Ученик Путилина
А к полудню к отделению подкатил возок. Павел с офицерами как раз у Путилина в кабинете собрались. Дверь распахнулась, за ней дежурный полицейский в струнку тянется. А в кабинет заходит шеф жандармов граф Шувалов и с ним вчерашний юноша. И юноша сразу воскликнул:
– Вот же он! – И рукой на Павла указывает.
Павел увидел, как всегда невозмутимый Иван Дмитриевич брови вскинул. Предположил, наверное, что промашку Павел допустил. Шувалов сначала к Путилину подошел.
– Рад за ваш отдел, Иван Дмитриевич. Вчера на племянника моего два грабителя напали, так сыщик ваш отбил! Дозвольте обнять и поблагодарить!
Шувалов шагнул к Павлу, взял его обеими руками за плечи, притянул, прижал. И прошептал в ухо:
– Зайди вечером, адрес ты знаешь, разговор есть.
И уже для всех:
– Не буду мешать! Честь имею!
После ухода графа Путилин спросил Павла:
– Ты чего же молчал?
– А что я должен был делать? Грудь колесом и героя изображать? Обычный поступок полицейского чина.
Путилин хмыкнул. В самом деле, мужчину красят дела, а не слова. До вечера ничего значительного не произошло. Павел и Путилин встретились уже у дверей, после окончания службы.
– Иван Дмитриевич, позвольте не служебный вопрос?
– Ради бога!
– В какое время можно визиты наносить?
– Если приглашены, то к вечернему чаю, это восемь вечера.
– Благодарю.
– К Петру Андреевичу приглашен? – догадался Путилин.
– Точно так-с!
– Язык там не распускай, – посоветовал Путилин. – Вроде одно дело делаем, но у нас сыск уголовный, а у жандармов политический. Граф – человек обходительный, но поговорку помни – мягко стелет, да жестко спать.
Всю дорогу до своей съемной квартиры Павел думал над словами начальника. Что он имел в виду, говоря про язык? Никаких секретных операций сыск не проводит, и сболтнуть лишнего просто невозможно. На квартире поужинал, почти всухомятку, кусок копченой колбасы с ржаным хлебом и стакан чая с ситным. Неудобно голодным в гости, все же граф и генерал-майор, шеф жандармов, чиновник высокого ранга. Дистанция между ними велика. И приглашает его граф только из приличия, в знак благодарности за племянника.
Вышел загодя, почти за час, хотя быстрым шагом идти четверть часа. Своего выезда – экипажа и лошадей – не было. Если торопиться – вспотеешь, потому и вышел с запасом времени. Без пяти восемь постучал в дверь. Слуге назвал свою фамилию, и тот впустил. В домах высокопоставленных чиновников дворянского происхождения Павел никогда не был, из интереса глазел по сторонам. Дом в два этажа, чувствовался достаток. Огромные сени, как называлась тогда прихожая, на второй этаж лестница с мраморными ступенями, рядом скульптура стоит. Сени достаточно освещены многочисленными свечами. Слуга в ливрее проводил Павла в столовую. Огромный стол, персон на двадцать, а сидят двое – сам Шувалов и его супруга, урожденная графиня Елена Ивановна Орлова-Дашкова, бывшая вдова, вышедшая замуж за Шувалова. Насколько знал Павел, у пары имелся маленький, трехлетний наследник. Павел поклонился, Шувалов махнул рукой.
– Присаживайтесь, сударь. Разделите с нами трапезу.
Слуга тут же поставил чайные приборы. На столе сушки, колотый сахар в сахарнице, конфеты, сухофрукты в сахарной глазури. Павел выпил чашечку превосходного чая, похоже – английского. В тишине попили, супруга встала и откланялась. Граф поднялся.
– Пройдем в кабинет.
Кабинет на втором этаже, большой, сразу видно, рабочий. На столе, покрытом зеленым сукном, документы, бумаги. В книжных шкафах вдоль стены – законы, уложения, какие-то папки.
– Садитесь, Павел Иванович, курите.
– Я не курю.
– А я балуюсь.
Граф закурил папиросу, откинулся на спинку кресла.
– Вам нравится ваша служба?
– Несомненно, иначе бы ушел. И начальник у меня отличный.
– Вижу – не для проформы говорите, уважаете.
– Сыщик он от Бога и учитель хороший.
– Не надоело с отбросами общества общаться? Грабители, убийцы, сутенеры, воры, насильники. Тьфу! Виселица по ним по всем плачет.
– Мы своей службой общество чище делаем. Арестуем убийцу и под суд.
– А он отсидит на каторге двенадцать лет и вернется. А пока его в городе нет, из деревни другие придут ему на замену. Чем не вечный двигатель?
– Перпетуум-мобиле? Так без полиции совсем плохо будет! Народ должен видеть, что государство в лице полиции его защищает, иначе вовсе тоска! Еще со времен древнего Рима государство должно учить, лечить и защищать своих граждан.
– Вы умны для прапорщика. Не хотите перейти к нам?
– Вы имеете в виду жандармерию?
– Даже посерьезнее— в Третье отделение. Для империи наша служба важнее.
Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии – фактически политическая полиция. Каждое государство такую имело, а называться она могла по-разному. Применительно для России – охранное отделение, либо ОГПУ или НКВД, функции-то те же, только служат другой политической системе. Первым начальником, создателем III отделения был граф А. Х. Бенкендорф. Силовую поддержку отделению оказывал отдельный корпус жандармов. Униформу они имели голубого цвета, и это о них А. С. Пушкин писал: «И вы, мундиры голубые, и вы, покорный им народ». Третье отделение делилось на экспедиции. Первая – следила за неблагонадежными, наблюдала за недовольными, организовывала политический сыск, проводила репрессивные меры.
Вторая экспедиция занималась раскольниками, фальшивомонетчиками, сектантами, а также обеспечивала работу тюрем для политических – Алексеевского равелина, Петропавловской крепости, Шлиссельбургской крепости, Спасо-Евфимиевого монастыря.
Третья экспедиция присматривала за иностранными подданными в империи, фактически выполняя функции контрразведки.
Четвертая экспедиция занималась надзором за печатью, цензурой, борьбой с контрабандой, а также личным составом жандармерии.
И последняя по счету, пятая экспедиция, занималась театральной цензурой, цензурой переводов с других языков, театральными афишами, контролем над типографиями.
Очень похожую структуру скопировали в КГБ. И не зря, очень эффективной оказалась. Но так же как и КГБ, Третье отделение боялись и не любили, хотя необходимость данной структуры понимали как в руководстве, так среди людей разумных.
Павел молчал, обдумывая неожиданное предложение. С Путилиным он уже сработался, они хорошо понимали друг друга, и Павел много перенял полезного от сыщика, особенно в практическом плане. Но граф прав. С маргиналами и отбросами общества работать в моральном плане нелегко. Хочется этого гада, хладнокровно убившего двоих малолетних детей, пристрелить или повесить. А вынужден с каменным лицом продолжать допрос, выуживая все новые подробности и улики, свидетелей. Да и большая часть преступников – люди необразованные, у которых всех интересов – украсть или ограбить, деньги промотать в трактире, нажраться от пуза, да еще, чтобы денег хватило на продажную женщину. Никаких интересов в жизни, настоящие животные. Но те хоть себе подобных не убивают, а только пропитания для. Главное отличие преступника от нормального человека в отсутствии жалости, совести. Нет у них таких чувств. Отобрать последнюю монету у нищего старика, либо задушить без угрызений совести молодую женщину – служанку, чтобы украсть серебряный подсвечник и пропить. И никакая тюрьма или каторга его не исправит.
Надолго задумался Павел. Его раздумья прервал граф:
– Вот что, время уже позднее. Предлагаю вам, сударь, все обдумать, взвесить, может быть и посоветоваться. Только помните, что вы, задерживая преступника, отдавая его под суд, спасаете общество от одного негодяя. А у нас спасаете весь строй, государя. Надеюсь, вы наслышаны о покушениях на императора?
– А как же!
Покушений уже было два. Одно совершил четвертого апреля революционер-террорист Дмитрий Каракозов. Царь прогуливался с дворянами, когда Каракозов начал стрелять в государя. Толпа бросилась на него, и от самосуда террориста спасла только полиция. Когда его скрутили, связали, подвели к царю, чудом не получившего ни царапины, он сказал:
– Ваше величество, вы обидели крестьян.
После допросов Каракозова поместили в Петропавловскую крепость, а после суда повесили, третьего сентября этого же года.
Второе покушение произошло на следующий год, 25 мая. Антон Березовский, деятель польского национально-освободительного движения, прибыл во Францию, где находился с государственным визитом русский император. Вместе с Наполеоном III они ехали в открытой карете, когда поляк начал стрелять из пистолета. Офицер охраны толкнул террориста, две пули угодили в лошадь. Третьего выстрела не произошло, пистолет разорвало, повредив поляку кисть руки. Террориста схватили, и 15 июля суд отправил его на каторгу в Новую Каледонию.
В русских газетах о покушениях широко писали, и Павел негодовал. Как может Третье отделение так небрежно относиться к охране государя? Понятно, что к первому покушению были не готовы. Никто предположить не мог, что у кого-то поднимется рука на императора. Но уже после должны были принять исчерпывающие меры. Была же личная охрана у советских вождей. Да и после падения социализма. При посещении какого-либо города и канализационные люки заваривают, и снайперы на крышах дежурят, и глушители для сотовой связи задействуют. Да много чего еще Федеральная служба охраны предпринимает. Применительно ко времени и условиям пошустрее действовать надо. И телохранителей приставить, и маршруты движения продумать. Ныне никто не увидит гуляющего по саду президента, опасно. Александр Второй любил разгуливать по Летнему саду, не опасаясь фланирующей публики, чем не преминули воспользоваться террористы. Некоторые покушения приводили к успеху. Например, на Столыпина. Разве стране стало лучше? И как факт – покушались на руководителей передовых взглядов.
Но Павел еще не знал реальных цифр удавшихся и неудавшихся покушений, например, на киевского прокурора Котляровского, харьковского губернатора князя Кропоткина, шефа жандармов Мезенцева и десятках других. При власти монархической инакомыслие подавлялось, но стоило Александру II ослабить жесткую хватку, дать крестьянам вольную, начались брожения, в немалой степени поддерживаемые либералами-вольнодумцами в европейских странах. Начали образовываться кружки, типа «Земля и воля» или «Народная воля», где молодые люди с жаром обсуждали способы свержения самодержавия. Многие ошибочно полагали, что если убьют царя, на его место придет хороший, добрый. А дело было в системе. Да и начитались книг философов-теоретиков, вроде Кампанеллы «Город солнца». Нет и не может быть такого равноправия!
Шувалов, как шеф жандармов, о политической ситуации в стране знал лучше, чем кто-либо другой. Но Павел знал о других, будущих покушениях на государя, о развитии страны, о грядущих революциях и потрясениях, о предстоящих развалах страны. Сначала после октябрьского переворота, организованного большевиками, отделились Финляндия и Польша. Потом Сталин с подписанием секретного договора присоединил земли Западной Белоруссии до Прута и Западной Украины. А с развалом СССР в девяностых от империи уцелела одна Россия, потеряв и в населении и в территориях. И, пожалуй, у Павла перед графом было преимущество. Как там в Библии? Многие знания – многие печали.
На квартиру Павел пришел в смятении. Уходить от Путилина не хочется. А с другой стороны – в Отдельном корпусе жандармов для страны он больше пользы принесет. Вдруг получится сохранить самодержавие? Сохранились же многие монархии, главная из которых – Британия. Растеряла многие колонии, но выжила, процветает. Да и контингент будет другой, не дебильные убийцы, а люди образованные. Павел даже понадеялся, что кого-то можно переубедить, вывести из противников режима. Не спал всю ночь, сам с собой спор вел, решал, что предпринять. От предстоящего шага многое в дальнейшей судьбе зависит.
Утром пришел на службу с тяжелой головой, не выспавшийся. А Путилин его сразу к себе.
– Что решил?
– Вы о чем, Иван Дмитриевич?
– Не прикидывайся! Предлагал тебе граф перейти в жандармы?
– Было дело.
– Ты на себя в зеркало посмотри. Глаза ввалились, под глазами круги темные. Значит, не спал, мысли одолевали. Зная, что вчера ты к графу приглашен был, вывод следует однозначный.
– Ну да, информация и дедукция. Ничего я не решил.
– Там и жалованье повыше нашего будет, и звание тебе сразу на ступеньку повысят.
– Я что-то не пойму. Вы от меня избавиться хотите?
– Напротив. Рассказываю все, чтобы ты не обижался на меня потом. Как говорится – карты на стол. Ладно, иди, просмотри «книгу приключений». Дежурный сказал – много происшествий было. Может, и по нашей части есть.
Листал книгу Павел, да текста не видел, все из рук валилось. Понимал, что на распутье. Второго такого шанса судьба может не дать. И противник у жандармов посерьезнее, стало быть – служба интереснее. День тянулся долго, вечером Путилин сказал:
– Если завтра ничего срочного не будет, отдыхай. Обмозгуй все, прими решение. Но окончательно. Если надумаешь уйти, не обижусь. Ты человек башковитый, тебе расти надо.
– С вами расставаться не хочется, Иван Дмитриевич! – вырвалось у Павла.
– Так по-любому встречаться будем, служба такая.
– Не будете на меня сердиться?
– Упаси Бог! Важно на любом месте быть полезным государю, обществу, людям.
– Хм, обществу! Оно разное.
– А ты смотри на порядочных людей. А пена уйдет.
Эх, Иван Дмитриевич! Вашими бы устами мед пить! Пена как раз всплывет наверх, хуже того – властвовать будет, приберет к липким рукам предприятия, обогащаться будет несоразмерно заслугам. Блажен, кто верует!
Глава 3
Жандарм
Утром Павел, тщательно побрившись, направился на набережную Фонтанки, дом 16, где располагалось тогда III отделение. Что удивило – никакой суеты. Посторонних нет, только служащие в голубых мундирах. На Павла в мундире полицейском поглядывают с любопытством. Дежурный офицер сопроводил его в кабинет шефа жандармов. Граф был в цивильном платье, костюме-тройке. Увидев Павла, встал из-за стола.
– Рад приветствовать! Неужели надумали?
– Долго раздумывал и решился.
– Похвально. Пишите прошение о приеме на службу.
Павел написал, стараясь строки выводить ровно. Граф прочел, тут же наложил резолюцию.
– Сейчас в четвертую экспедицию. Там все оформят, как полагается. А потом во вторую экспедицию, начнете службу с нее. Для начала с нашим сотрудником проведете инспекцию мест заключения подследственных.
Павла приняли благожелательно. В столичном Третьем отделении тогда служили немногим более семидесяти человек. Для большого по тем меркам столичного города – ничтожно мало. Террористов всех мастей привлекали правительственные учреждения, сама императорская особа. Пару часов в четвертой экспедиции его инструктировали, потом выдали казенные деньги авансом на пошив мундира.
Павел сходил к мастеру, сделал заказ на пошив мундира. Солдатам выдавали из готовых мундиров, которые шили по государственному заказу на частных предприятиях. Поскольку объемы заказов были огромные, на миллионы рублей, за них боролись. Государственные заказы позволяли избежать головной боли о сбыте, гарантировали несколько лет спокойной жизни для фабриканта. Офицеры, что в армии, что в полиции, жандармерии и других структурах, мундиры заказывали у мастеров, чтобы сидели по фигуре, были пошиты со всем тщанием. Особым щегольством отличались гвардейские офицеры, у них даже шпоры на сапогах были серебряные.
На следующий день началась рутинная работа. Засел на неделю за изучение документации. Что дозволено жандарму, а что запрещено, кого считать сектантом, а кого нет. От большого объема информации к вечеру голова совсем не соображала.
На службу ходил в цивильной одежде, как добрая половина Третьего отделения. Мундир нужен, когда требуется показать присутствие власти. Например, на массовых собраниях – митингах, крестных ходах, тем более забастовках. Но по большей части работа Третьего отделения скрытная. Войти в доверие, получить информацию, не привлекая внимания. Взять ФСБ или ФСО, часто ли удается увидеть их сотрудников в форме?
У Павла и вопросы возникали. Во дворце императора охраняет дворцовая, весьма немногочисленная стража. На торжественных выездах, когда государь в карете едет, его сопровождает конный конвой из казаков, они службу несут ревностно. Тогда почему император на прогулках по саду или городу вообще без охраны ходит? Для террориста момента лучше придумать невозможно. Упущение большое. Павел обратился к начальнику экспедиции. Тот сразу ответил:
– Не нашего ума дело! Будет распоряжение руководства – создадим!
– Для государя – риск!
– Ты хочешь указывать государю, как себя вести? – удивился начальник.
– Совсем нет! Но охранять, сопровождать можно тайно. В цивильной одежде, не привлекая внимания.
– Я доложу Петру Андреевичу о предложении, ему решать.
Доложил начальник или нет, но не изменилось ничего, что показали дальнейшие события.
Павла, как новичка в службе, определили к опытному офицеру – Скрябину. И первым делом, в котором Павел активно участвовал, было фальшивомонетничество. Стали появляться фальшивые ассигнации в десять рублей и пятьдесят. Причем подделки были высокого качества и выявляли их только в банке. Обычный человек на глазок определить подделку не мог. Единственный внешний признак – на всех ассигнациях один и тот же номер. Бумажная фабрика, выпускавшая бумажные деньги, располагалась в Петропавловской крепости. Местоположение удачное – внутри крепости, стоит гарнизон, проникнуть в крепость непросто, мимо армейских часовых, да еще на входе в монетный двор своя охрана. Для начала штабс-капитан Скрябин и Павел отправились туда. Вполне вероятен вариант, что выпускали там. Для выпуска фальшивых денег нужны многие условия – рисовая бумага, которую в то время в стране не выпускали, а закупали за границей. Или пеньковая, отечественная, особой выделки. Краски определенного колера, защитные знаки, да много чего еще, те же станки. Пока ехали на пролетке, Павел сказал:
– Думаю – в подполье каком-то делают, не на Монетном дворе.
– Объяснись.
Отношения между офицерами сразу сложились дружеские, обращались друг к другу на «ты». Разница в возрасте и званиях невелика.
– Если бы на Монетном дворе печатали, были бы разные номера ассигнаций. А тот, кто сидит в подвале, делает оттиски на клише. Такая металлическая гравированная пластина.
– Разумно. Но я хочу получить мнение профессионала.
Скрябин предъявил дежурному офицеру у ворот крепости документы, и пролетка была пропущена. Павел несколько раз был в крепости, и сейчас ему было интересно, что изменилось? Булыжная мостовая, похоже, та. Памятника Петру нет, это понятно. В крепости полно солдат, многолюдно. Ныне военных практически нет, одни туристы. В отдалении, в другом конце крепости, считая от ворот, стоит солидное помещение Монетного двора. Слышен шум работающих станков, стук прессов, чеканящих монеты. Часовой на входе свистком вызвал караульного начальника, проверили документы и только тогда впустили. Шум внутри оглушал. Прессы с паровым приводом чеканили монеты, они со звоном падали в железные лотки. Скрябин, уже бывавший ранее на Монетном дворе, повернул к кабинетам начальства.
Директор оказался на месте. Скрябин протянул ему поддельную ассигнацию.
– Ваша работа?
Директор начал при помощи лупы изучать денежку, потом вызвал главного мастера. Тот и без лупы определил:
– Не наше производство. Когда ассигнацию поворачиваю слегка, сиреневый цвет таким и остается. А должен менять оттенок на фиолетовый. Один момент.
Мастер вышел и вернулся с только что отпечатанной десятирублевкой, она еще пахла красками. Он положил обе купюры на сукно стола.
– Присмотритесь, видите отличия?
Если рядом две ассигнации, то отличия в оттенках есть, но они очень невелики, доступны опытному глазу, да и то с подсказки мастера. Кроме того, мастер сказал, что такие номера на ассигнациях были года три назад.
– Сейчас уже серия и номера другие, извольте видеть.
– А еще что можете сказать?
Мастер взял фальшивку, помял в руках.
– Бумага пеньковая, хорошего качества, краски тоже фабричные, но не наши.
– Скажите, года три-четыре назад кто-нибудь из работников фабрики увольнялся?
– И не один, – это уже директор ответил. – Надо бумаги поднимать, смотреть.
– Меня интересуют граверы, художники, в общем – люди высокой квалификации.
– Это будет долго.
– Ничего, мы подождем.
Из небольшого окна, выходящего к Трубецкому бастиону, было видно, как подъехала тюремная карета. Черный цвет, на маленьких оконцах – железные решетки, на запятках кареты два тюремных стража. Открыли заднюю дверцу, вывели арестанта в грубой, шинельного сукна, робе. На руках и ногах железные кандалы. Государственный преступник, только их перевозили с такими предосторожностями.
Скрябин закурил папиросу, пыхнул дымом.
– Кованько. Убил жандарма в Москве. Будет сидеть а, скорее всего, отправят на виселицу.
Судопроизводство было скорым. Если есть улики, свидетели, чего ждать? Или каторга, или эшафот, если вина серьезна. Для солдат могут быть арестантские роты, вроде дисциплинарного батальона. Небольшой срок виновные могут отбывать в тюрьме в своем городе, либо их перешлют в ссылку. И не все этот путь, долгий и тяжелый, могут преодолеть. Только с появлением Транссибирской магистрали участь ссыльных немного улучшилась, их уже возили в «столыпинских» вагонах.
Вернулся директор с бумагами в руках. За последние четыре года уволилось по разным причинам восемь человек. Особой текучки не было. В Монетном дворе неплохие условия труда и жалованье. Оба жандарма склонились над бумагой.
– Вы можете по каждому пояснить, что он делал, какими навыками владел и что из себя представляет? Скажем – выпить любил или за мелкие кражи уволен?
– Это с мастерами вам беседовать надо. Я отвечаю за весь Монетный двор. А чем каждый рабочий дышит – знать не могу.
Список жандармы с благодарностью забрали, начали говорить с мастерами. У каждого из них свой участок работы, подчиненные. Под началом мастера по двадцать – двадцать пять человек. Скрябин карандашом делал отметки против каждой фамилии.
Конечно, мастера своих людей, пусть и бывших, знали хорошо. Помнили не только способности, квалификацию, но и привычки, даже адреса. Помогли больше, чем директор, П. А. Олышев.
Монетный двор был переведен из Москвы в Санкт-Петербург в 1724 году. Чеканил медные, серебряные и золотые монеты, а также печатал бумажные ассигнации, но в небольшом количестве. Монетные дворы были и в других городах империи – Гельсингфорсе, Тавриде. А печать бумажных денег – в Перми и в столице. Стоимость денег была высока. В серебряном рубле 17,995 грамма чистого серебра, в золотом империале 11,988 грамма чистого золота. И стоил золотой рубль 0,77 доллара США или 4 франка, либо 3,24 германские марки. Золотые монеты выпускались в виде империала, десяти рублей. И полуимпериала, в пять рублей.
Из тех людей, кто уволился, на первый взгляд никто подозрений не вызывал. Литейщик, рабочий, кладовщик. Обычные специальности, только литейщик требует обучения, а остальных хоть с улицы бери. В лучшем случае они могут быть на вторых-третьих ролях в шайке фальшивомонетчиков, если состоят там.
В общем, от Монетного двора столицы следов к фальшивомонетчикам, на первый взгляд, не тянулось. Но на дворе трудятся сотни рабочих. Их надо проверять, а еще монетные дворы в соседних городах. И тоже может ждать неудача, ибо фальшивомонетчики могли никакой связи с монетными дворами не иметь. Вон Наполеон Бонапарт, при походе на Россию напечатал огромное количество российских ассигнаций, правда, сделал ошибки в написании. По ним фальшивки обнаружили. Для любой страны денежная система – очень чувствительная, болезненная тема. На ней зиждется экономика страны. Будет крепкая валюта своя – и экономика при катаклизмах уцелеет, и страна. Гитлер, прекрасно понимая значимость экономики, выпускал на государственных фабриках английские фунты, советские рубли. И не зря после войны была деноминация и обмен денег на купюры нового образца. А сама Германия поступила хитро. Во всех оккупированных ею странах имели хождение, наряду с местными деньгами, оккупационные марки, а рейхсмарки – только в Германии. Правда, Великий Рейх это не спасло от поражения.
Просидели на Монетном дворе целый день и без эффекта. Когда ехали назад, Скрябин сказал:
– Завтра утром подходи к Сенату.
Павел посмотрел на штабс-капитана вопросительно.
– Ах, да! Ты, наверное, не в курсе. При Сенате есть Особая экспедиция. Основной объем бумажных денег выпускают они, еще со времен Екатерины Второй повелось.
Эка все мудрено! Бумажные деньги ввели во время Крымской войны. Производство бумажных денег намного дешевле и проще, чем чеканка монет. Да и по весу бумажные ассигнации легче. Одно дело везти в Крым одну карету с кредитными билетами на жалованье армии и другое – целый обоз медных монет. Одних подвод, лошадей и охраны сколько надо! Однако бумажные деньги должны быть обеспечены серебром или золотом, иначе обесцениваются. Но Екатерина во вкус вошла, денег печатать стали больше, чем добывалось серебра или золота, ассигнации стали обесцениваться.