Вандал (сборник)
А началось все как-то в воскресенье – тоже был какой-то очередной религиозный праздник – по такому случаю не работали, ведь хозяин-то считал себя христианином. Кое-кто снова отправился в церковь, однако большинство на этот раз осталось на вилле, видать, праздник был не таким уж важным, как в прошлый раз, когда Александр познакомился с Кассией… познакомился, хм…
Все началось после обеда, уже ближе к вечеру, когда белое, надоевшее за день солнце уже утрачивало свою злобную знойную силу, скромненько рыжевея и опускаясь ближе к темно-голубыми волнам. Казалось, раскаленное светило вот-вот коснется воды, зашипит, словно увидевшая собаку кошка.
Слышно было, как на заднем дворе слуги затеяли драку. Нет, скорее всего, никто не заводился – дрались один на один, в окружении галдящих зрителей.
Александр, твердивший латинские глаголы под чутким руководством антиквара Альфреда Бади, тоже, конечно, не мог пройти мимо столь интересного события – с развлечениями на вилле вообще-то было негусто, если не считать… гм-гм… Кассию, однако сегодня девушку как раз взяли в деревню.
– Амор, амарис… арматур…
– Аматур, – тут же поправил сидевший рядом старик.
– Да-да, аматур…
И тут с заднего двора к портику прибежал Ингульф. С большим, растекающимся прямо на глазах бланшем под левым глазом, но тем не менее, почему-то вполне довольный и, можно даже сказать, радостный.
– Что здесь сидите, как две статуи? Пошли! Пошли! Там хорошо, интересно!
– Ага, вижу, как интересно, – благодаря антиквару Сашка уже начинал неплохо понимать латынь. – Кто это тебе глаз-то подбил?
– Не только глаз! – парень довольно приосанился. – Мне еще и грудь поцарапали, и два ребра чуть не сломали… Пошли, пошли, там такое… такое!
– Бокс, что ли? Или прокисшее винище не поделили? – молодой человек с готовностью поднялся – надоели уже ему эти глаголы. – Ну, пошли, пошли, посмотрим.
– Ничего мы там интересного не увидим, – пытался протестовать мсье Бади… только не вышло у него, да он и сам понимал, что не выйдет, и, махнув рукой, потащился следом за двумя приятелями.
На небольшой вытоптанной площадке сразу за давильным прессом, в окружении сидевших прямо на земле зрителей, сошлись в бою поединщики – тощие молодые парни, не с виллы – крестьяне-арендаторы, или как там их – колоны? Смуглые тела их блестели от пота, дыхание было хриплым, видать, бойцы уж подустали и теперь, смешно расставив руки, кружили друг против друга, словно растопырившие крылья петухи.
– Хей, Малу, хэй! – подбадривали зрители.
– Дай ему, Каллист, дай! Покажи, как надо биться!
Миг – и парни вновь налетели друг на друга, ухватили за плечи… каждый пытался повалить соперника наземь, получалось плохо – мешал скользкий пот, потому один из бойцов – наиболее хитрый – вдруг резко отпрянул и изо всех сил саданул противника кулаком по хребту… а потом еще добавил ногою, силясь попасть в живот, да неудачный вышел расклад – поскользнулся, свалился в песок, соперник только того и ждал – враз набросился коршуном, уселся на грудь, ухватил вражину за горло…
– По почкам его, по почкам! – засвистев, включился в общем веселье только что подошедший Петров. – Или – в печень! Ну, бей же!!!
Лежащий все же не бил – вертелся словно уж, пытаясь вывернуться…
– Эх ты, дурень!
Нет! Вот все же ударил… Плохо, без выдумки – в грудь. Однако соперник и от этого ошалел, ослабил хватку, а потом и вообще отпустил, размахнулся ударить… Долго размахивался – лежащий уже вырвался, откатился в сторону, вскочил…
– С ноги, с ноги его! – громко закричал Александр.
С ноги не получилось, зато неплохо вышло рукой – вмиг выбилась красная юшка. На том, собственно, бой и закончился – противник тут же и сдался.
Зрители разочарованно засвистели… и тут же притихли, увидев, как на середину площадки, небрежно растолкав всех, вышел здоровенный негр в белой набедренной повязке и с бусами на толстой шее.
– Барнак! Барнак! Хэй!
Собравшаяся для кулачной потехи толпа оживилась – предстоящее зрелище обещало быть куда интереснее, чем происходившие до того убогие драки доходяг. Вот только дело встало за достойным соперником… Что-то никто схватиться с негром не торопился. Хотя…
Вот кто-то выскочил… Кривоногий плосколицый Миршак! Вот это да! Кем же это он себя возомнил – Ван Даммом или Чаком Норрисом?
Барнак посмотрел на кривоногого с таким ленивым презрением, с каким обычно смотрит солдат на окопную вошь – мол, это еще что тут такое нарисовалось?
Саша удивленно покачал головой – вот уж от кого не ждал подобного безрассудного мужества, так это от Миршака! Ну, разве что Ингульф мог бы… хотя нет, парнишка, несмотря на молодость, был вполне рассудительным.
Между тем кривоногий, с плоским лицом, Миршак подошел к давильному прессу, поклонился негру и, картинно опершись на большую, предназначенную для виноградных выжимок бочку, что-то сказал.
Толпа заинтересованно затихла. Барнак тоже приподнял левую бровь.
– Рус! – осклабясь, нагло завил кривоногий. – Рус – отличный боец… когда не трусит! Он много кого победил… Правда, наверное, он побоится встретиться в честной драке с нашим славным Барнаком. Уж такой человек этот Рус, привык все исподтишка…
Некоторых слов сей гнусной речи Петров, конечно, не понял, но общий смысл уловил верно… Ах ты ж, сука криволапая!
А народишко уже пришел в нехорошее возбуждение, все заоглядывались, закричали:
– Рус! Рус!
А негр, негр-то! Барнак этот чертов… Скривился этак презрительно, сплюнул:
– Хы! Рус?
И не в гордости тут было дело – Александр не безмозглый мальчишка, на «слабо» давно уже не ловился, однако сейчас ситуация складывалась совсем другая – уж коли придется здесь еще какое-то время жить, так уж лучше – в авторитете, нежели наоборот. Имидж труса никому чести не сделает, а вот авторитет крутого бойца вполне может чему-то и поспособствовать… хоть какое-то уважение по крайней мере… Что ж – тем хуже для негра!
Сашка поплевал на ладони и неспешно направился к прессу. По пути усмехался, оглядывался:
– Ладно, ладно, накостыляю сейчас этому обгоревшему куску сала, коли уж вы так просите… Сейчас…
Кривоногий Миршак победно ухмылялся у бочки. Ладно, гнус, сейчас у тебя улыбочка-то сойдет…
Выйдя на середину площадки, молодой человек с достоинством поклонился публике, после чего, указав пальцем на негра, громко сказал:
– Примус!
Первый, значит…
А вот и второй…
Он резко повернулся к Миршаку:
– Секундус!
Плоское лицо кривоногого вмиг сделалось безрадостным и бледным – как же, схватывался уже с Сашкой, понимал, чем это все закончится. Единственная надежда оставалась – негр Барнак.
Сашка осклабился:
– Ну что, кусок сала, начнем?
Барнак растопырил руки и с неожиданным проворством ринулся прямо на Александра, намереваясь схватить его в свои могучие объятья, раздавить, удушить, смять! Казалось, под толстыми пятками негра дрожала земля. Слон! Да что там слон – «КамАЗ»! Паровоз, бронепоезд! А глаза, глазищи – маленькие, словно у носорога – они просто сверкали ненавистью.
Александр умел драться и смотрел как бы сквозь врага – так, чтобы предугадать все его движения. И не дать сделать задуманное. Вот как сейчас… Нельзя было позволить такой массе вступить в бой с налета… нельзя остановить бронепоезд грудью… Пусть пронесется мимо!
Саша, как тут было принято, так же смешно растопырил руки… и резко отскочил влево, да еще успел поставить подножку – и черная скала загремела в пыль.
Правда, тут же поднялась на ноги и, стервенея, снова бросилась в бой…
На этот раз Александр встретил соперника коротким прямым ударом в челюсть… Это, конечно, остановило бронепоезд… но только на миг.
Не обращая внимания на градом сыпавшиеся удары, Барнак все ж сумел оказаться в опасной близости и тут же воспользовался этим, обеими руками ухватив Сашу за шею. Если б только молодой человек на секунду промедлил, мало бы не показалось, но…
Апперкот в печень – очень неприятная штука. Проймет любого… даже такого носорога, как этот Барнак… Ага! Хватка резко ослабла… Рот распахнулся, как у выброшенной на берег рыбины… Глаза полезли на лоб… Хорошо!
Теперь – сразу – по почкам… и – тут же – по ушам – да так, чтоб из глаз искры!
Вот они…
И – коротким кривым – в челюсть.
Что, еще не падаешь? Ну, действительно, бронепоезд «Красный партизан»!
Тогда делать нечего, придется ногами…
Резко отпрянув назад, Саша подпрыгнул и, вложив в удар всю свою силу, достал правой ногой переносицу…
И вот тут негр наконец упал. Казалось, земля вздрогнула. А ничего не поделаешь, одной массы для настоящего боя мало – нужна еще и изворотливость, да и умение не помешает, это только так кажется, что драка – плевое дело, – а на самом-то деле… куда сложней, чем шахматы! Причем времени на раздумья – практически нет.
Так, ладно, с одним справились…
– Секундус! – с нехорошим прищуром Александр обернулся к бочке…
А гнусного Миршака там уже не было! Его вообще нигде поблизости не было, ретировался, схоронился где-то, ползучий гад…
Собравшаяся толпа радостно бушевала – кричали, хохотали, кто-то уже хлопал Сашку по плечу:
– Рус! Рус!
Только старик антиквар Альфред Бади, бауманский выпускник, лишь укоризненно качал головой… зато как радовался Ингульф! И Кассия! Как горели ее глаза… Что, уже вернулись из церкви?
– Замечательно! – произнес чей-то надменный голос, и все затихли, пропуская хозяина виллы – всадника Гая Нумиция Флора Константина. В нескольких небрежно наброшенных друг на друга туниках, в белом, с красной каймою, сенаторском плаще, в золоченых сандалиях, Нумиций подошел к Александру и, потрепав его по плечу, вытащил из висевшего на правом запястье – по старинному обычаю воинов и гладиаторов – кошеля золотую монету: – Это – твоя награда, виктор! Ты славно бился, жаль, я не видел боя с начала. Впрочем, и того, что увидел – вполне достаточно. Мы скоро закончим строительство, – Нумиций ухмыльнулся. – И тогда у меня будет к тебе одно предложение… от которого ты вряд ли сможешь отказаться.
Молодой человек опустил глаза: ага, как же! Поживем – увидим.
– Ты так же лихо бьешься мечом, как ногами?
– Мечом владею, – скромно отозвался Александр.
– Славно, славно, – хозяин виллы расплылся в улыбке, однако серые, чуть навыкате, глаза его смотрели вполне серьезно. – Мне доложили – ты пытался бежать? Зачем? Ладно, ладно, можешь не отвечать… но помни о моем обещании. Клянусь посохом Петра, никто в Африке не предложит тебе лучшего, чем всадник Гай Нумиций Флор! У тебя будет столько денег, что ты сможешь скупить всех портовых шлюх от Карфагена до Цезареи или даже Тингиса! А? Как тебе такая перспектива?
– Благодарю, – приложив руку к сердцу, молодой человек картинно поклонился, как здесь было принято, после чего скромно попросил отпустить его следующим воскресеньем в ближайший город: – А то как-то скучновато у вас.
– В город? – Нумиций усмехнулся. – А ты не сбежишь, прельстившись развратными развлечениями таверн? Ведь пока ты просто невольник, но скоро, скоро…
– Он может сопровождать меня завтра, о, муж мой! Вместе с другими слугами… и под их присмотром.
Оба – хозяин и раб – обернулись: матрона подошла неслышно, красивая, как мраморная статуя греческой богини. Полупрозрачные – одна поверх другой – туники, золотисто-матовая кожа, светлые – точнее сказать, осветленные – волосы, уложенные в затейливую прическу, изысканно-богатый парфюм… Выщипанные дугой брови и светло-голубые смеющиеся глаза. Ох, эти глаза…
– Сопровождать тебя, дорогая? – патриций задумчиво почесал затылок и вдруг решительно махнул рукой. – Что ж, пусть сопровождает. И пусть помнит – лучшего, чем жизнь на моей вилле, он вряд ли найдет. Надежность, постоянство, неплохой доход – это лучше, чем пристать к какой-нибудь шайке и в конце концов оказаться повешенным… Вилик!
– Да, господин? – тут же оказавшийся рядом Василин с готовностью поклонился.
– Выдашь ему на завтра новую тунику. Всё.
– Слушаюсь, мой господин.
Вечером раздобревшийся после церковной службы хозяин велел выдать рабам и слугам вино – пусть тоже как следует отметят праздник. Это пойло по вкусу чем-то напоминало портвейн, но было лишь с горечью, без всякой крепости – впрочем, и такое считалось за счастье.
– Как ты думаешь, почему хозяин отпустил тебя в город? – старый антиквар Альфред Бади с глиняной кружкой вина в руках уселся рядом с Сашей и Ингульфом под старой смоковницей, росшей в дальнем углу обширного хозяйственного двора. – Вот так спокойно взял и отпустил.
– Не знаю, – хлебнув из такой же кружки, молодой человек пожал плечами. – А вообще, конечно, странно – не боится, что я заявлю в полицию. А! Может, у него все там куплено, в том ближайшем городке, куда мы завтра попремся… Но я все равно сбегу и выведу всю эту секту на чистую воду!
– Да нет там никакой полиции, сколько можно говорить? – рассерженно отмахнулся старик. – А отпускают тебя – впрочем, не одного, а под присмотром – только потому, что Нумиций Флор прав: то, что он предлагает – дорогого стоит. Спокойная размеренная жизнь, вполне обеспеченная – по нынешним временам – роскошь, которую не могут позволить себе и многие аристократы. И даже сам прокуратор провинции Африка… точнее сказать – властелин. Именно для защиты он пригласил новых имперских федератов – вандалов с аланами. Пустил волков в стадо! Правда, он пока еще этого не понимает… а, скорее всего, у него просто не было другого выхода – морские разбойники теперь все же не так наглеют.
– Разбойники… федераты… прокуратор… Бред какой-то! – допив вино, Александр раздраженно сплюнул. – Вот, погодите, доберусь завтра до первой же телефонной будки!
– Ну-ну, – как-то совсем по-детски захихикал старик. – Посмотрим, каким вы вернетесь!
– То есть как это – каким?
– Я в чисто духовном плане.
Чистая черная ночь опускалась на землю, накрывая бархатным покрывалом оливковые рощи, смоковницы, пальмы. В казавшемся огромным небе сверкали брильянтовые россыпи звезд, и тоненький серп растущей луны отражался в спокойной воде пруда мерцающей золотистой дорожкой. Все укладывались спать, наступала ночная тишь, лишь изредка в саду перекрикивались какие-то ночные птицы да слышно было, как на кухне стучат посудой служанки.
– Слышь, Ингульф, – дождавшись, когда все уснут, Саша потряс заснувшего приятеля за плечо. – Не боись, я про тебя не забуду. Да и про старика тоже… где там у него магазин? В Сусе?
Александром просто заменили одного из обычных носильщиков, встав в пару к одному высокому парню; двое – спереди, двое – сзади, дождались, когда хозяйка с детьми забрались в широкий портшез, подняли, понесли, не таким уж и трудным оказалось это дело, даже совсем легким, по крайней мере, Саша лишнего веса не чувствовал, правда, не сразу удалось подладиться к плавному шагу, идти с другими носильщиками в ногу, однако совладал и с этим.
Вымощенная желтым кирпичом дорога уходила в оливковую рощицу, а затем круто сворачивала на север, к морю. Сразу за рощицей кортеж – всадник на белом коне впереди, за ним – носилки, потом – вооруженная копьями и мечами (а кто знает, может, и пистолетами?) охрана – повернул к деревне, довольно большой, в десятка два хижин, меж хижинами в изобилии росли пальмы и какие-то низенькие колючие кустики, сразу за околицей начинались желтые пшеничные поля, а уж там, за ними, синело – словно бы повиснув в воздухе – море.
И – опять же! – ни теплохода, ни танкера, одни парусные рыбацкие суденышки – фелюки или как они там называются…
Исполнение новых обязанностей – хитро придумано, попробуй-ка рвани незаметно! – отнюдь не мешало Петрову глазеть по сторонам в ожидании полицейской машины или хотя бы какого-нибудь мальчишки на велике и, конечно, с мобильником… увы, ничего подобного не было. Что же, оставалось поверить чудаковатому старику антиквару? Четыреста тридцать восьмой год… даже не тысяча четыреста… Ну, чтоб в такое верить, надо совсем чокнуться! А Сашка еще вроде бы не совсем… хотя, если так дело и дальше пойдет, то…
Деревенские жители – смуглые и полуголые – встречали процессию приветливо, улыбались, махали руками, кланялись. Откинув полупрозрачный полог, хозяйка, госпожа Феодосия, тоже кивала в ответ, а детишки – Авл с Анной – громко кричали – здоровались.
– Сальве, сальве!
На площади в центре деревни располагалась увенчанная крестом церковь, ничуть не радостная, не нарядная, наоборот – угрюмая и даже какая-то угрожающая: мощный портал, толстые, сложенные из темных камней стены, узкие оконца-бойницы – все это больше напоминало крепость, а вовсе не Божий храм. Впрочем, что тут удивительного? Видно, и в этой деревне тоже жили сектанты. Эти, как их… ариане, во!
Миновав деревню, кортеж спустился с невысокого холма вниз, к пшеничным полям, затем дорога пошла вдоль песчаных барханов и скал и, наконец, как-то незаметно вырвалась к самому морю, то есть, собственно говоря – в порт, в чудесный город с мраморными колоннадами портиков и храмов, с пальмами и кипарисами, окружавшими двух- и трехэтажные дома-усадьбы. Шикарные статуи на площадях, чуть вдалеке – беломраморная ступенчатость огромного амфитеатра, еще какие-то роскошные здания, хотя, конечно, хватало и самых убогих хижин.
На улицах – узеньких и широких, – на площадях, на рынках и у храмов хватало самого разного люда – и смуглых берберов, и чернокожих негроидов, и вполне себе светленьких, вполне европейского облика, типов, правда, тронутых местным загаром. И все – все! – были одеты в какие-то хламиды или разноцветные туники, на худой конец – в белые набедренные повязки, словно не было у них никакой нормальной одежды, даже обуви нормальной не было.
Люди без кроссовок, мобильников и джинсов, город без машин и рекламных вывесок… и тут – сектанты? В таком количестве? Этого просто не может быть! А четыреста тридцать восьмой год – может? Нет уж, сектанты – куда вероятней. И понятнее – что уж тут говорить. Прав старик антиквар, прав – бежать тут пока рано – просто некуда! Ну, не в этот же непонятный анклав?
Услыхав звонкий смех, Александр поднял глаза: откинув задний полог, детишки – Авл с Анной – показывали на него пальцами и хохотали.
– Ты так забавно кивал сейчас головой, – сквозь смех пояснил Авл. – Как самая настоящая лошадь! Мама, мама, смотри! Нет, поздно уже…
Минуя широкую многолюдную площадь, процессия свернула на какую-то тенистую улицу и, не замедляя хода, втянулась в распахнутые настежь ворота. Во дворе уютного особнячка, с цветочными клумбами и садом, кортеж уже поджидал тот самый, ехавший весь путь впереди всадник, а рядом с ним какие-то люди, по виду – рабы или слуги. Все кланялись чуть ли не до земли:
– Сальве, матрона, сальве!
Саша на миг зазевался – показалось, что над головой пролетел вертолет… фиг! Стрекоза… всего лишь стрекоза – лупоглазая тварюшка с прозрачно-голубыми крыльями… Напарник чувствительно ткнул его кулаком в бок – пора опускать носилки, одновременно всем, иначе господа рисковали вывалиться.
Выбравшись из портшеза, Феодосия и ее дети в окружении служанок и слуг поднялись в дом, туда же, чуть погодя, позвали и носильщиков, естественно, не в парадные покои, но и то, что предложили, на взгляд Александра, оказалось очень даже неплохим местечком – большая тенистая комната с террасой и увитыми виноградной лозою колоннами, мраморный, с цветными инкрустациями, пол, широкие ложа, циновки. И еще – прохлада, долгожданная прохлада, и холодное, принесенное хорошенькими служанками вино, и фрукты с пшеничными лепешками, и какое-то мясо – баранина, что ли? – и острый, восхитительно острый соус.
– А неплохо, парни! – вместе с остальными носильщиками молодой человек уселся на пол, за низенький, уставленный только что принесенными яствами столик.
Все четверо ели с аппетитом, а уж пили… Охоботили по кувшину на рыло, пусть даже и сухое винище, но в каждом кувшине – литра по три минимум.
Потом, конечно, сходили во двор, в уборную – отлить. Шикарный был туалет, тоже весь мраморный, с водосливом, но без всяких там унитазов, один сплошной каменный желоб, по которому время от времени и текла водичка. Шикарно – и не только по местным меркам.
Идти в город после сытного обеда и выпивки Сашке что-то не очень хотелось, больше хотелось завалиться спать, что уже не замедлили сделать его коллеги-носильщики, и теперь оглашали всю комнату заливистым богатырским храпом.
Подумав, молодой человек тоже улегся на свободное ложе, однако не уснул, так просто лежал, уставив взгляд в потолок, расписанный какими-то фресками на весьма вольные темы – сатиры, наяды, плеяды… впрочем, Плеяды – это, кажется, созвездие… или вообще – Галактика.
– Гхм, гхм! – кто-то кашлянул на пороге.
Александр лениво повернул голову: старик. В богатой тунике, сандалиях, с выбритой наголо – или просто от природы лысой – головой. Тощий, но жилистый… и не такой уж и старый, наверное, лет пятидесяти…
– Меня зовут Бромелий, я управитель этого дома, – наклонив голову, негромко представился вошедший. – Госпожа желает говорить с тобой… Ты понимаешь латынь?
– Понимаю, – молодой человек улыбнулся, он уже и вправду много чего понимал, – а как же, если все вокруг только на этой самой латыни и говорят, да еще на каком-то жутком германском наречии, которое, кстати, Саша тоже начинал понимать, благодаря Ингульфу.
– Вот и славно, – Бромелий улыбнулся и присел рядом, на край ложа. – Прежде я хочу кое о чем спросить тебя… Ты христианин?
Саша молча кивнул.
– Признаешь ли Никейский собор? Символ веры? Единосущную Троицу? – вкрадчиво осведомился управитель дома.
– Ед-диносущную Т-троицу? П-признаю, – несколько заикаясь после трех литров сушняка, тут же заверил Александр, после чего размашисто перекрестился на потолок. Хоть что-то… за полным отсутствием в доме иконок. Нет, распятие все же где-то в коридоре висело…
– Вот и славно, – мажордом явно обрадовался. – Признаться, не ожидал такого от вар… Прошу извинить – вырвалось нелепое слово. Тебя зовут Александр, ведь так?
– Так.
– Ты из народа рус?
– Угадал, красноречивый!
– Хочу спросить, из чистого любопытства, русы – они кто? В смысле к какому большому народу относятся. Вот, к примеру, силинги и асдинги – вандалы, а все вандалы – германцы…
– А мы – русские, – скромно признался Сашка. – Славяне, в общем.
– Склавины?! О! Я слышал об этом славном народе. Тоже хотите стать федератами?
– Сам ты педе… федераст то есть, – поднимаясь с ложа, обиженно воскликнул молодой человек. – Ты сказал, меня хозяйка искала? Ну, эта, матрена…
– О да, да, матрона.
– Ну так веди! Чего рылом щелкаешь?
Управитель пожал плечами:
– Пошли… Только это… сперва переодеться надо и вымыться, а то несет от тебя, извини, как от горного козла!
– А я б на тебя б посмотрел… потаскал бы носилки!
Бромелий лишь улыбался и гадостей больше не говорил, наоборот, прямо лучился любезностью: даже простынку подал, после того как Сашка вылез из бассейна. И две туники – голубую, нижнюю и широкую, длинную, верхнюю, ядовито-желтого цвета, лютиками, что ли, красили или какими-нибудь там кувшинками. Вот в таком вот виде чистый и вымытый Александр и отправился в гости к почтенной матроне: по цветовой гамме сразу и не поймешь – то ли милиционер, то ли националист-украинец.
Шли недолго, покои хозяйки располагались на втором этаже, сразу над бассейном, огромные, как детский сад – в чем, в чем, а в квадратных метрах здешние сектанты себя не ущемляли, Сашка это давно уж приметил.
Куда делся мажордом – черт его знает? Вот только что был, что-то негромко говорил, кланялся – и вдруг как провалился! Исчез беззвучно и бесследно. Ну и ладно, не больно-то он здесь и нужен.
Феодосия возлежала на широком, устланном разноцветными покрывалами ложе, как какая-нибудь одалиска, Олимпия со скандально известной картины Эдуарда Мане, только Олимпия была голая, а матрона – одетая… в какую-то полупрозрачную хламиду с тонким золоченым поясом. Такие же тонкие, золоченые ремни от сандалий высоко оплетали икры стройных хозяйских ножек. Под хламидой явственно вырисовывалась грудь, довольно большая и, должно быть, упругая, с небольшими сосочками… которые так и хотелось поцеловать со всем жаром, а потом долго-долго ласкать языком.
Наверное, желание сие настолько явственно обозначилось на лице Александра, что женщина вдруг рассмеялась, ничуть не обескураженно и вовсе даже не зло, наоборот… жеманно, что ли…
– Я видела, как ты бился, Рус! Славно! Ты такой крепкий, красивый… не стой же, садись вот сюда, рядом.
Ну, ясно, чего дамочка хочет – вполне.
Взглянув Феодосии прямо в глаза, молодой человек протянул руку, оголив женщине плечо… погладил, притянул к себе…
– Меня зовут Александр, милая…
Матрона припала к нему с такой страстью, что казалось, будто взорвалось небо – а это всего лишь был затяжной поцелуй. Пока еще поцелуй…