Осень Европы

1

Вылетев из Лондона, Фабио опоздал на пятнадцать часов.

– Гребаные англичане, – сказал он, когда Руди наконец встретил его в аэропорту Краков-Балице имени Иоанна Павла II. – Тысячу лет мялись, вступать им в Союз или не вступать, а как вступили – стали настоящими фанатиками. Это даже оскорбительно. Вот, понесешь это.

Руди взял чемодан Фабио, который был гораздо тяжелее, чем казался, и последовал за маленьким итало-швейцарцем через зал прибытия.

По дороге от ворот прибытия до ряда такси снаружи стало понятно, что у англичан случился очередной приступ паранойи – наркотики, терроризм, иммунизация, что там еще, и Фабио задержали, конфисковав для проверки паспорт и выездные документы.

– В смысле, я могу понять, когда не пускают, – кипел он. – Но когда не выпускают? Кому такое в голову придет? – Он взглянул на пеструю шеренгу машин, выстроившихся у терминала, и покачал головой. – Нет, в эти такси я не сяду. В последний раз, когда я брал такси от этого аэропорта, с меня содрали кучу денег. Надо было лететь в Катовице, в Катовице с таксистами проблем никогда не бывает. Поедем в город на автобусе. Следуй за мной.

И Руди последовал.

– А пока я ждал, запихнули меня в какой-то мерзкий отель в Хитроу, – сказал ему Фабио.

Каждому ученику нужен учитель, говорил ему Дариуш, и учителем Руди будет Фабио. Низкорослый и пухлый, он был слишком хорошо одет, чтобы не нарваться на грабителей уже через пару минут после того, как ступал на любую улицу Западной Европы. На нем был новейший костюм от «Армани Возрождение», а туфли сшиты морщинистыми ремесленниками Кордовы. Его багаж стоил больше, чем квартира в центре Кракова. Руди казалось, что это самый не скрытный человек из всех, кого он встречал. Он считал чудом, что английские власти сперва не арестовали Фабио, а потом просто не придумали, в каком преступлении его обвинить, – такой он был очевидной карикатурой на biznisman из Центральной Европы.

Фабио был невысокого мнения о краковских отелях. «Краковия» ему не угодила. Он отказался даже переступать порог «Европы». Старшего повара «Бристоля» назвал осужденным отравителем. В итоге он остался ночевать в квартире Руди.

– Забудь этот сраный идеализм Шенгена, – говорил он в первый вечер, после того как вмиг смел ужин, который приготовил для него Руди. – Люди в этом бизнесе заботятся только о двух вещах. Деньги и престиж. Деньги зарабатываешь тем, что делаешь свою работу, а престиж – тем, что безумно рискуешь, – он выпил вино залпом и поморщился. – Какая мерзость.

– Это «Мутон Ротшильд» 41-го года, – сказал Руди.

– 41-й, – сказал Фабио, прищурившись на бокал так, словно тот сделал ему что-то плохое. – Отвратительный год.

– Это винтажный год.

– Не для меня. У тебя больше ничего нет выпить? И стейк ты пережарил.

Они называли себя Les Coureurs des Bois[1], и они доставляли почту.

Еще до того, как Европа расцвела новыми странами, существовал здоровый курьерский бизнес – иногда законный, по большей части – нет. Некоторые вещи были слишком уязвимыми, важными или попросту нелегальными, чтобы доверять их общественной почте или электронной связи. В те дни ловкий курьер мог задешево слетать куда угодно на Земле, если правильно выбирал задание.

В эти дни все стало сложнее. Пограничные споры часто означали, что доставить почту из политии А в страну Б невозможно. И люди обращались к Les Coureurs, и почта доходила. Иногда посылкой считались люди, для которых иначе переход из политии А в страну Б был бы до невозможности затруднителен. Иногда – предметы, которые в стране Б, в силу узости мышления, считались незаконными.

Другими словами, курьеры были контрабандистами, хотя, когда Руди озвучил это мнение, Фабио отметил, что, как и во многих других случаях, понимание этого термина сильно зависит от точки зрения.

Никто не знал, кем они были. Бытовало расхожее мнение, что это веяние времени, постепенное накопление маленьких отдельных курьерских фирм до появления единой структуры, у которой будет много общего с ЦРУ и госпочтой. С ними связывались так же, как вступали в первый неловкий контакт с наркодилером: когда знаешь человека, который знает другого человека.

Руди казалось, что СМИ раздули этот феномен до неприличия. Они были обычными курьерами; люди доставляли посылки по всей Европе как минимум начиная со Средних веков, а контрабанду – значительно дольше. Еще они были, если судить по Фабио, ужасными гостями. Среди множества прочих личных причуд у Фабио имелся пунктик насчет перестановки мебели. Каждый вечер, когда Руди возвращался в квартиру, он обнаруживал мебель расставленной по-новому, а Фабио стоял посреди гостиной и окидывал ее взглядом. Сперва ему казалось, что маленький толстый Курьер практиковал какую-то необычную швейцарскую форму фэншуя, но через неделю он начал подумывать, что Фабио малость чокнутый.

Они снова и снова обсуждали поездку Руди в Гинденберг, уделяя непомерное внимание каждой детали. Что он запомнил, с кем говорил, где был, что заметил в людях, с которыми общался, – от пограничных чиновников до таксиста в Бреслау и официанта, который подавал завтрак в пансионе «Адлер» на следующее утро.

– Ты все организовал очень просто, это хорошо, – говорил Фабио. – Просто – это часто самое лучшее, хотя и не всегда. Иногда необходимо обставить все как можно изощреннее. А иногда приходится просто импровизировать. – Он отпил из чашки и скривился. – И как это называется?

Руди посмотрел на чашку.

– Кофе, – сказал он.

Фабио вернул чашку на блюдечко.

– Там, откуда я родом, это называют по-другому.

– Ты пил такой же всю неделю.

Фабио покачал головой.

– Не переношу эту континентальную обжарку. Что это вообще значит – континентальная обжарка?

Руди поднялся.

– Мне нужно подышать свежим воздухом.

– Он очень хорош, – промурлыкал Дариуш.

– Он сводит меня с ума, – ответил Руди. Дариуш закурил.

– Что именно тебя беспокоит?

– Ты никуда не торопишься?

Дариуш усмехнулся.

Руди вздохнул. Они были «У пани Галины» на Сенаторской. Поскольку Руди знал шефа «Галины» и поскольку Дариуш был Дариушем, их препроводили к одному из частных столиков ресторана, вдали от толпы обедающих студентов, туристов и безработных актеров.

– Что ни приготовлю – ему никак не угодишь, – сказал он. Дариуш добродушно хмыкнул.

– Думаю, тебя не удивит, что у каждого свои вкусы в еде, Руди.

– Там, откуда я родом, критиковать угощение хозяина – дурной тон.

– Возможно, в Швейцарии все иначе, – маленький мафиозо пожал плечами. – Не знаю, никогда там не был. Дальше?

– Он переставляет мою мебель.

Дариуш посмотрел на него и сузил глаза. Затем опять пожал плечами.

– Фабио привык к жизни в движении, а не взаперти в твоей квартире. Похоже, ему не сидится на месте.

– Не сидится на месте?

– Слушай, – Дариуш отмахнулся от дурных предчувствий Руди. – Он приехал учить тебя. Он… твой Мерлин, а ты Артур. Он Оби-Ван, а ты Энакин. Будем терпимы к капризам гениев.

– И будем разрешать им переставлять нашу мебель?

– Если им так нравится, пусть переставляют.

– Дариуш, с ним что-то не так.

Дариуш покачал головой.

– Будь к нему терпим, Руди. Слушай и учись.

По мнению Руди, тот, кто организовал Курьеров, страдал от передоза шпионской литературой конца двадцатого века. Профессиональный жаргон Курьеров в пересказе Фабио казался взятым целиком из романа Джона Ле Карре. Легенды – это вымышленные личности. Стрингеры – это не персонал Курьеров или Курьеры начальных уровней, выполняющие мелкую работу, вроде разведки на месте или поддержания легенд. Пианисты – это хакеры, портные – те, кто осуществляет техническую поддержку, сапожники – те, кто подделывает документы. Руди знал, что эти эвфемизмы ходили в шпионских кругах еще с 1930-х. Все это казалось ему нелепым.

Поручение, связанное с кузеном Макса, было испытанием, теперь это стало очевидно. Как объяснил Дариуш, кузен Макса уже выходил раньше на контакт с Курьерами и получил список вариантов побега из Гинденберга. Руди лишь передал им его выбор. Это мог сделать любой стрингер; кузен Макса из-за проблем с почтой, глушения телефонов и радио и перехвата имейлов мог послать хоть дымовой сигнал. Но прежде всего это была проверка выдержки, проверка того, как Руди решит поставленную задачу.

Похоже, испытание он прошел. И его наградой стал Фабио.

– Нельзя недооценивать стрингера, – говорил ему Фабио. – Возьмем типичного стрингера – назовем его Ральф. Ральф работает в гастрономии в Лозанне. У него есть жена по имени Шанталь, дети, возможно, собака. Большую часть времени он живет обычной жизнью. Ненавидит начальника. Трахает жену. Играет с детьми. Выгуливает собаку.

– Возможно, – сказал Руди.

– Ты перебиваешь, – предупредил Фабио.

– Ты сам сказал: «возможно, собака», – после двух месяцев рядом с Фабио Руди научился находить лазейки, чтобы получать удовольствие, общаясь с ним. – А теперь рассказываешь, что он ее выгуливает.

Фабио прищурился.

– Просто хотел понять, есть собака или нет, – добавил Руди.

Фабио нахмурился.

– Это важные детали, – сказал Руди. – Ты и сам согласишься.

Фабио посмотрел на него еще миг, потом отвернулся и уставился в пространство.

– Но время от времени Ральфа просят выполнять более специализированную работу, – продолжал он. – Его просят продлить паспорт на фальшивое имя, получить парковочный талон, снять квартиру в Женеве. Все это поможет построить легенду. И Ральф знает все детали таких транзакций. Бесценные оперативные данные. Если Ральф попадет в руки не тех людей и расскажет все, что знает, эта информация может обрушить множество разнообразных Ситуаций.

Это не просто жаргон, подумал Руди. Если судить по Фабио, Les Coureurs действительно считали себя чем-то вроде шпионского агентства. Плащ и кинжал, ночные улицы Центральной Европы, одноразовые явки, все такое. Он задумался, не стоит ли еще раз вызвать Дариуша на тихий разговор.

Фабио прямо посмотрел на него.

– Теперь можешь приготовить мне ужин, – сказал он. – А потом у меня будет для тебя домашнее задание. И даже не думай подавать отвратительное жаркое из требухи, как вчера, – мой пищевод до сих пор не восстановился.

«Домашним заданием» оказался бесконечный маршрут по бюрократическим кабинетам. Здесь подписать договор об аренде, там подать на водительские права – все под разными именами. Он должен был купить машину, продлить паспорт, съездить на поезде в Сосновец и вернуться с корешками билетов, открыть банковский счет на имя Антона Блюма, позвонить человеку по фамилии Грудзинский и пожаловаться на мусородробилку в квартире. Все это те мелкие следы, которые каждый день оставляет любой человек, даже не задумываясь о них. И вот однажды, уже сбиваясь с ног и не получая особенного удовольствия от увлекательной жизни стрингера, он подумал, что понял смысл истории Фабио о Ральфе и его гипотетической собаке. Теоретически он мог провалить полдюжины разных Ситуаций. Если бы хотя бы отдаленно представлял, чем занимается. И для кого. И зачем.

– Я думаю, ты можешь бросить в любой момент, если захочешь, – сказал ему Макс, хотя на самом деле на его языке это означало: «Ты тратишь слишком много времени на свое курьерство, а я трачу слишком много денег на шефов из агентства».

– Это ненадолго, – ответил Руди. – Дариуш говорит, как только Фабио со мной закончит, я могу не понадобиться лет десять.

Макс фыркнул.

– Значит, Европа просто кишит Курьерами.

У Руди сложилось впечатление, что Макс каким-то образом участвует – или когда-то раньше участвовал – в работе «Курьер Централь», но спрашивать об этом ему всегда казалось неделикатным.

– Как думаешь, сколько их? Просто интересно, – спросил он. Макс рассмеялся.

– По моему опыту? Ты да Фабио. – Предыдущим вечером Руди приводил Фабио в ресторан. Не самый приятный вечер для всех присутствующих.

– Значит, я буду занят.

– Похоже на то, – вздохнул Макс.

2

Снова «домашнее задание». Телефонные звонки, заявления на паспорта, собеседования на работу. Однажды он целое утро провел в очень неопрятной квартире в Сосновце. В конце концов пришел полицейский и записал подробности ограбления, которое якобы произошло в квартире. Руди передал полицейскому опись пропавшего имущества. Полицейский ушел.

Руди пришло в голову, что, хотя он явно приобщался к работе стрингера, Централь заодно окупал свои услуги по обучению. Он потерял счет, сколько легенд успел помочь построить. Он открывал банковские счета. Снимал офис в Забже. Фабио вручил ему тощий дипломат и велел поместить в ячейку в хранилище банка в Катовице.

Выполняя эти задания, он учился ремеслу. И оно оказалось разочаровывающе рутинным. Закладки, тайные передачи на публике, способы сбросить хвост, способы сесть на хвост. Прямиком из Дейтона или Фюрста. Почти как в комиксах. Руди сомневался, что даже секретные службы этим еще занимаются.

С помощью карт Фабио заставлял его планировать скачки из полудюжины польских городов, щедро добавляя в каждый запасные пути отхода. Затем Фабио высоким дерзким голосом разносил в пух и прах каждый план, один за другим: «Ты что, ничему не научился? Ты меня вообще слушаешь?»

Со временем Фабио начал исчезать на целые дни. Утром Руди просыпался – и в его жизни оказывалась дыра в форме Фабио. Ни жалоб на еду, ни перестановок мебели. Когда это произошло впервые, он подумал, что Курьер просто махнул на него рукой и отправился домой, но через день-другой Фабио вернулся, рассыпая неприличные замечания о поляках и бросая вызов Руди, чтобы тот приготовил ужин, который ему действительно понравится. Через нерегулярные промежутки времени следовали новые исчезновения.

Они на день уезжали в соседние города и села, и от Руди требовалось с ходу импровизировать скачок из вот этого здания почты или вон того полицейского участка. Затем Фабио разносил каждый.

– Очень весело, – устало признался Руди по пути домой после одной из поездок, – но у меня и настоящая работа есть, между прочим.

– Ну конечно, – ответил Фабио. – И ты можешь вернуться к ней в любое время. А я отправлюсь куда-нибудь еще, – он радужно улыбнулся. – Возможно, хотя бы там будет приличная еда. Что думаешь?

«Иди в жопу, Фабио», – вот что все чаще и чаще думал Руди.

– Я думаю, придется тебе потерпеть меня еще, – сказал он.

Фабио вздохнул.

– Ну конечно. Этого я и боялся.

Однажды вечером, десять недель спустя после начала обучения, Руди проснулся со странной мыслью, что в его спальне кто-то есть. Он перекатился на бок, открыл глаза и увидел у кровати Фабио.

– Одевайся, – сказал маленький Курьер. – Мы отправляемся на тренировку.

Руди посмотрел на часы.

– Сейчас три утра.

– Значит, надо было раньше ложиться, – отрезал Фабио.

– А нельзя завтра? Или в пятницу? В пятницу как-то лучше, – ответил Руди, который обещал Максу, что сегодня наверстает за все, что пропустил, так редко появляясь на работе.

Фабио отвернулся и направился к двери.

– Хочешь дальше быть поваром – пожалуйста, – пробормотал он. – Я соберусь, отвезешь меня в аэропорт, и я наконец уеду из этого вонючего городишки.

Руди почувствовал внутри тот же дух протеста, который раззадорила в нем пани Стася. Он встал с кровати и натянул джинсы и футболку.

– Я шеф, нелепый ты засранец! – крикнул он.

У двери Фабио обернулся и посмотрел на Руди. В спальне было темно, и маленький швейцарец стал силуэтом в свете из коридора, так что Руди не видел выражения его лица.

– И это город, – закончил Руди тише. – Не городишко.

Фабио отвернулся и ушел в гостиную.

– Город, городишко, – сказал он. – Какая разница.

Когда они дошли до конца улицы, Фабио достал ключи к припаркованному «лексусу». С ним был его чемодан на колесах. Он положил его в багажник и сказал Руди ехать в Ченстохову.

В Ченстохове Фабио велел Руди припарковать «лексус» возле вокзала. Он достал чемодан, и они прошли еще минут сорок, после чего Фабио остановился у припаркованного «мерседеса», извлек связку ключей и произнес:

– Садись. Поведу я.

– Мы далеко? – спросил Руди. Фабио фыркнул.

– Тебе-то что, шеф?

Они переглянулись через крышу машины.

– Может, я тогда высплюсь, – сказал Руди.

– Может, и правда так лучше, – Фабио отпер водительскую дверь. – Садись.

На заброшенной ферме за городом они снова сменили машины. На сей раз – помятого вида «симка» с водородным двигателем. Фабио долго не выруливал на главную дорогу, и еще дольше они возвращались в Ченстохову, а там минут сорок кружили по городу. Руди задремал, а когда открыл глаза, они снова были на шоссе, и он не представлял, куда они направляются.

Ехали они не один час. Дороги были в ужасном состоянии – многие из них укладывали еще немцы-завоеватели в 1940-х; километр за километром – ухабы, ямы и рытвины. В Польше никогда не было денег на гражданское строительство – по крайней мере, не в том масштабе, чтобы поднять страну до уровня, скажем, Великой Германии, где дороги славились едва ли не сексуальной гладкостью. Гинденберг, который существовал всего десятилетие, по сравнению с Польшей казался западноевропейской страной.

Во многом это было связано с упрямым нежеланием Польши выходить из ЕС. Они так долго ждали, пока их возьмут, думал Руди, что теперь решили, что их ничто оттуда не выковырнет. Польша покинет ЕС только ногами вперед, так что страну постоянно изводили требованиями субсидий и повышения тарифов, а также втягивали во все торговые войны, которые ЕС как будто вознамерился устраивать с чем угодно, имеющим хоть какого-то правителя.

– Поляки, – пробормотал Фабио, когда Руди упомянул об этом в попытке завести разговор. – Кто их разберет?

– Очень мудро, Оби-Ван, – сказал Руди. Фабио бросил на него взгляд.

– Что?

В конце концов Руди задремал. Фабио отказывался говорить, куда они направляются, так что было бессмысленно предлагать подменить его за рулем. Мимо мелькали города и деревни, лужи света в великой тьме. Половина дорожных знаков в фарах «симки» выглядела как слепые розовые прямоугольники, а трава и асфальт под ними были забрызганы розовой краской.

– Armia Różowych Pilotów, – сказал Руди, когда Фабио пожаловался на розовые знаки.

– Это что еще за хрень? – Фабио плохо знал польский, так что они говорили на английском.

– «Армия розовых пилотов». Я думал, это только варшавская мода.

– Какие-то защитники прав гомосексуалистов?

Руди рассмеялся. «Розовый пилот» был настоящей доморощенной польской легендой, занимавшей место где-то между Сикорским и Яном Собеским.

– Дворец культуры, – сказал он. Фабио нахмурился, а он пояснил: – В Варшаве. Дворец культуры. Подарок от Сталина и рабочих Советского Союза рабочим Польши. Одно из самых уродливых зданий в Европе.

Фабио фыркнул, словно имея в виду, что Европа изобилует зданиями, которые оскорбляют его эстетический вкус.

Говорили: все, что есть хорошего в варшавском Дворце культуры, – это то, что его видно отовсюду. Конечно, это было и самое худшее, но хотя бы помогало не заблудиться. После Падения начались активные дискуссии на тему, что делать с этим оскорбительно сталинским монолитом, которые, как и большинство польских дискуссий, так ни к чему и не привели.

А потом однажды ночью в небе раздался рокот двигателей, над центром Варшавы расплылись миазмы паров краски, а когда город наутро проснулся, он обнаружил, что Дворец культуры сменил имидж.

А в это время на южной окраине города посреди поля стоял вертолет Ми, переоборудованный для орошения полей, и из его разбрызгивателей на траву все еще сочилась ярко-розовая краска, а через поле уходила от него дорожка розовых следов, все слабее и слабее, – «Розовый пилот» ушел в легенды.

По извечной традиции в парламенте швырялись злыми обвинениями. Полетели головы – в основном среди воздушных диспетчеров, которые не заметили полет «Розового пилота».

Варшавяне, с другой стороны, полюбили новую окраску дворца. Они говорили, что теперь эта хрень так бросается в глаза, что они ее больше и не замечают, и когда спустя несколько недель правительство предприняло попытку отмыть здание, поднялся маленький бунт.

Все это случилось примерно за год до приезда Руди в Краков, и он еще не побывал в Варшаве, но видел здание время от времени в новостных сюжетах: где бы в городе ни снимали, розовый дворец лез в кадр, как наглый пьяный гость на свадебном торжестве. Руди от его вида было не по себе, настолько он казался пошлым.

– Вот видишь – поляки, – сказал Фабио, когда Руди закончил рассказывать. – Ни хрена невозможно предсказать, что они натворят. А теперь их целая армия.

– Ну, никто не говорит, что это сам «Розовый пилот» красит дорожные знаки, – сказал Руди. – Просто люди следуют его примеру.

– И этого розового ублюдка так никто и не поймал.

– Нет, – признал Руди, – этого «розового» ублюдка так никто и не поймал.

– Ну теперь ты понимаешь, – сказал Фабио, подняв палец.

– Что понимаю? – озадаченно переспросил Руди.

– Наверняка он и раскрашивает дорожные знаки. Тот, кто готов покрасить в розовый цвет целое здание, почти наверняка захочет это повторить.

Руди уставился на него.

Кем бы ни были АРП и откуда бы они ни взялись, очевидно, что на этом участке дороги они были особенно активны. Покрашено оказалось большинство знаков, мимо которых проезжала машина. Это наверняка вызывало проблемы у водителей, искавших указатели, но Фабио ни разу не засомневался в выборе дороги.

Наконец встало солнце. Руди, задремавший снова, открыл глаза навстречу туманному свету зари и, даже не задумываясь, сориентировался в пространстве по сторонам света.

– Где мы? – спросил он, пытаясь потянуться.

– Не знаю, – сказал Фабио. – Только знаю, куда мы едем.

– Отлично, – пробормотал Руди. – Спасибо, Фабио.

Как оказалось, на рассвете они миновали участок, на котором работала АРП, и выехали к нетронутым дорожным знакам. Руди быстро сообразил, куда они направляются, и примерно через час они прибыли в Познань.