Будучи молодым, но достаточно опытным специалистом, она понимала, что, несмотря на частность случая спасения подобного ей существа, невозможность идентификации его языка – это абсурд, нонсенс, этого просто не могло быть. Сотни миллиардов разумных существ Содружества имели тысячи языков, диалектов, наречий, но ни один из них не имел ничего общего с тем, что она слышала из уст спасённого пилота неизвестного корабля.
– Кто же он? – в который раз повторяла Астер, прислонив разгорячённый лоб к прохладному остеклению окна. В памяти всплыл образ таинственного не-знакомца. А он, пожалуй красив, этот гость из космоса. Она вспомнила его лицо. Высокий, крутой лоб, светлые волосы крупными локонами обрамляющие лицо с правильными чертами, лихорадочно блестящие и источающие боль глаза с пронзительно глубокой синевой…
– Надо же, голубоглазый, а это большая редкость в наших мирах, – подумала она. И снова вспомнила и даже почувствовала боль, которая хлестала из глаз и запёкшегося рта этого парня. По её спине мурашками пробежал неожиданный холодок. Ничего подобного она не испытывала наверное уже лет двадцать…
Тогда, ещё десятилетней девчонкой она купалась в беззаботном счастье жизни на своей родной Цирре. Со своими сверстниками, достигшими этого возраста, она училась летать на первом, подаренным отцом экранолёте. На её родной планете не было крупных и даже средних по размерам материков. Над поверхностью бескрайнего океана, покрывавшего всю поверхность Цирры, на разных расстояниях друг от друга, отстояли большие и совсем крошечные острова, где и жили цирряне. Каждый остров напоминал райские кущи. Трудолюбивые жители построили в толще скал заводы, фабрики, склады, шахты. Между островами сновали океанские суда. Но наиболее быстрым и любимым транспортным средством циррян были экранолёты самых разных конструкций и предназначенных для разных целей – перевозки грузов, пассажиров, туристов. Вот именно тогда, пустившись в свой первый полёт, Ласа едва не разбилась о скалы, не справившись в какой-то момент с сильным порывом ветра. Буквально в десятке метров от россыпи острых камней её подхватил захватом своего экранолёта инструктор-наставник, наблюдавший за новичками. Но даже то чувство испуга, которое она тогда испытала, уступало по своей мощи и силе той боли и страху, которые исходили из глаз спасенного пилота. Неожиданно она ощутила, как её захлестнула волна сочувствия, или, скорее всего, сострадания к этому беспомощному существу. Астер научилась контролировать свои эмоции. Годы работы спасателем не прошли зря. Недаром мама при каждой новой встрече с ней всё чаще сравнивала её с каменной статуей. Но почему вдруг участилось дыхание, появилось щемящее сердце томление? Ласа, по меркам Цирры да и многих других миров Содружества, была ещё совсем юной. В её неполные тридцать лет, конечно же, влюблялись и даже иногда выходили замуж. Но, как правило, для любви и замужества более всего подходил интервал от сорока до семидесяти лет, а до этого срока её сверстницы, как губка воду, впитывали всю необходимую для жизни и деятельности информацию, не торопясь жить. До четырёхсот-пятисот лет – порога старости, было столько времени! Она действительно ещё никого не любила, не считая конечно своих родителей и брата, но только теперь поняла, что те чувства, которые она испытывала к своим близким, не шли ни в какое сравнение с той опьяняющей волной, вдруг поднявшейся в ней…
– Ладно, с этим потом разберёмся, – пробормотала Ласа, задумчиво барабаня тонкими длинными пальцами по краю стола. Наконец она решительно скомандовала в микрофон машины:
– Ласа Астер, планета Турус – в адрес МГСС СЦМ. Прошу вызвать сюда специалистов из отдела Ранна, контактёров из отряда Сита, космотехников из отдела Гелинтера для продолжения работы по заданию номер…
ГЛАВА 2
Диск Полияра только высунулся над линией горизонта, а Астер уже двигалась на скоростной дорожке в сторону реабилиционного центра. Даже через защитные биоэкраны дорожек она вновь ощутила сложный букет аромата цветов, над которыми порхали птицекрылы всех мастей и размеров. Некоторые из них натыкались на невидимый для них биоэкран, удивлённо таращили свои глазки-бусинки на девушку, потом грациозно взмахивая опушёнными коротким мехом крыльями, летели дальше, виртуозно вращая своими длинными хоботками. Ей уже приходилось сталкиваться с единственным видом летающих существ этой планеты. Они были на удивление кроткими созданиями, питались только нектаром цветов и совершенно не переносили неволю. Колонисты, освоившие эту планету, и птицекрылы жили, не мешая друг другу.
Турус был колонизирован сравнительно недавно. Здесь не было больших открытых водных водоёмов, а тем более морей и океанов, как у неё на Цирре. Вся цветущая поверхность планеты была покрыта, в основном, сравнительно небольшими озёрами-колодцами с кристально чистой водой. Здесь не было ни скал, ни вулканов, ни лесных зарослей. Здесь были только цветы, цветы и цветы. Гигроскопичный состав грунта щедро питал мощную корневую систему этого самого колоссального по размерам цветника всех известных миров. Но венцом этих мириад красных, белых, синих и прочих цветов, конечно же, были лирсы, ставшие брендом, легендой этой неповторимой по красоте планеты.
Взрослым, матёрым, лирс становился, когда его глянцевая кора, имеющая в молодом возрасте розово-молочный цвет, приобретала тёмную красно-коричневую окраску. До наступления последнего в жизни лирса закрытия ракушки-купола, цветок с его мясистьми лепестками, каждый из которых весил десятки килограммов и содержал в себе все необходимые для колонистов микроэлементы, шёл в переработку через промышленные синтезаторы, и в этом смысле жители Туруса не испытывали недостатка в продуктах. Через месяц после удаления бутона древовидная колонна лирса начинала высыхать и приобретать камнеподобную структуру. И тут нужно было не зевать. Пока мякоть ствола ещё сохраняла податливость, лирс превращался руками и заботами колонистов в великолепные замки-дома. Внутри этих тридцати-сорока метровых гигантов, имеющих примерно такой же диаметр (лирсы растут одновременно ввысь и вширь), в ещё незатвердевшем чреве делали целые лабиринты проходов и помещений для различных нужд колонистов: жилые помещения, лаборатории, склады, словом, все необходимые для безбедной жизни комфортабельные аппартаменты.
Пулан Свит, тот самый, старый и уже сморщившийся в свои чуть-чуть не полные пятьсот лет, доктор реабилитационного центра ждал её в глубине зала, где располагался саркофаг со спасённым пилотом.
– Доброе утро, Пулан!
– Да, да, доброе утро, – как-то рассеянно и медленно, через грёзы своих раздумий произнёс он и неторопливо поднялся ей навстречу.
– Вы знаете, митта Ласа, – он с прищуром посмотрел на девушку, – я тут со своими помощниками обнаружил ещё одну загадку, ответ на которую возможно поможет нам продвинуться вперёд в оказании помощи этому молодому и, безусловно, несчастному существу.
И он повёл рукой в сторону саркофага.
– Да? И в чём загадка? – Ласа скосила глаза в ту же сторону.
– Мы тут в ваше отсутствие немного поэкспериментировали, – и он молча протянул девушке карточку исследований.
– Как видите, – продолжил он, – наш, так сказать, подопытный резко отрицательно реагирует на рост яркости освещения. Чем ярче освещение, тем более неадекватно, я бы сказал, судорожно начинают работать все жизненно важные органы его тела и мозг, и наоборот, чем глуше и меньше освещённость, тем более спокойны его биоритмы. Правда, – тут же оговорился Пулан, – при уменьшении интенсивности освещения, начиная с определённого порога, у него возрастают волны необъяснимого страха, а при полном отсутствии света, приборы, регистрирующие эти волны, буквально зашкаливает!
– Может, это просто реакция на стресс, необычную для него обстановку?
– Я так не думаю и вот почему. Мы перепробовали разные спектры освещённости и знаете, – он удивлён-но поднял свои выцветшие брови, – при фиолетово-красном освещении, сквозь сон, правда, он заулыбался, а все эти флюиды страха сошли на нет, понимаете?
– Честно говоря, не очень, я ведь не ахти какой специалист в этих вопросах, – со вздохом произнесла Астер, – но я запросила Центр, чтобы сюда направили лучших специалистов. Пусть и они поломают голову над этой загадкой.
– Умничка, митта Ласа, от помощи в данном случае грех отказываться. Кстати, сегодня уже можно будет открыть саркофаг. Срок карантина и необходимой реабилитации пройден, все тесты подтверждают – он так же и тем же дышит. Вот не знаю его предпочтения в еде…
– Так чего мы ждём? Давайте его будить!
Они направились к саркофагу. Полупрозрачная накидка сдвинулась в сторону, обнажив мускулистую грудь незнакомца и слегка впалый живот. Светлые волосы, приобретшие в красно-фиолетовых бликах зеленоватый оттенок, были влажными на лбу и висках. Они прислушались к мерному дыханию спокойно спящего здорового, молодого парня. Доктор Свит нажал на одну из клавиш пульта управления и через некоторое время они заметили, как сначала затрепетали ноздри, чуть растянулся в улыбке рот пилота и, наконец, он открыл глаза. Его взгляд вначале бессмысленный и отрешённый скользнул по потолку и остановился на девушке. Он улыбнулся ей и начал что-то горячо говорить. Ласа, опустив штангу «разговорника», знаками показала ему, чтобы он продолжал говорить. И тут произошло совсем удивительное – он запел! В своё время Ласа получила прекрасное академическое образование, в том числе и музыкальное, и было время, когда её вокалом восхищались многие на ассамблеях музыки острова Кри, но потом она поняла, что это не её призвание. Её влекло к звёздам, в далёкие и близкие миры и, в конце концов, она нашла то, что искала. Нет, музыку, пение, она по-прежнему любила, но теперь они были приятным фоном её жизни и не более того.
– Странно, – ни к кому не обращаясь, прошептала она, – его разговорная речь отрывиста, даже грубовата, а поёт плавно, словно вода в ручье течёт – равномерно и без всплесков.
Свит дал знак своим коллегам, и зал вместе с саркофагом погрузился в красноватую полутьму. Парень, продолжая задорно распевать свою песенку, приподнялся над ложем и вдруг неожиданно показал кулак с оттопыренным вверх большим пальцем, а Пулан и Ласа растерянно переглянулись. Они не знали значения этого жеста. Но судя по тому, что незнакомец глядя на них, во весь рот улыбался, этот жест не был жестом агрессии. Невольно старый доктор, Астер и столпившиеся вокруг саркофага лаборанты тоже радостно заулыбались. А самый продвинутый из них, Тер Коун, тоже выбросил вперёд руку со сжатым кулаком и оттопыренным большим пальцем и показал его пилоту. Тот оценил находчивость молодого лаборанта и… засмеялся! Смеющийся незнакомец показался Ласе ещё симпатичнее. Его лицо разгладилось, глаза теперь излучали весёлые искринки. Весь его облик как бы говорил: хватит изображать из меня подопытного кролика, я же здоров и весел! Пулан Свит скосил глаза на приборы, тестирующие состояние пилота. Их показания однозначно подтверждали – кризис миновал, и с этим парнем всё будет в порядке. Самое главное, в нём не было страха. Док вновь отдал короткую команду, и крышка саркофага плавно поднялась и стала на ребро на его дальней стороне.
Ким Русс действительно чувствовал себя как никогда превосходно. Хотя его и угнетало по-прежнему то, что он почти совершенно не помнил и не мог, несмотря на все свои усилия, вспомнить даже смутно хоть что-нибудь до того момента, когда он очутился в этом «аквариуме». Все его потуги заканчивались каждый раз ослепительной вспышкой в его мозгу, после чего он долго не мог оправиться. Но он уже точно знал, что рад видеть улыбку этой девушки с огненной копной волос на голове, её смешную растерянность, отразившуюся на лице, когда он вдруг запел. Ким уже было свесил ноги, чтобы соскочить на пол и тут со смущением обнаружил, что он гол, как покойник в морге. Лаборанты разбрелись по своим местам, Пулан и девушка, похоже, не заметили краску стыда, полыхнувшего жарким огнём по лицу Кима, а может быть эту краску скрыли слегка мерцающие светильники, испускающие красно-фиолетовый свет. И всё же первой смущение пилота заметила Астер. Она отвернулась и отошла к зашторенному окну, делая вид, что внимательно изучает тесты исследований незнакомца за последние сутки. Так уж было принято на её родной Цирре, не пялиться глазами на голых мужчин. Пора полового влечения у девушек её планеты наступала обычно после тридцати-сорока лет. К тому времени полностью заканчивалось физическое развитие циррянки как женщины. Хотя из разных руководств, книг, фильмов, редких стыдливых шушуканий на эту тему с подружками она примерно знала, где и что у мужчины находится. До сегодняшнего дня её по-настоящему волновала только работа. По крайней мере, до появления в её жизни этого странного незнакомца. Ещё когда начала подниматься крышка саркофага, она почувствовала Его запах, она узнала в нём запах того мужчины, который, говоря языком циррян, мог быть только её и ничьим больше. Бывало, хоть и редко, когда женщины Цирры так и не находили «своих» мужчин. Они быстрее старели и так и умирали в одиночестве не найдя свою единственную и на всю оставшуюся жизнь половинку. Именно распознаваемый только двумя партнёрами запах своего избранника и избранницы раскручивал головокружительную спираль любви. Только тогда циррянка могла любить и быть любимой. Так был устроен её мир. Она вдруг с содроганием подумала: а каков его мир, как и кого, он может полюбить. Если для неё всё уже было ясно – шанс встретить «своего» мужчину даётся только один раз, то… По её спине даже озноб прошёл от осознания, что её может ожидать в будущем, в будущем без Него…
Задумавшись, она не сразу услышала голос Пулана Свита, зовущего её. Повернувшись на него, она сразу обратила внимание на одетого в плотно облегающую униформу мужчину ростом выше её на целую голову. Он по-прежнему с улыбкой смотрел то на Ласу, то на доктора. Затем, ткнув себя в грудь пальцем что-то коротко произнёс. Вопросительно посмотрев на них, он ткнул пальцем в их сторону и снова что-то отрывисто спросил.
Тер Коун, крутившийся рядом, подскочил к немой троице и весело предположил:
– По-моему, он представился и спрашивает, как вас зовут.
Тер учился на поисковика-контактёра и кое-что соображал в этом деле. Поэтому видя, что док и девушка до сих пор находятся в ступоре, сам подошёл к пилоту и ткнул себя в грудь.
– Тер. А ты кто? Как тебя звать?
Незнакомец оценил инициативу Тера, понимающе кивнул головой и несколько коверкая только что услышанное слово, произнёс, указывая на студента.
– Тьер, – затем упёр палец в свою грудь, – Ким Русс.
Он ещё что-то добавил на своём языке, но, видя, что все уже поняли, как его зовут, но ничего не поняли из остального сказанного, он мимикой и знаками показал, что его голова пуста, как барабан, он не знает, кто он и кем был до того, как очутился в саркофаге…
ГЛАВА 3
Рентер Паго, старший техник-исследователь центра контактов на Турусе, уже который день дотошно изучал небольшой корабль пришельца. Его установили в отдалённом ангаре космопорта. Он с удовлетворением отметил, что наведённая радиация корпуса корабля практически исчезла. Сканирование всех слоев обшивки корпуса показывало, что судно побывало если не в топке самого ада, то, по крайней мере, долго варилось в адском котле. Визуальные, а ещё больше инструментальные исследования, показывали, что помимо четырёзх слоев защиты существовал по меньшей мере ещё один, пятый (!) по счёту слой защиты. Именно его расплавленные фрагменты через прожоги в четвёртой и третьей обшивках были обнаружены во внутренних полостях вплоть до второго защитного слоя.
– Забодай тебя комар! – проворчал он и по привычке сложил губы дудочкой, что означало глубокомысленную задумчивость, смешанную с невольным раздражением – где же тебя носило и кто или что тебя так нещадно жарило?! Ведь там, – он поднял глаза к потолку, – скорее холодно, чем жарко. Ну ладно, что мы имеем? Ага, данные спектрометрии, аналоговый перечень материалов, приборов и систем. Странно, большинство из приборов корабля не просто не работали, а были странно изуродованы – были как бы чуть приплющены, но не совсем в лепёшку. А вот в системе жизнеобеспечения, напротив, никаких видимых и скрытых разрушений не было. Правда, эти приборы и системы, начиная от автономных источников энерго- и биопитания и кончая анабиозной капсулой пилота, защищены дополнительными полупрозрачными и сверхпрочными панелями по своей структуре похожей на гибрид металла и жаропрочного пластика.
Рентер угрюмо отметил про себя, что ничего подобного этому материалу нет ни на Турусе, да и, пожалуй, во всех мирах Содружества. Идентификатор центра космотехники на Турусе уже выдал ему информацию, что корабли такого типа не строит ни одна из верфей Содружества. Приборы, разметка шкал, их градуировка имеют, конечно, некоторое сходство с теми, что применяются и на их кораблях, но не совпадают в деталях. Они, скорее всего эргономически рассчитаны для использования гуманоидами трёх из пяти классов существующих в мирах Содружества. Но вот исполнение, а главное, материалы, из которых они были изготовлены, что называется, наводило на очень экзотические мысли.
– Ладненько, – произнёс он вслух, – я понял, что ты штучка ещё та. Посмотрим, что нам скажет вахтенная дискета.
Он поднёс к глазам прозрачный пакет с дискетой, изъятой из сервера автопилота. На ней автомат добросовестно, без дураков, должен был записывать всё, что положено: голосовые команды пилота, показания курса, давления, температуры, напряжения и другие параметры. Загодя переоборудованный под размеры чужой дискеты дисковод с блямкающим звуком проглотил наживку, и почти сразу же он услышал голос, который через некоторое время был заглушён другими непонятными ему звуками. Рентер на всякий случай опять включил дискету с самого начала. И опять услышал несколько слов пилота, произнесённых явно взволнованным голосом, потом чью-то приглушённую властную команду, громкий треск, после которого возникла длинная пустая пауза. Дальше через определённые промежутки времени шли какие-то обескураживающие, сумасшедшие записи от автопилота. Создавалось впечатление, что он давая, например команду силовой установке, тут же её отменял, и эти попытки лететь во все стороны сразу и в то же время никуда, продолжались достаточно долго.
– Похоже, – вслух подумал Паго, – к этому времени пилот корабля видел уже десятый сон в своей колыбельке, а у автопилота «снесло крышу», раз он зациклился на вводе и отмене отданных команд. Ещё этот приглушённый властный голос, явно не принадлежащий пилоту! Нет, без знания языка пришельца в этом направлении трудно будет продвинуться. Он потянулся было, чтобы выключить дискету, но в этот момент зажёгся монитор видеосвязи. На экране появилась улыбающаяся Астер, за ней была видна фигура студента Тера Коуна, который энергично жестикулировал перед высоким собеседником, в ком Рентер сразу узнал спасённого пришельца.
– Рентер, у нас по-прежнему есть проблема языкового барьера. Правда, мы уже знаем, как зовут нашего гостя. Зовут его Ким Русс. Так что мы познакомились, но это мало утешает. Мы не продвинулись ни на шаг. Видимо он действительно ничего не помнит. Как у тебя с его кораблём?
Паго откинулся на спинку кресла и сморщил и без того морщинистый лоб, при этом его губы по привычке вытянулись в трубочку, а кончик носа чуть не вонзился в верхнюю губу.
– Не всё так просто, митта Ласа, – начал, было он и в этот момент грохочущий, душераздирающий скрежет так ударил децибелами в уши Рентеру, что на мгновение он потерял сознание. Судорожно выдохнув из груди воздух, он дотянулся до клавиши отключения дискеты и вдруг почувствовал, как что-то горячее и липкое потекло из его ушных раковин.
– Ах ты, бестия! – выругался он, – ты знаешь, митта Ласа, на меня сейчас обрушился такой водопад децибел, что я едва не захлебнулся в потоке собственной крови и… ну, не важно ещё чего.
– Это с дискеты? – встревоженно спросила девушка, – я тоже это слышала, правда шумоподавители несколько уменьшили силу звука, но всё равно, как видишь, все сбежались к монитору.
– Как себя чувствуешь, старина? – протиснулся вперёд Свит.
– Да вроде нормально. Вы только погромче говорите, а то вас почти не слышно.
Астер и Пулан переглянулись, после чего док снова спросил.
