Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг (сборник)

Бурцев кубарем вывалился из повозки. Неужели достали-таки «маски»?! Ага, как же! Ничего подобного. Это, пригнувшись к шее лошади и ожесточенно колотя пятками в бока несчастного животного, уносилась прочь княжна. В безлистном еще лесу Бурцев разглядел стремительную тень… нет, две тени! Полячка ловко сигала через кусты, объезжала деревья, пригибалась под низкими ветками и при этом не выпускала длинный самодельный повод второй лошади – той самой гнедой, что Бурцев приготовил для себя. Незамысловатая хитрость девицы – отправить надоевшего спутника подальше, а самой рвануть с места в карьер удалась на все сто.

Бурцев выругался. Кажется, довел он барышню этим платьем. Да и утреннее солнышко, видать, развеяло ночные страхи Аделаиды – вот и сорвалась, дуреха. Неизвестно, какой-такой опекун обучал стервозу верховой езде, но дело свое он знал. На лошади Аделаида держалась гораздо лучше рыжего Яцека.

Бурцев кинулся вдогонку. Бросил по пути арбалет, рассыпал в кустах стрелы из колчана. Исцарапался весь, взмок, как мышь, но бежал, надеясь, что обидчивую княжну схлестнет-таки с лошади какая-нибудь коварная ветка или еловая лапа. Да куда там! Стук копыт стих, а сбитой полячки нигде не видать.

Он выскочил на колею. Все ясно! Аделаида прорвалась через густые заросли можжевельника и вылетела прямиком на лесную беженскую дорогу. Гнаться за ней дальше на своих двоих больше не имело смысла.

Сплюнув, Бурцев повернул обратно. Гнаться? Еще чего! Может, и к лучшему, что они расстались. Слаженного тандема из омоновца и княжны все равно не получалось.

Но неожиданное избавление от капризной попутчицы не радовало. Наоборот – заставляло нервничать. И от этого Бурцев злился. На самого себя. Да кто она, в конце концов, ему такая! Подумаешь, смазливая девчонка благородных кровей! Подумаешь, дочка князя. Но он-то не княжеский вассал и в телохранители к Аделаиде тоже не нанимался. Ну, нравится она ему. Да, временами. Когда спала зубами к стенке. А сейчас все, разонравилась. Прошла любовь, увяли помидоры. С какой радости он должен ей помогать, когда ему самому требуется помощь. В чужом времени, в чужой стране. Все! Забыть! Плюнуть! И растереть!

Взвинченный до предела Бурцев возвращался по вспаханному четырьмя парами подков мшистому лесному ковру – к месту ночного привала. Достала же она его, ох и достала эта полячка!

Но вдруг и злость, и раздражение, и обида ушли разом. Бурцев застыл на месте. На полпути к брошенной княжеской повозке. Чуть в стороне от нее, под раскидистой елью лежал подтаявший сугробик. А на самом его краешке – там, где снег смешивался с опавшей хвоей – виднелись отчетливые следы человеческих ног.

Когда он сломя голову мчался за княжной, то не заметил этих отпечатков. Зато теперь есть возможность изучить следы досконально. Это явно не следы миниатюрных сапожек Аделаиды. И уж точно не его берцы 44-го размера. Да и не подходил он к этой ели ни разу. А надо было… Не отсюда ли похрустывало ночью? Выходит, за ними все-таки наблюдали? И не напали? Судя по следам, наблюдатель был один. Но если сейчас его здесь нет, значит… Значит, отправился за подмогой?

Обувь топтавшегося возле их ночлега человека была странной. Похоже, сшита из одного цельного куска кожи и скроена абы как. Между правым и левым башмаком нет почти никаких отличий, словно незнакомец прыгал под елью на одной ножке. Не всадник в маске то был и не княжеский кнехт… Дешевую обувку, скроенную по одной колодке, здесь носили простолюдины, вроде беженцев из малопольского обоза.

Дальнейшие следопытские изыскания пришлось прервать. Со стороны лесной дороги донесся отчаянный крик, а не узнать звонкоголосую полячку было невозможно.

Сразу позабылись и доводы рассудка, и обиды на своенравную панночку, и данное самому себе слово выкинуть Аделаиду из головы! Он рванул сквозь можжевельник, пробитый тушами двух лошадей.

Вот, новый вскрик Аделаиды! Бурцев ускорил темп, перемахнул через стоялую лужу с корабликами скукоженных листьев, выскочил на полянку с тремя соснами-великанами в центре и увидел…

Уф! Все не так страшно. Уже хорошо, что перед княжной не разыгрывается второй акт «тартарских» «маски-шоу». На княжну напали либо беженцы, отставшие от обоза, либо лесные гопстоповцы смутного времени.

Их было трое. Широкоплечие мужики с пудовыми кулаками. Засаленные волчьи полушубки на голое тело, косматые шапки, домотканые штаны и обувь, по форме напоминающая обвязанные вокруг щиколотки бахилы. Из оружия – только луки и стрелы. Впрочем, и то, и другое сейчас закинуто за спину, чтобы освободить руки. А руки – все шесть рук – тянулись к Аделаиде. Спешившаяся и испуганная, она стреляла затравленным взглядом по сторонам. На щеке девушки свежая царапина. Поранилась при падении? Ага, стрела, пущенная из засады, сделала свое дело: пегая кобылка княжны лежала без движения. Запутавшаяся в длинном поводе гнедая стоит поодаль, раздувая ноздри. Увы, лучники уже отсекли Аделаиду от уцелевшей лошади – не сбежать.

Бурцев налетел на них внезапно и шумно. Словно леший, сверзшийся с еловой верхотуры. Лесные стрелки, однако, оказались не лыком шиты. Не шарахнулись по сторонам, не застыли в ступоре, а сами поперли в бой. Причем правильно сообразили, что времени хвататься за луки у них уже нет, а потому решили попытать счастья на кулачках.

Плечистых молодцев бог силой не обидел, но тратили свою силушку они не по уму: без толку рассекали воздух широкими – от плеча – взмахами, мешая друг другу. Простая крестьянская логика – размахнуться поширше да влепить посильнее – имела существенный изъян. Слишком медленно, слишком неуклюже и слишком предсказуемо двигались бойцы. Увернуться от их ударов Бурцеву не составило труда, а об обороне эти трое не думали. То ли вообще не имели ни малейшего представления о правильной защите в кулачной схватке, то ли полностью полагались на численное преимущество. И Бурцев воспользовался их ошибкой.

Первым – как по заказу – подставился ближайший противник. Глупо подставился: слишком низко опустил руки, намереваясь поднырнуть и сгрести граблеобразными пятернями соперника под колени. А вот голову прикрыть не потрудился. Наоборот, вытянул шею, выставил свою беззащитную тыкву над плечами. Бей – не хочу. Ну, и поплатился, бедолага…

Взмах ногой! Боевой – не спортивный – удар хорошо набитой голенью, усиленный резким разворотом корпуса – и первый противник грохнулся наземь. Еще бы не грохнулся – аккурат под ухо получил.

Второй мужичок напоролся на точную мощную «троечку»: в глаз, в дыхалку, а когда соперник подался вперед, жадно заглатывая воздух, – заключительный прямой – между носом и жиденькой бороденкой. Так-то! Не одному Яцеку теперь до конца жизни ходить щербатым. Поиск стоматолога-протезиста в средневековой Польше – дохлый номер.

Оставшийся противник успел-таки приблизиться почти вплотную. Навалился всем телом, но до настоящей борьбы дело не дошло. Бурцев изловчился, высвободил обхваченную медвежьими тисками руку… И провел отменный апперкот. Поляк, нокаутированный сокрушительным ударом в подбородок, шлепнулся на землю всей своей широченной спиной.

Всё. Аут. Право слово, избиение младенцев какое-то! Неоскинхэнды из Нижнего парка бились гораздо профессиональнее.

Бурцев повернулся к Аделаиде. Та смотрела на него широко распахнутыми глазенками и… и качала головой. Молчаливый ответ на незаданный вопрос.

Вот как? Ну, конечно, не в правилах отпрысков благородных семейств менять принятое единожды решение. Раз уж надумала княжна сбежать, то уговорить ее упрямое высочество продолжить совместное путешествие будет непросто.

И все же он попытался:

– Послушай, княжна…

– Не желаю ничего слушать, Вацлав!

Она резко отвернулась, выставив на обозрение испачканную юбку со срезанным шлейфом. Аккурат на пятой точке красовалось свежее пятно. Видимо, падая с подстреленной лошади, княжна приложилась не только щекой. И притом здорово так приложилась.

Бурцев вздохнул. Хорошо же, блин, устроилась панночка… Как только запахло жареным – сразу в крик. А стоило ему примчаться на зов и раскидать лесную гопоту, – так нате вам… От ворот поворот. Что ж, самое время покапризничать и понадувать пухленькие губки. Опасность-то уже миновала. Но хоть бы спасибо сказала, что ли…

Ладно, хватит ломать комедию. Его совесть чиста. Лесные лиходеи снова начинают копошиться. Нужно забрать у них луки со стрелами, а дальше…

Топот копыт раздался, когда он шагнул к поверженным разбойникам. Бурцев резко обернулся. А вот теперь беда! Настоящая! На поляну вылетело с десяток всадников. Старые знакомые – «тартары» в масках. Впереди – на вороном коне – саблезубый с топором. Видимо, это и есть предводитель отряда.

Спесь Аделаиды как рукой сняло. Испуганно пискнув, княжна юркнула за спину Бурцеву.

При нападении на обоз беженцев кочевники издавали только дикие крики. Теперь же «маски» перешли на членораздельную речь. Клыкастый указал секирой на Аделаиду и глухо проревел из-под уродливой личины:

– Взять! Остальных – убить!

Вот те на! С каких это пор «тартары» заговорили по-польски?

– Быстро! – орал саблезубый. – Мне нужна девчонка!

Сам он, впрочем, приближаться к княжне и ее спутнику не спешил. Да и подчиненные клыкастого тоже. Никто не попытался на скаку срубить Бурцеву голову или нанизать его на пику. Всадники в масках больше полагались на другое оружие: четверо уже вытащили из-за спин арбалеты и, опустив скобы самострелов к стременам, заряжали их, не слезая с седел. Вымуштрованные лошади стрелков застыли в ожидании.

Ага, помнят о «черемухе»! Потому и не лезут в ближний бой. Увы, сейчас у Бурцева не было даже газового баллончика. А бронежилет и «скат» валяются возле повозки княжны. Он почувствовал себя беззащитным, почти голым. Увернуться от арбалетного болта, наверное, так же трудно, как и от пули. То есть почти невозможно.

Спасение пришло неожиданно. Лихой разбойничий посвист – и воинственные крики нарушили тишину леса. Замелькали тени, На поляну вылетело с полдюжины стрел. Двое арбалетчиков повалились с седел. Еще под одним рухнул раненый конь. «Маски» вмиг забыли и о Бурцеве, и о княжне. Пара коротких оперенных болтов были всажены в просветы между деревьями. Оттуда раздался чей-то вой.

А в следующую секунду два всадника ринулись в бой с противоположного конца беженской дороги. И эти двое не прятали своих лиц. За конными, чуть поотстав, бежала целая орава пехотинцев. Пара-тройка кнехтов в кожаных доспехах с копьями и щитами да десятка полтора вооруженных луками, ножами, топорами и охотничьими рогатинами простолюдинов в волчьих шкурах.

Аделаида, высунувшись из-за плеча Бурцева, с детским восторгом наблюдала за происходящим.

Атаку, несомненно, возглавлял высокий худощавый рыцарь в порубленной и неоднократно чиненной кольчуге. Голову всадника прикрывал округлый шлем, напоминавший половинку расколотого ореха. Забрало отсутствовало, но массивный, чуть погнутый наносник надежно оберегал лицо от поперечных ударов. На лице этом выделялись пышные усы соломенного цвета с загнутыми вниз концами. К седлу с высокими луками прикреплены ножны длинного прямого меча. На поясе еще один клинок – покороче. И небольшой кинжал в узких ножнах. В левой руке – побитый треугольный щит. Краска на нем здорово облупилась, так что герб – одинокая серебристая башня на синем фоне – разобрать почти невозможно. В правой руке – тяжелое копье с трепещущим на ветру кроваво-красным флажком. Заостренные концы копейного банера – словно зубы ощерившегося хищника. На длинном древке – небольшой щиток, прикрывающий руку и плечо.

За спиной всадника развевался плащ из тонкого сукна, а на ногах блестели золоченые колесики шпор – ими наездник нещадно погонял своего скакуна.

Хрясь! Всадник врезался в тесную кучку «масок». Копье усача вышибло из седла ближайшего противника. Сломанный наконечник, вместе с флажком-банером, остался в теле поверженного врага. А нападавший уже вырвал из седельных ножен меч длиной в полторы руки. Металл зазвенел о металл.

Следом за рыцарем скакал широкоплечий бугай с бычьей шеей, круглым лицом и таким же круглым щитом на левой руке. К его седлу был приторочен второй щит – треугольный, рыцарский. Такой же побитый, с таким же облезшим гербом.

«Оруженосец», – догадался Бурцев. Правда, этот малый не только носил оружие, но и дрался не хуже своего усатого господина. Даром что из доспехов на нем – только толстая кожаная рубаха да легкая кожаная каска, укрепленная стальными полосами. Металл скупо поблескивал на ее гребне, прикрывал крепкими пластинами темя, виски и затылок. Чешуйчатые наушники застегивались под щетинистым подбородком. Серебристыми шпорами оруженосец погонял свою лошадку, заметно уступавшую по размерам и стати рыцарскому коню, страшно орал и размахивал увесистой гирькой на длинной цепи.

Он ловко сшиб кистенем вражеского всадника, пытавшегося атаковать рыцаря с фланга. Противник в порванной маске и расколотом шлеме грохнулся наземь. Волчешубая пехота тут же приняла его в свои объятья.

Новый поворот боя: в ряды пехотинцев врезались, размахивая мечами, трое масконосцев. Но одного из них тут же срубил усатый рыцарь, второму проломил череп его оруженосец, а третьего – вместе с конем – завалили копьями кнехты.

– Княжну ко мне! – прокричал усач. – Кня-жну!

Какой-то кнехт бросился было к Аделаиде, но рухнул, скошенный топором всадника в клыкастой личине.

– Бежим! – Бурцев потащил полячку к краю поляны, где испуганно жалась к деревьям гнедая кобылица. Но девушка вырвала руку.

– Ты не понял, Вацлав? – глаза ее сияли. – Отныне наши с тобой пути расходятся. Вот он, мой истинный спаситель!

Княжна буквально пожирала восхищенным взглядом усача с мечом и облупившимся щитом.

– Пусть он беден, пусть за ним следует всего лишь один оруженосец, но этот человек благороден и, в отличие от тебя, наверняка имеет представление о хороших манерах.

– Княжна, раскрой глаза пошире! За твоим благородным рыцарем и его оруженосцем прет целая толпа народу в волчьих шкурах. Это те же самые разбойники, что напали на тебя. Они здесь все заодно.

– Нет! – Аделаида упрямо мотнула головой. – Они просто ослеплены его славой и могуществом. Они благоразумно встали на сторону сильнейшего, рассчитывают в дальнейшем на его милость и прощение.

О, боже! Девчонка явно переслушала придворных трубадуров. Бурцев встряхнул ее за плечи.

– Опомнись, княжна!

– Оставь меня, мужлан. И беги, спасайся, пока тебя самого не настигла справедливая кара.

– Э, нет, – он покачал головой. – Мы в ответе за тех, кого приручаем. Не слыхала о таком?

– Я тебя приручать не собиралась, неотесанный русич.

Вот блин! Непредсказуемая логика княжны способна порой вызывать искреннее умиление. Но только не сейчас, когда в нескольких шагах идет такая рубиловка.

– Вообще-то я имел в виду другое, Аделаида. Это я в ответе за тебя, как за…

– Прирученную собачку?!

Оба-на! Щеку Бурцева обожгло пламя.

– Или корову?!

Еще одна хлесткая пощечина.

– Или козочку?!

Нет, это уже слишком! Не следует так часто повторять один и тот же прием. Тем более что неошпаренных щек у Вацлава-Василия уже не осталось, а христианским долготерпением он не отличался с детства. Бурцев перехватил руку княжны на третьем замахе. «Пойдешь, княжна, со мной, пойдешь как миленькая!» Больше он ее отпускать не намерен! Раз уж навязалась на его голову!..

– А ну-ка, хватит бодаться, козочка ты наша. Породистая!

Бурцев выдернул из кармана и – щелк-щелк – нацепил на запястья девушки наручники. «Нежность», – так их назвали в свое время шутники-разработчики.

– Это что, кандалы?! – удивленно охнула княжна, не веря в случившееся. – Ты надел на дочь князя кандалы? Да как ты сме…

Не договорила – Бурцев бесцеремонно подхватил ее, перекинул через плечо. И, не обращая внимания на яростные взбрыкивания, потащил к гнедой лошадке.

– Пусти-и-и!

Не пустил. Бросил лицом вниз на лошадиный хребет.

– Пш-ла! – самому пришлось запрыгивать, удерживая повод, княжну и самодельное седло-попону, почти на скаку. К счастью, сложнейший трюк джигитовки завершился благополучно.

Девушка вскрикнула от боли и возмущения, когда Бурцев одной ногой прижал к лошадиному боку ее волосы, а другой – развевающиеся ошметки подола. Так надо, подруга. Не дай бог зацепиться сейчас за ветку – сорвет обоих.

Он поддал гнедую пятками. Княжну хорошенько тряхнуло. Дыхание у Аделаиды сбилось, полячка, наконец, замолчала, перестала дергаться. Крики сменились стонами. Теперь девушка уже сама цеплялась за мохнатую попону.

Бурцев оглянулся. Успел увидеть, как длинный рыцарский меч срубил голову предводителю «тартар»: шлем полетел в одну сторону, устрашающая саблезубая маска – в другую. Мелькнул в воздухе раззявленный рот отсеченный головы. У кувыркавшейся головы не хватало левого уха.

Потом сражающиеся скрылись из виду.

– Сдается мне, за тобой идет нешуточная охота, Аделаида. Важная, видать, ты персона. Ребята в масках, что вырубили весь обоз, тебя почему-то оставили в живых. Лесные лучники тоже только коня завалили. Рыцарю этому усатому опять-таки ты зачем-то понадобилась. Я ведь слышал…

Бурцев присел перед девушкой в наручниках. После долгой скачки ныли ноги, а Аделаиде, которая проделала весь путь, свесившись с лошадиного крупа, наверное, приходилось и вовсе несладко. Вчерашняя тряска в повозке теперь должна казаться ей приятной прогулкой.

Полячка привалилась спиной к мшистому стволу раскидистого дуба. Сидела на сброшенных с лошади шкурах-попонах и усердно дулась. На княжну благородных кровей эта чумазая оборвашка с хвоей и трухой в грязных волосах, походила мало. Но подбородок держала по-прежнему высоко, а лицо воротила от обидчика так, что казалось, вот-вот хрустнут шейные позвонки. Не желаю, мол, тебя видеть и слышать. Значит, фамильярничать сейчас не стоит. Нужно, по возможности, соблюдать этикет, туды ж его за ногу… Или хотя бы элементарную вежливость.

– Извини за грубость, Аделаида, но такой уж ты человек и такой я – иначе тебя из беды было не вытащить.

Полячка передернула плечиками. Никто тебя и не просил меня вытаскивать, – очевидно, означало это телодвижение.

– Княжна, а давай будем общаться не на языке жестов.

Ноль эмоций. Дает понять, что не станет говорить в наручниках. Хорошо хоть адвоката не требует. Бурцев вздохнул. Попробовал еще раз завязать разговор.

– Ты вообще-то меня слышишь или как?

Аделаида лишь крепче сжала губки. Глаза, по-прежнему отведенные в сторону, повлажнели. Только бы снова не разревелась!

Бурцев огляделся. В лесу темнело, и сейчас вряд ли эта отчаянная сорвиголова и жуткая трусиха в одном лице решится на очередной побег. Испугается если не вездесущих охотников за отпрысками знатных родов, то крыс и темноты. Пожалуй, до рассвета Аделаида останется с ним. И милицейские «браслеты» под кодовым названием «Нежность» пока не понадобятся.

– Давай так, княжна, – подмигнул Бурцев, – я снимаю с тебя эти м-м-м… кандалы, мы заключаем перемирие хотя бы до утра и мило беседуем. Постараюсь тебя не обижать, но уж и вы, ваше высочество, проявите ко мне снисхождение.

Скованные руки потянулись к его лицу. Обломанные, черные от грязи ногти мелькнули перед самыми глазами.

– Сейчас же освободи меня, тупой мужлан!

– Нет, так дело не пойдет, – покачал головой Бурцев. – Я ведь могу и потерять ключик от кандалов. Так, случайно…

Подленький, но необходимый сейчас шантаж…

– Сними-и-и…

Все-таки это произошло. Хлынули долго сдерживаемые слезы. Смыли непробиваемое высокомерие знатной полячки.

Тьфу-ты! Ну что за беда такая! Бурцев расстегнул наручники. Зашвырнул стальную «Нежность» подальше в кусты. Осторожно и опасливо прижал к себе сотрясавшуюся в рыданиях девушку.

Удивительно, но Аделаида не отстранилась. Наоборот – вцепилась в него тоненькими пальчиками. Только теперь Бурцев по-настоящему осознал, насколько ей паршиво и одиноко. Он неловко и неумело забормотал слова утешения, погладил княжну по голове, вытряхивая из спутавшихся волос труху. Полячка разревелась пуще прежнего.

– Ну, что так, Аделаидка? К чему столько слез-то?

– Обидно мне, Вацлав, обидно и страшно, – прохлюпала мокрым носом княжна. – Я ведь одна осталась, совсем одна. Кроме как на тебя, мне и надеяться сейчас больше не на кого.

– Так я ж тебе о том и твержу всю дорогу! Одна пропадешь, сгинешь. Вместе нам с тобой держаться надо, вместе.

– Ты, верно, в самом деле, добра мне желаешь, Вацлав, и оберегаешь, как можешь, но…

Она запнулась.

– Чего «но»? Что тебя смущает?

– Все-таки жаль, что ты не благородный рыцарь! – с чувством выдохнула она. – Неправильно это как-то, если княжескую дочь спасает человек низкого сословия. Не так все должно быть.

– А как? – нахмурился Бурцев.

– Ну, как бы тебе объяснить… Понимаешь, Вацлав, покровительство знатного пана из достойного древнего рода это одно, а помощь мужика-ополченца – совсем другое. Это ж, выходит, я, дочь Лешко Белого, должна быть обязана и благодарна какому-то… Это же позор, унижение. Ну, почему меня спасает такой мужла-а-ан?!

Аделаида заревела снова. Вот те на! Выговорилась, блин, излила душу! Бурцев криво усмехнулся. Какая милая непосредственность, мать ее за ногу! Чумазая девчонка тужится объяснить, что он за быдло и какова она сама королевна, и при этом рыдает в голос на его грязном плече.

– Сочувствую тебе, княжна, но тут уж ничем помочь не в силах. Таким, видишь ли, я уродился – не рыцарем и не принцем на белом коне. Но поверь моему жизненному опыту, частенько помощь простолюдина бывает ценнее покровительства сильных мира сего. А что до благодарности… Так не нужна она мне, твоя благодарность. Нет, правда…

– Хочешь оскорбить меня еще больше, да, Вацлав?

– Хочу, чтобы ты перестала плакать. И рассказала хоть что-нибудь о себе. Хочу поговорить с тобой. Просто по-человечески по-го-во-рить.

Она разговорилась. Не сразу. Постепенно. Сначала вопросы все больше задавал он. Аделаида отвечала неохотно – всхлипывая и утирая слезы подолом. Потом сама увлеклась беседой. В тот вечер Бурцев узнал о своей спутнице много интересного.

– Отца своего Лешко, прозванного в народе Белым, сына Казимира Справедливого, я почти не помню. Но знаю, что отец был одним из сильнейших польских князей. С ним вынужден был считаться его брат Конрад Мазовецкий. И сын Болеслава Высокого Генрих Бородатый – бывший правитель Силезии. И Владислав Второй, Ласконогий, прозванный также Великим, – тот, что сражался с Владиславом Одоничем за Великопольское княжество. И другие удельные князьки помельче. Да, с Лешко Белым считались и боялись его. Краковский стол Малопольского княжества при отце возвысился настолько, что самые мудрые паны пророчили долгожданное объединение под его началом многострадальных польских земель, погрязших в междоусобных войнах. Возможно, Лешко Белый, действительно, смог бы подчинить гордых соседей и стать всепольским князем, но его убили. Подло, предательски, когда мне было три года.

– Убили?! – Василий удивленно вскинул брови. – И кто же осмелился нанести удар столь могущественному князю?

– О, наивный русич. Ты совсем не искушен в политике. Иначе тебе было бы хорошо известно: чем могущественнее правитель, тем больше у него врагов. Особенно в тот период, когда могущество должно вот-вот усилиться во сто крат. Убили Лешко Белого люди предателя Святополка – властителя далеких поморских земель. Святополк являлся вассалом отца, но преступил клятву верности и напал на своего господина… Однако ты прав, Вацлав. Сам коварный Святополк ни за что не решился бы умертвить Краковского князя без поддержки влиятельных покровителей. А покровителем таким мог стать кто угодно. Одни говорят о князе Великопольских земель Владиславе Одониче, женатом на сестре Святополка Ядвиге. Другие утверждают, что Лешко Белого убили по наущению бывшего Силезского князя Генриха Бородатого, который, как и отец, тоже мечтал объединить Польшу, но под своим началом.

Бурцев старался уследить за ходом мысли собеседницы, что было непросто. Как только вмещала небольшая территория Польши столько особ княжеского рода. Немудрено, что живут они здесь, как скорпионы в банке.

– Но почему-то мало кто вспоминает о брате Лешко – моем дядя Конраде, князе Мазовии и властителе Куявии, – продолжала Аделаида. – А зря!

Ее глаза блеснули ненавистью. Вот, значит, на кого у панночки зуб, вот кого она подозревает в гибели отца! Или тут другое?

– А ведь есть еще жена Лешко Белого, моя родная мать Грымыслава Луцкая! – девушка тяжело задышала.

Вот те на! Еще и женщина замешана! И не абы какая!

– Погоди, Аделаида, ты хочешь сказать, что…

– Что моя мать в сговоре с Конрадом Мазовецким настроила Святополка на убийство своего мужа и моего отца.