Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг (сборник)

Он осекся, взглянув на лицо полячки. Округлившиеся глаза панночки полезли на лоб, высокая грудь ходила ходуном.

– Кто?! – не сразу смогла вымолвить она. – Я?! Я должна готовить еду?! Те-бе?! Мужлану?! Ты вообще знаешь, с кем разговариваешь, русич?!

– Хорошо, давай знакомиться, – улыбнулся Бурцев. – Меня зовут Вася.

Разгневанная девушка, казалось, вот-вот задохнется от волнения. Однако гордая панночка все же умела справляться со своими чувствами. Когда очень хотела. Сделав над собой неимоверное усилие, полячка сглотнула клокотавшую ярость и заговорила ледяным тоном:

– Слушай внимательно, Вацлав…

– Вацлав?

– Так я тебя буду называть…

Ишь ты, ну прямо-таки Снежная Королева!

– Да хоть горшком! – он пожал плечами. Вацлав – так Вацлав. Пожалуй, с польским именем ему здесь даже проще будет. – Я весь – внимание!

Девица, казалось, не уловила иронии:

– Перед тобой, презренный смерд, дочь покойного Малопольского князя Лешко Белого. Имя мое – Агделайда Краковская.

Слова эти панночка произнесла с таким видом, будто ожидала, что он сию же секунду бухнется ниц. А не дождетесь, ваше княжеское высочество!

Бурцева за малым не стошнило от великосветской напыщенности собеседницы. Такой тон и такие речи уместны где угодно, но только не в сгущающихся лесных сумерках. Эта Агда… ох, и имечко – язык сломаешь! Эта изнеженная девица конкретно выводила его из себя. И, в конце концов, вывела. Пожалуй, не помешает сразу расставить все точки над «i». Во избежание дальнейших, так сказать, недоразумений.

– Значит так! Теперь ты слушай внимательно, Аделаида.

Она дернулась.

– Так тебя буду называть я, – весомо добавил Бурцев.

Полячка смолчала. Сочла ниже своего достоинства пререкаться с простолюдином? Ладно, лишь бы не перебивала.

– Во-первых, – продолжил он, – мне требуется твоя помощь. В ваших м-м-м… землях я раньше не бывал и о происходящем тут имею весьма смутное представление, так что без тебя – признаю – мне придется нелегко. Однако ты тоже нуждаешься во мне и притом еще больше. В одиночку и без охраны такой расфуфыренной дамочке долго не протянуть. Тебя непременно схватят татары или какие-нибудь разбойники. Или сожрут… ну волки, к примеру.

Полячка стоически молчала, поджав губки.

– Волки или лесные крысы!

Агделайда-Аделаида вздрогнула. Ага, проняло! Бурцев понятия не имел, жили ли в старопольских лесах крысы и нападали ли они на людей, но сейчас это не важно. Главное – припугнуть молодую стервозную особу с замашками капризной поп-звезды. Страх обычно делает людей сговорчивыми и покладистыми.

– И, во-вторых, что, собственно, вытекает из «во-первых»… Здесь, в лесу, мы с тобой на равных, княжна. Твой титул в этой глуши – ничто. И поэтому, хочешь ты того или нет, но определенную часть работы выполнять тебе придется. И работы грязной. Так что лучше не упрямься, а займись ужином.

– Да я лучше умру! – вскинула подбородок полячка.

– Валяй, – с деланым равнодушием махнул рукой Бурцев. – Одному мне будет проще, чем с паразитом на шее. Найду себе другого спутника.

Бурцев сделал вид, будто собирается уходить.

И вот тут Аделаида его удивила. По-настоящему.

Она разревелась.

Только что перед ним стояла высокомерная гордячка, а теперь размазывала слезы по лицу обиженная девчоночка-тинейджер. Ну, и что с такой делать?!

Бурцев вздохнул. Ладно, проблемы лидерства и распределения обязанностей будем решать позже. За провизией в повозку княжны он полез сам. Распрягал и стреноживал лошадей Бурцев тоже в одиночестве – под непрекращающиеся всхлипы молодой полячки.

Много времени на готовку не потребовалось. Миксер на колесах, в который Бурцев поневоле превратил княжеский «экипаж», уничтожил почти все запасы, смешав продукты с пылью и грязью. В пищу годились лишь несколько лепешек да головка сыра, удачно запутавшаяся в чистом платье Аделаиды.

Когда Бурцев вылез наружу и разложил перед княжной нехитрые харчи, полячка, наконец, перестала хлюпать носом. Но есть с земли отказалась. Пришлось наскоро изваять из слетевшего колеса, подушки и более-менее чистой тряпицы некое подобие стола.

Ели в полном молчании. За неимением воды закусывали лепешки и сыр снегом, который и растопить-то было не в чем. И что хуже – не на чем: с огоньком тоже возникли проблемы. Василий не курил, потому спичек и зажигалок в его карманах сроду не водилось. А походные костры для княжны разжигали кнехты и слуги. У самой полячки не нашлось даже захудалого огнива.

Бурцев, правда, старался выбирать снежок почище. Но весной даже самый чистый снег оказывается грязен, и на зубах неприятно похрустывало. В общем, трапеза получилась явно не с княжеского стола. Аделаида поначалу воротила нос от скудного ужина, однако в итоге умяла большую часть уцелевших припасов.

Теперь полячка не выглядела расстроенной. Панночка повеселела настолько, что сама возобновила прерванную беседу:

– Я до сих пор ничего не знаю о тебе, русич Вацлав. – она старалась говорить по-прежнему надменно, но скрыть любопытства не смогла.

«Женщины – они везде одинаковы», – глубокомысленно заметил про себя Бурцев.

– Что именно тебя интересует, княжна?

– Все то же. Кто ты такой? Я уже поняла, что не рыцарь. Может быть, дружинник? Нет, вряд ли… Воины из княжеских дружин тоже обычно придерживаются законов чести. По крайней мере, при общении с дамами.

Намек понятен. Опять начинаются лекции об этикете…

– Скорее всего, ты кнехт, отбившийся от какого-то отряда, – продолжала рассуждать княжна. – Или дезертир. А что, очень даже возможно!

Ее лобик, на котором уже вскочила небольшая шишка, хмурился. Высочество изволит думать вслух, причем ничуть не интересуясь реакцией объекта своих дум.

– Или ты разбойник? Много ведь сейчас лиходеев развелось. Или просто мужлан, вообразивший себя невесть кем?

Да, проницательностью дочь этого, как его… Белого Лёшки явно не блистала.

– Не угадала, княжна, – усмехнулся Бурцев.

– Тогда кто же ты?

– Отряд милиции особого назначения. Слыхала о таком?

– Милиция? Мужицкое ополчение, что ли? – поджала губки полячка. – Ну, конечно, я так и знала!

Бурцев раздраженно сплюнул:

– Все, хватит болтать, спать пора. Завтра подъем до зари, так что лезь-ка ты в свою телегу, княжна. Я чуть попозже лягу.

Это «чуть попозже» он намеревался растянуть часов до четырех утра. Бурцев не лгал, когда говорил Аделаиде, что преследователи не станут искать их ночью – он, действительно, на это расчитывал. Переться вслепую ночью, по непроглядной лесной чащобе, рискуя сбиться с дороги и заблудиться, неизвестные всадники в дурацких масках не станут – не идиоты, авось. Но и беспечно завалиться дрыхнуть в незнакомом лесу тринадцатого века тоже было бы крайне неразумно. Мало ли кто здесь шастает, кроме «тартар». Аделаида упоминала про разбойников-лиходеев. А эти-то могут знать местные дебри, как свои пять пальцев. И опять-таки волки. Крысы…

Полячка отчего-то не торопилась забираться в повозку.

– В чем дело, Аделаида? – нахмурился Бурцев.

– Ты тоже ляжешь спать, Вацлав?

– Лягу, конечно.

– В повозке?

– Да, да. Не переживай, княжна. И не жди меня – устраивайся поудобнее. Поверь, в твоей телеге опасаться нечего. Все татары уже баиньки. Волки туда не залезут, да и крысы не доберутся. Спокойной ночи… Ну, чего еще?!

– А как ты собираешься спать, если у тебя нет меча?

– Меча? Я же сказал, здесь безопасно. Можно спокойно ложиться без оружия и…

– А что же тогда будет разделять наше ложе?

– Не понял?

Бурцев удивленно захлопал глазами. Аделаида вспыхнула так, что пунцовость ее лица можно было разглядеть даже в сгустившемся мраке. Так и пялились друг на друга. Недолго, впрочем.

Пару секунд спустя Бурцеву пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не расхохотаться. Ну, конечно! Аделаида, наверное, успела начитаться рыцарских романов или наслушаться бредней трубадуров. Да-да-да… Помнится, странствующие рыцари, вынужденные ночевать под открытым небом со спасенными в походах красавицами, клали обнаженный меч между собой и своей спутницей. И тем самым якобы блюли верность даме сердца, а заодно – невинность случайной попутчицы.

– Не боись, княжна, малолеток не обижаю! – усмехнулся Бурцев.

«Хотя не такая уж ты и малявка…» – он еще раз окинул взглядом вполне созревшие формы девушки. Определенно барышня уже вышла из возраста лолит.

– Малолеток? – недоуменно переспросила полячка. – Это что?

– Ну, дети. Или почти дети.

– Мне, между прочим, уже семнадцать лет!

Вот оно как. Учтем…

– Рад за тебя. И все-таки детское время кончилось. Пора спать.

– У тебя нет меча, Вацлав, – снова заупрямилась Аделаида. – И спать с тобой на одном ложе я не стану.

– Предлагаешь заночевать мне в снегу и грязи? Здорово придумала!

– У те-бя нет ме-ча… – отчетливо, с артикуляцией логопеда-профессионала повторила полячка.

Ох, уж этот дурацкий рыцарский обычай! Если изголодавшийся по женской ласке здоровый мужик или молодая баба, годами томившаяся в застенках какого-нибудь злодея-чародея, изнывают от страсти, то какой прок от клинка, пусть даже с бритвенно острым лезвием? Перемахнуть через него на другую половину ложа – дело нехитрое. А если, к примеру, благородного рыцаря вдруг угораздило освободить из сарацинского плена целый гарем, то каким количеством колюще-рубящего оружия он должен запасаться на ночь, чтобы огородить каждую красавицу?

Вероятно, меч на ложе имел исключительно символическое значение. Но почему бы для подобного символа не приспособить иное подручное средство? Кинжал Аделаиды или стрелу из ее колчана? Хотя нет, оружие пока лучше держать при себе и не оставлять его в пределах досягаемости взбалмошной девчонки. Мало ли что ей почудится спросонья. Тут нужно что-нибудь побезопаснее.

Затащить в повозку корягу или сломанную ветку? Гм, сомнительное решение преблемы… Он осмотрел себя. А вот это, пожалуй, сгодится! Бурцев расстегнул пряжку ремня. Из него недавно вышла такая замечательная плеть. Теперь у поясного кнута появится еще одно предназначение.

– Вот! – он сунул ремень княжне под нос.

Аделаида испуганно отпрянула. Блин! Девочка превратно истолковала его жест!

– Не бойся, – поспешил успокоить ее Бурцев. – Лупить тебя я не собираюсь. Хоть и следовало бы… Это у нас с тобой будет вместо меча. Смотри…

Он забрался в повозку, наскоро соорудил из разбросанных шкур подобие постели. И положил ремень посередине.

– Это – твоя половина, это – моя.

Для пущей убедительности Бурцев бросил на свою территорию каску и бронник.

– Все ясно?

Аделаида обреченно кивнула.

– Да, и еще… – он задержался под пологом из медвежьей шкуры. – Ты случайно про башни перехода ничего не слышала?

– Башни перехода? А кто там томится? Знатные дамы?

Бурцев безнадежно махнул рукой:

– Все с тобой понятно, княжна. Ладно, проехали. Спи, знатная дама.

Уснула она сразу. Не снимая верхнего платья и зарывшись в импровизированное ложе с головой.

Бурцев тоже запахнулся в длинное теплое одеяло, как в бурку, уселся на слетевшее с оси колесо повозки, задумался, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к всхрапыванию лошадей.

Итак, судьба и магические пространственно-временные парадоксы древних башен перехода забросили его в Польшу тринадцатого века. И что он здесь имеет? Бронник, каска, омоновский прикид, наручники в кармане, ремень на постели… Небогатый арсенал. Пожалуй, Аделаида права. Нужно в самое ближайшее время обзавестись каким-нибудь оружием посерьезнее резиновой дубинки и баллончика с «черемухой». Есть основания предполагать, что оружие это потребуется не только для того, чтобы разделять ложе со строптивой княжной. Времечко-то смутное, неспокойное. Татары, лиходеи-разбойники… Да и вообще бродить безоружным по раздробленным феодальным княжествам – сродни самоубийству. Особенно в компании с такой важной персоной, как ее высочество.

Эх, Аделаида-Аделаида… Княжну без вооруженной охраны кнехтов наверняка теперь начнет отлавливать каждый встречный-поперечный. Знатная кровь – она ведь чем хороша: за нее выкуп можно выручить неплохой. Или, на худой конец, потешиться вволю и потешить свое самолюбие. Пропадет девчонка одна, как пить дать пропадет. Жалко…

А его, чего доброго, совесть замучает: сначала спас, потом бросил загибаться. Нет, пока он не сдаст Аделаиду с рук на руки каким-нибудь родственникам или покровителям, с ней придется повозиться.

Бурцев хмыкнул. Кого он пытается обмануть? Дело-то в другом. Совсем в другом. Просто нравится ему эта полячка! Несмотря на все ее великосветские выкрутасы. Честно говоря, понравилась с самого начала – когда яростно отбивалась от вооруженного мужика в маске. А теперь все сильнее западала в душу. Вот уже и до ночных терзаний дошло. Еще втюриться не хватало! Впрочем, вероятность этого невелика. Скорее всего, стервозный характер знатной спутницы сведет на нет зарождающееся не к месту и не ко времени чувство. Что ж, в принципе, Бурцева это устраивало.

Он позволил себе прикорнуть лишь перед самым рассветом. Долго боролся с сонливостью, но, в конце концов, сдался. После всего пережитого выдержать «собачью вахту», а потом спозаранку бодренько отправляться в опасный путь было все-таки выше его сил. В ОМОНе тоже не роботы служат.

Мелькнула мысль разбудить Аделаиду, но полячка так сладко посапывала где-то в глубине повозки, что Бурцев пожалел девчонку. Какой из нее сейчас часовой – тоже, небось, намаялась. Пусть уж отсыпается, благородная панночка, свое отдежурит завтра.

Бурцев поплотнее запахнул одеяло, привалился к изрезанной медвежьей шкуре, вдохнул свежий прохладный воздух весеннего леса. Запах пробуждающейся жизни. А глаза слипались.

Дремал он, впрочем, чутко, то и дело просыпаясь от подозрительных шорохов, треска и хруста. Кто шумел в темноте леса – не понять. То ли дикий зверь, то ли ночная птица, то ли стреноженные лошади. «Лишь бы не человек», – думал Бурцев. И снова проваливался в небытие. Чтобы вскоре опять пробудиться. По сути, такой сон – и не сон вовсе, но лучше ведь, чем ничего.

Он очнулся от дремы относительно свежим и в меру бодрым. Отметил с удовлетворением, что внутренние биологические часы, несмотря на невообразимый скачок во времени, с ритма не сбились и работают исправно. Получили невидимые ходики мысленный приказ разбудить через пару часов, оттикали свое и будто пихнул кто локтем в бок: вставать пора.

И в самом деле пора. В самом лесу еще темным-темно, а облака над верхушками деревьев уже розовеют. День обещает быть ясным.

Бурцев вылез из-под одеяла. Ж-ж-жух! Свежо – это еще мягко сказано. Он потянулся. Хорошо так, до хруста в суставах. Потом зачерпнул из ближайшего сугроба снежка почище, обтер лицо. Холодные колючки, вонзившиеся в кожу, окончательно привели в чувство.

Под руку попалась какая-то застрявшая в сугробе ветка. Ветка? Стрела! Сжавшая было сердце тревога отступила. Он узнал короткий арбалетный болт. Не чужая стрела – своя, родимая, в его, Василия Бурцева, брюхо пущенная. Наконечник слетел, древко надломлено.

Вспомнилось, с каким остервенением набросилась на него вчера панночка. А ну как убила бы его Аделаида. И что бы тогда? Куковала б одна в лесу? Влезла б с ногами на повозку и пряталась от лесных крыс, княжна, блин, Тараканова? Ну и ду… А впрочем, чего он на нее взъелся? Собственно, полячка эта просто-напросто несчастный потерявшийся ребенок. Ну а спесь – не столько ее вина, сколько издержки воспитания.

Благостное расположение к знатной спутнице, однако, продержалось недолго. Уже четверть часа спустя Бурцев мысленно крыл благородную панночку распоследними словами.

Растолкать ее оказалось делом непростым. Сначала пришлось откапывать из-под вороха шкур. Потом долго и без особого результата трясти за плечи. И, в конце концов, нарваться на «грубого мужлана». Не привыкла, видать, наша барышня подниматься в такую рань.

Пока сонная Аделаида приводила себя в порядок под прикрытием повозки и густого кустарника, Бурцев готовил к походу двух лошадок покрепче – гнедую и пегую. Седлать кобылок из упряжки было нечем – в повозке не нашлось сбруи для верховой езды. Кое-как, при помощи кинжала полячки, Бурцев укоротил вожжи и соорудил из них некое подобие поводьев. Обрезки с петлями на концах превратились в стремена. Шкуры и одеяла сгодились на попоны. Ехать на мягком все-таки комфортнее, чем на голом крупе, да и спать будет на чем, если путешествие затянется.

А может быть, и не затянется вовсе. Яцек, помнится, говорил о какой-то Вроцлавской крепости, где покойный посланец Генриха Благочестивого предлагал беженцам оставить обоз. Уж там-то знатной полячке должны помочь. Может, снова выбраться на лесную колею, а та выведет прямиком к крепости? Или уж не высовываться от греха подальше? В любом случае от разбитой повозки надо уходить.

– Эгей, княжна! Пора в путь. Что ты там как сонная муха. Татар дожидаешься?

Аделаида, наконец, появилась из-за повозки. Вроде проснулась, а вроде и нет. Все еще помятая, чумазая (видимо, панночка так и не решилась на омовение снегом), но зато переодевшаяся в чистое – небесно-голубое с вышитыми золотыми узорами – платье из своих запасов. Новый наряд оказался столь же непрактичным и мало подходящим для путешествия, как и предыдущий. Широченные рукава просторной верхней одежды будут при скачке цепляться за каждую ветку, а красные рукавчики под ними – длинные, сужающиеся от локтя к самым кистям и крепко затянутые шнуровкой – наверняка здорово стесняют движения. Диковато смотрелся в лесу и расшитый поясок на осиной талии. И кошель, прикрепленный к нему. И серебряный обруч на голове. И огромная брошь с неограненной, но явно драгоценной каменюкой под горлом. Но хуже всего – длиннющий подол. Со шлейфом!.. Подол нелепо волочился за хозяйкой по грязи и снегу, открывая лишь носки сапожек.

На бал вырядилась, что ли? Бурцев поморщился. И далеко же он уедет с такой попутчицей?

– Я готова, – мученически вздохнула девушка. – Можем отправляться… Ой, что это?

По ее прелестному измазанному личику пробежала гримаска удивления. Остатки сонливости выморгались в два счета. Потом в глазах возникла тревога.

– Что ты сделал с моими лошадками, Вацлав?

– Что надо, то и сделал! Верхом ездить умеешь?

– Меня опекун учил, но… Уж не хочешь ли ты, чтобы я…

– Именно. Хочу. Чтобы ты… Пешком мы далеко не уйдем. Поедем верхом.

– Как?! – сжала она кулачки. – Как ты себе это представляешь?! Чтобы я без седла и в этом платье…

– Извини, но дамских седел у меня нет. А насчет платья… Могла бы надеть что-нибудь поудобнее.

Аделаида вспыхнула:

– Я, между прочим, дочь князя. Я не могу позволить себе путешествовать в нарядах служанок и куртизанок. А моим дорожным платьем после той скачки, которую ты устроил вчера, побрезгует даже последняя нищенка. Сам видел, во что оно превратилось? Хотя какое тебе дело! Наверное, привык жить как свинья в хлеву.

– Хватит, княжна! Живо на лошадь, пока я сам тебя не забросил.

– Только посмей ко мне прикоснуться, мужлан!

Нет, Аделаида определенно обладала талантом в самый неподходящий момент становиться сверхнесносной особой.

– Лезь, кому говорят!

В правой руке Бурцев все еще держал кинжал, которым пользовался при изготовлении самодельной сбруи. Но хищный блеск клинка ничуть не испугал девушку. Гордо выпятив подбородок, она прошипела ему в лицо:

– Сначала сам надень мое платье, а я посмотрю, как ты будешь в нем взбираться на лошадь.

А ведь она права. Тут дело не только в тупом упрямстве. В наряде княжны невозможно ни закинуть ногу через лошадиный круп, ни удобно усесться верхом. Хотя… в принципе, довести эту роскошную одежду до ума не так уж и сложно.

– Аделаида, – осторожно проговорил Бурцев, – нужно сделать несколько разрезов. Вот здесь, здесь и…

– Каких разрезов?

– На платье. Чтобы было удобнее. Возможно, ехать нам придется долго, поэтому…

– Ты в своем уме, Вацлав? – голос княжны прозвучал неожиданно спокойно. Словно она еще не верила, что собеседник предлагает ЭТО всерьез. – Думаешь, я соглашусь носить рванье? Ни-ког-да! Мы идем пешком, и никаких возражений я слушать не желаю!

Аделаида резко отвернулась, давая понять, что все, что разговор закончен. Длинный шлейф шелестнул по прошлогодней листве и грязному снегу. Какой-то недопревший листик прилип к влажной ткани.

Вот на него-то Бурцев и наступил, припечатывая шлейф к земле. Стоп!

– Ладно, княжна, я помогу тебе с костюмом.

– Что? Что-о-о?!

Бурцев подхватил длинный подол верхнего платья и… Кинжал оказался в руке весьма кстати. Сначала на землю упал отсеченный шлейф. Потом с величайшей осторожностью – чтобы не поранить брыкающуюся (Ай, да ножки! Ай, да прелесть!) девчонку – он распорол негодные для верховой езды юбки. Затем пришел черед широких рукавов верхней одежды. Дольше всего пришлось повозиться со шнуровкой узких рукавчиков. Сложное переплетение ремешков он аккуратно надрезал у кистей. Ничего не должно стеснять руки, когда правишь лошадью при помощи самодельного повода.

– Безмозглый варвар! Мой плащ! Мое лучшее сюрко! Моя котта![3]

Визг стоял оглушительный. Потом оскорбленная до глубины души княжна захлебнулась в бессильных слезах. Полячка вела себя так, будто ее полностью оголили! Ну, так он может на нее и не смотреть. Больно надо…

Василий отвел глаза. Смотреть, действительно, было больно. Снова перед ним стоит не княжна, а разнесчастная девочка-подросток. Хоть по головке гладь. Правда, это чревато. Запросто может тяпнуть зубами за палец. И все же…

Жалкая, пунцовая, сопливая девица опять пробуждала в нем непрошеное чувство вины. Василий вздохнул. Однако время, время! Сетка частых солнечных лучей оплетала покрытые почками ветви. Новый день все настырнее предъявлял свои права на лес. Утренний свет уже достаточно ярок, чтобы всадники в масках могли продолжить поиски беглецов. И ждать, пока княжна выплачется, – непозволительная роскошь.

– Ты это, Аделаида… – угрюмо пробормотал Бурцев. – Кончай реветь. Ехать нам с тобой надо.

Княжна подняла на него заплаканные глаза.

– Когда все кончится, я первым делом прикажу тебя казнить, Вацлав, – негромко, но решительно произнесла она.

Бурцев пожал плечами: вчера его уже собирались вздернуть, так что не привыкать.

– Договорились! Теперь можем отправляться? Или будем ждать, пока на твои крики сбежится вся татарская орда?

Она молча подошла к пегой кобылке. Бурцев шагнул было следом – подсадить. Но зеленые глаза княжны окатили его таким презрением и ненавистью… В общем, пока лучше будет держать дистанцию.

Аделаида вскочила на круп лошади не то чтобы лихо, но не без определенной сноровки. Можно сказать, с некоторой грацией. Амазонка, да и только. Только вот наряд подкачал. Распоротое в нескольких местах платье теперь, конечно, годилось для конных прогулок, но растеряло былой шик. То ли модельер из Бурцева никудышный, то ли модель слишком сильно дергалась.

– Вацлав! – княжна царственно повернула к нему свою милую головку.

Серебряный обруч слетел с нее во время отчаянной борьбы за платье, и ветерок теперь играл в рассыпавшихся волосах. Красиво… Даже эротично. Но тон Аделаиды Бурцеву не понравился – так принято разговаривать со слугами.

– Я не могу путешествовать только в этом, – скривившись, она скользнула взглядом по своему искромсанному дорожному костюму. – Мне нужно будет переодеться, когда мы выберемся к людям. Так что принеси, пожалуйста, еще какое-нибудь платье почище, а лучше два.

Это «пожалуйста» настораживало. Знатная дамочка вроде Аделаиды удавится, но не скажет «волшебного слова» простолюдину. Однако княжна права. Походная сумка со сменой одежды ей не помешает.

Конечно, по-хорошему следовало бы отправить за барахлом саму чванливую девчонку. Но водрузить княжну на лошадь стоило стольких усилий и криков, что Василий предпочел сделать то, о чем его просили. «Пожалуйста» все-таки…

Хоть время и поджимало, к повозке Бурцев шел не спеша. Пусть полячка не думает, что обзавелась мальчиком на побегушках. Флюиды ее ненависти он чувствовал спиной. Да, княжна вне себя от злости. Будь у нее оружие, без промедления ударила бы сзади. К счастью, Бурцев со вчерашнего дня предусмотрительно держал и арбалет, и стрелы, и кинжал Аделаиды при себе. Лишь бы лошадью топтать не стала. Он бросил взгляд через плечо. Нет. В Багдаде все спокойно. Сидит полячка на попоне из медвежьих шкур, как каменная, не шелохнется.

За изрезанным пологом в первых солнечных лучах повозки мельтешились пылинки. Да, здорово они с княжной подзадержались. И, видимо, еще придется. Бурцев растерянно перебирал вороха одежд. Он и в своем-то времени мало что понимал в нарядах противоположного пола, а тут и вовсе голова шла кругом. Сюрко какие-то, котты, – так, кажется, княжна называла свои одеяния. Еще вот плащи дурацкие из одного огромного отреза ткани. Ладно, не до жиру… Он подхватил первое, что попалось под руки. И тут же выронил, услышав стук копыт.