Голос Музы

Что может быть сложного? Ставь, придерживай да щелкай. Дин выполнил все пункты плана, но рубль вместо вращения предпочел отлететь в ступеньку.

– Раз, – посчитал лопоухий.

– Что?

– Три попытки и тебе бьем, – пояснил одноглазый. – Верти.

Дина не радовали правила, и он выразил недовольство. Однако его нахмуренные бровки никто не воспринял всерьез. Он поставил монету, и она скользнула по ступеньке.

– Два, – делился знаниями по арифметике лопоухий.

– Не считается! – вскликнул малой.

– Считается все! – сказал одноглазый серьезно, но не сдержался от смешка. – Крути. – На этот раз Дин осмелился пробубнить, но также остался не у дел. Он сверлил взглядом рубль, осторожно выставляя его на гладкой поверхности. Легонько щелкнул по его краешку ногтем указательного пальца, и он закрутился. Вяло, неспешно, как алкаш, решивший повеселить детей у подъезда. Но ожидала их идентичная судьба – оба рухнули.

– Ставь, – сказал ушастый.

– Она кхутилась! – заскандалил Дин.

– Мне ее поддевать что ли? – спросил одноглазый. – Три было. Ставь.

Желание дружить с этими ребятами куда-то резко запропастилось.

Дин жмурился, пока один из гэшников целился, а второй прижимал его кулак плотнее к ступеньке.

«Вот и все, – думал он, – сейчас мне палец отхежет. Пхидется ходить в пехчатках, чтобы мама не узнала».

От первого удара у малого прыснули слезы. На средней костяшке осталась красная вмятина. Наступила очередь лопоухого. Он готовился, как хоккеист перед буллитом. Раскачивался, прицеливался, вымерял нужное расстояние, а потом засандалил так, что у Дина отнялась рука.

Несколько капель крови навеки впитались в цемент под отлупившейся краской.

Гэшники убежали, услышав вскрик. На зов прибежала учительница Б-класса и отвела раненного в медпункт. Через пару минут малой сидел на табуретке, стуча ногой по резиновому коврику и терпя жжение зеленки.

– Ну чего? – спрашивала медсестра с кудрями. – Какой класс?

– Четвехтый, – цедил Дин. По ощущениям ему будто не ранку обрабатывали, а пришивали палец.

– Десять лет почти, а ревешь, – медсестра уперлась в колени и поднялась. – Есть аллергия на таблетки?

– Нет. – А, может быть, и да. Откуда он вообще мог знать это? Ему десять! У этих взрослых что не вопрос, то лабиринт.

Звонок прозвенел несколько минут назад. После наложения пластыря, Дин тянул время в медпункте, как только мог. Школьные приемы для этого передавались из поколения в поколение, но редко словесно. «Веди себя тихо за ширмой, чтобы медсестра о тебе не вспомнила» или «иди очень медленно до класса», а высшим пилотажем считалось «натри градусник и прикинься больным, чтобы тебя отпустили домой, а не дали активированный уголь». В основном о них узнавали при помощи личного примера или внезапного обострения интуиции.

– Возможно, ответы предыдущих учеников витают там в виде своеобразной пыльцы, которую вдыхает молодежь и понимает, что делать.

Теорию выдал некто Марсель в квартире на третьем этаже дома напротив школы. К сожалению, его собеседник (некто Геннадий) не успел дать вразумительного ответа. На едкий дым и громкую музыку пожаловалась баба Тоня из квартиры ниже. Приехали граждане полицейские и громким стуком расстроили мыслительные волны.

Нарочно прихрамывающий Дин слонялся по коридору. То в окно смотрел – махал дворнику, то портеры разглядывал – больно интересовали его фамилии мелким шрифтом, то подслушивал, что там за директорской дверью – информирован, значит есть что рассказать на уроке.

Туфля-кроссовки переставлялись по ступеням, как мешки с бетонном, которые батя заставлял таскать на даче. Лик Дина появился из-за лестницы, как лик героя древней легенды из-за холма на восходе солнца. Вместо светила – нарисованное на стене за спиной солнышко, а дожидающейся девушкой оказалась Лаура, вышедшая из-за угла.

Увидев малого, она еле заметно задергала левой ножкой.

– Тебя за мной?

Лаура отрицательно покачала головой. Ее щечки слегка подрумянились.

– Пхогуливаешь? – обвинил малой.

«Не можешь оправдаться – найди того, кого можно обвинить», – народная мудрость.

Лаура отшагивала по чуть-чуть назад, не переставая смотреть на Дина. Откуда не возьмись между ними выскочил лыбящийся Саня. Не было того дня, когда этот мальчик не улыбался. Его родители поначалу думали, что у него неправильно сформировались мышцы лица, но врач их успокоил: «Он просто слегка глупенький».

– О! Боец! – воскликнул Саня на весь коридор и скорчил рожицу – мол провинился, но что теперь поделать?

– Сам боец, – ответил угрюмый Дин. – В класс пойдем.

– Подожи-и. Словарник хошь писать?

Саня являлся обладателем самого странного акцента, по мнению учительского совета. Он имел привычку протягивать гласные, заменять согласные на созвучные, а некоторые из них выбрасывать из слова. Кто-то считал это баловством, кто-то природным талантам. В одном учителя были согласны – щегол всех заебал.

– Какой словахник! – Дин хотел поднять руку, но ударился о перила. – Блять.

– Ух ты м-а-а. Таки тебя ра-анило. Надобно взад.

– Тебя взад!

– В медпункт, боец. – Саня развернул его за плечи, случайно задев девочку. – Здра, – сказал он и повел Дина обратно.

– Ее взять надо, – выдал тот.

– Куда? В хор? Пшли давай.

– Она хаскажет, – слова Дина заставили Саню насторожиться. Между прочим, этот мальчуган пробирался на чужой огород и жрал крыжовник, когда хозяева отдыхали за сеточным забором.

– Давай ток тихо. Рядом постышь.

Лаура кивнула, подвернув краешек юбки.

– Давай на ухок пойдем. Запалят.

– Палят мух в общеснном сортире. Не ссы, переедем и выбросим в лес, никто не заметит.

К слову, папа Сани отслужил десять лет в армии и уже сем лет работал дальнобойщиком. Суммарно обе эти профессии породили бесконечное число всяко-разных словечек и фразочек, которые впоследствии запомнил сынишка.

– А че, ес слома-ал? – спросил Саня. Дин пошевелил кистью. – Мам говорила, что рана-а-а… короч внутри.

– Она зубной вхач.

– Боец не спорит, а выполняет.

Саня принялся толкать его в спину, как вагонетку на рельсах: Ржавых, кривых, как если бы их клал слепой строитель.

По всем критериям ходьбы Дин – шел. Колени сгибал, топал, даже продвигался. Однако любой степени калека сказал бы, что три ступеньки за минуту – это медленно.

В идеально мире малой бы ловко развернулся, поймал падающего Саню за шкирку, дал леща и повел на урок (и уж точно он бы не врезался в дверь при развороте, а Саня не выскользнул из захвата, покатившись с лестницы). Но что он мог сейчас? Сказать лучшему другу – нет? А если он обидится, перестанет с ним общаться? Маленькая идиллия последней парты разрушится. И с кем тогда разговаривать? С Геной? От него воняло. Обстоятельства требовали от Дина повиновения и ускорения.

Пределы есть у всех. Особенно у терпения госпожи Удачи. Дверь директорского кабинета, раннее дважды остающаяся закрытой, наконец отворилась.

На пути молодежи вышла Юлия Евгеньевна. Рослая дама со светлыми кудрями и в темно-синем деловом платье. По идее с ним в комплекте должен был идти ремень, но выпирающий живот директрисы был другого мнения на счет моды.

– Куда мы? – спросила она, приподняв нос и уперев руки в бока. Саня ткнула пальцем в Дина.

– Лечиться веду, – серьезно ответил он.

Директриса хмыкнула.

– Веди, – она вальяжно мотнула головой и пошла дальше, улыбнувшись плетущейся девочке.

– Прокатило! – обрадовался Саня.

– Пхокатило, – с каплей огорчения добавил Дин и отвлекся на Лауру. Та слушалась беспрекословно, но неприязнь ко всей авантюре выдавал ее пугливый взгляд и нервное потирание ладоней.

Естественно, никто ни в какой медпункт не пошел. Грузная медсестра могла вылечить разве что от запора с ее то запасами угля. Саня знал местечко, где его друга точно бы вылечили.

Охранника не удивила проходящая на улицу троица. Мало ли куда их могли послать. Расследования не входили в его обязанности, как, впрочем, и расспросы, но тут он дал слабину перед любопытством.

– Куда? – поинтересовался охранник, упираясь подбородком на кулак.

Саня затормозил в проеме, одернув идущего впереди малого. Из более-менее разборчивого из его рта выходил только мат, но и тот слишком тихо, чтобы охранник мог услышать.

– Я кого спрашиваю? Куда? – он встал из-за стола, врезавшись в рядом стоящую девочку. От страха он смахнул кружку. Кофе пролилась на папку с листом, где проходили ожесточенные морские баталии против нарисованных квадратиков технички. – Зараза! – Охранник достал из пустого ящичка грязную тряпку и бросил на лужу. Девочка протянула ему голубенький стикер, сжимая карандашик. – Нас отпустили, – прочитал охранник про себя. – Немая что ли? – Она кивнула. – А-а. Идите. Стоят, молчат… Блин! – Лужица подтекла к краю стала так же незаметно, как Лаура вернулась к ребятам.

Повторять Сане не потребовалось. Он толкнул малого вперед и пошел следом.

– Падем-падем! – подзывал он, спрыгивая со ступенек школьного крыльца. – Бырей.

– Идем мы.

– Ну переме-ена щас начнется.

– И че?

– Хуй в очо! – идя спиной, сказал Саня и слабо ударил малого в плечо. – Котлеты седня! – объявил он на развороте и врезался в оказавшуюся впереди Лауру.

Дальнейшее развитие событий представлено в виде нарезки кадров. Кадр один – ошарашенный мальчик стоит напротив сжимающей кулачки девочки. Кадр два – девочка делает широкий размах с раскрытой ладонью. Кадр три – ладошка девочки прилетает в щеку мальчика. Кадр четыре – изо рта перекосившегося от удара мальчика вылетают капельки слюны. Кадр пять – мальчик выпучивает пораженные глаза на непоколебимую девочку.

– Оху… ела?! – с подступающими слезами Саня наступал на девочку с кулаками.

Ещё секунда и Лаура бы почувствовала на себе значение фразы «Прогуляться костяшками по зубам». Но в нужный момент малой повел себя как застенчивый рыцарь – остановил друга и извинился за это, когда увидел его бешенный взгляд.

– Че бля?! – голос Сани можно представить, как мороженное с печеньем. Сверху его закрывает твердая оболочка, но под ней скрывается мягкая прослойка, отдающая кислинкой.

– Ни че, – ответил Дин, машинально отстранившись назад. – К котлетам не успеем.

– Нахуй твои котлеты! Я ей в рожу дам!

– Не надо…

– Че не надо? – запищал Саня. – Она мне дала, и я дам! – он вырвался и с размаху ударил воздух. На всей площадке перед школьным крыльцом Лауры не оказалось.

В раздувшиеся ноздри Сани поместились бы спелые сливы. Он издал звук, отдаленно напоминающий рычание, и ударил березу, перед тем как перепрыгнуть трубы теплотрассы. Кожа на костяшках содралась до крови. Пошли слезы. Их создатель сжал губы и вытерся краем рубашки.

Дин метался между школой и другом. С одной стороны, Лаура могла нажаловаться, с другой, лучший друг мог посчитать его пусей. Взвесив проблемы и приключения, Малой побежал за Саней.

Куда как не в курилку он мог привести? В отличии от Дина, у Сани была старшая двоюродная сестра, которая ввела братишку в компанию старшаков. Те обрадовались двум вещам: Во-первых, у мелкого можно было выведать, чем занимается сестра (много кто по ней сох), во-вторых, если постараться, то можно было нормально так поржать с него.

– Ну че, Л-л-леха! Один на один захотел? – сказал старшеклассник в синей олимпийке. Радости в нем было немногим больше выбитых зубов, но ни тот, ни другой факты не мешали ему улыбаться. Он уронил руку на плечо гэшника с заклеенным глазом. Тот лыбился, выставив кулачки и виляя, как боксер.

– Чё с-с-сука. Чё?

«М-м-м…», – промычал Дин про себя, увидев это.

Кусты считались сезонным укрытием. Как некий курорт, расположенный удачно близко от школы. Осенью и зимой здесь обитали, а к маю их срезали, приводя зелень на территории учебного заведения в порядок. Тогда обездоленные школьники переселялись на теплотрассу, где беззаботному курению мешала кричащая из пятиэтажки баба Тоня.

В кустах скрывалось трое. С одноглазым Лехой малой имел честь познакомиться. Если в младшем крыле тот пользовался определенным авторитетом, тот тут находился у подножья иерархической лестницы. На следующей ступеньке вальяжно разлегся Тискун. Тема Тискунов, единственный человек за историю школы, которого по два раза оставляли на второй год в четвертом и в пятом классах. Увидеть его в чем-то помимо спортивок приравнивалось к северному сиянию.

На троне восседала Алина. Импозантная девушка из десятого класса. На основании природной красоты и интуитивной подборки лучших теней для глаз она владела третью всех мальчишеских сердец школы. Остальные разделили сестра Сани и новая географичка Лариса Вячеславовна (многие хотели бы побывать у нее в области Австралии, хотя, учитывая опыт «путешествий», мало что могли бы там поделать).

Влюбчивость – катастрофическая болезнь, поразившая две трети мужского населения земли. В список симптомов входят: обильные излияния воображаемого будущего в объятиях объекта обожания в мозг, потеря вкуса в следствие прекращения принятия пищи, сонливость из-за бессонных ночей, агрессивное поведение по вине объекта обожания, целующегося с другим парнем на глазах больного и так далее. Болезнь ошибочно сравнивают с ветрянкой. В отличии от вирусного заболевания с кожными проявлениями, к влюбчивости иммунитет вырабатывается далеко не после первого заражения.

Дину предстояло опробовать на себе весь перечень симптомов. Перед ним предстала Алина. До встречи с ней он не был сердечно привязан ни к одной из трех королев школы, однако… Как тут можно устоять? Ее длинные волосы, будто утянули в болото, в цвет которого они были выкрашены, а пирсинг на брови и губе приковал скобами к илистому дну, напоминавшему мешковатую черную майку и рваные джинсы на худеньком теле.

Алина потягивала тонкую сигарету, ковыряясь в телефоне, пока не заметила пялящегося на нее четвероклашку.

– Гля, друзья твои? – спросил Тискун, сдавливая голову очкарика.

– Твои бле, – ответил тот, скрывая боль в неуверенном смешке. В попытке выбраться он ударил кулаком старшаку в бочину, но получил по лбу и упал на жопу.

– Ща как дам! – Тискун замахнулся, прикусив нижнюю губу и выпучив глаза, но не ударил.

– Здра, – вклинился Саня и протянула руку.

– О! Дар-р-рова, боец! – ответил ему Тискун, удивив Дина. Тот хотел посмотреть на друга, но Саня специально отвернулся. – Курить буш?

– А есть? – тихо спросил Саня, потом прочистил горло. – А есть?

– А то бишь не было? Заряжайся! – Тискун приобнял его, вынул из кармана пачку, предложил сигаретку и даже подпалил зажигалкой. – Бушь?

– Джохдж? – спросил Дин, отклоняясь назад. Алина посмеялась, порождая в нем крохотную надежду.

– Чё-о-о?

– Шутка. Я не хочу.

Тискун зубами вынул сигарету и закатал глаза.

– Шешн шлово. Хуйню несут, – он прикурил. – Чё? Пошли-и погуляем.

– Како-ой? – отмахивался Саня, наполняя дымом рот, но делал вид, будто в легкие. – Два урока ещё.

Алина затушила кроссовком окурок.

– Пойду я, – сказал она и как ни странно – пошла.

Тискун с очкариком пропустили ее, глядя на зад и подмигивая другу-другу. Саня оказался с ними в группе, но опять же делал вид, потому что не знал, куда смотреть. Дин оборачивался, даже улыбнулся, когда она прошла рядом, ибо боялся реакции остальных. Саня то их друг – понятно, а он кто? За любой косой взгляд можно было получить по роже. Как и за слово. Вспомнив про сорок третьего президента США, он напрягся сильнее прежнего.

– Нормальная, ага? – спросил Тискун, оскалив левый клык. Очкарик кивал с лицом больше подходящим для очень недовольного человека.

– Да, номальна, – согласился Саня, решив, что речь идет про психическое состояние Алины.

– Сечет, – кивал Тискун на него. – Нахер уроки! Падем по пивку, – он вынул камень из земли.

– Оценки…

– Пошли, а то окно разхерачу! – пригрозил Тискун. Очкарик зашипел от смеха.

– Всмы? – спросил Саня.

– Давай в класс, – расчесывая обработанные раны на костяшках, тихонько попросил Дин. Послышалось, как в школе прозвенел звонок.

– Че сказал? – Тискун быканул на малого. Тот резко отпрял и невольно посмеялся.

– Звонок… был. Столовка.

Тискунов затянулся, отхаркнул и махнул одноглазому прихвостню.

– Ты то чё?

– Чё?

– Щас в табло дам! Пить пойдешь?

– Кнешн.

– Деньги есь? – спросил Тискун. Одноглазый достал из кармана смятые сто рублей и мелочь. – Наман! – когда они вышли из кустов на тропинку, Тема толкнул локтем прихвостня и запустил камень в школьное окно на первом этаже. Не успели Малой с Саней переглянуться, как виновников уже и след простыл.

– Валим! – Саня толкнул друга, выбросил сигарету и рванул за ними.

Растерянный Дин стартанул следом, но вдруг остановился, схватив друга за локоть.

– Бежим, бля!

– Подожди, – малой огляделся и вывел Саню на дорогу. – В класс пошли.

– Ща тут охранник будет! Ебобо совсем? – пытался вразумить его Саня, вырываясь.

– В класс идем, – настаивал Дин. – Спхосит кто, ты кивай, а я буду говохить, – его настойчивость утихомирила свидетеля преступления. Он поправил рубашку, принюхался к пальцам и скривился в лице.

– А-а… фу. Пахнут.

– Не дыши, – предложил Дин, видя идущего на встречу охранника. Не сказать, что тот торопился. Просто зачем бежать, если ты А – не знаешь, почему разбилось стекло, Б – если и знаешь, то хулиганы давно убежали, В – если даже остались позлорадствовать, то лучше бы шаг замедлить, потому что они проворные, а школьным охранникам не выдают огнестрел.

– Вы откуда? – спросил он, сунув большие пальцы за ремень. Дин показал руку.

– Мы пластыхь меняли. Домой ко мне ходили.

Охранник недоверчиво сузил веки.

– Стекло кто разбил?

Дин тщательно подбирал в уме слова, пока Саня беспрерывно кивал.

– Не мы, – выдал малой. Охранник прищурился пуще прежнего, чуть не уснув.

– Валите, – приказал он.

Саня понимал, что ему повезло, но не понимал, как сильно. Если бы охранник не бросил школу в седьмом классе, не привязался к армии и не лишился всякого желания к чему-либо стремиться после демобилизации, то на его месте работал бы кто-то куда ответственней. Кто-то задавшийся вопросом, а почему для наклеивания пластыря понадобилось два человека?

Мальчишки побежали к вожделенным котлетам. Толкучка на входе, где из створчатых дверей одну всегда держали закрытой, рассосалась, дав им пройти. Младшие классы уплетали котлеты, игнорируя гарнир.

«Кто посчитал это едой, пусть первым бросит в меня Лего», – думал каждый второй в столовой. Конечно, в угоду возраста фраза сократилась бы до простого: «Не хочу». Но первый вариант звучал эпичней.

Четыре рядя столов, за каждым из которых могли усесться по шесть человек. Классу Дина уделили места у окон, как старшим в младшем крыле. Ручонки Сицына тянулись к порциям опоздавших, как Саня ударил по ним.

– Куда-а?

– В рожу дать? – Сицын вскочил, сжав вилку в кулак.

– Сицын, сядь! – крикнула с учительского стола Людмила Леонидовна. Тот толкнул Саню и уже возвращался к еде, но его толкнули в ответ. Он рассмеялся, парадируя злодея из недавно просмотренного аниме «Афросамурай». Битвы на вилках вместо катан не состоялось. Учительница вскочила, ударив по столу. – Не вздумай! Попов, взял тарелку и сюда садись. И Гречко возьми с собой.

– Людмила Леонидовна…

– Сюда, сказала!

Мальчишки повиновались. Есть рядом с учителями заставляли, когда кто-то косячил. Даже отличники держались от него подальше ведь и им иногда надо шептаться, а порой и на не очень цензурном языке.

– Почему на словарном диктанте не были?

– Вы меня сами послали за ним! – возмутился Саня.

– Гречко, не ври мне. Маме опять позвонить?

– Там стекло хазбили, мы смотхеть ходили, – сказал Дин, ставя тарелку.

– Где разбили?

– На пехвом этаже, где яблони там, – Дин отрезал кусочек котлеты вилкой и насадил его с холодными макаронами.

По Людмиле Леонидовной нельзя было сказать, что она злилась. Злились сапожники, когда били молотком по пальцам. Шестнадцать лет три месяца и семнадцать дней оставили в ее жизни только счет прожитых дней и опустевших бутылок вина по субботам. Говоря напрямую – она свыклась. Но всплески внутреннего я, несогласного со сложившейся судьбой, периодически вырывались из нее в виде криков. И сейчас, судя по согнувшейся в ее пальцах алюминиевой ложке, она готова была сорваться, но коллега (недавний студент, молодой учитель гэшников) взял ее за запястье, поправил оправу большим пальцем и обратился к мальчикам:

– Садитесь ребята. Кушайте, – его согревающий голос в паре с добродушным выражением лица, где, казалось, даже веки закрытых глаз растянулись в улыбке подобно губам, подействовали успокаивающе.

Юрий Егорович (так его звали) приобнял Людмилу Леонидовну, как сделал бы это старший брат. Она опустила ложку в тарелку и выдохнула, расслабив плечи.

Даже зажаренные в хлебной посыпке куриные котлеты (любимое блюдо Сани после пюре с сосисками) не могли тягаться за внимание Сани с Юрием Егоровичем. Мальчик неосознанно водил вилкой по тарелке, моргая примерно дважды в минуту, впервые в жизни видя неподдельную искренность, заботу к ближнему своему. Те качества, о которых рассказывал дед с бородой в бревенчатом доме с крестом на крыше, где мама купила ему кулич.

Саня не испытывал к учителю влечения в сексуальном плане. Во всяком случае не понимал этого, но его одолевало неощутимое ранее желание слушать Юрия Егоровича. Слушать все, вся и всю ересь, способную вылететь из его рта.

Звонок на урок разбудил. Учителя давно ушли вместе с учениками младших классов. Дежурные собирали не унесенные тарелки.

– Хагош сидеть, – сказал вернувшийся Дин. Саня потер глаза, увидев перед собой целых две порции котлет. Бывало, что за них морды били, а тут такой подарок.

– В глазах двоится.

– Лауха пхинесла, – объяснил малой. – Извинилась, что удахила, – Саня призадумался.

– Все равно всеку, – сказал он, собирая из котлет и кусочков хлеба бутерброды.

О том, что учительницы все ещё не было намекнул доносящийся из класса шум. Четвероклашки галдели на повышенных тонах писклявыми голосочками. Сицын донимал линейкой заучку Никиту на первой парте, пытающегося читать учебник по литературе. И пусть, что тот был за десятый класс, и пусть в нем было про убийство старой женщины топором, Никита все равно не мог понять из-за внешнего раздражителя.

Дин вошел как раз на моменте, когда порванный портфель запулили в доску. Карандаши с ручками и прочей школьной канцелярией разлетелись по полу. Никита неряшливо ударил Сицына и пошел собирать.

– Где Леонидовна-то? – спросил Саня у девочек на первой парте, но ответили не они.

– Людмиле Леонидовной нездоровится, – сказал Юрий Егорович и аккуратно отодвинул стоящего в проходе Саню за плечи. – Прости. Присаживайтесь. – Класс утих. – Что-то потерял? – спросил он у ползающего под учительским столом Никиты. Четвероклашки, не стесняясь, захохотали. Но учитель даже не обернулся. Он отодвинул стул, помог собраться ученику, похлопал его по плечу и попросил вернуться на место.

Не слышно было лишь трех голосов. Лаура не могла, да, впрочем, и не понимала, почему остальные смеялись. Дин раздумывал над тем, почему она их не сдала? Если она пришла в класс, то Людмила Леонидовна вспомнила бы и про мальчишек и отправила кого-нибудь в медпункт за ними. Тогда где она пропадала остаток урока? Саня же поддался гипнозу блаженного голоса учителя.

– Уважаемые дамы и господа, – обратился Юрий Егорович. Класс захихикал, парадируя пижонскую знать, оттопыривая мизинчики и вытягивая губки. – Прошу, выслушайте меня. Как только закончу, обещаю, отпущу вас по домам. – Теперь к нему прислушались. – Признателен вам за внимание. Уроков сегодня больше не будет, – с улыбкой объявил он, порадовав детей, начавших собирать вещи. – Но не торопитесь. – В классе поднялось мучительное мычание. – Я хочу вам предложить записаться в музыкальный кружок. Там я научу вас играть на музыкальных инструментах. Если вам интересно, то подойдите ко мне. Теперь можете быть свободны.

Класс призадумался.

– А это на уроках будет? – выкрикнула Пантикова, не поднимая руки.

– После, – пояснил учитель.

– Нафиг тогда, – чуть ли не хором ответил класс.

Заскрипели ножки стульев, зажужжали молнии на портфелях, распахнулись дверцы деревянных шкафчиков и двадцать семь пар ног умчались из класса по домам. За партами остались: малой, девочка, которой обещали всечь, и мальчик, который всечь обещал.

– Поверить не могу, – удивился учитель. – Не надеялся и на одного, а тут святая троица. Я Юрий Егорович. А вас как зовут?

– Я Сан… – вылетел вперед остальных, но осекся. – Александр.

– Благородно. На чем-нибудь играете, Александр?