Павел расправил плечи. И в этот миг что-то упало… Прямо на голову.
Громадный альбатрос с криком покидал место действия, устремляясь в пучину морскую. Солнцедаров, провожая альбатроса взглядом, провел рукой по волосам и обнаружил…
«Тварь! Мерзкая тварь!» – схватил камень и запустил вслед обгадившей его птице.
Смывая гадость с головы, Павел чуть не заплакал. От бессилья. Где-то в глубине души он осознавал, что это, казалось бы, ничтожное событие, на самом деле – награда ему. Награда за его неправедную, но очень сладкую жизнь.
И вскоре грянул гром! Такого Солнцедаров не ожидал. Казалось бы, всех перехитрил, всех перемудрил, обвел вокруг пальца. И проглядел.
Был у него помощник Владислав Чернявский – свой в доску. Павел ему полностью доверял, деньгами не обижал, жизни учил. А тот донос написал. И приехала в Волосатово комиссия – практически в том же составе, что и десять лет назад.
Хорошо, не посадили. Сумел откупиться, и дело замяли. Но со службой пришлось расстаться.
Как говорится, беда не приходит одна. Банк «Честное слово» лопнул, управляющий сбежал, накопления развеялись как сон, как утренний туман.
Если раньше Павел Иванович, что называется, закладывал, то после этой истории просто запил! За месяц превратился из бравого офицера в опустившееся неряшливое существо. Жидковат оказался на расправу. Ненавидел всех, кроме сыночка Алёшеньки. Машу бил, как будто она во всех бедах виновата.
«Павлик, – говорила верная Мария. – Давай уедем отсюда в Петровск. Там и квартира есть, и работу найдем. И для Алёши будет лучше – всё же климат другой, а то он болеет часто».
«Какая же я все-таки скотина, – в минуты просветления думал Павел Иванович. – Она же меня любит. Прощает всё. Она же мне сына родила».
Солнцедаров приникал к ее плечу и плакал. В эти минуты он жалел себя, Марию, родителей, пропавшие деньги.
Справедливости ради отметим, что Солнцедаров оставался верен себе и уже на следующий день приникал к плечу мичмана Сорокиной, просил у нее прощения за всё. И плакал. Себя он ни в чем не винил. Виноваты были обстоятельства, его доверчивость, предательство пригретого им Владика Чернявского, равнодушие подполковника Пестелевича, мошенничество сволочей-банкиров. Но изменить что-либо было невозможно. У Павла Ивановича Солнцедарова начиналась новая жизнь.
С лязганьем, скрипом и шипением поезд дальнего следования из Мурманска остановился у платформы железнодорожного вокзала города Петровска. Проводница второго вагона открыла дверь, и Солнцедаровы вышли на перрон. Впереди с двумя объемистыми чемоданами шел глава семейства в парадной военно-морской форме с кортиком, в черно-белой фуражке с якорем на кокарде и тремя юбилейными медалями на левой стороне груди. Правую грудь украшали полдюжины значков разного цвета и неизвестного происхождения.
Со всем этим великолепием не гармонировало бледное испитое лицо капитана второго ранга. За ним семенила верная Мария с сумками. Мальчик Алёша с рюкзачком за спиной замыкал процессию.
«Носильщик, ко мне!» – потребовал Павел Иванович.
И вот он – Петровск! Слов не хватит, чтобы описать чувства, которые нахлынули на Солнцедарова, когда он ступил на привокзальную площадь. Двадцать лет прошло…
Смешались восторг и печаль, страх и надежда. Что ждет его на родине? Тихие слезинки покатились по небритым щекам.
Родной вокзал всё тот же, с облупившейся краской. Памятник Петру позеленевший и какой-то бесприютный.
«Непорядок», – подумал опытный хозяйственник.
Зато сверкал и блистал, подавляющий всё вокруг, новенький торговый центр. Даже храм, тоже новенький, с иголочки, проигрывал ему в величественности.
Спохватившись, Солнцедаров снял фуражку и перекрестился. В такт ему перекрестилась Мария. Алёшке, который крутил головой, озирая окрестности, отец дал подзатыльник. И вразумленный сын перекрестился тоже.
Одухотворенное, возвышенное состояние не помешало Павлу Ивановичу прикинуть, во сколько обошлось строительства магазина и церкви. Без видимой причины он повеселел. Сам собой родился стих:
Здравствуй, город мой родной.
Наконец-то я с тобой!
«Ждите здесь», – скомандовал офицер и бодрой походкой направился к вокзальному туалету или, говоря на флотский манер, гальюну. Теплое чувство шевельнулось в груди у Павла – в далеком детстве вместе с приятелями он подбрасывал в воду заменяющего унитаз сооружения карбид, который громким шипением и отвратительным запахом пугал посетителей заведения.
Этим же поездом прибыло еще одно семейство. В купейном вагоне под номером тринадцать в Петровск приехал Андрей Егоров, отработавший в геологоразведке пятнадцать лет. Если бы он надел свой пиджак, предназначенный для торжественных случаев, то мы увидели бы орден Красной Звезды, медаль «За отвагу» и медаль за трудовую доблесть.
Вместе с ним прибыли жена Ольга и четырехлетняя дочка Варенька. Носильщик погрузил на тележку вещи, и Егоровы направились к выходу с вокзала.
Исполнив задуманное, Солнцедаров подошел к внушительных размеров зеркалу, поправил фуражку и галстук. Затем повел плечами, отчего медали торжественно зазвенели. Из зеркала на Павла смотрел вполне бравый офицер. Но, как человек самокритичный, он не мог не заметить мешки под глазами и одутловатость физиономии. Усы, придававшие ему мужественность и сексуальность, висели уныло. На бледном лице, измученном горькими размышлениями, выделялся нос странного лиловатого оттенка. Больше всего расстроили Солнцедарова глаза: когда-то синие-синие, они потускнели и напоминали цветом водянистых медуз Баренцева моря.
В этот момент зеркало отразило еще одно лицо. Андрей Егоров после дальней дороги тоже решил посетить туалет. По поведению вошедшего было ясно, что внешность его абсолютно не интересует. Он помыл руки, пригладил мокрой ладонью волосы, подмигнул в зеркало следившему за его действиями офицеру и ушел.
Солнцедаров отдал должное богатырской стати мужчины, его волевому, чуточку плакатному лицу. Он отдал должное и скромным на вид часам известной швейцарской марки. «Тысяч на пять баксов потянут», – прикинул знающий толк в часах Павел.
И вдруг, словно какой-то механизм сработал – исчезло старое неприязненное отношение к часам, как к чему-то враждебному. Возникло неудержимое стремление обладать самыми лучшими в мире часами! Перед мысленным взором пронеслись картинки: президент с часами, папа римский с часами, премьер-министр, наследный принц, эмир, шейх, султан. Солнцедаров представил себе, как надевает часы: одни, другие, третьи, Ролекс, Брегет, Патек Филипп… Блестит золото, сверкают бриллианты, бегут стрелки…
«Время, вперед!» – воскликнул про себя Павел Иванович. «Мы еще им покажем!» – пригрозил он неведомо кому.
На привокзальной площади Мария Солнцедарова с Алёшей и Ольга Егорова с Варенькой оказались рядом, на одной скамейке.
– Тоже с севера? – спросила Ольга.
– С Северного флота! – ответила Мария.
Алёша, не отрываясь, смотрел на девочку. Та показала ему язык.
Во время поездки на такси Павел Солнцедаров узнавал и не узнавал родной город. Памятники Петру стояли там же, где положено. Фонтаны работали, скверы благоухали, на разноцветных детских площадках резвились, качались, прыгали маленькие жители Петровска. Чуть ли не на каждом шагу завлекали покупателей многочисленные магазины и магазинчики, павильоны и павильончики, рестораны и кафе, салоны красоты и просто парикмахерские. А названия: Pelmennaya, Zakusochnaya, Bulochnaya, Suvenirnaya Lavka. Чем не Антверпен!
С виду всё вполне благополучно и благопристойно. Но наметанный взгляд бывшего руководителя крупного тылового подразделения отмечал: кое-где облезли фасады, требовали ремонта дороги, с вывески «БИБЛИОТЕКА» куда-то пропала первая буква «Б», и получилось нечто не совсем приличное.
«Непорядок, – размышлял Солнцедаров. – Или деньги не выделяют, или работать не умеют, или воруют».
Павел Иванович был возмущен, как истинный патриот и профессионал. Вот он бы здесь развернулся.
В квартире на втором этаже дома из силикатного кирпича ничего не изменилось. Так же стояли белые, как альбатросы, холодильники, сверкала хрустальная люстра, диван и два кресла готовы были принять уставшие тела. Над телевизором, на самом видном месте, висел портрет лейтенанта Солнцедарова в парадной форме.
Слезы навернулись на глаза Павла: «Мама, я скоро приеду».
Чуть ли не ручьем хлынули слезы из глаз, когда он вошел в свою комнату. Так же, как и двадцать лет назад, смотрели на него, зовя на подвиг, пионеры-герои, белоснежный парусник по-прежнему приглашал в неведомую даль, куда путь для Павла теперь был навсегда закрыт.
С удовлетворением Солнцедаров отметил наличие тайника на прежнем месте.
«Павлик, иди обедать», – голос Маши оторвал его от воспоминаний.
В родительской комнате Солнцедаров подошел к бару, который оказался заперт. Жизненный опыт подсказал, куда любящая мама могла спрятать ключ. Павел решительно направился к собственному портрету. Он не ошибся – нашарил за портретом ключи и открыл бар.
Когда-то, в прошлой жизни, отец пытался оригинальным способом вызвать у Павла отвращение к алкоголю. Эксперимент тогда не удался: Павел полюбил спиртные напитки всей душой, исключая джин «Капитанский». Джин вызывающе смотрел на Солнцедарова.
«Врешь, не возьмешь», – Павел взял бутылку за горло.
Закаленный организм справился с джином. Утром Павел Иванович проснулся с ясной головой. Правда, не помнил ничего из того, что было накануне.
