«Он обладал мощным запасом гнева и ярости, и в день, когда, по его мнению, он должен был ненавидеть, он отдавался этому без остатка. […] Кого бы он ни загнал в угол, у него дрожали ноги, и Гегель ругал его, как школьника». (549)
Это было даже угрожающе, но дело не выходило за рамки возможности примирения. В конце концов, это (словесное) насилие привело к большей теплоте.
Глава девятая – Путешествия
Десятилетие, предшествовавшее Июльской революции 1830 года, было периодом беззаботного наслаждения. Царил эстетизм, защищенный полицейскими шпионами, тюрьмами и цензурой, который стремился расширить свой кругозор за счет путешествий. Берлин был хорошо расположен, чтобы предложить возможности для путешествий.
Гегель посетил остров Рюген [в Балтийском море] в 1819 году; затем Дрезден и швейцарскую Саксонию; Голландию в 1822 году и Вену в 1824 году, останавливаясь во многих местах между ними; Париж в 1827 году [Розенкранц говорит 1829, Осмо его поправляет]; Карлсбад и Прагу, Веймар и Йену в 1829 году.
Его письма домой к жене (Corr. II L431—41 и Corr. III L476—86; 555—67; собраны на 80 страницах в SW17) показывают его личность, независимую от системы, его энергию и чувствительность, его увлечения, но не его политику или вопросы, не интересующие его жену.
Он наблюдает за различными эффектами света, знакомится с людьми без предвзятых мнений и благодарен за проявленную дружбу. Он посещал Снеля в Гиссене [который был радикальным членом Буршеншафтена – см. D’Hondt, Biographie, 373] и философов, с системой которых он не был согласен. Среди них были Суабедиссен в Марбурге, Виндишман в Бонне, Рембольд в Вене и Карно в Магдебурге, который писал о машинах и геометрии.
Искусство также волнует его: он видит картины, церкви, итальянскую оперу в Вене. Он думает, что бельгийские университеты могут стать убежищем от Берлина, если он рассорится с немецкими церковниками.
Французскому дворянину в Льеже, который попросил кратко объяснить его систему, он ответил: «Месье, это не объяснимо, тем более на французском языке». Его общая симпатия к Франции восходит к его юности; в то же время он разделял многие голландские вкусы. Он описывает это в «Лекциях по эстетике».
В 1829 году в Веймаре он познакомился с Гете, а в Карловых Варах – с Шеллингом. Они читали о победе русских над турками, которая привела к независимости Греции. В 1834 году Шеллинг начал пренебрежительно отзываться о Гегеле (см. корр. III, L609—13 [Примечание: Розенкранц, вероятно, не имел доступа к письмам Шеллинга об этой встрече]).
В этой заметке кратко изложены отношения между французским философом-эклектиком и историком философии Виктором Кузеном (1792—1867) и Гегелем. Кузен оказал большое влияние на институционализацию философии во французской системе образования в XIX веке. Он написал книги о Джоне Локке и Кондильяке, о «шотландской школе здравого смысла» (Хатчесон, Рид и Адам Смит) и Иммануиле Канте.
Глава десятая – Кузен и Гегель
Действия французского либерального философа Виктора Кузена послужили поводом для борьбы между Шеллингом и Гегелем за гегемонию в немецкой философии. Кузен был «французским философом шотландской школы» (587), совершившим в 1817—18 гг. поездку в Германию, где он познакомился с Гегелем во время нескольких недель пребывания в Гейдельберге. Позднее он посвятил Гегелю две книги:
– Издание «Прокла» (4-я часть, 1821 г.; также посвящена Шеллингу);
– перевод «Горгиаса» Платона (1826).
(см. корр. III, 345). В 1824 году Кузен снова отправился в Германию и был арестован в Дрездене на основании либеральных симпатий и связей с бурсеншафтенами. Это произошло на основании информации, полученной от французской тайной полиции. Затем Кузен был доставлен в Берлин. Гегель написал министру внутренних дел и министру полиции Шукману 4 ноября 1824 года. Розенкранц частично воспроизводит это письмо; в нем также говорится об издании Декарта Кузеном. Кузен был освобожден: об этом просил и французский посол. После этого он познакомился с Гегелем, Гансом, Хото, фон Хеннингом и Мишеле. Он переписывался с Гегелем и позже принял его в Париже (Corr III, L559—64).
Кузен отправил в Париж конспекты Генриха Хото по лекциям Гегеля «Философия истории» и «История философии» (то есть копии). [Примечание: возможно, они все еще существуют, поскольку в Сорбонне есть архив Кузена. Обновление 2018 года: Заметки к лекциям по эстетике, аннотированные Кузеном, были опубликованы Врином в 2005 году. – SC]. Он надеялся, что Гегель пересмотрит его «Философские фрагменты», что Шеллинг и сделал в 1833 году.
1 августа 1826 года он просит Гегеля изложить свои мысли латинскими буквами, продиктованными и исправленными, если необходимо, так как он хочет заложить семена французской версии, а не просто пробудить интерес к чужому; или сделать это при посредничестве Хеннинга, Хото, Ганса, Мишле или Фёрстера. Розенкранц не располагает ответами Гегеля (но см. корр. III). Розенкранц добавляет, что он не имеет права обнародовать мнения Кузена о политике и т. д. [Кузен жил до 1867 г., а Розенкранц опубликовал в 1844 г.].
В 1853 году Кузен пишет о своей работе над немецкой философией в Предисловии ко второму изданию «Философских фрагментов». Здесь он описывает встречу с Гегелем в 1817 году. Гегель не был уверен в своем положении и владел французским языком «не намного лучше», чем Кузен немецким (то есть он находил его трудным, но прилагал усилия). Кузен находил «Энциклопедию» схоластической по языку и невразумительной. Гегель был погружен в свои исследования и не слишком дружелюбен. Он контрастировал с Шеллингом, которого Кузен встретил в Мюнхене в 1818 году вместе с Якоби; но Кузен все равно чувствовал, что встретил гениального человека:
«Гегель с трудом опускал редкие и глубокие изречения, был немного загадочен, его речь была сильной, но смущенной, лицо неподвижным; его чело, покрытое облаками, казалось образом мысли, свернувшейся сама в себя». (562)
Розенкранц считает, что Кузен слишком превозносит свою значимость в «открытии» Гегеля. Он отмечает, что взгляды Кузена изменились между 1828 и 1833 годами.
Глава одинадцатая – Философия истории и Восток
Философия истории
В период с 1822/23 по 1830/31 год Гегель пять раз читал курс философии истории. До этого Гердер и Краузе ввели в историю биологическую аналогию возрастов человека; но это чуждо гегелевской идее разума, который знает бесконечное развитие. Штутцманн из Эрлангена также преподавал этот предмет. Другим прецедентом была «Характеристика нынешнего века» Фихте. Однако Гегель сам придал этому предмету импульс.
Этот предмет не является точной наукой. С ним граничат другие науки, касающиеся существования законов:
– физическая география
– психология
– практическая философия.
Свою практическую философию Гегель завершает историей. Здесь особенно актуально понятие события. Для распознавания необходимости в ходе событий важны эрудиция и репродуктивная способность.
В «Философии права» Гегель представил всемирную историю как трибунал, который судит различные национальные духи. Однако ни один народ не признает другого своим судьей. Таким образом, дух человечества руководит борьбой народов и их частных прав. Общественное мнение и обычаи сдерживают действия государства, в то время как христианство и торговля побуждают людей к взаимному признанию. Кант и Фихте выдвинули идею международного права (droit cosmopolite), которое у Гегеля воплощается во всеобщей истории.
В «Верках» «Философия истории» – это 9-й том, следующий за «Философией права» и предшествующий томам об абсолютном духе. Это ее правильное место в гегелевской мысли. [Эдуард Ганс отредактировал «Философию права» (том 8) и «Философию истории» (том 9) в 1837 году, используя для последней лекции 1830/31 годов. Затем Карл Гегель переиздал «Философию истории» в 1840 году, основываясь на курсе 1822/23 годов].
Те, кто считает «Философию истории» кульминацией системы, ошибаются. Как этический закон отдельных состояний, так и феномены абсолютного разума являются для Гегеля абсолютами. Розенкранц пишет:
«Нужно только следить за тем, чтобы не доводить понимание Гегеля до абстракций, как если бы он считал закон и этическую жизнь сами по себе не абсолютными, не священными и божественными, исходя из того, что он выставляет абсолютность духа в искусстве, религии и науке как абсолюты». (566)
Гегель заявляет:
«Итак, то, что существенное должно иметь место, должно присутствовать и сохранять себя в практических действиях и в убеждениях человека: вот что мы называем государством». (566)
Первое издание «Философии истории» заключало:
«Развитие принципа разума есть истинная теодицея, ибо это понимание того, что разум может освободиться только в стихии духа и что то, что возникло и происходит каждый день, не довольствуется тем, что исходит от Бога, но само является делом Бога». (566)
Этот курс принес Гегелю огромную популярность среди разношерстной публики, которая, несомненно, была удивлена, услышав от философа столько практического и здравого смысла, ведь такие люди, как правило, столь книжны.
Но не обошлось и без недоразумений, когда Гегель заявил, что он ограничивает себя как философа Идеей и поэтому вынужден оставить в стороне множество интересных персонажей и страдания или радости их судьбы. Ошибочно считалось, что он должен быть равнодушен к отдельным людям. Он не преуменьшал и не отрицал свободу людей, не сводил их к органам, не имеющим души. Так он говорит о Сократе, Перикле, Александре, Цезаре, Лютере. Он также не умалял достоинства «обычного» человечества. Такие жизни обладают «бесконечной ценностью» (568), которую не оставляет в неприкосновенности суета всемирной истории и временных вещей. Он писал:
«Благочестие, этическая жизнь, свойственные ограниченному существованию – пастуха, крестьянина, в своей глубине и ограниченности сосредоточенного на нескольких простых, живых отношениях, – имеют бесконечную ценность и такую же, как благочестие и этическая жизнь, подобающие культурному интеллекту и существованию, богатому по масштабу своих отношений и своих поступков. Но в целом следует считать несомненным, что то, что оправдывает себя в мире как благородное и величественное, имеет также нечто, что возвысилось над самим собой.» (568)
Эти лекции позволили ему вернуться к темам, к которым он в последний раз обращался в последней трети «Феноменологии». Он был настолько поглощен ими, что забросил свою переписку.
Восток
В конце жизни Гегель предпринял целенаправленную попытку изучить восточных мыслителей и общества. В одном из писем Гегель рассказывает, как он просматривал тома формата кварто и октаво о Китае и Индии (Corr II, L442). В своих поздних лекциях он больше думал о Востоке, поддерживая поэтические усилия Гете (в «Восточно-западном диване») и других (особенно Хаммера). Они опирались на поэзию Хафиза де Шираза (1327—90), недавно переведенную. Он изучает индийскую философию и персидский мистицизм (в творчестве Руми, 1210—73). Однако он отвергает пантеизм, критикуя подобные индийские взгляды за «отсутствие субъективной свободы». (570).
Руми основал секту «вихревых дервишей». Беззаботная безмятежность его преданности оказала благотворное влияние на Гегеля, столкнувшегося с современными тенденциями привносить в поклонение тщеславие и самоудовлетворение. Богослов Толук и другие также попали под его влияние. Берлинский альманах «Музы» отразил вырождение этого гётевско-гегелевского отношения к Востоку.
В этой заметке рассказывается о влиянии, которое Гегель оказывал на своих бывших учеников и через них в берлинский период. Информация взята из книги Карла Розенкранца «Hegels Leben» (1844), первой крупной биографии Гегеля.
Глава двенадцатая – Школа и ее прозелитизм
Незаметно Гегель приобрел власть. Стало принято слышать его слова, которые он, не без боли, произносил с профессорского кресла, заваленного бумагами. У него появились слушатели не только из Германии и Польши, но и из Греции и Скандинавии. Некоторые приезжали послушать его с мыслью, что умение «гегельянствовать» поможет им получить должность на ухо министра или одного из его советников, но в большинстве своем энтузиазм был неподдельным.
Берлин располагает к созданию «школ», и в случае с Гегелем таких школ возникло больше, чем хотелось бы. Неизбежно, что создатель системы должен привлекать слушателей среди тех, кто еще формирует свои идеи. Кроме того, Гегель писал для министра народного просвещения доклады на тему «Преподавание философии в гимназии»: Преподавание философии в гимназии. Логика Эссера и Калкера.
Они способствовали его авторитету. Он выступал против назначения Бенеке, поддерживал назначение Бумана и премию факультета для Муссманна (см. «Berliner Schriften» Гофмейстера). Калкер и Бенеке были учеником и последователем Фриса соответственно. Бенеке был теологом, который считал психологию основой наук и следовал за Шлейермахером. Людвиг Боуман впоследствии редактировал «Философию духа» (SW7) и совместно с Фёрстером «Вермишелевые сочинения» (SW16/17)].
Оппоненты и оригинальные мыслители были отвергнуты как «плохие частности». Новые идеи находили уже в системе и относили к ней как «моменты». Гегельянство подходило для формирования школы, поскольку имело:
