Сегмент времени
– Давай сразу к командиру, – предложил Вася Пашке, – уже поздно, может, майор уже спать лег, зачем его будить? А?
У Пашки даже засветились глаза:
– Точно! – помнишь, он когда-то говорил, чтобы мы его по пустякам не беспокоили? А кто может сказать, где пустяковое дело, а где нет? – и уже командным голосом сказал:
Товарищ младший сержант, доложите командиру войсковой части о приезде аспирантки Суржиковой. Только на глаза Григоряну не попадайся, – хитро подмигнув, добавил он тише.
Вскоре Карине дали разрешение на работу на территории воинской части и разместили на постой.
В лабораторию Чепрыгин приходил очень рано, он просыпался с солнышком и стремглав бежал к своим пробиркам и микроскопам тогда, когда еще весь гарнизон досматривал свои последние сны.
Когда в дверь тихонько постучали, Чепрыгин, увлеченный работой, даже не услышал. В дверь постучали во второй раз, уже чуть громче. Так, как к профессору никто и никогда не приходил, он только поднял голову и уставился на дверь, соображая, реагировать ему на этот стук или необязательно.
Дверь приоткрылась, и в помещение вошла девушка.
– Здравствуйте, – негромко сказала она, – я стучала, но Вы, наверное, не слышали, меня к Вам, из Академии прислали.
– Ах, вот оно что! Вы решили меня обойти? Я не давал согласия на подключение кого-нибудь к моему исследованию! Мне не нужна группа поддержки! Почему, прислали сотрудника, не согласовав со мной? – Профессор разошелся так, что Карина совсем сжалась в комочек, она не отходила от двери, куда, казалось, она готова была шмыгнуть в любую минуту.
В конце концов, Чепрыгин выпустил пар и, взглянув на девушку, подумал, что она меньше всего виновна в своем назначении.
– Давайте направление, – сказал сердито профессор. – Карина Леонидовна, – прочитал он и снова взглянул на девушку. Она показалась ему знакомой. Но он не сказал этого вслух, только пристальней посмотрел ей в лицо.
«Нет, подумал он, я точно ее не встречал», – но ощущение того, что знает ее, у него осталось.
– Я тут вижу, что Вы генетик, а какая тема лично Вас интересует?
Уже осмелевшая девушка шагнула от спасительной двери и сказала:
– Я пишу диссертацию о том, как рекомбинация «Х» – «У» хромосом влияет на омоложение организмов, в том числе, Rana temporaria.
Чепрыгин удовлетворенно хмыкнул.
– Аспирантка? И Вас тоже интересует смена пола травяных лягушек? Добро. Только Вас интересуют последствия, а меня причины. Очень хорошо, мне генетик очень бы пригодился. Кто Ваш научный руководитель?
– Профессор Свиридов. Мне бы хотелось, чтобы и Вы были моим научным руководителем.
– Я Вас понимаю, тема диссертации на стыке двух смежных специальностей. Я не против. Вы уже говорили об этом в Академии? Нет? Ничего, можете позвонить на кафедру. Заявление я отправлю. – У Леонида Алексеевича поднималось настроение.
– А где Вы учились, Вы из Питера? – спросил он.
– Нет. Я училась в Новосибирске.
Чепрыгин уже сделал к своему столу несколько шагов, но вдруг обернулся, посмотрел на девушку и понял, кого она ему напоминает. Немного помявшись на месте, он взял себя в руки и предложил Карине познакомиться со всеми своими исследованиями за эти месяцы.
– Свое пространство здесь выберете сами, места много, – сказал профессор и уткнулся в тетрадь.
Это было очень давно, словно из другой жизни и кажется, даже не его. Он был молодым ученым, подающим надежды, и писал свою первую диссертацию, кандидатскую, и очень этим гордился. К ним пришла новая сотрудница. Это было именно в Новосибирске, городе ученых.
Они были молоды, и наука еще не заполняла всю его жизнь, оставляла место для чувств. И они пришли, эти чувства. Это была первая любовь Леонида Алексеевича да, пожалуй, единственная. Роман был таким бурным, что развивался в ущерб его диссертации. Звали ее Лола, такое необычное имя, уже теперь трудно вспомнить, почему ее так назвали. А фамилия? Чепрыгин осознал, что фамилию забыл. Стало даже как-то неловко.
Они гуляли все ночи напролет. В каждую свободную минуту бежали друг к другу, искали повод, чтобы хоть немного поработать вместе, недосыпали, забывали о еде, но были бесконечно счастливы.
Тогда единственный раз в жизни Чепрыгин решил жениться. Он уже собрался сделать Лоле предложение, очень волновался, хотя был уверен, что девушка согласится. Накануне этого события, которое должно было перевернуть всю жизнь, его вызвал к себе заведующий аспирантурой. Он долго с ним беседовал, тактично намекая, что его отношения с младшим научным сотрудником очень вредят его научной работе. Он, конечно, не вправе вмешиваться в личную жизнь своих аспирантов, но его кандидатская диссертация стоит под ударом, сроки ее защиты отодвинуть нельзя, а, поэтому, нужно Чепрыгину собраться и все-таки дописать ее, отодвинув на задний план все, что мешает работе.
Похожий разговор заведующий провел и с девушкой, убеждая ее, что она мешает молодому ученому, которого ждет большое будущее. Об этом догадался сам Чепрыгин по той неожиданной холодности, которая появилась в их отношениях.
Леонид Алексеевич убеждал ее, что она ему нисколько не мешает, что диссертацию он успеет дописать, просто он будет чуть больше времени уделять своей работе. Но Лола была непреклонна, она просто уволилась из института и уехала в неизвестном направлении.
Сначала он переживал, винил себя за то, что не смог убедить девушку не покидать его, потом он начал думать, что недостаточно ее любил, поэтому смог допустить то, что она уехала. Но постепенно, он начал думать, что во всем виновата она, потому, что бросила его, а он так ее любил. Потом, он начал ее ненавидеть потому, что не мог забыть, а вместе с ней и всех женщин на свете. В конце концов, он все-таки начал ее забывать, не сразу, конечно, а постепенно. Потом, он стал думать, что это даже к лучшему, что он не женился, семья действительно отвлекала бы его от работы. И вот, по происшествию многих лет, он не только забыл ее фамилию, но и забыл о ее существовании напрочь так, как будто никогда ее и не было. А женщины превратились для него в бесполых существ, они были сослуживцами, соседями, просто прохожими и только.
– Леонид Алексеевич, – голос, который напоминал голос Лолы, прервал его воспоминания, – я привезла приборы, которых у Вас нет, хотите взглянуть?
– Давайте, посмотрим, – откликнулся ученый.
В этот день он ушел из лаборатории рано, сославшись на недомогание. Дома он не находил себе места. Много курил, всю ночь ходил по комнате взад-вперед. Задремал уже утром, не выспался и пришел в лабораторию совершенно разбитым. Едва появившись на работе, он схватил документы, которые вчера показывала ему Карина и, волнуясь, начал читать, водя пальцем по строчкам:
– Суржикова Карина Леонидовна. – Он отчетливо вдруг вспомнил, – Да! Суржикова!
Карина оставила свою работу и внимательно посмотрела на Чепрыгина.
– Скажите мне, деточка, Вашу маму случайно не зовут Лолой?
Карина утвердительно покачала головой, – да, именно так ее и звали.
– Звали? – насторожился Чепрыгин, уже догадываясь, что услышит в ответ.
– Да, уже два года, как ее с нами нет.
– Сочувствую, – сухо сказал профессор, вновь принимаясь за работу. Ему очень хотелось расспросить, как сложилась ее судьба, кем был ее муж, отец Карины, где она жила, чем занималась, но ему было почему-то очень больно, и, как всегда, он отодвинул эту боль на задворки души, чтобы не беспокоила и не мешала работать.
Как ни странно, Карина совсем не раздражала его, наоборот, рядом с ней он чувствовал себя очень комфортно, хотя девушка не была разговорчивой, ее присутствие делало его спокойным и даже, немного счастливым.
Каждое утро на его столе появлялся свежий букет полевых цветов. Сначала это его немного злило, больше от того, что он не знал, как к этому относиться, потом начал получать удовольствие от появления нового букета. Постепенно букеты кончились, наступали холода.
Шло время, весь заготовленный материал подходил к концу, пора было возвращаться в Санкт-Петербург. Они с Кариной сводили полученные данные, делали отчеты, готовились к отъезду.
Чепрыгин все реже выходил за ворота гарнизона, и только для того, чтобы навестить Ромку и его дедушку. Из-за непогоды они стали видеться реже, это удручало Леонида Алексеевича, он привязался к мальчишке и скучал, если подолгу не видел его.
Однажды, Михаил Романович взял с него слово, если что случится с ним, то Чепрыгин непременно позаботится о мальчике: несмотря на непогоду, он тащился в такую даль к одинокой почерневшей избушке, чтобы узнать, все ли у них в порядке и возвращался мокрый и грязный, продрогший насквозь. Он все время думал, не взять ли мальчишку с собой, ведь здесь ему нельзя было оставаться. Дедушка не вечный, а вокруг совсем никого. Где-то, конечно, живет в такой вот избушке новый лесник, но где? И в школу скоро, а здесь, какая школа? Ему совсем не хотелось об этом думать, но он уезжал, а Ромка оставался. Если он заберет мальчика в Питер, то вся его устроенная и налаженная жизнь изменится, перемен Чепрыгин не любил. Он вздохнул. Наконец, он решил все отдать на волю провидения. Проще говоря, будь что будет. Будет периодически звонить, писать бумажные письма, хотя, кто их будет носить в это захолустье?
– Леонид Алексеевич! – окликнул его знакомый прапорщик Данилюк. – Иди, садись, отдохни. На солнышке погрейся. На, вот, закуривай.
Чепрыгин тяжело опустился на скамью, озябшими пальцами взял сигарету, тяжело вздохнул.
– Устал? – участливо спросил Данилюк. – Вот спросить тебя хочу, куда ты все ходишь? Твои лягушки уже давно попрятались.
– Да дело одно есть…
– Не хочешь – не говори, я же не майор Григорян, – засмеялся прапорщик.
Профессор улыбнулся. Да вот так, вдруг и рассказал про Ромку и его дедушку.
– Как же они там живут, одни, А продукты где берут?
– Продукты как раз не беда, им лесник регулярно завозит, хороший парень. А вот Михаил Романович уже в преклонном возрасте, мало ли что, заболеет, к примеру, а мальчишка еще совсем мал. Как он там один? Он, конечно, очень самостоятельный парень, прям не по годам, но все равно, понимаешь?
– А то! У меня у самого сын растет? Видал?
Чепрыгин кивнул:
– Ну, вот он такой же, как твой. Вот я и бегаю.
– А у тебя самого дети есть? – спросил, затягиваясь, Данилюк.
– Нет, – от чего-то тихо сказал Леонид Алексеевич.
– Чего же так?
– Как-то так, – пожал плечами профессор
– И жены нету?
– Нет.
– А была?
– И не было никогда.
– Как же это тебе так удалось? – засмеялся прапорщик. – Это уметь надо до таких лет холостяком оставаться!
– Боялся, что работе мешать будет. Лишнее это. Надо что-то одно выбирать или семью или работу.
– Ну, это ты загнул: одно другому не мешает, даже наоборот.
– Женщине внимание надо уделять, а у меня работа. Капризы, дети – не отгородишься. Толку в женщине? Разве что поесть приготовит? Постирает? Но ведь из-за этого не стоит свою жизнь превращать в балаган. Я ведь обхожусь и все нормально. Никто не мешает.
– Я вижу, как ты обходишься, худой, как велосипед и вещи на тебе мятые, не стираные. Не обижайся. Посмотри на меня, гладкий, веселый. Знаешь, как моя Лена готовит, в ресторан не ходи! И сама красавица! А ходит как! Как уточка!
Чепрыгин невольно улыбнулся, он почувствовал, как счастлив этот Данилюк, и нет у него работы всей его жизни. И стало ему немного грустно.
– Да дело даже не в еде, – продолжил прапорщик, – как тебе сказать? В духе женском. Когда в доме нет женщины, так и дом пустой и одинокий, как мертвый, а когда там появляется она, дом оживает, становится уютным, теплым. Внутри тепло, – он похлопал себя в грудь, – не только от борща.
Прапорщик замолчал, мечтательно глядя на догоревшую сигарету. Молчал и Чепрыгин. «Вот уж во второй раз его заставляют задуматься над очень, казалось бы, простыми, но, одновременно сложными, вещами, – подумал профессор. – Они совсем не ученые, обыкновенные люди, а о жизни знают то, чего я до сих пор не понял, хотя и докторскую степень имею».
На дорожке появилась жена Данилюка, Лена. Она была полненькая, круглолицая, очень похожа на самого прапорщика, щеки – кровь с молоком. Она действительно переваливалась, как уточка. Данилюк любовно смотрел на свою уточку, она улыбалась.
– Ну, пока, – поспешно начал прощаться Чепрыгин. – Здравствуй, Лена, – кивнул он в сторону аллеи и торопливо засеменил домой.
Он подумал о Карине, действительно, с ее появлением в вечно холодной, даже летом, лаборатории стало теплее. Удивительно, он никогда об этом так не думал, ему вдруг захотелось посмотреть на нее, просто побыть рядом, он, не раздумывая, зашагал на работу, хоть сегодня и не собирался возвращаться. Карина была на месте, она удивленно подняла бровь, совсем, как Лола, но ничего не сказала.
– Добрый вечер, еще работаете? – смущенно спросил профессор. Он совсем не приготовил предлога, зачем так поздно зашел.
Девушка кивнула и выжидающе посмотрела на него.
– Надо кое-что домой взять, посмотрю перед сном, – нашелся, наконец, он взял первую попавшуюся тетрадь и вышел из кабинета.
Холодное солнце уже спряталось за крышу казармы, осенние дни короткие, на гарнизон надвигался сумрак, короткий промежуток суток, предвещающий длинную ночь.
Глава 5
Как всегда, каждое утро, чуть свет, профессор бежал в лабораторию, но теперь к нетерпению поскорее приступить к работе примешалось ожидание увидеть ее – Карину, дочь женщины, с которой мог бы быть вместе. Как она походила на нее, каждый ее жест, каждое слово, произнесенное глубоким знакомым голосом – все отзывалось в нем болью несостоявшегося счастья. Теперь он не закрывался от этой боли, не шарахался, прикрываясь работой, а хотел ее, словно самоистязание делало его счастливым.
В один из солнечных дней Чепрыгин вышел на свежий воздух, покоптить своей сигаретой. Он с удовольствием смотрел на небо, облака, летающих оголтело грачей, они не перелетели на юг, оставались зимовать здесь, но каждый год инстинктивно готовили свой молодняк к дальнему перелету.
– Привет, – услышал он знакомый голос прапорщика, присаживающегося радом. – Хорошо, правда? – То ли спрашивал, то ли утверждал он.
Леонид Алексеевич промолчал. Это был риторический вопрос, и он сам мог сказать сейчас, то же самое.
– Ты, ученый, объясни мне. Вот, ты новости по телевизору смотришь?
– Нет, – равнодушно ответил Чепрыгин.
– А ты, наверное, в интернете читаешь?
– Да, нет.
– У тебя что, интернета нет? – удивился прапорщик.
– Почему, нет? Есть, конечно, как же без него?
– А новости где узнаешь?
– Нигде. Зачем они мне? Если, не дай Бог, война, я же узнаю. Плохие новости приходят первыми. А остальное мне не интересно.
– Это ты хорошо сказал про новости, – усмехнулся Данилюк, – но здесь такое дело, почище войны будет. – Прапорщик внимательно посмотрел на ученого. – Ты знаешь, что нашу Землю-матушку с каждым годом трясет все больше? Тоже не знаешь? А про бури, цунами…?
Чепрыгин отрицательно покачал головой.
– Счастливый ты человек, Леонид Алексеевич! Ладно, новостей не смотришь, а по сторонам? К примеру, на птиц посмотри, – кивнул он головой в небо.
– Грачи молодых грачат к перелету тренируют, хотя и не летают уже давно на юг, инстинкт. Я, впрочем, не орнитолог, – осторожно добавил он.
– Вот-вот, не орнитолог, здесь наблюдательность нужна и все. Видишь, по-другому они летают, не к перелету готовятся, а мечутся. Боятся чего-то, улетели бы, а куда – не знают. Кошка наша целыми днями в углу сидит, а у Рябыкина собака все время воет. Ветер все сильнее и сильнее, а солнце ты давно видел? То-то! Что-то будет. Знать бы что, своих сберег бы.
Ошарашенный профессор молчал. Он безотрывно смотрел на грачей и понял то, о чем говорил Данилюк. Ветер действительно стал сильнее. Он думал, что это связано с холодным периодом, зима в этом году наступила раньше. На улице нельзя было даже сигарету прикурить, прикуривать приходилось в коридоре.
В последнюю его вылазку к старому леснику было много валежника под ногами вперемежку с сосновыми ветками, он теперь вспомнил. Всюду лежали упавшие старые деревья, их приходилось обходить.
Как же он не замечал всего этого? Птицы не щебетали, тишина в лесу, если сумасшедших грачей поблизости не было.
Старый лесник пытался ему что-то сказать в последний его визит, но он пропустил это мимо ушей. Вспомнил только, что Михаил Романович после нескольких неудачных попыток махнул на него рукой и замолчал, окончательно замкнувшись.
– Отстал от тебя Григорян? – улыбнулся Данилюк, – вот, что значит, женщина!
Чепрыгин развернулся к нему всем телом и посмотрел в лицо. Прапорщик удивленно сказал:
– А ты что, не заметил? Где Григорян? Ты здесь, а Григоряна нет. А, как это?
Из-за своих переживаний Леонид Алексеевич совершенно не заметил, что майор Григорян, начальник охраны, действительно перестал его преследовать. «Но почему? – подумал профессор, – нет, это, конечно, хорошо. А, женщина? Что он про женщину сказал, какая женщина?» – заволновался профессор.
– Значит, не понял, ну ты даешь! Заработался. Он же теперь за твоей аспиранткой ходит. Сам присмотрись.
– Что ему от нее надо? – взвизгнул Чепрыгин, подскакивая на скамейке.
– Как, что? А что мужчине нужно от интересной девушки, а? Дело-то молодое, – показал зубы Данилюк. Он загасил сигарету и, помахав рукой, ушел к себе в каптерку.
Эта новость прогремела громом для Чепрыгина, он отчего-то огорчился. «Девушка сирота, за нее заступиться некому, хотя, теоретически где-то есть ее отец, но он, Чепрыгин, здесь и не допустит этому варвару испортить ей жизнь!»
Так он думал, не признаваясь себе в том, что он просто не хочет ни с кем делить Карину. Он попытался разобраться в своих чувствах, ничего не понял и пошел прямиком домой, чтобы не видеть, не думать, не знать. «Завтра, – решил он, – подумаю и разберусь».
На другой день он появился в лаборатории злым и угрюмым, не стал задерживаться у приборов, а прямиком отправился в кабинет. Что он там делал, Карина не знала, но понимала, что-то произошло, что профессор сердится, и лучше к нему не заходить.
Свет от окна заслонил чей-то силуэт. Девушка посмотрела и увидела, что там стоит Григорян. Он поискал глазами профессора и исчез.
– Здравствуйте, Карина Леонидовна, – появился в двери майор. – Как у Вас дела? Как продвигаются Ваши исследования? Вы уже нашли, что искали?
– Здравствуйте. А Вы хотите от нас поскорее избавиться? – лукаво ответила девушка.
– Нет, совсем наоборот, – смутился Григорян, – мне, нам бы очень хотелось, чтобы Вы задержались здесь подольше.
– А, так Вы желаете, чтобы наша работа стала бесперспективной?
– Ой, простите, совсем не то хотел сказать, – растерянно замолчал Григорян.
Через дверь, сидя в своем кабинете, профессор слышал весь этот разговор. Ему очень импонировало то, что Карина разговаривала с этим варваром так дерзко. Он очень удивился смущению Григоряна, он его знал совершенно не таким. Перепалка-то показалась ему не такой уж злой.
Он сидел и думал, выходить ему или не стоит обнаруживать свое присутствие. Он начинал понимать, что девушка просто дразнит майора, она понимает, что нравится ему. А это уже совсем не дерзость, а …, скорее, кокетство! «А может, и он ей нравится?»
Чепрыгин заерзал на стуле, он готов был уже выскочить из кабинета, как чертик из табакерки, но услышал, что дверь хлопнула, и майор Григорян ушел.
Их кабинета он все же вышел. Вальяжно, даже несколько лениво, прошел к столу, наклонился и посмотрел в микроскоп, а потом сказал, как будто, между прочим:
– Он нравится тебе?
Карина пожала плечами, но ничего не ответила.
– Я пойду, уже поздно, – сказала она.
Где-то, по дороге домой ее встретил начальник охраны и предложил проводить домой.
– Да, пожалуй, – сказала она, – у нас ведь здесь такая глухомань, вдруг волки нападут?
Григорян негромко засмеялся и пошел вслед за девушкой.
Они начали встречаться, старались не попадаться профессору на глаза. Карине казалось, что Леониду Алексеевичу это будет неприятно, она сама не знала, почему так, но старалась не огорчать Чепрыгина.
Разговор в Данилюком не выходил у профессора из головы, Было ощущение, что действительно надвигается что-то страшное. Он посмотрел новости и обнаружил, что почти весь мир страдает от природных катаклизмов. Такого масштаба разгулявшихся стихий он не помнил.
«Почему молчит правительство? – думал он, – мы должны знать, что происходит. А ученые?»
Поиски в интернете ни к чему не привели. Не было ничего, что хоть как-то объясняло эти происшествия, даже не нашел форума, где обсуждались бы эти проблемы. Это привело к мысли, что интернет хорошо подчищают.
Какой бы не была глобальной проблема катаклизма Земли, все же она отступала перед проблемой более серьезной, в данный момент для Чепрыгина, он понимал, что отношения Карины с Григоряном медленно, но все же развиваются, и не в его, Чепрыгина, пользу. Он чувствовал себя ревнивым отцом, который на дух не выносит всех потенциальных зятьев, тем более, Григоряна!
Он дулся на Карину, совершенно не отдавая себе отчета в том, что не имел права вмешиваться в ее личную жизнь. Он стал грубым и жестоким со своей аспиранткой. Зло подшучивал над ней, заваливал кучей работы, порой совершенно ненужной. Старался занять ее вечерами, после работы, чтобы из лаборатории она шла прямиком домой. Но она смотрела на него смеющимися глазами, будто что-то знала, что не знал он, и от этого ей было весело.
К концу рабочего дня за окном появлялся ненавистный Чепрыгину Григорян и стоял там до тех пор, пока Карина не уходила домой.
Профессор психовал, он пытался придумать, чем же отомстить майору за свои унижения, и как сделать так, чтобы Карина перестала с ним видеться. В конце концов, он пошел к полковнику Валуевой и нажаловался ей на начальника охраны, что он, якобы, теперь не дает проходу его научному сотруднику.
Вызвали начальника охраны. Григорян стоял, потупившись, и молчал. Он не сказал ничего, только прятал от всех свои виноватые глаза.
Командир взяла с него слово больше не мешать ни профессору, ни его сотруднику спокойно работать.
Профессор ждал, что вот-вот из-за угла, как бывало раньше, вынырнет начальник охраны и устроит разборку за его ложь. Он даже хотел этого, хотел вернуть все на круги своя. Но, даже встретившись случайно, Григорян здоровался и проходил мимо.
Зато за окном он больше не появлялся. Леонид Алексеевич не знал, хорошо это или плохо, он совершенно не знал, закончились ли у них отношения или продолжаются?
Однажды, уйдя домой, но вернувшись зачем-то в свой кабинет, Чепрыгин увидел в лаборатории этого ненавистного Григоряна. Профессор, не сдержавшись, устроил безобразный скандал.
Обвинения сыпались одно за другим, но одно нелепее другого. Чепрыгин кричал, махал руками, он вошел в раж, не замечая ничего вокруг.
Григорян стоял у стола девушки и что-то разглядывал на полу, а Карина смотрела на профессора, готовая вот-вот разрыдаться. Когда Чепрыгин взглянул на свою аспирантку, у него сразу кончился весь заряд агрессивности, он мгновенно успокоился, торопливо взял из своего кабинета папку и ушел, не попрощавшись.
Дня два профессор не появлялся на рабочем месте. Он боялся объяснений с Кариной, или хуже, ее молчаливого упрека. Леонид Алексеевич не знал, как зайти, как поздороваться, как дальше себя вести. Стоит ли извиниться, или оставить все как есть? В конце концов, он пришел на работу, его встретила не улыбающаяся, а грустная, со следами недавних слез, девушка. Словно провалился сквозь землю и майор Григорян, не попадался на глаза даже случайно.
Глядя на Карину погрустнел и сам Леонид Алексеевич Он переживал, даже перестал ходить к Михаилу Романовичу и Ромке. И сам недоумевал, почему так неравнодушен, до болезненности, к своей сотруднице. Да, она дочь Лолы, это многое объясняет, но не все.
Он стал уходить домой пораньше, работать совсем не хотелось. Балкон Чепрыгина выходил в сторону леса, и профессор подолгу наблюдал, как грачи мечутся в небе.
«А собака у Рябыкина все-таки сбежала», – подумал он. Но мысли вновь возвращались к Карине, а от нее к Лоле. Теперь он сожалел о том, что тогда не настоял на своем предложении, а потом, не разыскал ее. И Карина могла бы быть его дочерью. От этой мысли стало тепло в груди.
«А если она действительно… – вдруг подумал он. – Сколько ей лет? Когда это было?»
Он лихорадочно сопоставлял время его романа с Лолой и возраст Карины.
«Институт – пять лет, аспирантура, заочно – четыре, но это если уже закончить. Сколько лет она учится в аспирантуре?»
Он волновался так, что затряслись пальцы, держащие сигарету. Одевшись, Чепрыгин побежал в лабораторию. С порога, совершенно бестактно, он задал Карине вопрос, который его мучил: