Однако превратить амбиции в достижения – это иная проблема. И первый тест для него был особенно актуальным. Саммит НАТО в Брюсселе имел необычайно важное значение, потому что совпал с сороковой годовщиной создания Альянса и потому что оказался перед необходимостью ответа на эффектное попурри драматических предложений Горбачева по сокращению вооружений, выдвинутых в его речи в ООН.
Осложняло ситуацию и то, что правительства стран НАТО не могли предварительно выработать общую позицию, прежде всего из-за фундаментальных споров по поводу ядерного оружия малой дальности (РМД) – с радиусом поражения менее 500 км. За всем этим обменом аргументацией, окружавшей саммит НАТО, можно было различить малозаметный, но существенный сдвиг в приоритетах союзнических отношений Америки – от Великобритании к Западной Германии[125 - См. Genscher Erinnerungen. Pp. 611–612. См. также: JAB-SML B108/F5. Заметка о встрече Бейкера со Штольтенбергом 19.5.1989.].
Британия, представленная премьер-министром Маргарет Тэтчер – знаменитой Железной леди, требовала скорейшего выполнения соглашения НАТО 1985 г. о модернизации ядерного оружия меньшей дальности (88 установок ракет «Ланс», имевших около 700 боеголовок). Она была одержима мыслью об их ценности как оружия сдерживания и как инструмента повышения обороноспособности НАТО. Коалиционное правительство Западной Германии, на территории которой размещалась большая часть этих ракет, вместо этого настаивало на том, чтобы США продолжили переговоры с Советским Союзом о сокращении РМД, опираясь на успешное соглашение сверхдержав 1987 г. о полной ликвидации ядерных ракет среднего радиуса действия (РСД). Министр иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер – лидер Свободно-демократической партии (СвДП), младшего партнера в коалиции, настаивал, как и Горбачев, на полной ликвидации РМД. Это называли «третьим нулем» – по аналогии с соглашением о «двойном нуле» – о повсеместной ликвидации РСМ в Европе и Азии. Для Тэтчер, чувствовавшей себя сравнительно безопасно в своем островном королевстве, это оружие было инструментом военной стратегии, но для Геншера и германских левых все это было вопросом жизни и смерти, потому что Германия неизбежно становилась бы эпицентром войны в Европе. Коль считал позицию Геншера слишком экстремистской, но ему не только приходилось умиротворять своего партнера по коалиции и успокаивать общественное мнение у себя дома, поддерживая проведение переговоров о сокращении вооружений, но он был вынужден лавировать вокруг «этой женщины», как он называл Тэтчер и продолжать укреплять силу Альянса[126 - Bush & Scowcroft. A World Transformed. Pp. 57–60, 64–65, 67–77. См. также: Hans Peter Schwarz Helmut Kohl: Eine politische Biographie. Pantheon, 2014. Pp. 508–511.].
И британцы, и немцы в преддверии саммита продолжали маневрировать. Тэтчер принимала Горбачева в Лондоне 6 апреля. Их личные отношения были прекрасными с тех самых пор, как они впервые встретились в декабре 1984 г., еще до того, как он стал Генеральным секретарем и после чего она объявила, что с этим человеком «можно иметь дело»[127 - Taubman. Gorbachev. Pp. 201, 475; Ср. Charles Moore. Margaret Thatcher: The Authorised Biography, vol. 2. Allen Lane, 2015. Pp. 240–241.]. Во время их встречи в 1989 г. эта личная «химия» была столь же очевидной, сколь заметными были и их фундаментальные разногласия по ядерной политике. Горбачев начал с экспрессивной речи в пользу ядерного разоружения и «свободной от ядерного оружия Европы» – что было совершенно неприемлемо для Тэтчер – и затем поделился своим разочарованием тем, что Буш не слишком позитивно откликнулся на его разоруженческие инициативы. Премьер-министр, играя свою любимую роль умудренного государственного деятеля, постаралась ободрить его: «Буш совсем другой человек, чем Рейган. Рейган был идеалистом, твердо отстаивающим свои убеждения. Буш более уравновешенный человек, он больше, чем Рейган, придает значение деталям. Но в целом он продолжает линию Рейгана, включая советско-американские отношения. Он будет стремиться к заключению соглашений в наших общих интересах».
Услышав эти последние слова, Горбачев буквально подпрыгнул: «Вот в чем вопрос – в общих интересах или в ваших западных интересах?» И ответ последовал: «Я убеждена, что в общих». Подтекст при этом был ясен: именно она может стать посредником в отношениях между двумя сверхдержавами[128 - Запись разговора между Михаилом Горбачевым и Маргарет Тэтчер, 6.4.1989, опубликована в издании: Svetlana Savranskaya et al. (eds) Masterpieces of History: The Peaceful End of the Cold War in Europe, 1989. CEU Press, 2011 (hereafter MoH:1989) doc. 56. Pp. 438–441 особенно: p. 440; Dan Fisher. ‘Thatcher Hears Gorbachev Complaint: No US Action on Arms’. LAT 7.4.1989.].
В частном порядке Тэтчер, тем не менее, высказала некоторую озабоченность новым президентом США. С «Ронни» ей удалось установить близкое, хотя иногда и манипулятивное взаимопонимание, и она не опасалась за безопасность хваленых англо-американских «особых отношений» в рамках внешней политики США[129 - О сложной подоплеке см.: Richard Aldous. Reagan and Thatcher: The Difficult Relationship. W. W. Norton, 2012.]. С приходом к власти Буша ситуация стала менее ясной. Оказалось, что «пауза» новой администрации предусматривает и изучение отношений с Британией. И она чувствовала, что Государственный департамент при Бейкере настроен против нее и склоняется в сторону Бонна, а не Лондона[130 - Margaret Thatcher. The Downing Street Years. P. 783.]. Ее опасения не были беспочвенными. Прагматику Бушу не нравился догматизм Тэтчер, и он определенно не был настроен на то, чтобы позволить ей руководить Альянсом. И ему, и Бейкеру было трудно с ней иметь дело, в то время как Коль казался более договороспособным партнером[131 - Bush & Scowcroft. A World Transformed, pp. 64–67.].
С Бонном вопросы были в отношениях не на личном уровне, а на политическом, что объяснялось глубоким разладом внутри коалиции. В нескольких телефонных разговорах в течение апреля-мая Коль попытался заверить Буша в своей лояльности трансатлантическому партнерству и в том, что он не даст вопросу о РМД повредить саммиту. Его тон был почти что отчаянным, чего не смогли скрыть даже официальные американские записи их разговоров. «Он хотел, чтобы саммит прошел успешно. Он желал, чтобы президент добился успеха. Это будет первая президентская поездка в Европу в качестве президента. Президент – надежный друг европейцев и особенно немцев»[132 - GHWBPL Telcon of Kohl–Bush call 5.5.1989 Oval Office p. 2.].
Препирательства в канун саммита не смущали Буша. Он знал, что целью Коля является «сильное НАТО» и что канцлер «привязывает его политическое существование к этой цели»[133 - GHWBPL Telcon of Kohl–Bush call 21.4.1989 Oval Office p. 2.]. Но все-таки прогнозы перед саммитом оставались неясными. «Буш приезжает на переговоры с разделенным НАТО», – такой заголовок вынесла на свои страницы «Нью-Йорк таймс» 29 мая. Газета заявляла, что настойчивость Бонна в вопросе сокращения РМД на немецкой территории порождает опасения в Вашингтоне, Лондоне и Париже по поводу ни много ни мало «денуклеаризации» центрального фронта НАТО. Газета отметила, что предварительно согласованного коммюнике нет, следовательно шестнадцати лидерам стран НАТО «придется самим вырабатывать» его на саммите. Один из натовских делегатов признался – «честно говоря, я не знаю, возможен ли компромисс»[134 - James M. Markham. ‘Bush Arrives for Talks with a Divided NATO’. NYT 29.5.1989.].
Когда президент приехал в Брюссель, у него оказалось при себе кое-что неожиданное. Он представил союзникам предложение о радикальном сокращении вооружений, но речь шла не о РМД, а об обычных вооружениях в Европе. Подготовить такое предложение в Вашингтоне было совсем не просто, но опасение союзнического кризиса в Брюсселе побудило Буша заставить всех как следует поработать. «Инициатива о паритете в обычных вооружениях», как окрестил ее президент, предполагала, что с каждой стороны останется по 275 тыс. военнослужащих, что означало вывод 30 тыс. американцев с территории Западной Европы и 325 тыс. советских солдат из Восточной Европы. И соглашение об этом должно было быть достигнуто между сверхдержавами в срок от шести до двенадцати месяцев. Этой инициативой Буш хотел проверить, насколько Горбачев готов к долговременным непропорциональным сокращениям, которые ликвидируют превосходство Советской армии в Восточной Европе, на чем и основывалось советское доминирование в странах-сателлитах. А непосредственно в момент выдвижения эта инициатива, с точки зрения «Нью-Йорк таймс», означала «драматический сдвиг в повестке дня саммита» и возможность «утопить дискуссию о ракетах». Так оно и произошло. После девяти часов интенсивных дебатов союзники приняли предложения Буша о сокращении обычных вооружений в Европе и прежде всего – ускоренный график. В свою очередь Соединенные Штаты подтвердили свою готовность «начать переговоры о достижении частичного сокращения американских и советских сухопутных ядерных сил», как только «начнется» осуществление соглашения об обычных вооружениях. Эту сделку приветствовали геншеристы, потому что она означала близкую перспективу переговоров о РМД, а Тэтчер и Миттеран, представлявшие две ядерные европейские державы, были удовлетворены тем, что не происходит никакой эрозии принципов натовского ядерного сдерживания как такового. Все это устраивало и Буша: он стремился к снижению угрозы применения обычных вооружений в Европе и был тверд в том, что в вопросе ядерного оружия не должно быть никакого «третьего нуля»[135 - Ibid.].
Итак, саммит НАТО, казавшийся сначала таким неопределенным, завершился очевидным успехом. На завершающей пресс-конференции царила почти эйфорическая атмосфера. Коль с энтузиазмом заявил, что у него появился «исторический шанс» на «реалистический и значительный» прогресс в деле контроля за вооружениями. Он не мог удержаться от того, чтобы пошутить над своим злым гением (фр. bete noire) Тэтчер, которая, как он сказал, прибыла в Брюссель с решительным настроем противостоять любым переговорам по РМД и яростно противиться любым уступкам немцам. «Маргарет Тэтчер отстаивает свои интересы со свойственным ей темпераментом – отметил канцлер. – У нас разный темперамент. Она женщина, а я нет»[136 - James M. Markham. ‘NATO Chiefs Agree to a Compromise in Missile Dispute’. NYT 31.5.1989.].
Столь замечательно гармоничный исход встречи в Брюсселе – «мы все выигравшие», провозгласил Коль[137 - Bernard Weinraub. ‘Buoyed by Agreement, Bush Visits Bonn’. NYT 31.5.1989.] – стал большим подарком НАТО в год его сорокалетия. И на самом деле Коль чувствовал, что это «лучший из возможных подарков на день рожденья» для Альянса[138 - Bush & Scowcroft. A World Transformed. P. 83.]. Но это был немалый дар и Бушу, которого дома атаковали и за то, что упустил лидерство в Альянсе, и за то, что отдал дипломатическую инициативу Горбачеву. Теперь, однако, с таким компромиссным пакетом, он перевернул всю ситуацию. Как с удовлетворением заметил Скоукрофт, после таких «фантастических результатов» пресса «уже никогда больше не вернется к теме весны – что мы якобы лишены дальновидности и стратегии»[139 - Ibid.]. Брюссель, по мнению одного американского репортера, стал «часом Буша»[140 - Serge Schmemann. ‘Bush’s Hour: Taking Control, He Placates the Germans and Impresses British; Kohl Gets Respite From Political Ills’. NYT 1.6.1989.].
Тем же вечером сразу после завершения пресс-конференции президент отправился в Бонн, купаясь в теплых лучах славы[141 - Weinraub. ‘Buoyed by Agreement’.]. На государственном ужине в великолепном ресторане XVIII в. президент провозгласил тост за другое сорокалетие – самой Федеративной Республики. «В 1989 году, – возвышенно провозгласил он, – мы ближе к осуществлению нашей целей мира и европейского согласия, чем когда-либо со времен основания НАТО и Федеративной Республики». Он добавил: «Я не могу себе представить лучших германо-американских отношений, чем сейчас»»[142 - Bush’s Toast at a Dinner Hosted by Chancellor Helmut Kohl in Bonn, Federal Republic of Germany 30.5.1989. APP.].
Утром следующего дня, 31 мая, флотилия Буша–Коля поднялась вверх по Рейну к живописному городу Майнцу, столице земли Рейнланд-Пфальц – родной области Коля[143 - Weinraub. ‘Buoyed by Agreement’]. «Соединенные Штаты и Федеративная Республика всегда были крепкими друзьями и союзниками», – провозгласил президент, – но сегодня у нас есть и еще одна роль: мы партнеры по лидерству»[144 - Bush’s Remarks to the Citizens in Mainz, Federal Republic of Germany 31.5.1989 APP.].
Это была поразительная фраза, ставшая подтверждением зрелости американо-западногерманских отношений, сложившихся за предыдущие сорок лет, что стало еще более очевидным после того, как на саммите проявилось заметное снижение роли Тэтчер и «особых отношений» с Лондоном. То, что Бонн назвали «партнером по лидерству» Вашингтона, было ей решительно не по нраву: она с сожалением признала, что это «подтверждает то, что американцы сейчас думают о Европе»[145 - Thatcher. The Downing Street Years. P. 789.].
Тэтчер задел тот аспект высказываний Буша, в котором он говорил о партнерстве, но в своей речи в Майнце президент больше сосредоточился на том, что для него означает лидировать. «Лидерство, – провозгласил он, – имеет парную константу: ответственность. И наша ответственность заключается в том, чтобы смотреть вперед и замечать приметы будущего. На протяжении сорока лет ростки демократии в Восточной Европе дремали, скрытые под мерзлотой тундры холодной войны… Но любовь к свободе невозможно отринуть навсегда. Мир ждал достаточно. Пришло время. Пусть Европа будет целостной и свободной… Пусть Берлин станет следующим – да будет Берлин следующим!»[146 - Bush’s Remarks to the Citizens in Mainz 31.5.1989.]
За два года до этого его предшественник Рональд Рейган, стоя перед Бранденбургскими воротами и обращаясь к советскому лидеру, призвал: «Господин Горбачев, снесите эту стену»[147 - Reagan’s Remarks on East-West Relations at the Brandenburg Gate in West Berlin 12.6.1987 APP.]. Теперь, в июне 1989 г. новый президент США снова бросил перчатку, начав новое пропагандистское наступление на харизматичного советского лидера. Фраза «Пусть Берлин станет следующим», с одной стороны, была рождена, чтобы стать заголовком, но она открыла то, что администрация уже принялась за вопрос объединения Германии. Буш сказал в своей речи в Майнце: «Пограничная полоса из колючей проволоки и минных полей между Венгрией и Австрией убирается фут за футом, миля за милей. Точно так же снимаются барьеры в Венгрии и так же они должны пасть повсюду в Восточной Европе». Но нигде разделение между Востоком и Западом не было таким явным, как в Берлине. «Там эта смертельно опасная стена разделила соседей и братьев. И эта стена высится как памятник поражению коммунизма. Он должен пасть».
Обращаясь прежде всего к Германии, Буш показал, что смотрит намного шире. Воля к свободе и демократии, продолжал настаивать он, поистине глобальный феномен. «Эта идея охватывает Евразию. Именно из-за этой идеи пошел процесс брожения во всем коммунистическом мире от Будапешта до Пекина»[148 - Bush’s Remarks to the Citizens in Mainz 31.5.1989.]. К июню 1989 г. Венгрия несомненно двигалась в этом направлении, но здесь изменения происходили мирным путем. На другой стороне мира, однако, силы демократического протеста и коммунистического подавления жестоко схлестнулись, что имело драматические глобальные последствия у Запретного города Китая.
***
15 мая ближе к полудню Михаил Горбачев прилетел в аэропорт Пекина, чтобы начать свою историческую четырехдневную поездку по Китаю. Сойдя со своего бело-синего аэрофлотовского самолета, он принял приветствие китайского президента Ян Шанкуня. Они прошли вдоль почетного караула из нескольких сот китайских солдат, одетых в форму оливкового цвета и белые перчатки. Раздался 21 залп приветственного артиллерийского салюта.
Долгожданный китайско-американский саммит показал, что отношения между двумя странами возвращаются к чему-то «нормальному» после трех десятилетий идеологического противостояния, военной конфронтации и регионального соперничества. Советский лидер определенно рассматривал визит как «водораздел». В письменной речи, розданной репортерам в аэропорту, он отметил: «Мы прибыли в Китай в доброе весеннее время. Весна – это расцвет природы, пробуждение новой жизни. Повсюду в мире люди связывают с ней пору обновления и надежд. Это созвучно и нашему настроению». На самом деле ожидалось, что визит Горбачева подтвердит примирение двух самых больших коммунистических стран в тот момент, когда обе они с трудом осуществляют глубокие экономические и политические изменения. «У нас многое есть что сказать друг другу как коммунистам, даже в практическом плане», – отмечал перед встречей Евгений Примаков, ведущий советский эксперт по Азии. «Нормализация происходит в то время, когда обе страны изучают, как социалистические страны должны относиться к капитализму. Раньше и мы, и они думали, что социализм может распространяться только через революции. Сегодня, – добавил он, – и мы, и они подчеркиваем значение эволюции». И в Азии, и в Америке опасались, что этот визит может стать предпосылкой для создания китайско-советской оси, положив конец использованию Соединенными Штатами многолетнего конфликта между Москвой и Пекином[149 - Vincent J. Schodolski & Uli Schmetzer. ‘Gorbachev arrives in China: Bei ing talks 1st summit in 30 years’. CT 15.5.1989 pp. 1–2; Jim Hoagl & Daniel Southerl. ‘Gorbachev arrives in Bei ing’ WP 15.5.1989.].
Горбачев приехал в город, охваченный политическими беспорядками. Уже прошел месяц, как студенты, приехавшие из разных мест Китая, но в основном пекинские, вышли на улицы. Их недовольство властями копилось на протяжении нескольких лет, но сейчас непосредственным поводом для их возмущения стала смерть бывшего Генерального секретаря КПК (1982–1987) Ху Яобана, того человека, который в 1986 г. посмел заявить, что Дэн «устарел» и ему пора уходить в отставку. Но вместо этого Дэн и другие сторонники твердой линии в руководстве заставили в 1987 г. уйти самого Ху, которого студенты потом стали считать защитником реформ. В течение нескольких недель после смерти Ху 15 апреля 1989 г. больше миллиона человек выходили на протесты в Пекине, осуждая растущее социальное неравенство, непотизм и коррупцию, требуя демократии как панацеи от всего плохого. То, что началось как законопослушный протест, очень быстро переросло в радикальное движение. Ставки быстро росли с обеих сторон, после того партийная газета «Жэньминь жибао» в своей передовице 26 апреля характеризовала демонстрации не иначе как «беспорядки» и объявила студентов «бунтовщиками», действующими по «хорошо продуманному плану» в анархических целях. Их обвинили в непатриотичном поведении, «нападках» на Коммунистическую партию и даже в отрицании и партии, и социалистической системы[150 - Andrew J. Nathan. ‘The Tiananmen Papers’, Foreign Affairs 80, 1 (January/ February 2001) pp. 11, 15–18. См. также: GHWBPL NSC – SitRoom Tiananmen Square Crisis File (TSCF) China (OA/ ID CF01722-002) Lilley to Baker Cable – Re: Chinese Economists support students 19.5.1989 p. 5; Аналитический доклад ЦРУ: ‘The Road to the Tiananmen Crackdown – An Analytic Chronology of Chinese Leadership Decision-Making’ EA 89-10030 (Con?dential/ No Foreign Distribution) September 1989 Margaret Thatcher Foundation (hereafter MTF).].
13 мая, за два дня до прибытия Горбачева в столицу, тысяча студентов начала голодовку на площади Тяньаньмэнь, расположившись на одеялах и газетах прямо возле Памятника народным героям. Визит советского лидера был удобным моментом для юных китайских протестантов, потому что давал беспрецедентную возможность выразить их недовольство перед глазами всего мира. Они держали в руках плакаты на русском, английском и китайском языках. На одном можно было прочитать «Приветствуем настоящего реформатора», а на другом – «Наша общая мечта – демократия»[151 - Аналитический доклад ЦРУ: ‘The Road to the Tiananmen Crackdown’ p. 5; Adi Ignatius & Peter Gumbel. ‘Gorbachev Arrives In China as Protests Continue in Beiing’. Wall Street Journal (hereafter WSJ) 15.5.1989; Udo Schmetzer ‘Ceremonies moved to foil protestors’ CT 15.5.1989 pp. 1–2. Заслуживает внимания, что в середине мая массовые демонстрации проходили и в других местах, особенно в городах Северо-Востока – Шеньяне, Харбине, Даляне, Чанцюне, в которых приняли участие около 200 тыс. человек – студентов, учителей, работники СМИ, государственных служащих. Демонстрации продолжались в течение нескольких дней, более тысячи человек приняли участие в голодовке. См.: GHWBPL NSC – SitRoom TSCF China (OA/ID CF01722-002) American Consul in Shenyang to Baker 19.5.1989 pp. 1–2.]. Горбачев, имя которого они знали из местных средств массовой информации, для них сочетал в себе все то, чем не обладали китайские лидеры: демократ, реформатор и человек перемен. Их целью было рассказать о себе Горбачеву напрямую – поверх лидеров режима – и заставить таким образом собственных лидеров идти на уступки. Студенты подготовили письмо с шестью тысячами подписей и передали его в советское посольство с просьбой встретиться с Горбачевым. Ответ был осторожным. Посольство объявило, что Генеральный секретарь поговорит с представителями общественности, но не сообщили никаких деталей, ни времени, ни места встречи[152 - Radchenko. Unwanted Visionaries. P. 162].
Руководство КПК оказалось в затруднительном положении. Недели ушли на тщательную подготовку к переговорам: китайское правительство хотело, чтобы все прошло без сучка без задоринки, а вместо этого весь центр столицы оказался заполнен тысячами демонстрантов, повторявших для мировых СМИ: «У вас есть Горбачев. А что есть у нас?»[153 - Блокнот Теймураза Мамаладзе: Notepad of Teimuraz Stepanov-Mamaladze, 15.5.1989 Hoover Institution Archive, Teimuraz Stepanov-Mamaladze Papers (hereafter HIA-TSMP): Notepad 15.5.1989 DAWC.] Массовые студенческие протесты были главным раздражителем, особенно если учесть присутствие 1200 иностранных журналистов, прибывших, чтобы осветить саммит, а теперь пользовавшихся малейшей возможностью, дабы взять интервью у протестантов и передать в эфир кадры погрузившегося в хаос Пекина. Правительство ничего не могло сделать, чтобы остановить их, потому что о репрессиях узнают по всему миру. Это был «провал», как кратко выразился Дэн. В своем кругу он говорил: «Тяньаньмэнь – символ Китайской Народной Республики. Ко времени появления Горбачева она должна быть в порядке. Мы должны поддержать свой имидж на международном уровне»[154 - Nathan. ‘The Tiananmen Papers’. P. 14.].
В воскресенье 14 мая накануне начала переговоров студенты дали ясно понять, что они не намерены принимать во внимание призывы к их патриотизму со стороны китайских властей, требовавших очистить площадь. Наоборот, 10 тыс. человек встали в центре Тяньаньмэнь на круглосуточную вахту, а в дневное время толпа на площади насчитывала 250 тыс. Высшие руководители партии неоднократно беседовали со студенческими лидерами, обещая удовлетворить их требования и предупреждая о серьезном международном уроне для Китая, если они не послушаются. Все было напрасно. Фактически упрямство студентов вынудило в последнюю минуту внести изменения в китайский протокол – что изменило всю динамику саммита[155 - Schmetzer. ‘Ceremonies moved to foil protestors’.].
Пришлось отказаться от огромной красной ковровой дорожки, способной покрыть широкие ступени, ведущие в Большой народный зал, выходящий фасадом на площадь Тяньаньмэнь. Вместо этого в спешке организовали церемонию встречи в старом аэропорту Пекина, откуда кортеж автомобилей по улочкам и переулкам инкогнито добрался до бокового входа в Дом народных собраний. И только оказавшись в безопасности внутри здания, Горбачев смог по достоинству оценить щедрый банкет, данный от имени президента Яна[156 - Nicholas D. Kristof. ‘Gorbachev Meets Deng in Beiing; Protest Goes On’. NYT 16.5.1989; David Helley. ‘Gorbachev in China: The Communist Summit; Protestors Force Summit Change – China Moves Ceremony From Square’. LAT 15.5.1989.].
Ситуация была деликатной и для Горбачева. Единственным подходящим ответом, казалось, было полностью игнорировать внутреннюю политику Китая и делать вид, что все идет нормально. Но частным образом члены советской делегации признавались, что были шокированы. Сидя по большей части в темноте, они гадали, действительно ли Китай куда-то проваливается. Быть может, страна проходит через какую-то всеобщую «революцию», политически находится при последнем издыхании? Горбачев пытался действовать с надлежащими «предосторожностями и правомерно», как он выразился позднее, но, увидев ситуацию, находясь на месте, он почувствовал, что им следует уехать домой как можно скорее[157 - См. запись в блокноте Теймураза Мамаладзе: Teimuraz Stepanov-Mamaladze 17.5.1989 HIA-TSMP: Notepad 15.5.1989 DAWC; and Excerpts from the Conversation between Mikhail Gorbachev and Rajiv Gandhi 15.7.1989 AGF DAWC.]. Обязанный встречаться с прессой во время визита, он позволял себе лишь неопределенные ответы. Он уворачивался от вопросов о протестах, признавая, что видел демонстрантов с плакатами, требующими отставки Дэна, но при этом говорил, что он не берет на себя «роль судьи» и даже не позволяет себе «строить умозаключения» о том, что происходит[158 - ‘1,000,000 Protestors Force Gorbachev to Cut Itinerary: The Center of Bei ing Is Paralyzed’ LAT 17.5.1989; Notepad Entry of Teimuraz Stepanov-Mamaladze 17.5.1989 HIA-TSMP: Notepad 15.5.1989 DAWC.]. Конечно, говорил он, лично он выступает за гласность, перестройку и политический диалог, но Китай находится в иной ситуации, и он совсем не собирается становиться в позу «китайского Горбачева». На самом деле он говорил собственным сотрудникам по приезду, что не намерен идти китайским путем, и не хотел, чтобы Красная площадь была похожей на площадь Тяньаньмэнь[159 - Mark Kramer. ‘The Demise of the Soviet Bloc’ in Terry Cox (ed.) Re?ections on 1989 in Eastern Europe. Routledge, 2013. P. 35; Radchenko. Unwanted Visionaries. P. 163. См. также: Diary of Teimuraz Stepanov-Mamaladze 17.5.1989 HIA-TSMP: Diary No. 9 DAWC. Говоря о Китае, Горбачев, конечно, обращался к домашней аудитории, утверждая, что попытки подавить стремление к политической свободе приведут лишь к беспорядкам на улицах. Действительно, один из членов советской делегации сказал корреспонденту газеты Нью-Йорк таймс в контексте массовых протестов в КНР: «Это показывает, что может произойти, если правительство не поспевает за народом». Bill Keller. ‘Gorbachev Praises the Students and Declares Reform Is Necessary’. NYT 18.5.1989.].
Точно так же китайское руководство не хотело, чтобы Пекин шел по пути Будапешта и Варшавы. Визит главного защитника коммунистических реформ породил напряженные споры внутри КПК. 13 мая Дэн прояснил свою твердую позицию политическому реформатору Чжао Цзыяну. «Мы не должны ни на дюйм отступать от базовых принципов, на которых строится правление коммунистической партии, и мы отвергаем западную многопартийную систему». Чжао не был убежден: «Когда мы допускаем некоторую демократию, дела могут внешне выглядеть хаотическими; но эти небольшие “неприятности”
являются нормальными в демократических и правовых рамках. Они предупреждают большие потрясения и в долговременном плане создают стабильность и мир»[160 - Nathan. ‘The Tiananmen Papers’. P. 14.].
Премьер-министр Ли Пэн занял ту же позицию, что и Дэн, предвзято и крайне негативно оценив человека из Кремля и его повестку реформ: «Горбачев много кричит и мало делает», – записал он в своем дневнике. Допустив ослабление монополии партии на власть, он «сам себе создал оппозицию», в то время как КПК сохраняет за собой контроль и тем самым «объединяет великое большинство руководителей». Ли также осудил гласность за то, что она развязала этнические беспорядки внутри СССР, особенно на Кавказе, и за то, что она вызвала политические потрясения в Восточной Европе. Он предупредил, что такая опрометчивость может привести к полному разрушению Советской империи и распространению этой заразы на сам Китай. Дэн и Ли в основном говорили так в своем кругу, чрезвычайно подозрительно относившемся к советскому визитеру – особенно учитывая его вдохновляющее воздействие на молодых членов его китайского фан-клуба[161 - Запись в дневнике Ли цитируется в: Engel & Radchenko. ‘Beiing and Malta, 1989’. Pp. 192–193.].
Как и Буш за три месяца до этого, так и Горбачев встретился с важнейшими лицами Китая 15 и 16 мая. Но в отличие от Буша, с ним никто не делился теплыми воспоминаниями о прошедшем; не было никакой близости или простой болтовни. Фактически, даже несмотря на то что Ян и Ли какое-то время прожили в СССР, будучи студентами, и вполне сносно говорили по-русски, между Горбачевым и его китайскими собеседниками не возникло никаких личных отношений. Но, как и у Буша, у него состоялась встреча с Дэном, которая на самом деле имела для Горбачева большое значение.
«Горбачеву 58, а Дэну 85» – такое можно было прочесть на некоторых плакатах на улицах, что подчеркивало молодость и динамизм русского лидера и консерватизм его «престарелого» китайского визави, которому 85 лет исполнялось в августе. Горбачев хотел произвести хорошее впечатление на Дэна: он пытался быть тактичным и почтительным – и впервые был настроен больше слушать, чем говорить. Чтобы дать возможность говорить пожилому человеку, он произнес: «Как ценят на Востоке». Китайцы были также чувствительны к стилю и символике. Они хотели избежать каких-либо объятий и лобызаний того сорта, которыми так часто обменивались коммунистические лидеры. Вместо этого они намеревались увидеть «новые китайско-советские отношения, которые символизировали бы уважительные рукопожатия. Это вполне соответствовало международным нормам и также подчеркивало формальное равенство, установившееся теперь между Пекином и Москвой[162 - Radchenko. Unwanted Visionaries. P. 166; Robert Service. The End of the Cold War 1985–1991. Pan Books, 2015. P. 385. Об игре цифрами Горбачев–Дэн ‘58–85’, см. также: Excerpts from the Conversation between Mikhail Gorbachev and Rajiv Gandhi. 15.7.1989 AGF DAWC.].
Элегантная симметрия цифр 58/85 дает материал для небольшого паззла: люди на Западе помнили, что Дэну исполнится 85 лет в мае 1989 г. Китайцы добавляют один год на беременность и отсчитывают годы не от настоящей даты рождения, а от китайского Нового года. И таким образом получается, что Дэну уже было 85 лет к моменту визита Горбачева. Для студентов, вероятно, этого «почти» было вполне достаточно.
Встреча Дэна и Горбачева продолжалась два часа и состоялась в Большом народном зале 16 мая. В первые несколько минут встречи велась прямая телевизионная трансляция, так что они смогли объявить всему миру об официальной нормализации своих отношений. Катализатором этого процесса, как сказал Дэн, стал приход к власти Горбачева в 1985 г., начавшего переоценку советской внешней политики и отход от политики холодной войны с Западом и конфликтов с другими странами. Он особенно отметил речь Горбачева во Владивостоке в 1986 г., когда советский лидер сделал важные предложения Китаю. «Товарищ Горбачев, народы всего мира и я лично увидели новое содержание в политическом мышлении Советского Союза. Я увидел, что возможен поворот в ваших отношениях с Соединенными Штатами и возможен поиск выхода из ситуации конфронтации и превращение ее в диалог». С тех пор, добавил он, Горбачев постепенно перешел к снятию или уменьшению трех больших препятствий: Афганистан, китайско-советские пограничные споры и война в Камбодже. В результате удалось нормализовать как межгосударственные, так и межпартийные отношения между СССР и КНР[163 - Michael Parks & David Holley. ‘30-Year Feud Ended by Gorbachev, Deng: Leaders Declare China-Soviet Ties Are Normalised’. LAT 16.5.1989.].
На публике все, конечно, выглядело приятным и светлым. Но как только телевизионные камеры покинули зал, Дэн сменил свой тон. «Я хочу сказать несколько слов о марксизме и ленинизме. Мы изучали их много лет». Многое из того, что говорилось в прошедшие тридцать лет, «оказалось пустышкой», подытожил он. Мир далеко ушел со времен Маркса, и марксистская доктрина тоже должна уйти. Горбачев заметил: «Тридцать лет прошли не зря – нам во многом удалось разобраться. И от этого не уменьшилась наша приверженность социалистическим идеалам, наоборот, мы поднялись до нового уровня осмысления социализма». И он добавил: «…Сейчас мы более внимательно изучаем наследие Ленина». Но Дэн вмешался, сказав, что ленинизм тоже со временем ушел в прошлое и не в последнюю очередь потому, что «ситуация в мире постоянно меняется, и тот, кто не может развивать марксизм-ленинизм без принятия во внимание новых условий, тот не настоящий коммунист». Посыл Дэна, похоже, состоял в том, что идеология должна меняться в свете изменений обстоятельств на национальном и международном уровнях – «никаких готовых моделей не существует», но рамки социалистической идеологии остаются необходимыми, чтобы избежать хаоса прагматизма и чистого экспериментаторства[164 - Советская стенограмма встречи между Михаилом Горбачевым и Дэн Сяопином (выдержки), 16.5.1989 DAWC. Китайскую версию см.: DAWC.].
В этом была закодирована вполне очевидная критика горбачевского подхода к реформе «построения социализма», но советский лидер – стремясь оставаться почтительным – предпочел ее не заметить, вместо этого согласился со своим китайским собеседником в том, что «под прошлым нужно подвести черту, обратив взоры в будущее». Да, сказал Дэн, «но будет неверно, если я не скажу сегодня ничего о прошлом». У каждой стороны, добавил он, есть «право на выражение своей собственной точки зрения», и он бы хотел этим воспользоваться. «Отлично», – сказал Горбачев только для того, чтобы что-то произнести в завершение длинного и неспешного монолога престарелого китайского руководителя об ущербе и унижении его собственной страны в XX в. Дэн перечислил по очереди территориальный грабеж со стороны Британии, Португалии, Японии, царской России и затем СССР при Сталине и Хрущеве – и особенно после китайско-советского разрыва, когда возникла советская военная угроза вдоль собственно китайской границы. Осуждая идеологические ссоры, Дэн признал: «Мы тоже ошибались». Он внятно возложил всю ответственность за напряженность в двусторонних отношениях на Кремль: «Советский Союз неверно воспринимал место Китая в мире… существо проблем заключалось в неравноправном положении, в том, что к нам относились с пренебрежением и стремились подчинить»[165 - Ibid.].
В конце концов Горбачев использовал свой шанс высказаться. Он заметил, что видит вещи иначе, но принимает «определенную вину и ответственность с нашей стороны» за недавнее прошлое. Все остальное – особенно территориальные изменения начала ХХ в. – уже принадлежит истории. «…Сколько перемен произошло на многих землях! Сколько исчезло государств и появилось новых! … Историю не перепишешь, ее заново не составишь. Если бы мы встали на путь восстановления прошлых границ на основе того, как обстояло дело в прошлом, какой народ проживал и на какой территории, то, по сути дела, должны были бы перекроить весь мир». Горбачев подчеркнул свою веру в геополитические «реальности» – в то, что принцип нерушимости границ придает миру стабильность», и напомнил Дэну, что собственное поколение Горбачева выросло на «чувстве дружбы с Китаем».
Эти умиротворяющие слова, похоже, увели пожилого человека от череды исторических сопоставлений. «Это всего лишь рассказ о том, что было – бросил Дэн. – Давайте считать, что с прошлым мы покончили». «Хорошо – ответил Горбачев. – Давайте положим этому конец». После коротких, ничего не значащих заключительных слов о «развитии» их отношений, встреча подошла к концу. Получилось так, что они разобрались с прошлым, но не пришли ни к какой ясности по поводу будущего[166 - Ibid.].
И в этом, действительно, было все дело. Когда Горбачев попытался обсуждать китайско-советскую торговлю и совместные экономические проекты с Ли Пэном, он не добился никакого продвижения. Когда его спрашивали о советских инвестициях, сам Горбачев не мог ничего сказать. Он мог лишь обещать обычные экспортные товары СССР – нефть и газ, но в них китайцы не были так уж заинтересованы. А в том, что касается передовых технологий, особенно ИТ, то Ли дал ясно понять, что в этом Китай надеется на США и Японию. Никаких других существенных тем для переговоров не было[167 - HIA-TSMP Notepad 16.5.1989 Gorbachev Talks with Li Peng 16.5.1989 DAWC; Vladislav Zubok. ‘The Soviet Union and China in the 1980s: Reconciliation and Divorce’. CWH 17, 2 (2017) pp. 121–141, особенно: p. 138.]. Фактически свой последний день в Пекине Горбачев провел, замкнутый в особняке для почетных гостей на окраине города, из-за протестов в городе не имея возможности, как это предусматривалось первоначальным планом, посетить Запретный город и послушать китайскую оперу. После короткой поездки в Шанхай он вернулся 19 мая домой, испытывая смешанные чувства в отношении всей поездки: реальным было удовлетворение от нормализации отношений – «поворотное событие», имеющее «эпохальное значение», но в то же время оставлявшее чувство глубокой неопределенности не только по поводу будущего китайско-советских отношений, но и самой Китайской Народной Республики[168 - Daniel Southerl. ‘Leaders Fail to Sway Chinese Protestors’. WP 19.5.1989; ‘1,000,000 Protestors Force Gorbachev to Cut Itinerary’ LAT 17.5.1989. О поездке в Шанхай и о взглядах советского министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе на «нормализацию советско-китайских отношений как на историческое событие» см. также: HIA-TSMP: Diary No. 9 Teimuraz Stepanov-Mamaladze – Entry 18.5.1989 DAWC. О китайской оценке, что «наиболее важный результат саммита» состоит в «нормализации отношений» см.: GHWBPL NSC-SitRoom TSCF China – part 1 of 5 [2] (OA/ID CF01722-002) Am. Embassy Bei ing to Baker – Re: MFA Brie?ng on Sino-Soviet Summit 20.5.1989 pp. 1–4.].
В тот момент, когда Горбачев покидал Пекин, Дэн все свое внимание обратил на разрешение проблемы со студентами. Их наглый отказ добровольно покинуть Тяньаньмэнь унизил Выдающегося руководителя, но пока советский лидер оставался в городе, руки Дэна были связаны. Но его гнев закипал. Китайская столица была буквально парализована миллионами протестантов, сидевших на площади и маршировавших по бульварам. Студенты объединялись с рабочими, продавцами, гражданскими служащими, учителями, крестьянами и даже с недавно получившими форму новобранцами полицейской академии Пекина[169 - ‘1,000,000 Protestors Force Gorbachev to Cut Itinerary’ LAT 17.5.1989; GHWBPL NSC – SitRoom TSCF China (OA/ID CF01722-002) US amb. in Bei ing to Baker, Cable – Subj: Bei ing at Crisis, 20.5.1989 p. 1]. Порядка не было, и казалось, что сам режим – в опасности.
20 мая Дэн объявил о введении в Пекине военного положения. Правительство ввело в город тысячи военных, вооруженных пулеметами и сопровождаемых танками, снабженных слезоточивым газом и водометами[170 - GHWBPL NSC – SitRoom TSCF China (OA/ID CF01722-002) From SSO DIA, Cable – Re: China, Bei ing, 20.5.1989 p. 1; US amb. in Bei ing to Baker Cable – PRC State Council declares martial law 20.5.1989 p. 1.]. Была введена жесткая цензура средств массовой информации, а Чжао – либерального лидера партии вынудили уйти с его поста за мягкое отношение к протестующим. Всем заправляли сторонники жесткой линии. И все равно им понадобилось еще две недели, в течение которых напряжение продолжало возрастать, на то, чтобы разрешить этот кризис. Одного лишь присутствия на улицах Народно-освободительной армии Китая оказалось недостаточно: солдат настраивали на недопущение кровопролития ни при каких обстоятельствах. Однако запугать этим студентов не удалось – они использовали методы непротивления, чтобы не допускать столкновений с войсками. Численность протестантов к концу мая уменьшилась, но все равно составляла около 100 тыс. человек, и они продолжали держать в заложниках, в политическом и идеологическом смысле, коммунистическое руководство Китая[171 - Vogel. Deng Xiaoping. Pp. 616–624. См. также: Adi Ignatius & Julia Leung. ‘Bei ings Bind’. WSJ 22.5.1989. О смещении Чжао и связи инфляционного кризиса и роста неприемлемых для ветеранов партии политических требований см. также: Naughton. Growing out of the Plan. Pp. 269–270. Важно отметить, что протесты распространились также на Чэнду, Чуньцин и Гуанчжоу. GHWBPL, NSC – SitRoom TSCF China (OA/IA CF01722-002) Am. embassy Bei ing to Baker Telex – Student Hunger Strikes in Chengdu,19.5.1989; and American Consul Guangzhou to Baker, Re: Guangzhou students on the march in de?ance of Li Peng (Guangzhou report no. 9), 20.5.1989; and Am. embassy Bei ing to Baker, Cable – Subj: Sitrep. No. 5, 0600 –The Scene from Tiananmen Square 21.5.1989. GHWBPL NSC – SitRoom TSCF China – part 1 of 5 [3] (OA/ID CF01722-003) From SSO DIA – China: Situation report 22.5.1989.].
Все, за что выступали протестующие, во всяком случае то, что они сообщали мировым СМИ, олицетворяла собой «Богиня демократии». Эту десятиметровую статую из папье-маше и пенопласта, напоминавшую статую Свободы в Нью-Йорке, воздвигли 29 мая в самом центре площади напротив императорского дворца. Фотографии журналистов показывают, что при внимательном рассмотрении она представляла собой воспроизведение облика Мао. Демократия – по модели США – стала общепризнанным символом требований демонстрантов. Китайское правительство выпустило специальное заявление, предписывающее убрать статую, назвав ее «отвратительной» и провозгласив, что «здесь Китай, а не Америка»[172 - Claudia Rosett. ‘Miss Liberty Lights Her Lamp in Bei ing’. WSJ 31.5.1989.].
Несмотря на то что Дэн был в растерянности, он в конце концов отдал военным приказ на применение силы по отношению к тем, кто, как он сказал, пытается совращать народ. Его аргументами было то, что Китай нуждается в мирном и стабильном окружении для продолжения движения по дороге реформ, чтобы провести модернизацию и открыться капиталистическому миру. Но реформа, настаивал он, не означает отказа от четырех базовых принципов: придерживаться социализма, укреплять руководящую роль КПК и ее монополию, поддерживать «народную демократию» и сохранять приверженность марксистско-ленинско-маоистской философии. Идеологическая чистота, подкрепленная автократическим правлением партии, должна была остаться[173 - GHWBPL NSC – SitRoom TSCF China – part 2 of 5 [2] (OA/ID CF01722-007) Am. embassy Bei ing to Baker Cable –Subj: Sitrep. No. 18 Central party organs endorse Deng line 27.5.1989 pp. 1–2; Vogel Deng Xiaoping pp. 625–627.].
На заре в воскресенье 4 июня десятки тысяч китайских солдат заполонили площадь Тяньаньмэнь и прилегающие улицы, стреляя из автоматов по толпам мужчин и женщин, отказывавшихся уходить с их дороги. Множество студентов и рабочих было убито и ранено. Несколько тысяч человек, находившихся по сторонам площади, смогли покинуть площадь с миром, впрочем, продолжая нести с собой свои университетские флаги. Палаточный лагерь был сметен: бронетранспортеры сминали палатки, сбивали с ног тех, кто решил остаться. Когда некоторые протестанты в ответ стали взбираться на военную технику и забрасывать камнями здание Великого народного зала, солдаты применили слезоточивый газ и дубинки. Очень скоро городские больницы оказались переполнены ранеными. «Мы, врачи, привыкли видеть смерть, – сказал один медик пекинской больницы “Тонгрен”. – Но мы еще никогда не видели ничего подобного этой трагедии. Все палаты больницы были залиты кровью»[174 - Nicholas D. Kristof. ‘Troops Attack and Crush Beiing Protest – Thousands Fight Back, Scores Are Killed, Square Is Cleared’. NYT 4.6.1989.].
Установить точное число погибших невозможно: оценки варьируются от 300 до 2600 человек. Государственные СМИ Китая 4 июня сообщили о разгроме «контрреволюционного восстания» и упомянули о жертвах среди полицейских и военных. Демонстрантов вымарали из официальной истории Китая. Но что действительно имело значение, так это то, что короткая, но сопровождавшаяся жертвами, битва за демократию стала бессмертной благодаря мировым СМИ. В дополнение к сообщениям о бойне и гибели гражданских лиц, запечатлевшие все это фотографии стали по-настоящему символичными – для реформаторов всего мира они стали символами потерянного для Китая 1989 г. Два самых знаменитых снимка мужчины, в одиночку ставшего на пути танковой колонны, и чья судьба все еще остается дразняще неизвестной. Он мог бы стать классической эмблемой мира в 1989 г. – символом силы народа. Им могла бы стать и Богиня демократии, зримо воплощавшая то, за что боролись протестанты. Утром 4 июня статую разнесли на мелкие кусочки, и затем всю площадь вымыли армейские чистильщики, убрав осколки несостоявшейся революции. Но мир этого не забудет[175 - Ibid.; Vogel. Deng Xiaoping, pp. 625–632; Heather Saul. ‘Tiananmen Square: What happened to tank man? What became of the unknown rebel who de?ed a column of tanks?’. Independent 4.6.2014. See also GHWBPL NSC –SitRoom TSCF China – part 3 of 5 [1] (OA/ID CF01722-011) Am. embassy Bei ing to Baker Cable – Subj: Siterep No. 32 The morning of 6.4.1989, 4.6.1989 pp. 1–4; and Am. embassy Bei ing to Baker Cable – Subj: Chaos within China 4.6.1989 pp. 1–5; Baker to Am. embassy Bei ing Cable – Subj: SSO TF3-3: China Task Force Situation 4.6.1989 p. 1. Cf. Am. embassy Bei ing to DoS Cable – What Happened on the Night of June 3/4? 22.6.1989 NSAEBB No. 16. В этом сообщении утверждалось, что «число смертей среди гражданского населения, вероятно не достигало 3000, как это указывалось в некоторых сообщениях прессы». Хотя цифры, приводимые Китайским Красным Крестом, насчитавшим 2600 жертв среди военных и гражданских, а также 7000 раненых не кажутся «неоправданной оценкой». Для сравнения, британский посол в Китае сэр Алан Дональд писал в своем докладе 5 июня: «Минимальные оценки жертв среди мирного населения составляют 10 000 погибших». TNA FCO 21/4181 UK emb. Bei ing to FCO Cable – China: Background to Military Situation 6.6.1989 p. 3.].
Так Китай заново изобрел коммунизм – силой. По ходу дела, поскольку вся трагедия разыгрывалась на экранах телевизоров в режиме реального времени, на студентов стали смотреть в контексте холодной войны, видя в них сторонников западных идеалов свободы, демократии и прав человека. К тому же применение китайским правительством танков против невооруженных студентов тоже пробуждало воспоминания о 1968 г., и не о студенческих протестах, шедших тогда по всему миру, а о подавлении Пражской весны Советской армией, что до основания потрясло весь европейский коммунизм. В Дэне стали теперь видеть преступного врага демократии, и многие задавались вопросом, а был ли Горбачев искренним в своей ооновской речи, когда отрекся от доктрины Брежнева и выступил за «свободу выбора». И поскольку беспорядки в Советском блоке и в самом СССР нарастают, то не пойдет ли Горбачев дорогой Дэна? Покатятся ли теперь танки по Восточной Европе?
***
Через пять дней в Москве опубликовали осторожное заявление с «сожалением» по поводу кровопролития и выразили «надежду», что здравый смысл и настрой на продолжение реформ возобладают в КНР. Официальный представитель советского МИДа Геннадий Герасимов признал, что советские официальные лица были удивлены той жестокостью, с которой китайские лидеры покончили со студентами-демонстрантами: «Мы этого не ожидали»[176 - State Department Bureau of Intelligence and Research. ‘China: Aftermath of the Crisis’ 27.7.1989 NSAEBB No. 16; ‘Kremlin Dismayed, Aide Says’ NYT/ AP 10.6.1989.]. В частном порядке Горбачев сказал Колю, что он был «потрясен» развитием событий в Китае, но не развил эту тему[177 - GHWBPL Telcon of Kohl–Bush talks 15.6.1989 Oval Office p. 1.]. Для него произошедшее в Пекине стало подтверждением давнего убеждения, что подход Дэна к реформам неизбежно связан с нарастанием напряженности и что единственным способом снятия этой напряженности без кровопролития является политическая либерализация. Так советский лидер еще сильнее убедился в том, что его собственная стратегия, нацеленная на избежание насилия и построение «смешанной экономики» без крайностей капиталистической приватизации и социального неравенства, является единственным разумным путем для движения вперед. Короче говоря, горбачевскую экономическую реформу надо дополнять политической, что бы эта реформа ни означала[178 - См. выдержки из записи переговоров между Михаилом Горбачевым и Радживом Ганди 15.7.1989 AGF DAWC.].
В Советском Союзе были люди, ожидавшие от Горбачева открытого осуждения китайского правительства. Радикальный политик Борис Ельцин и правозащитник Андрей Сахаров заклеймили действия Дэна как «преступление против человечности» и выстроили параллели между разгоном демонстрантов в Пекине и советскими военными «репрессиями» против демонстрантов в Тбилиси (Грузия) в апреле, буквально за несколько недель до поездки Горбачева в Пекин. (Интересно, что Дэн приводил этот инцидент в пример своим людям как пример хорошей дисциплинированности.) Но у Горбачева не было никакого намерения соревноваться с Ельциным и Сахаровым. Он не мог принести в жертву абстрактным принципам успехи своей личной дипломатии, достигнутые с таким трудом[179 - State Department Bureau of Intelligence and Research ‘China: Aftermath of the Crisis’ 27.7.1989 NSAEBB No. 16.]. Китай был слишком важен для СССР, чтобы рисковать, превращая Дэна во врага тем, что обе стороны согласились считать «вмешательством во внутренние дела».
И реакция Буша на Тяньаньмэнь тоже была осторожной. Американцы не были удивлены тем, как обернулись события – Джеймс Лилли, новый посол США в Пекине, неделя за неделей предсказывал расстрел, и сам президент очень старался не дать демонстрантам никаких вдохновляющих поводов[180 - См.: US Embassy (Lilley) Bei ing Cable ‘PLA Ready to Strike’ (CONFIDENTIAL) 21.5.1989 NSAEBB No. 47.]. 30 мая он говорил репортерам: «Я достаточно стар и помню Венгрию в 1956 году, и я не хочу делать каких бы то ни было заявлений и призывов, которые могли бы привести к повторению того, что тогда произошло»[181 - The President’s News Conference Following the North Atlantic Treaty Organisation Summit Meeting in Brussels 30.5.1989 APP.].
Он послал Дэну личное письмо за три дня до этого, откровенно обращаясь к нему как к давнему другу и предупреждая против «насилия, репрессий и кровопролития», чтобы не нанести ущерба китайско-американским отношениям[182 - GHWBPL NSC – SitRoom TSCF China (OA/ID CF01722-007) Sec State WashDC to US amb. in Bei ing Cable RE: China matters – Letter from President to Deng Xiaoping 27.5.1989 pp. 1–2.]. Дэн не ответил. 4 июня Буш попытался позвонить ему по телефону, но Дэн просто не взял трубку. Это был полный афронт: даже старому другу не позволительно вмешиваться, если это не устраивает Китай[183 - Engel & Radchenko. ‘Beiing and Malta, 1989’. P. 195.].
