Особое мнение
– Пожалуй, я сыт. Пойду прилягу, подремлю часок на диване.
Впалые щеки его жены зарумянились, глаза запылали огнем.
– Как хочешь, а бункер купить придется! Я эти пересуды на наш счет больше терпеть не намерена. Все соседи, все лавочники, все знакомые… Куда ни сунься, всюду только о нас и слышно, и уже сколько лет – с того самого дня, как знамя на площади подняли. Антигот, антигот! Единственный на весь город! За эти штуковины, кружащие над головой, платят все, кроме нас!
– Не выйдет, – устало ответил Боб Фостер. – Не получится.
– Почему это?
– Потому, что такие покупки нам не по карману, – признался Боб.
В гостиной сделалось тихо.
– Ты все вложил в этот магазин, – нарушив затянувшееся молчание, заговорила Руфь, – а он все равно дышит на ладан. Как старьевщик, тащишь в эту крысиную нору все без разбора! Кому в наши дни нужна деревянная мебель? Ты же сам превратился в диковинку… в антиквариат!
В ярости она хлопнула по столу, и стол, точно вспугнутый зверь, вскинулся, вздрогнул, принялся лихорадочно собирать опустевшие тарелки и стремительно, булькая на ходу баком посудомоечной машины, покатил в кухню.
Боб Фостер устало вздохнул.
– Давай обойдемся без ссор. Я буду в гостиной. Дай мне вздремнуть часок, а о бункере… о бункере, возможно, позже поговорим.
– «Позже, позже»… только одно от тебя и слышно, – язвительно буркнула Руфь.
Ссутулившись на ходу, ее муж – маленький, хрупкий, поседевшие волосы растрепаны, лопатки торчат, будто сломанные крылья – скрылся в гостиной.
Майк тоже поднялся на ноги.
– Пойду уроки учить, – сказал он и, странно изменившись в лице, последовал за отцом.
В гостиной царила тишина и покой: видеовизор выключен, лампы приглушены. Руфь в кухне щелкала кнопками плиты, составляя меню на следующий месяц. Боб Фостер, сбросив ботинки, опустив голову на подушку, вытянулся на диване во весь рост. Лицо его посерело от усталости.
– Можно тебя кое о чем попросить? – не слишком уверенно заговорил Майк.
Отец замычал, встрепенулся, открыл глаза.
– Чего тебе?
Пристроившись на краю дивана, Майк повернулся к нему лицом.
– Расскажи еще раз, как ты дал совет самому президенту.
Отец, с трудом подняв голову, сел.
– Я не давал президенту никаких советов. Просто поговорил с ним.
– Вот об этом и расскажи.
– Так ведь миллион раз уже рассказывал от случая к случаю. Можно сказать, с пеленок. Ты тогда тоже со мной был… – Голос отца зазвучал мягче, взгляд слегка затуманился. – Совсем маленький. Ходить еще не умел, сидел на руках.
– Как он выглядел?
– Выглядел… как обычно, – заговорил отец, направляя рассказ в привычную колею, укатанную за многие годы до твердости камня. – В точности как на демоэкранах. Только, конечно, поменьше.
– А зачем он к нам приезжал? – с жадным, искренним интересом спросил Майк, хотя помнил эту историю во всех подробностях. Президента он считал настоящим героем, самым выдающимся человеком на всей земле. – Что его привело из столицы сюда, в наш городок?
– Да он тогда по всей стране разъезжал, – с нотками горечи в голосе ответил отец. – Городков вроде нашего объехал целую кучу… вот и к нам заглянул мимоходом.
– А по стране разъезжал для чего?
Голос отца зазвучал еще резче:
– С визитами. Полюбопытствовать, как у кого дела. Поглядеть, достаточно ли мы накупили кораблей для ГАСО, бомбоубежищ, вакцин против болезнетворных бактерий, противогазов и радиолокационных сетей, чтоб отразить нападение. «Дженерал Электроник» только-только начала разворачивать всюду эти громадные павильоны – шик-блеск, денег немерено вбухано. Первые оборонительные сооружения для домашнего пользования! – На отцовских губах мелькнула саркастическая усмешка. – И все, разумеется, в рассрочку на льготных условиях. Неоновые рекламы, плакаты, прожектора… дамам в подарок гардении или блюдца…
Майк Фостер взволнованно засопел.
– В тот самый день нам вручили Знамя Готовности, – с жаром выдохнул он. – Сам президент приехал, вручил! Знамя подняли на флагшток посреди главной площади, все радовались, вопили, кричали «ура»!
– Неужто помнишь?
– М-м… кажется, кое-что помню. Шум, много людей. И жара страшная. Это же было в июне, так?
– Верно, в июне тысяча девятьсот шестьдесят пятого. Десятого числа. Целое событие! В те времена немногие из маленьких городов могли похвастать таким же громадным зеленым знаменем. Люди все еще покупали машины и телевизоры. Не успели еще понять, что золотое времечко подходит к концу. Телевизоры и машины на что-то годятся – их людям больше, чем требуется, не продашь…
– И президент вручил знамя не кому-нибудь, лично тебе?
– По сути, всем нам, местным предпринимателям. Соревнование среди городков – кто купит больше, раньше других – организовывала Торговая Палата. Сделаем родной город лучше, а заодно взбодрим экономику! Конечно, нам-то втолковывали, будто все это для нашей же пользы: дескать, если мы сами начнем покупать себе противогазы и бомбоубежища, то будем бережнее к ним относиться… Можно подумать, мы прежде не берегли таксофоны, тротуары и автострады, принадлежащие всему штату! А армия? У нас что, армии раньше не было? Многие годы вопросами обороны занималось правительство, но… наверное, там, наверху, решили, что оборона страны обходится слишком дорого. И теперь экономят на ней кучу денег, сокращая за наш счет государственный долг.
– Напомни, что он сказал, – прошептал Майк Фостер.
Отец отыскал трубку, дрожащей рукой зажег спичку, закурил, закашлялся, поперхнувшись едким табачным дымом.
– Сказал: «Вот ваше знамя, ребята. Молодцы! Постарались на славу». А сам красный, как помидор, – не от смущения, от солнца. Взмок на жаре, улыбается. Да, держаться на людях он умел, что и говорить. Многих запомнил по имени. Пошутить к месту мог.
Мальчишка в благоговении вытаращил глаза.
– Приехал к нам, в такую даль… и ты разговаривал с ним!
– Ага, – подтвердил отец, – разговаривал. Все орут, радуются, громадное зеленое Знамя Готовности поднимается на флагшток…
– А ты сказал ему…
– А я сказал: «И эта зеленая простыня – все, что ты нам привез?»
Сделав паузу, Боб Фостер глубоко затянулся дымом.
– В тот день я и стал антиготом, только сам этого пока не понимал. Одно знал: все, отныне мы сами по себе, а от властей не дождемся ничего, кроме какой-то зеленой тряпки. Прежде мы были страной, государством; сто семьдесят миллионов человек, и все защищали себя от врага заодно. А с того дня превратились в скопище маленьких городков, крохотных фортов за бревенчатыми стенами. Скатились к прошлому. К Средневековью. К эпохе собственных армий…
– А президент к нам когда-нибудь снова приедет? – спросил Майк.
– Думаю, вряд ли. Он и в тот раз сюда заглянул так, проездом.
– Но если приедет, – напрягшись всем телом, не смея даже надеяться, зашептал Майк, – мы с ним увидеться сможем? Хоть издали сможем на него поглядеть?
Боб Фостер сел прямо. Обнаженные костлявые предплечья отца белели в полумраке, будто бумага, узкое лицо потускнело, помрачнело от усталости, из груди вырвался обреченный вздох.
– Сколько там, говоришь, просят за эту треклятую штуку? – глухо спросил он. – За этот бункер новой модели?
– Двадцать тысяч долларов, – с замиранием сердца ответил Майк.
Отец, дотянувшись до пепельницы, выбил дымящуюся, наполовину выкуренную трубку.
– Нынче у нас четверг… В субботу поедем с тобой и с матерью, поглядим. Возьмем в рассрочку. Скоро настанет осенний сезон покупок. Обычно дела в это время идут неплохо: многие дарят мебель из дерева друзьям и близким на Рождество, – сказал он, упруго поднявшись на ноги. – Идет?
Не в силах ответить, Майк молча кивнул.
– Вот и прекрасно, – с отчаянной, бесшабашной улыбкой подытожил отец. – И тебе теперь не придется часами под окнами их павильона торчать!
Бункер – за две сотни долларов сверху – быстро, сноровисто установила на место бригада землекопов в одинаковых коричневых куртках с надписью «ДЖЕНЕРАЛ ЭЛЕКТРОНИК», вышитой поперек спины. С той же быстротой они привели задний двор в прежний вид, вкопали в землю кусты, восстановили клумбы, разровняли грунт, а счет деликатно подсунули под парадную дверь. Вскоре громадный грузовик службы доставки порожняком прогрохотал вдоль улицы, свернул за угол, и в округе вновь воцарилась тишина и покой.
Майк Фостер замер рядом с матерью на заднем крыльце в окружении кучки восхищенных соседей.
– Ну что ж, – заговорила миссис Карлайл, – вот и вы собственным бункером обзавелись. Лучшим, какой только можно найти.
– Уж это точно, – согласилась Руфь Фостер.
Внимание соседей от нее отнюдь не укрылось: столько гостей в их доме не собиралось уже довольно давно. Исполненная мрачного, граничащего с неприязнью самодовольства, она расправила костлявые плечи и резко добавила:
– И теперь, несомненно, заживем совсем по-другому.
– А как же! Теперь и вам есть где укрыться в случае чего, – поддержал ее мистер Дуглас из дома наискосок, листая толстенную брошюру с инструкциями, оставленную рабочими на крыльце, и в восхищении покачивая головой. – Глядите-ка, здесь сказано: внутри можно хранить припасы на целый год! Прожить там двенадцать месяцев кряду, ни разу не поднявшись наверх! Наш-то уже староват, модель шестьдесят девятого года, в нем больше шести месяцев не протянуть. Пора бы, наверное…
– Ничего, с нас и этого пока хватит, – вклинилась в разговор его супруга, однако в ее голосе явственно слышались нотки зависти. – Руфь, а можно нам вниз спуститься, взглянуть на него изнутри? Там ведь все готово, не правда ли?
Майк, сдавленно пискнув, дернулся вперед. Мать понимающе улыбнулась.
– Первая очередь за ним. Кому, как не ему, оценить бункер первым? В конце концов, все это не столько для нас, сколько для него!
Соседи, зябко потирая руки, ежась на студеном сентябрьском ветру, покорно замерли в ожидании. Оказавшийся в центре внимания, Майк Фостер подошел к горловине бункера и остановился в паре шагов от нее.
В бункер он вошел осторожно, едва ли не опасаясь коснуться хоть чего-нибудь. Горловина, рассчитанная на взрослого, оказалась для него велика. Почувствовав его тяжесть, спускоподъемный лифт рухнул вниз и с негромким «пш-ш-ш» понес мальчишку в непроглядно-темные недра бункера. У Майка перехватило дух, в желудке похолодело. Спустя секунду-другую дно лифта грохнуло о пружины амортизаторов, мальчишка едва не вывалился из кабины, и лифт пулей помчался обратно, наверх, отрезая бункер от внешнего мира, наглухо закупоривая узкую горловину, точно герметичная пробка из стали и пластика.
Вокруг автоматически загорелись огни. Голый, пустой – припасов еще не доставили – новенький бункер приятно пах свежим лаком и машинным маслом, под полом мерно, глухо гудели генераторы электричества. Появление Майка привело в действие системы очистки и обеззараживания; на панели посреди серой бетонной стены замигали лампочки, заплясали стрелки приборов.
Майк, мгновенно посерьезнев, глядя вокруг во все глаза, уселся на пол и крепко прижал колени к груди. Тишину нарушал лишь негромкий гул генераторов; о мире, оставшемся наверху, не напоминало ничто. Спустившись вниз, Майк оказался в крохотной, совершенно самодостаточной вселенной, где имелось – или вскоре должно было появиться – все, что необходимо для жизни: пища, вода, воздух и развлечения, протяни только руку и возьми. Чего еще можно желать? Майк мог бы остаться здесь навсегда – так, не сходя с места, и просидеть хоть до скончания века. В тишине и покое. Ни в чем не нуждаясь, ничего не боясь, под мурлыканье генераторов, со всех сторон окруженный простыми, гладкими бетонными плитами – приветливыми, чуть теплыми, словно живые…
Неожиданно для себя самого Майк завопил от восторга, испустил громкий торжествующий крик, который тут же запрыгал, заскакал эхом от стены к стене. Слегка оглушенный его отзвуками, мальчишка крепко зажмурился, сжал кулаки и, распираемый радостью, завопил снова. Оглушительный крик захлестнул его с головой. Подкрепленный, усиленный близостью стен, собственный голос казался немыслимо мощным.
Ребята в школе узнали обо всем на следующее же утро, еще до его появления. Подошедшего Майка приветствовали, улыбаясь от уха до уха, заговорщически подталкивая друг друга локтями в бока.
– А правду говорят, что твои предки купили новейшую модель «Дженерал Электроник», эс-семьдесят два эф-ти? – спросил Эрл Питерс.
Подобной спокойной уверенности в себе Майк не испытывал еще никогда, ни разу в жизни.
– Ага, так и есть. Заглядывай как-нибудь, покажу, – как можно небрежнее предложил он и, провожаемый завистливыми взглядами, двинулся дальше.
– Ну, Майк, – заговорила миссис Каммингс в конце дня, стоило ему направиться к выходу из класса, – как оно?
Смущенный, распираемый тихой гордостью, Майк остановился возле учительского стола.
– Замечательно, – признался он.
– Твой отец согласился платить за ГАСО?
– Ага.
– И у тебя теперь есть пропуск в школьное бомбоубежище?
Майк с радостью продемонстрировал тоненький синий браслетик вокруг запястья.
– Отец отослал в мэрию чек за все разом. «Ладно, – сказал, – чего там. Сделал шаг, иди уж до конца».
Пожилая учительница ободряюще улыбнулась.
– Что ж, теперь и у тебя есть все, что у всех остальных. Искренне за вас рада. Теперь вы, так сказать, про-готы, хотя такого слова и нет. Вы теперь просто… как все.
Однако на следующий же день аппараты электронно-автоматической службы новостей наперебой завопили о новейшем советском оружии – так называемой «буровой шрапнели».
Боб Фостер замер посреди гостиной со свежей инфопленкой в руках. Впалые щеки отца жутко побагровели.
– Проклятье, да они что, нарочно?! Стоило нам купить эту штуку, и вот, пожалуйста! Погляди!!! – в бессильной ярости заорал он, сунув катушку жене. – Видишь?! А я что говорил?!
– Вижу, и что? – взорвалась Руфь. – Похоже, ты всерьез думаешь, будто весь мир только тебя и дожидался! Оружие, Боб, совершенствуется постоянно. На прошлой неделе – отравляющий посевы аэрозоль. На этой – буровая шрапнель. По-твоему, если ты наконец раскачался бункер купить, колеса прогресса должны остановиться?
Отец с матерью умолкли, глядя друг другу в глаза.
– И что нам теперь делать, черт побери? – негромко спросил Боб Фостер.
Руфь твердым шагом направилась в кухню.
– Я слышала, на этот случай в продаже скоро появятся надстройки.
– Надстройки? Что еще за надстройки?
– Специальные приспособления, чтобы людям не тратиться на новые бункеры. В видеоновостях уже рекламу крутили. Как только правительство даст добро, всякий сможет купить надстройку в виде этакой металлической решетки и установить ее над землей, чтобы перехватывала буровую шрапнель. Отраженная ею шрапнель будет рваться наверху, а до бункера под землей не дороет.
– Почем?
– Цену не называли.
Майк Фостер, съежившись в уголке дивана, внимал каждому их слову. О новом оружии он уже слышал в школе. Класс занимался контрольной работой – распознаванием ягод. Все дружно изучали запаянные в пленку образцы, отделяя ядовитые ягоды от безвредных, и тут по школьному радио объявили общий сбор. Директор зачитал учащимся с учителями сообщение насчет буровой шрапнели, а после разразился рутинной лекцией об экстренной помощи при заражениях новым, недавно выведенным штаммом брюшного тифа.
Спор отца с матерью не умолкал.
– Как хочешь, а купить нужно, – спокойно, настойчиво втолковывала мужу Руфь Фостер. – Иначе какая разница, есть у нас бункер или нет? Эта шрапнель для того и разработана, чтобы наводиться на тепло и углубляться в землю. Как только русские запустят ее в производство…
– Ладно, купим, – ядовито откликнулся Боб Фостер. – И решетку противошрапнельную купим, и вообще все, что ни предложат. Все, что на рынок выбросят. До конца дней только на них и будем работать!
– Ну, не преувеличивай. Не так уж все скверно.
– Понимаешь, чем эти игры выгоднее торговли машинами и телевизорами? Если речь заходит о подобных вещах, человек вынужден раскошелиться, вынужден! Это не роскошь, не побрякушка блестящая на зависть соседям, без которой вполне можно и обойтись. Тут вопрос стоит так: не купишь – погибнешь. В торговле с давних пор заведено: хочешь продать, внуши человеку тревогу, чувство неуверенности в себе. Внуши, что он скверно пахнет или выглядит как идиот, и дело в шляпе. Но рядом с этим любые дезодоранты и помада для волос – детские шуточки. От этого не отмахнешься, не спрячешься. Не купишь – тебя убьют. Идеальный рекламный ход! «Кошелек или жизнь» – каков девиз, а? Новенькое, блестящее убежище от «Дженерал Электроник» на заднем дворе или неминуемая гибель под водородными бомбами!
– Опять за свое? Прекрати эти разговоры! – зарычала Руфь.
Боб Фостер устало рухнул в кресло у кухонного стола.
– Хорошо, хорошо. Сдаюсь. Уговорила.
– Значит, купим? По-моему, их обещали пустить в продажу ближе к Рождеству.
– Ну да, а как же, – вздохнул Боб Фостер, странно изменившись в лице. – Разумеется, к Рождеству. Вот к Рождеству мы и отправимся за этой треклятой штуковиной. И все остальные – тоже.
Защитные решетчатые надстройки для бункеров от «Дженерал Электроник» покупатели встретили на ура.
Майк Фостер медленно брел сквозь толпы народу, запрудившие улицы города в предвечерних декабрьских сумерках. В каждой витрине сверкали хромом решетки надстроек любых размеров и форм, для любой модели убежища, на любой кошелек. В центре царила типичная предрождественская суматоха. Нагруженные множеством свертков, веселые, оживленные прохожие в тяжелых теплых пальто беззлобно толкались, смеялись, шутили в предвкушении праздника. Над головами белыми вихрями кружила метель. Вдоль переполненных людьми мостовых робко, сбавив ход до предела, двигались автомобили, а по бокам сверкали, сияли огни огромных витрин и неоновых вывесок.
Родной дом встретил Майка мраком и тишиной. Родители еще не вернулись. Теперь в магазине приходилось работать обоим: дела шли неважно, и матери пришлось занять место одного из продавцов. Стоило приложить ладонь к кодовому замку, парадная дверь распахнулась, впуская мальчишку внутрь.
Согретая автоматической системой отопления, гостиная встретила Майка теплом и уютом. Сняв куртку, он убрал на полку учебники, однако в доме надолго задерживаться не стал. Сердце в груди колотилось как бешеное. Скорее… скорее бы…
Добравшись ощупью до задней двери, Майк распахнул ее, но, поразмыслив, велел себе вернуться в дом. Нет, лучше уж не спешить. С той самой минуты, как он впервые увидел прочный, надежный изгиб входной горловины на фоне темневшего неба, спуск в бункер превратился для него в настоящее произведение искусства, в строгий, продуманный и отточенный до мелочей ритуал. Ошеломляющее ощущение первого шага через порог, под свод горловины бункера, холодок под ложечкой, в то время как спускоподъемный лифт с леденящим кровь свистом несется вниз, к самому дну…
И, разумеется, монументальность самого бункера.
С первого же дня Майк Фостер, едва вернувшись из школы, каждый раз прямиком отправлялся вниз, под землю, и просиживал там, в стальной тишине, в покое и безопасности, сколько мог. Прежде пустое, пространство бункера заполнили бесчисленные банки консервов, подушки, книги, видеопленки, аудиозаписи, стены украсились репродукциями картин, а пол – разноцветными яркими ковриками, одеялами и даже цветами в горшках. Бункер стал Майку домом, самым уютным домом на свете, где его, съежившегося в комок, окружало все, чего бы он ни пожелал.
Оттягивая приятный момент, он бросился в гостиную, к полкам с музыкальными пленками. Будет сидеть в бункере до ужина, слушать «Ветер в ивах»[3]… Где его искать, родители знают и волноваться не станут. Два часа ничем не омраченного счастья наедине с самим собой, в бункере… что может быть лучше? А после ужина он снова поспешит вниз, и счастливая жизнь продолжится до тех пор, пока не настанет время укладываться в кровать. Порой Майк даже за полночь, подождав, пока родители не уснут покрепче, тихонько поднимался, шел на задний двор, к горловине бункера, спускался в его безмолвные недра и прятался там до утра.
Отыскав пленку, он промчался по темным комнатам и выбежал на заднее крыльцо. Хмурое небо оплели щупальца жутких черных туч. В отдалении один за другим вспыхивали уличные фонари. Двор встретил Майка холодно, недружелюбно. Робко спустившись с крыльца на пару ступеней, Майк замер как вкопанный.
Посреди двора, словно беззубая пасть, разинутая в беззвучном крике, обращенном к ночному небу, зияла громадная яма. Бункер исчез. Исчез без следа.
Казалось, Майк простоял на ступенях, сжимая в руке катушку с пленкой, а свободной рукой вцепившись в перила, целую вечность. С наступлением ночи пропасть посреди двора растворилась во тьме. Постепенно весь мир погрузился в безмолвие и мрак. На небе появились неяркие звезды, в окнах соседних домов судорожно замерцали холодные, тусклые огни, но мальчишка не замечал ничего. Так и стоял без движения, точно окаменев, не сводя взгляда с огромной ямы на месте бункера.
Не заметил он и вышедшего на крыльцо отца.
– Давно ты здесь? – в который уж раз повторил отец. – Давно, Майк? Отвечай же!
Очнуться от оцепенения стоило немалых трудов.
– Ты уже дома? Так рано? – пробормотал он.
– Да. Нарочно уехал из магазина пораньше, чтобы… чтобы к твоему приходу успеть.
– Бункер… бункера больше нет.
– Да, – холодно, ровно подтвердил отец, – бункера у нас больше нет. Прости, Майк. Я позвонил им и велел его увезти.
– Почему?
– Потому что не могу за него заплатить. Нынешнее Рождество… все бросились покупать эти решетки, и мне с ними не тягаться…
Осекшись, отец умолк, в унынии поник головой.
– И со мной, черт возьми, еще по совести обошлись, – саркастически хмыкнув, продолжал он. – Половину уплаченных денег вернули. Впрочем, я так и знал, что до Рождества больше сумею выторговать: эти, в салоне, еще успеют его кому-нибудь перепродать.
Майк не ответил ни слова.
– Постарайся понять, – резко, сурово продолжил отец. – Мне пришлось вложить в магазин все, весь капитал, какой удалось наскрести. Закрывать торговлю нельзя, а положение – хуже некуда. Либо расстаться с бункером, либо с магазином, а если магазин закрыть…
– Тогда у нас не осталось бы ничего.
Тонкие, однако сильные отцовские пальцы впились в плечо Майка глубоко-глубоко, судорожно сжались.
– Именно. То есть тогда и от бункера, хочешь не хочешь, пришлось бы отказаться. Растешь, сын, растешь… сам уже все понимаешь. Ничего, вот малость оправимся – купим другой. Может, не самый большущий и дорогой, но все же. Просчитался я, Майк. Не предвидел, что с этими чертовыми надстройками мне подложат такую свинью. Однако за ГАСО платить не брошу, и ты без школьного пропуска в убежище не останешься, будь уверен. Вопрос-то вовсе не в принципах, Майк, – с жаром подытожил отец. – Я просто вынужден был, понимаешь? Вынужден был сдать этот бункер.
Майк, не говоря ни слова, высвободился, попятился прочь. Отец поспешил за ним.
– Куда ты, Майк? Вернись немедля!
С этими словами он потянулся к сыну, но, оступившись во мраке, упал, ударился виском об угол дома так, что из глаз посыпались искры. Кое-как поднявшись на четвереньки, Боб Фостер вытянул руку вперед в поисках опоры.
Однако к тому времени, как у него прояснилось в глазах, двор опустел. Сына и след простыл.
– Майк! – во весь голос завопил Боб Фостер. – Майк, где ты?!
Ответа не последовало. Подхваченный порывом разгулявшегося к ночи ветра, снег закружил вихрями над головой, хлестнул в лицо мелким ледяным крошевом. Сын исчез. Исчез, оставив Боба наедине с ветром и мраком.
Уставший донельзя, Билл О’Нил бросил взгляд на циферблат настенных часов. Девять тридцать. Наконец-то можно закрыть двери, запереть огромный, сверкающий огнями прожекторов павильон до утра и, с трудом проталкиваясь сквозь беспокойные, шумные толпы на улицах, отправиться восвояси. Домой!
– Уф… слава богу, – выдохнул он, выпустив за дверь последнюю из пожилых дам, нагруженную пакетами и свертками с подарками, щелкнув запором кодового замка и опустив роллеты. – Ну и столпотворение! В жизни такого наплыва не видел.
– Порядок, – откликнулся Эл Коннерс, склонившийся над кассой. – Пересчитаю выручку, а ты обойди павильон, проверь, всех ли мы выставили.
О’Нил откинул со лба светлую челку, распустил узел галстука, с облегчением закурил и обошел помещение, гася лампы и выключая массивные образцы продукции «Дженерал Электроник». В конце концов он приблизился к громаде бомбоубежища, занимавшей всю середину зала, взобрался по трапу к горловине и шагнул в лифт. Кабина лифта с негромким «пш-ш-ш» помчалась вниз и спустя пару секунд доставила его в сводчатые недра бункера.