-то, этот город казался немного странным, хотя странным, в глазах европейцев, и пристало быть всем восточным – а уж тем более африканским – городам. Крепость, храмы, широкая центральная магистраль и узкие, тенистые улочки – в этом-то не было ничего такого необычного, как и в шумящей, словно морской прибой, толпе. Нет… все же, и толпа казалась странной… и дома… Почему?
Поспешая следом за толстяком, Саша поспешно анализировал, выбирая удобный момент для того, чтобы сбросить нахрен мешок, да сигануть, бежать… А надо ли? Ведь, уж действительно, лучше подождать полицейского разбирательства. Да и куда бежать-то? В какой стороне столица? Вот, если бы попалась на глаза стоянка такси, тогда бы… Такси, хм… Молодой человек усмехнулся – у него и денег-то нет! Ни динара. Уж придется пешком… Нет! В полиции надо попросить разрешения позвонить. Сначала в консульство, а потом – в пансион, чтоб наши не волновались, они ж его, небось, ищут. Может, и в полицию уже обратились… да, может… Шутка ли – человек пропал! Да не простой человек – турист! Иностранец! А туризм для Туниса – золотая жила. Так что, в случае чего, толстяку и всем этим деревенщинам мало не покажется. Скорей бы только отыскать полицейский участок… Или – полицейский – вот, что-то не мелькала в толпе круглая фуражка ажана!
И вот еще… вот еще… Александр, наконец, уяснил для себя всю странность – среди людей, в толпе, он никак не мог отметить туристов. Ни цветных бермудов, ни белых шорт, на соломенных шляп, ни темных противосолнечных очков – ничего этого не было! Вот уж, действительно, странно. Для кого тогда пешеходная зона? Для местных? Не смешите мои шнурки… кстати, шнурков-то нет… как и обуви. Так что это еще вопрос – кто кому должен?!
Где же, черт побери, полиция? Где вывеска… вывески… А вывесок-то и нет! И в этом была вторая странность. Нет никаких – ни на арабском языке, ни – дублирующих – на французском! И куда же они все делись?
Нет, убегать пока рано, главное сейчас сообразить – куда, собственно, бежать-то?
Ага… вот, кажется, пришли куда-то.
Какое-то длинное приземистое строение, сложенное из серовато-желтых камней, тянулось на полсотни шагов вглубь застроенного небольшими домишками квартала, явно бедняцкого, почти без всякой зелени и словно бы припорошенного желтоватой песчаной пылью. Рядом, на узкой и грязной улочке, располагались какие-то лавки, в которых торговали посудой, лепешками, оливковым маслом и всяким таким прочим, у одной из лавок и сгрузили мешки, после чего вся процессия направилась как раз к тому длинному зданию. Подошли… Толстяк постучал в ворота. Кто-то что-то спросил – не из-за ворот, из маленькой, расположенной тут же, пристройки. Толстяк ответил. Постоял немного. Вошел… Вышел он минут через пять, не сказать, чтоб особо довольный, но и не безрадостный, следом за ним из пристройки показались двое молодых людей, выглядевших, как типичные, сбежавшие из психушки придурки: в куцых – до середины бедер – балахонах, в смешных сандалиях с высокой оплеткой, в круглых кожаных шапочках. У каждого на поясе висел угрожающе длинный кинжал в потертых ножнах. Немного потоптавшись у самых ворот, парни, поднатужившись, отодвинули засов и, обернувшись, призывно махнули рукой.
– Ишшь! – злобно вылупившись на пленников, толстяк подтолкнул обоих к воротам.
– Эй, эй, – запротестовал было Саша. – Мы так не договаривались!
И снова два гарпуна уткнулись ему в грудь. И что тут было поделать? Приходилось подчиниться… пока…
– Что ж, – молодой человек демонстративно пожал плечами. – Надеюсь, хоть в этом сарае найдутся более-менее приличные люди, с которыми хотя бы поговорить можно было!
И правда, надоело уже, когда никто вокруг нормальной речи не понимает!
Они вошли оба, один за другим – Александр и его юный спутник, точнее сказать – сотоварищ по несчастью. Ингульф… так его звали.
Массивные ворота за спиною бесшумно закрылись, видать, петли оказались хорошо смазанными, а засов – тот да, заскрипел. С полминуты поморгав, Саша дождался, пока глаза привыкнут к полумраку, после чего осмотрелся и громко спросил:
– Спик инглиш? Парле ву франсе?
А так никто и не откликнулся! Да и народишко тут собрался – упаси, господи! Почему-то одни мужчины, причем самого разного возраста, от совсем еще небольших, лет десяти-двенадцати – детей до почтенных седобородых старцев. Причем все, как на подбор – тощие, и полуголые… а некоторые – так и совсем без одежды.
А грязь-то кругом! А вонь!
Это что же – местная каталажка, что ли? Похоже, что так. Ну, сволочи, погодите, вот явится хоть кто-нибудь из администрации…
Из дальнего угла вперед, к воротам, где растерянно застыли вновь прибывшие, неожиданно выступил полуголый коренастый мужик в цветастом фартуке… или что у него там было заместо штанов. До чрезвычайности смуглый, но явно не негроид, скорее какой-нибудь бербер, кривоногий, с широкой, густо заросшей черным курчавым волосом грудью и плоским, похожим на блин, лицом, очень неприятным, с ярко выделяющимися скулами и длинным изогнутым носом, он улыбался… нет, скорей – ухмылялся, показывая крепкие желтые зубы, и ухмылка эта почему-то жутко не понравилась Александру.
– Ну, чего лыбишься-то? – угрюмо спросил молодой человек. – Слышь, мужик, ты вообще кто?
Саша не был удостоин и взгляда… ну, разве ж только так, мельком. Зато его юный спутник… Коренастый обнял его, как родного брата, погладил по плечам, поцеловал, зашептал что-то…
Ингульф резко оттолкнул навязчивого мужика, так, что тот едва не упал… Нет, не упал, удержался-таки на ногах – и тотчас же на плоском лице его заиграла гнусная ухмылка.
– Хэк!!! – подскочив к юноше ближе, коренастый ударил себя в грудь кулаком и гордо обернулся, обводя глазами собранную в узилище шушеру. Большинство помалкивало, но нашлись и такие, что поддержали коренастого одобрительными выкриками. А тот явно вызывал Ингульфа на драку!